Гаэтано Моска

По свидетельству Бюффона, если определенное число оленей-самцов закрыть в загоне, они обязательно разделятся на два стада и будут постоянно враждовать друг с другом. Такого же рода инстинкт есть, видимо, и у людей. Им присуща естественная склонность к борьбе, но проявляется она лишь время от времени, и тогда один человек воюет с другим. Однако и в этом случае человек остается прежде всего существом общественным. Поэтому происходит объединение людей в группы, в каждой из которых есть лидеры и рядовые члены. Составляющие группу индивиды испытывают взаимное чувство братства и общности и проявляют свои воинственные инстинкты по отношению к тем, кто входит в другие группы.

Этот инстинкт стадности и борьбы против других групп является первопричиной и естественным основанием внешних конфликтов между различными обществами; он же лежит в основе создания всех образований и подразделений – всех фракций, сект, партий, в определенном смысле и церквей, возникающих в данном обществе и вызывающих не только моральные конфликты. В небольших и примитивных обществах, где царит значительное моральное и интеллектуальное единство и у всех индивидов одни и те же привычки, верования, предрассудки, упомянутого выше инстинкта достаточно, чтобы сохранить чувство враждебности и воинственности. …

В Византии в период правления Юстиниана и позднее городские улицы часто орошались кровью из-за борьбы двух партий: “зеленых” и “голубых” (“прасинов” и “венетов”). Такие “шайки”, возникавшие в цирке, наблюдали в качестве зрителей состязания возниц, ездивших под двумя этими цветами. В конечном итоге можно быть уверенным, та или иная фракция постаралась бы перетянуть при дворе на свою сторону одну или другую из “банд”. В результате то “зеленые”, то “голубые” пользовались императорской благосклонностью, и таким образом партии обретали определенный политический вес, не теряя свой статус, окружение, т.е. свою “банду”. Нечто похожее происходило в некоторых итальянских городах до 1848 г., когда молодежь могла создавать враждующие между собой группы и фракции, споря относительно достоинств какой-либо примадонны или балерины. …

При ближайшем рассмотрении природы политических партий, философских течений и религиозных сект, развивающихся во всех цивилизованных обществах, видно, что воинственный инстинкт стадности и борьбы, который является наиболее примитивным и, можно сказать, наиболее “животным” из инстинктов, соединяется с другими, интеллектуальными и психологическими факторами, носящими более сложный и социальный характер. …

… Во всех обществах (начиная со слаборазвитых или с трудом достигших основ цивилиза­ции вплоть до наиболее развитых и могущественных) существуют два класса людей – класс правящих и класс управляемых. Первый, всегда менее многочисленный, выпол­няет все политические функции, монополизирует власть и наслаждается теми пре­имуществами, которые дает власть, в то время как второй, более многочисленный класс управляется и контролируется первым в форме, которая в настоящее время более или менее законна, более или менее произвольна и насильственна и обеспечивает пер­вому классу, по крайней мере внешне, материальные средства существования и все необходимое для жизнедеятельности политического организма.

В реальной жизни мы все признаем существование этого правящего класса… Мы все знаем, что в нашей собственной стране, как бы то ни было, управление общественными делами находится в руках меньшинства влиятельных людей, с управлением которых, осознанно или нет, считается большинство. Мы знаем, что то же самое происходит в соседних странах, и в действительности нам следовало бы попытаться воспринимать окружающий мир орга­низованным иначе – мир, в котором все люди были бы напрямую подчинены отдельной личности без отношения превосходства или субординации, или мир, в котором все люди в равной степени участвовали бы в политической жизни. Если в теории мы рассуждаем иначе, это отчасти связано с застарелыми привычками, которым мы следуем при раз­мышлении, и отчасти с преувеличенным значением, которое придаем двум политиче­ским фактам, кажущимся гораздо значительнее, чем есть на самом деле.

Первый факт – достаточно только открыть глаза, чтобы это увидеть, – заключается в том, что в каждом политическом организме есть один индивид, который является основным среди правящего класса как целого и находится, как мы говорим, у кормила власти. Это не всегда человек, обладающий законной верховной властью. В одних случаях рядом с наследным королем или императором премьер-министр или мажор­дом обладают реальной властью, гораздо большей, чем власть суверена, в других слу­чаях вместо избранного президента правит влиятельный политик, который обеспечил выборы президента. В особых условиях вместо одного могут быть два или три челове­ка, выполняющие функции верховных контролеров.

Второй факт обнаружить столь же несложно. Каким бы ни был тип политической организации, давление, вызванное неудовлетворенностью, недовольством управляемых масс, их чувствами, оказывает определенное влияние на политику правящего, или политического, класса. …

С точки зрения научного исследования реальное преимущество понятия " правя­щий, или политический, класс" заключается в том, что изменчивая структура правя­щих классов имеет преимущественное значение в определении политического типа, а также уровня цивилизации различных народов. Согласно принятой классификации форм правления, которая все еще в моде, и Турция, и Россия еще несколько лет назад были монархиями, Англия и Италия – конституционными, или ограниченными, монар­хиями, а Франция и Соединенные Штаты – республиками. Эта классификация основа­на на том, что в первых двух упомянутых странах верховенство в государстве носит наследственный характер и глава государства номинально всемогущ; во второй группе стран пребывание во главе государства носит наследственный характер, но власть и прерогативы ограниченны; в двух последних странах верховенство ограниченно.

Данная классификация весьма поверхностна. Хотя и Россия, и Турция были абсо­лютистскими государствами, тем не менее между политическими системами правле­ния этих стран мало общего, весьма различны и уровни их цивилизованности и орга­низация правящих классов. На этом же основании режим в монархической Италии ближе режиму в республиканской Франции, нежели режиму в Англии, тоже монархии; существуют также серьезные различия между политической организацией Соединен­ных Штатов и Франции, хотя обе страны являются республиками.

Как уже говорилось, укоренившаяся традиция давно препятствовала, и сейчас стоит на пути научного прогресса в решении данного вопроса. Упомянутая выше классификация, согласно которой формы правления делятся па абсолютные монархии, огра­ниченные монархии и республики, была разработана Монтескье и должна была заме­нить классификационные категории Аристотеля, который делил формы правления на монархии, аристократии и демократии. То, что Аристотель называл демократией, было просто-напросто аристократией для довольно большого числа членов общества. Сам Аристотель, находясь в положении наблюдателя, видел, что в каждом греческом государстве, аристократическом или демократическом, всегда был один или несколько человек, обладавших преимущественным влиянием. В исторический отрезок времени между Полибием и Монтескье многие авторы совершенствовали классификацию Аристотеля, введя в нее понятие " смешанная форма правления". Позднее современная демократическая теория, основоположником которой был Руссо, исходила из утверждения, что в любом государстве большинство граждан могут и действительно должны участвовать в политической жизни, а доктрина народного суверенитета все еще властвует над умами многих людей, несмотря на то что современные общественные науки все больше и больше доказывают: принципы демократии, монархии и аристо­кратии действуют одновременно во всяком политическом организме. Мы не переста­нем опровергать здесь эту демократическую теорию, поскольку именно в этом и за­ключается основная задача данной работы. Кроме того, было бы нелегко на несколь­ких страницах разрушить целую систему идей, которая прочно укоренилась в сознании людей. …

…Тем не менее нам кажется более предпочтительным ответить по этому поводу на возражение, которое может быть выдвинуто против нашей точки зрения. Если легко осознать, что индивид не может руководить группой, не найдя и ней поддерживающе­го его меньшинства, то трудно доказывать как непреложный и очевидный факт, что меньшинство управляется большинством, а не наоборот. Но в этом и заключается один из пунктов, столь многочисленных во всех других науках, что первое впечатление о чем-либо противоположно тому, что есть па самом деле. В действительности суверен­ная власть организованного меньшинства над неорганизованным большинством неиз­бежна. Власть всякого меньшинства непреодолима для любого представителя боль­шинства, который противостоит тотальности организованного меньшинства. В то же время меньшинство организованно именно потому, что оно меньшинство. Сто чело­век, действуя согласованно, с общим пониманием дела, победят тысячу не согласных друг с другом людей, которые общаются только один па один. Между тем для первых легче будет действовать согласованно и с взаимопониманием просто потому, что их сто, а не тысяча. Отсюда следует, что, чем больше политическое сообщество, тем про­порционально меньше правящее меньшинство по сравнению с управляемым большин­ством и тем труднее будет для большинства организовать отпор меньшинству.

Как бы то ни было, в дополнение к большому преимуществу – выпавшей на долю правящего меньшинства организованности – оно так обычно сформировано, что состав­ляющие его индивиды отличаются от массы управляемых качествами, которые обеспе­чивают им материальное, интеллектуальное и даже моральное превосходство; или же они являются наследниками людей, обладающих этими качествами. Иными словами, представители правящего меньшинства неизменно обладают свойствами, реальными или кажущимися, которые глубоко почитаются в том обществе, где они живут. …

…Все правящие классы стремятся стать наследственными если не по закону, то фактически. Все политические силы обладают, видимо, качеством, которое в физике называют силой инерции. Они имеют тенденцию оставаться на том же месте в том же состоянии. Богатство и военная доблесть без труда поддерживаются в определенных семьях моральной традицией и наследованием. Годность для получения важного поста – привычка к нему, в определенной степени способность занимать его вместе с вытекающими последствиями – все это гораздо проще достигается тем, кто привычен к этому с детства. Даже когда академические степени, научная подготовка, особые спо­собности, выявленные в ходе проверки и конкурса, открывают доступ в государствен­ные учреждения, тем самым отнюдь не устраняется то особое преимущество для опре­деленных индивидов, которое французы называют преимуществом positions deja prises («уже занятого положения» (фр.)). Хотя экзамен и конкурс теоретически доступны для всех, на деле большинство не имеет ни средств для продолжительной подготовки, ни связей и титулов, которые быстро ставят индивида на правильную дорогу, помогают не двигаться на ощупь и избежать грубых ошибок, неизбежных в том случае, если человек оказывается в неиз­вестном для него окружении без всякого руководства и поддержки.

Демократический принцип выборов, основанный на широких избирательных правах, может, на первый взгляд, находиться в противоречии с тенденцией к стабильно­сти, которую, согласно нашей теории, проявляют правящие классы. Однако необходи­мо отметить, что кандидаты, добивающиеся успеха в демократических выборах, почти всегда те, кто обладает указанной выше политической силой. …

__________

ГАНС КЕЛЬЗЕН
«ЧИСТОЕ УЧЕНИЕ О ПРАВЕ»*

Кельзен Ганс (1881-1973) – австрийский правовед, в 1939г. эмигрировавший в США. Развивал неокантианское противопоставление «сущего» и «должного». По Кельзену, норма права (должное поведение) независима от мира сущего (естественного права) и может быть выведена лишь из другой, более широкой нормы. Так конструируется замкнутая иерархическая система правовых норм во главе с неким презюмированным первоисточником – «основной нормой», а государство превращается в производную от права «персонификацию правопорядка». Нормативизм Кельзена оказал сильное влияние на конституции Австрии и Чехословакии до второй мировой войны.

· «Юриспруденция совершенно некритично «расширилась» за счет психологии и социологии, этики и политической теории»