Погребение

(…)

Афраний начал рассказывать и рассказал, что в то время, как он занимался делом иуды, команда тайной стражи, руководимая его помощником, достигла холма, когда наступил вечер. Одного тела на верхушке она не обнаружила. Пилат вздрогнул, сказал хрипло:

- Ах, как же я этого не предвидел!

- Не стоит беспокоиться, прокуратор, - сказал Афраний и продолжал повествовать: - тела дисмаса и гестаса с выклеванными хищными птицами глазами подняли и тотчас же бросились на поиски третьего тела. Его обнаружили в очень скором времени. Некий человек...

- Левий Матвей, - не вопросительно, а скорее утвердительно сказал Пилат.

- Да, прокуратор...

Левий Матвей прятался на левом склоне лысого черепа, дожидаясь тьмы. Голое тело Иешуа га-ноцри было с ним. Когда стража вошла в пещеру с факелом, левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал о том, что не совершил никакого преступления и что всякий человек, согласно закону, имеет право хоронить казненного преступника, если пожелает. Левий Матвей говорил, что не хочет расстаться с этим телом. Он был возбужден, выкрикивал что-то бессвязное, то просил, то угрожал и проклинал...

- Его пришлось схватить? - Мрачно спросил Пилат.

- Нет, прокуратор, нет, - очень успокоительно ответил Афраний, - дерзкого безумца удалось успокоить, объяснив, что тело будет погребено.

Левий, осмыслив сказанное, утих, но заявил, что он никуда не уйдет и желает участвовать в погребении. Он сказал, что не уйдет, даже если его начнут убивать, и даже предлагал для этой цели хлебный нож, который был с ним.

- Его прогнали? - сдавленным голосом спросил Пилат.

- Нет, прокуратор, нет. Мой помощник разрешил ему участвовать в погребении.

- Кто из ваших помощников руководил этим? - спросил Пилат.

- Толмай, - ответил Афраний и прибавил в тревоге: - Может быть, он допустил ошибку?

- Продолжайте, - ответил Пилат, - ошибки не было. Я вообще начинаю немного теряться, афраний, я, по-видимому, имею дело с человеком, который никогда не делает ошибок. Этот человек - вы.

- Левия Матвея взяли в повозку вместе с телами казненных и часа через два достигли пустынного ущелья к северу от Ершалаима. Там команда, работая посменно, в течение часа выкопала глубокую яму и в ней похоронила всех трех казненных.

- Обнаженными?

- Нет, прокуратор, - команда взяла с собой для этой цели хитоны. На пальцы погребаемым были надеты кольца. Иешуа с одной нарезкой, дисмасу с двумя и гестасу с тремя. Яма закрыта, завалена камнями. Опознавательный знак толмаю известен.

- Ах, если б я мог предвидеть! - морщась, заговорил Пилат. - Ведь мне нужно было бы повидать этого Левия Матвея...

- Он здесь, прокуратор!

Пилат, широко расширив глаза, глядел некоторое время на Афрания, а потом сказал так:

- Благодарю вас за все, что сделано по этому делу. Прошу вас завтра прислать ко мне толмая, объявив ему заранее, что я доволен им, а вас, Афраний, - тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего на столе, перстень и подал его начальнику тайной службы, - прошу принять это на память.

Афраний поклонился, молвив:

- Большая честь, прокуратор.

- Команде, производившей погребение, прошу выдать награды. Сыщикам, упустившим иуду, выговор. А левия матвея сейчас ко мне. Мне нужны подробности по делу Иешуа.

- Слушаю, прокуратор, - ответил Афраний и стал отступать и кланяться, а прокуратор хлопнул в ладоши и закричал:

- Ко мне, сюда! Светильник в колоннаду!

Афраний уже уходил в сад, а за спиною пилата в руках слуг уже мелькали огни. Три светильника на столе оказались перед прокуратором, и лунная ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою. Вместо Афрания на балкон вступил неизвестный маленький и тощий человек рядом с гигантом кентурионом. Этот второй, поймав взгляд прокуратора, тотчас отступил в сад и скрылся.

Прокуратор изучал пришедшего человека жадными и немного испуганными глазами. Так смотрят на того, о ком слышали много, о ком и сами думали и кто наконец появился.

Пришедший человек, лет под сорок, был черен, оборван, покрыт засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Словом, он был очень непригляден и скорее всего походил на городского нищего, каких много толчется на террасах храма или на базарах шумного и грязного нижнего города.

Молчание продолжалось долго, и нарушено оно было странным поведением приведенного к пилату. Он изменился в лице, шатнулся и, если бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.

- Что с тобой? - спросил его Пилат.

- Ничего, - ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опять опала.

- Что с тобою, отвечай, - повторил Пилат.

- Я устал, - ответил Левий и мрачно поглядел в пол.

- Сядь, - молвил Пилат и указал на кресло.

Левий недоверчиво поглядел на прокуратора, двинулся к креслу, испуганно покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним на пол.

- Объясни, почему не сел в кресло? - Спросил пилат.

- Я грязный, я его запачкаю, - сказал левий, глядя в землю.

- Сейчас тебе дадут поесть.

- Я не хочу есть, - ответил Левий.

- Зачем же лгать? - Спросил тихо Пилат, - ты ведь не ел целый день, а может быть, и больше. Ну, хорошо, не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты показал мне нож, который был у тебя.

- Солдаты отняли его у меня, когда вводили сюда, - сказал Левий и добавил мрачно: - Вы не его верните, мне его надо отдать хозяину, я его украл.

- Зачем?

- Чтобы веревки перерезать, - ответил Левий.

- Марк! - Крикнул прокуратор, и кентурион вступил под колонны.- Нож его мне дайте.

Кентурион вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлебный нож и подал его прокуратору, а сам удалился.

- А у кого взял нож?

- В хлебной лавке у хевронских ворот, как войдешь в город, сейчас же налево.

Пилат поглядел на широкое лезвие, попробовал пальцем, остер ли нож, зачем-то, и сказал:

- Насчет ножа не беспокойся, нож вернут в лавку. А теперь мне нужно второе: покажи хартию, которую ты носишь с собой и где записаны слова Иешуа.

Левий с ненавистью поглядел на пилата и улыбнулся столь недоброй улыбкой, что лицо его обезобразилось совершенно.

- Все хотите отнять? И последнее, что имею? - спросил он.

- Я не сказал тебе - отдай, - ответил пилат, - я сказал - покажи.

Левий порылся за пазухой и вынул свиток пергамента. Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать малоразборчивые чернильные знаки. Трудно было понять эти корявые строчки, и пилат морщился и склонялся к самому пергаменту, водил пальцем по строчкам. Ему удалось все-таки разобрать, что записанное представляет собой бессвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков. Кое-что пилат прочел: " смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты..."

Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: " мы увидели чистую реку воды жизни... Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл..."

Тут пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: "...Большего порока... Трусость".

Пилат свернул пергамент и резким движением подал его Левию.

- Возьми, - сказал он и, помолчав, прибавил: - ты книжный человек, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей одежде без пристанища. У меня в кесарии есть очень большая библиотека, я очень богат и хочу взять тебя на службу. Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет.

Левий встал и ответил:

- Нет, я не хочу.

- Почему? - темнея лицом спросил прокуратор, - я тебе неприятен, ты меня боишься?

Та же плохая улыбка исказила лицо левия, и он сказал:

- Нет, потому что ты будешь меня бояться. Тебе не очень-то легко будет смотреть мне в лицо после того, как ты его убил.

- Молчи, - ответил пилат, - возьми денег.

Левий отрицательно покачал головой, а прокуратор продолжал:

- Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо, если бы это было так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь. Имей в виду, что он перед смертью сказал, что он никого не винит, - пилат значительно поднял палец, лицо пилата дергалось. - И сам он непременно взял бы что-нибудь. Ты жесток, а тот жестоким не был. Куда ты пойдешь?

Левий вдруг приблизился к столу, уперся в него обеими руками и, глядя горящими глазами на прокуратора зашептал ему:

- Ты, игемон, знай, что я в Ершалаиме зарежу одного человека. Мне хочется тебе это сказать, чтобы ты знал, что крови еще будет.

- Я тоже знаю, что она еще будет, - ответил пилат, - своими словами ты меня не удивил. Ты, конечно, хочешь зарезать меня?

- Тебя зарезать мне не удастся, - ответил Левий, оскалившись и улыбаясь, я не такой глупый человек, чтобы на это рассчитывать, но я зарежу иуду из кириафа, я этому посвящу остаток жизни.

Тут наслаждение выразилось в глазах прокуратора, и он, поманив к себе пальцем поближе левия матвея, сказал:

- это тебе сделать не удастся, ты себя не беспокой. Иуду этой ночью уже зарезали.

Левий отпрыгнул от стола, дико озираясь, и выкрикнул:

- Кто это сделал?

- Не будь ревнив, - оскалясь, ответил Пилат и потер руки, - я боюсь, что были поклонники у него и кроме тебя.

- Кто это сделал? - шепотом повторил Левий.

Пилат ответил ему:

- Это сделал я.

Левий открыл рот, дико поглядел на прокуратора, а тот сказал:

- Этого, конечно, маловато, сделанного, но все-таки это сделал я.- И прибавил: - ну, а теперь возьмешь что-нибудь?

Левий подумал, стал смягчаться и, наконец, сказал:

- Вели мне дать кусочек чистого пергамента.

Прошел час. Левия не было во дворце. Теперь тишину рассвета нарушал только тихий шум шагов часовых в саду. Луна быстро выцветала, на другом краю неба было видно беловатое пятнышко утренней звезды. Светильники давным-давно погасли. На ложе лежал прокуратор. Подложив руку под щеку, он спал и дышал беззвучно. Рядом с ним спал Банга.

Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

(…)