Примечания 1 страница

Стр 1 из 17Следующая ⇒

Содержание

Э. Кронер Предисловие

Р.Т. Латыпов. «К вопросу о деятельности белых правительств во время Гражданской войны на юге России»
P.M. Абинякин. «Смена главнокомандующих Вооруженными силами на Юге России в 1920 г.: проблема сочетания " добровольческих" и " регулярных" устоев»
Н.Д. Карпов. «А.И. Деникин и П.Н. Врангель: от несогласия к антагонизму»
А.С. Кручинин. «П.Н. Врангель и Я.А. Слащов: конфликт личностей или конфликт стратегий?»
Н.А. Корсакова. «Отношение П.Н. Врангеля к кубанскому казачеству (по материалам дневников В.Г. Науменко)»
В.Ж. Цветков. «Эволюция программы реформ в политической деятельности правительства Врангеля в 1920 году»
C.B. Карпенко. «Врангель в Крыму: государственность и финансы»
А.В. Калягин. «Аграрная реформа П.Н. Врангеля. (К вопросу отношения крестьянства)»
П.И. Гришанин, В.П. Ермаков. «П.Н. Врангель и Польша: сложности и противоречия взаимоотношений»
А.В. Мальгин, Л.П. Кравцова. «Культура Крыма при Врангеле»
Т.М. Емец. «Вернадские и Врангель»
В.Н. Пискун. «Украинцы в правительстве П. Врангеля: личностное измерение»
В.А. Крупина. «Украина в программе государственного строительства П. Врангеля»
А.В. Посадский. «Белый Юг и махновщина: к проблеме взаимоотношений»
С.М. Исхаков. «Мусульманская политика П.Н. Врангеля»

Приложение

Предисловие Гражданская война в России и генерал П.Н. Врангель вызывают неослабевающий интерес и в России, и на Западе. Поэтому Научный совет по истории социальных реформ движений и революций Российской академии наук и Фонд русской истории (Нидерланды) сообща организовали в Москве в сентябре 2005 г. и в Ялте в июне 2006 г. два международных научных коллоквиума, посвященных Врангелю и его правительству, действовавшему в Крыму в 1920 г. Почти все аспекты его правления, которое происходило в сложнейших условиях, обсуждались историками в ходе обеих встреч. Большое внимание при этом уделялось личности самого Врангеля. У него, по его собственным словам, были две страсти — война и охота. Генерал П.Н. Шатилов, друг и соратник Врангеля, подчеркивал: «Петр Николаевич был военный до мозга костей». Очевидцы подчеркивали исключительное впечатление, какое он производил своим видом, сразу приковывая к себе внимание: умные глаза, спокойное открытое уверенное лицо, естественность поведения. Он был всесторонне образованным человеком, мог быстро ориентироваться в непривычной ему политической обстановке, отличался большой гибкостью во взглядах, отстаивал всегда самое главное и основное, обнаруживал готовность в деталях, нередко даже существенных, делать уступки для достижения своих замыслов, мог воодушевлять своих сторонников и подчиненных. Среди последних, однако, были и те, кто полагали, что безмерное честолюбие и бессердечие являлись главнейшими чертами характера Врангеля. Споры вокруг него не угасают и в современной исторической науке. Как бы ни было, ясно, что Врангель сыграл заметную роль в истории гражданской войны в России, когда в марте 1920 г. стал управлять Крымом, и тогда здесь возникло мнение, что «с Врангелем мы бы дошли до Москвы»¹. Этот вывод по-прежнему волнует многих историков гражданской войны, считающих, что если бы Врангель был главнокомандующим уже в 1919 г., ход и итоги гражданской войны вполне могли быть другими. Так или иначе, оставаясь на почве исторических фактов, вновь обратимся к тому, что Врангель совершил как государственный деятель в 1920 г. в Крыму. Этому анализу посвящены статьи данного сборника. Э. Кронер (Нидерланды) Примечания 1. «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев — В.А. Маклаков. Переписка. 1919-1951: В 3 т. М., 2001. Т. 1. С. 232. Р.Т. Латыпов. «К вопросу о деятельности белых правительств во время Гражданской войны на юге России» В ходе гражданской войны на территории бывшей Российской империи были образованы многочисленные антисоветские государственные образования и правительства. Особое значение имели те лидеры белого движения, которые претендовали на воссоздание всероссийской власти. Белое движение начиналось как движение за спасение России, ее государственности и православных ценностей. Один из идеологов этого движения философ И. Ильин писал: «Священная традиция России — выступать в час опасности и беды добровольцем, отдающим свое достояние и жизнь за дело Божие, всенародное, отечественное... И в этом ныне — наша белая идея»¹. В декабре 1917 г. в Новочеркасске на территории, контролируемой казачьим атаманом A.M. Калединым, было образовано первое антисоветское белогвардейское правительство — «Донской гражданский совет», которое претендовало на роль всероссийского. Им руководил «триумвират», состоявший из генералов: М.В. Алексеева (финансы, вопросы «общегосударственной» внутренней и внешней политики), Л.Г. Корнилова (организация и командование Добровольческой армией), A.M. Каледина (управление Донской областью и командование донским казачеством). В правительство также входили: от Добровольческой армии — генералы А.С. Лукомский, И.П. Романовский, А.И. Деникин; от партии кадетов — П.Н. Милюков, М.М. Федоров, князь Г.Н. Трубецкой, А.С. Белецкий, миллионер Н.Е. Парамонов, В.А. Степанов, П.Б. Струве, от Донского войскового правительства — его председатель М.П. Богаевский. В правительство были включены «социалисты»: Б.В. Савинков, бывший комиссар 8-й армии Вендзягольский и донские деятели П.М. Агеев и В.П. Мазуренко². Вхождение социалистов в белогвардейское правительство создавало впечатление о продолжении линии А.Ф. Керенского на коалицию всех антибольшевистских сил и свидетельствовало, что после Октября 1917 г. в белом движении имелись сторонники этой линии, направленной на консенсус всех антибольшевистских сил. Таким образом, правительство — Донской гражданский совет — было сформировано по принципу коалиции. В основу деятельности «Донского гражданского совета» была положена «Политическая программа Корнилова» (так называемая конституция Корнилова). Милюков являлся участником разработки «конституции». В совершенно новой для партии кадетов обстановке он был руководителем процесса воссоздания буржуазной государственности. «Конституция» Корнилова отражала элементы программы партии кадетов. В ней провозглашались общедемократические свободы и уничтожение классовых привилегий, восстановление «свободы промышленности и торговли», «право собственности», денационализацию банков, формирование «русской армии» на добровольческих началах, введение всеобщего начального образования, созыв Учредительного собрания доя выработки основных законов русской конституции и окончательного конструирования государственного строя, решение аграрного вопроса, сохранение за рабочими «политико-экономических завоеваний» периода Февральской революции «в области нормировки труда, свободы рабочих союзов, собраний и стачек», упразднение рабочего контроля и запрещение социализации предприятий, признание за отдельными народностями России прав «на широкую местную автономию», поддержку стремлений к государственному возрождению Польши, Украины, Финляндии, дальнейшее участие вместе с союзниками в Первой мировой войне. Однако в 1918 г. ушли из жизни руководители Донского гражданского совета: 29 января покончил жизнь самоубийством Каледин, 13 апреля при штурме Екатеринодара был убит Корнилов, 7 октября умер Алексеев. Первое общерусское антисоветское правительство распалось, а поиски согласия не привели к успеху. Борьба за формирование нового Всероссийского правительства на юге продолжалась летом — осенью 1918 г. Высшим органом по гражданскому управлению стало Особое совещание, сформированное в августе 1918 г. при верховном руководителе Добровольческой армии генерале Алексееве. Оно должно было разрабатывать и рассматривать законопроекты «по всем отраслям государственного устройства» как местного значения, так и в масштабе по воссозданию «великодержавной России в прежних ее пределах»³. Особое совещание осуществляло связь со всеми другими антибольшевистскими правительствами в России, разрабатывало курс внешней политики. Постановления Особого совещания подлежали утверждению главнокомандующим, которым с 8 октября 1918 г. стал генерал-лейтенант Деникин. Деникин сформулировал свою концепцию: «Великая, единая и неделимая Россия — говорила уму и сердцу каждого отчетливо и ясно»⁴. Роль правительственного органа при нем выполняло Особое совещание, состоявшее из военных и гражданских лиц: председатель генерал А.И. Драгомиров, его заместитель Степанов, военный министр генерал Лукомский, товарищ военного министра генерал Макаренко, министр иностранных дел С.Д. Сазонов (бывший царский министр), товарищ министра иностранных дел А.А. Нератов (монархист), министр внутренних дел И.И. Астров, министр торговли и промышленности В.А. Лебедев, министр путей сообщения Э.И. Шуберский. Таким образом, в Особом совещании большинство принадлежало генералам-монархистам. В соответствии с временным положением об управлении областями, занимаемыми Добровольческой армией, вся полнота власти в этих районах принадлежала одному лицу — главнокомандующему. Законы и указы мог издавать только он. Параграф 2 первого раздела данного положения гласил, что на захваченной территории сохраняют силу законы, изданные до 25 октября 1917 г., т. е. формально признавалась юридическая деятельность Временного правительства, созданного в результате свержения самодержавия. Однако в специальном дополнении разъяснялось, что законы, принятые до 25 октября 1917 г., сохраняют свою силу «с изменениями, а равно из имеющих быть изданными на основании этих законов». По букве и смыслу этого дополнения верховный руководитель, или главнокомандующий Добровольческой армией, мог вносить изменения и в послефевральское законодательство, если считал это нужным и своевременным. Деникин, выдвинув лозунг «непредрешения» принципов будущего государственного строя России, опираясь на казачество и руководящее ядро генеральско-монархических сил, сформировал Добровольческую армию, ставшую одним из центров борьбы с советской властью. В январе 1919 г. в результате объединения под его командованием Добровольческой и Донской армий были созданы Вооруженные силы Юга России. К осени 1919 г. им удалось установить контроль над обширной территорией Северного Кавказа, Левобережной Украины и Центральной России. На контролируемых территориях Деникин являлся не только главнокомандующим, но и государственным деятелем. По его мнению, Добровольческая армия являлась целостным военно-политическим организмом. Это предопределило характер власти, которая являлась военной диктатурой. Главнокомандующий самостоятельно распоряжался казенными средствами, издавал административные и законодательные акты. Задачи Особого совещания заключались в следующем: а) разработка всех вопросов, связанных с восстановлением органов государственного управления и самоуправления в местностях, на которые распространяется власть и влияние Добровольческой армии; б) обсуждение и подготовка законопроектов по всем отраслям государственного устройства, как местного значения, так и в широком государственном масштабе, по воссозданию великодержавной России в ее прежних пределах; в) организация сношений со всеми областями бывшей Российской империи для выяснения истинного положения дел в них и для связи с их правительствами и политическими партиями, для совместной работы по восстановлению великодержавной России; г) организация сношений с представителями держав согласия, бывших в союзе с нами, и выработка совместных действий по борьбе против коалиции центральных держав; д) выяснение местонахождения и установление тесной связи со всеми выдающимися деятелями по всем отраслям государственного управления, а также с наиболее видными представителями общественного и земского самоуправления, торговли, промышленности, финансов для привлечения их в нужную минуту к самому широкому государственному строительству; е) привлечение лиц, упомянутых в пункте «д», к разрешению текущих вопросов, выдвигаемых жизнью⁵. Постоянными председателями Особого совещания были генерал от кавалерии Драгомиров (до августа 1919 г.), а затем генерал-лейтенант Лукомский. К концу 1919 г. после ряда реорганизаций правительство при главнокомандующем образовалось в составе начальников управлений: военного и морского, внутренних дел, торговли и промышленности, финансов, юстиции; главных начальников снабжений и военных сообщений. Начальник управления иностранных дел и государственный контролер подчинялись непосредственно главнокомандующему. При правительстве образовывалось Совещание по законодательным предположениям. Не претендуя на общероссийскую власть, Деникин сознательно не называл управления министерствами, а их начальников — министрами. В апреле 1919г. был воссоздан Правительствующий сенат в качестве высшего судебного органа. Им стал учрежденный ранее так называемый Донской сенат, состоявший из 8 сенаторов. Поскольку генерал-прокурор в дореволюционной России являлся одновременно министром юстиции, теперь у вновь образованного Сената оказались два генерал-прокурора: управляющий отделом юстиции Донского правительства и начальник управления юстиции Особого совещания. Обер-прокуроры и новые члены Сената утверждались по взаимному соглашению главкома и атамана. Охрана общественного порядка и политический розыск находились в ведении Государственной стражи. Суд над государственными преступниками совершали военные суды. 23 июня 1919 г. Деникин подписал закон «Об уголовной ответственности участников установления советской власти и лиц, содействовавших ее распространению и упрочению». В нем говорилось, что все те, кто участвовал «в сообществе, именующемся партией коммунистов (большевиков), или в ином сообществе, установившем власть Советов раб., сол. и кр. депутатов», подвергаются «лишению всех прав состояния и смертной казни». Либеральная часть Особого совещания противилась принятию этого закона, рассчитанного не только на военное, но и на послевоенное время, ведь речь шла о массовых репрессиях. В конце 1919 — начале 1920 г. в Южнорусское правительство все чаще поступают сообщения о жестокости военнослужащих деникинской армии по отношению к пленным красноармейцам и населению, сочувствующему большевикам. Деникин пытался остановить разгул жестокости, но удержать это явление не смог. Позже он писал: «Я не хотел бы обидеть многих праведников, изнывавших морально в тяжелой атмосфере контрразведывательных учреждений, но должен сказать, что эти органы, покрыв густой сетью территорию Юга, были иногда очагами провокации и организованного грабежа»⁶. В январе 1920 г. Верховный круг Дона, Кубани и Терека объявил себя верховным органом власти. Согласно принятой кругом декларации предусматривалось создание Законодательной палаты и ответственного перед ним Совета министров. Вводилась должность Главы южнорусской власти. 22 января 1920 г. ее занял Деникин, который сохранил за собой и должность главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. Он имел право налагать вето на решения Законодательной палаты, которая спустя четыре месяца могла вновь вернуться к рассмотрению этого вопроса и принять решение по нему окончательно двумя третями голосов. Председателем Совета министров после консультаций с казаками Деникин назначил председателя донской фракции круга Н.М. Мельникова. Но Южнорусскому правительству была суждена недолгая жизнь. Очередные поражения на фронте привели Верховный круг к решению разорвать отношения с главнокомандующим. В свою очередь Деникин 30 марта 1920 г. распустил Южнорусское правительство как не выполнившее своих программных установок. Белое движение по сути и по составу было русским, хотя временами к нему примыкали и некоторые национальные силы, но в провозглашенном лозунге «единой и неделимой России» ставка делалась на русский патриотизм, а в условиях многонациональной России это только усиливало отчуждение между русскими и нерусскими и объективно вело страну к распаду. Тезис о «единой и неделимой России» определял и политическую линию Деникина по отношению к новым государственным образованиям на территории бывшей Российской империи. Жесткая и непримиримая политика Деникина вызвала неприязненное отношение к нему с их стороны. Генерал П.Н. Врангель, находившийся в Стамбуле, получил от Деникина телеграмму и затем прибыл в Севастополь, где 3 апреля 1920 г. на Военном совете был единогласно выбран новым главкомом Вооруженными силами Юга России. 4 апреля назначение Врангеля было утверждено приказом Деникина. Врангель сформулировал свою политическую платформу, которая была определена в следующем: «Русский народ пойдет не за большевиками, не за социалистами и не за либералами. Он пойдет за теми, кто правил ими до революции. Нужно только, приняв надлежащий курс, суметь привлечь этот народ на свою сторону»⁷. Объявив себя «правителем Юга России» и сосредоточив в своих руках всю полноту военной и гражданской власти, Врангель привлек в правительство либералов — Струве, А.В. Кривошеина и других. Было решено превратить Северную Таврию и Крым в своеобразную «катушку», на которую «наматывается вся Россия». Врангелем двигало стремление распространить свою политику на все русские территории, и, подобно Деникину, он осуществлял военную диктатуру. При Врангеле в Севастополе в апреле 1920 г. был образован Совет начальников управлений, реорганизованный в Совет при главнокомандующем Русской армией. В августе он получил название правительства Юга России. Возглавил его известный государственный деятель царской России Кривошеин. Начальником Управления иностранных сношений был также известный общественный деятель Струве. Начальником Управления земледелия и землеустройства был назначен бывший начальник Переселенческого управления Г.В. Глинка. Нужно признать, что по своему потенциалу это правительство оказалось наиболее квалифицированным из всех белых правительств. Оно было призвано провести реформы «в смысле реальной политики», проанализировав причины неудач Колчака и Деникина. Врангель заявил, что к воссозданию России ведет другой путь: «Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа»⁸. Реформа местного самоуправления (приказ о волостном земстве от 28 июля 1920 г., приказ об уездном и губернском земстве — 3 октября 1920 г.) состояла во введении волостного земства. К концу правления Врангеля в семи из восьми бывших уездов Таврической губернии и в девяноста волостях из ста сорока действовали земельные советы. По-новому генерал Врангель подходил к проблеме «неделимости» России. При Деникине, писал он, «дрались с большевиками, дрались и с украинцами, и с Грузией, и с Азербайджаном, и лишь немного не хватило, чтобы начать драться с казаками... В итоге пришли к тому, что разъединили всю Россию на ряд враждующих между собой образований». В июне 1920 г. Врангель выступил с декларацией по национальному вопросу, где заявил о стремлении «к объединению различных частей России в широкую федерацию, основанную на свободном соглашении и на общности интересов». В июле 1920 г. Врангель подписал с казачьими представителями договор, в котором казакам обеспечивалось «полная независимость» во внутреннем устройстве и управлении. Казачьи представители вошли во врангелевское правительство с правом решающего голоса. Врангелю предоставлялась полнота власти над вооруженными силами всех казачьих государств и ведения всех переговоров с иностранными государствами, отменялись все таможенные заставы, вводилась единая денежная система. Соглашение заключалось до полного окончания гражданской войны, вступало в силу после подписания, но после освобождения территорий подлежало утверждению Кругов и Рады. Врангелевское правительство с вхождением в него представителей казачьих войск стало называться правительством Юга России⁹. Врангель и его правительство провозгласили на своей территории свободу торговли и предпринимательства. Однако в условиях военного положения промышленность свертывалась, инфляция нарастала, казнокрадство и взятки стали повседневным делом. Существенным фактором обустройства новой системы управления в Крыму стали жесткие меры Врангеля по наведению порядка: разгул, хулиганство и бесчинства были пресечены. Но принятые меры не могли остановить девальвации и роста цен. «Перегоняя дороговизну жизни, росли доходы купцов и ремесленников, несоразмерно повышавших цены на свои товары, более или менее в уровне с дороговизной подымались заработки рабочих, державших предпринимателей и правительство в вечном страхе забастовок. Что касается жалованья офицеров, чиновников и служащих общественных учреждений, то оно с каждым месяцем все больше и больше отставало от неимоверно возраставшей стоимости предметов первой необходимости», — вспоминали очевидцы. В такой ситуации «честные в буквальном смысле слова голодали». Реорганизуя власть, Врангель обещал руководствоваться демократическими принципами, обещал, что не будет разделения на монархистов и республиканцев, а будет учитываться лишь знание и труд. Свидетели строительства новой власти считали, что Врангель хотел делать «левую работу правыми руками» и легкомысленно полагал, что «кому угодно и что угодно можно приказать, — и будет исполнено». Практически из министерств и губернских ведомств было создано «двухэтажное управление половиной губерний, громоздкая бюрократическая надстройка над местными учреждениями»¹⁰. Современники усмотрели в этой реорганизации «калейдоскопическую перемену событий и вывесок, а зачастую даже только последних». В Совет при главкоме были привлечены земские деятели, которые создали «декорум общественности при осуществлении военной диктатуры». Основу Совета составляли представители крупного капитала и генеральских монархических кругов. Кадетам была оставлена идеологическая работа. Основу управленческого аппарата составляли бывшие чиновники, воспроизводившие волокиту, бюрократизм и коррупцию. Неспособность врангелевского правительства навести элементарный порядок вызывала сильное недовольство населения. Осенью 1920 г., находясь в состоянии глубокого социально-экономического и политического кризиса, режим Врангеля пал. Белое движение на юге России не смогло длительно противостоять натиску советской власти и не стало базой для консолидации общества и восстановления государства. Известный идеолог данного движения В.В. Шульгин справедливо писал, что оно было начато почти что святыми, а кончили почти что разбойники¹¹. Гражданская война в России — это великая трагедия всех ее участников, и как сложное социальное явление она требует по-прежнему всестороннего и объективного анализа, при котором особое внимание вызывает опыт государственного строительства и управления. Примечания 1. Ильин И. О России. М., 1991. С. 5. 2. Игнатов В.Г. История государственного управления России. Ростов-на-Дону, 2002. С. 349. 3. Сенин А.С. История российской государственности. М., 2003. С. 213. 4. Белое дело. Дон и Добровольческая армия. М., 1992. С. 225. 5. История России в портретах. Брянск, 1997. Т. 2. С. 128-129. 6. Деникин А.И Национальная диктатура и ее политика // Деникин — Юденич — Врангель. М., 1991. С. 64-65. 7. Свободная мысль. 1993. № 15. С. 94. 8. Сенин А.С. Указ. соч. С. 218. 9. Белые генералы. Ростов-на-Дону, 1998. С. 327. 10. Там же. С. 321, 320. 11. На рубеже двух эпох Дни. 1920. М., 1989. С. 69. Р.M. Абинякин. «Смена главнокомандующих Вооруженными силами на Юге России в 1920 г.: проблема сочетания " добровольческих" и " регулярных" устоев» Проблема смены главкома ВСЮР весной 1920 г., казалось бы, достаточно изучена и даже фактологически реконструирована как в мемуарах, так и в исторической и даже художественной литературе. Однако масса недосказанностей и противоречий в воспоминаниях не преодолена и не выяснена, что, в свою очередь, порождает как минимум два весьма актуальных вопроса. Каковы скрытые пружины крайне непоследовательных, а то и попросту необъяснимых поступков главных участников тех событий? Преодолел ли новый главнокомандующий специфику «добровольческого» этапа или стал невольным заложником сложившихся устоев армии? Во многом эти вопросы порождены недостаточной бдительностью практически всех авторов, которые довольствовались воспоминаниями преимущественно самого А.И. Деникина, точнее говоря, их опубликованной версией. Между тем архивные материалы, прежде всего личного фонда Деникина в Государственном архиве Российской Федерации, содержат сведения, исходящие от разных людей из окружения главнокомандующего и участников тех драматических событий. П.С. Махров, А.П. Богаевский, Трухачев, А.Г. Шапрон-дю-Ларрэ и другие оставили весьма противоречивые и эмоциональные записки, из которых следует, по меньшей мере, сомнение в самостоятельности решения Деникина об уходе. Присутствуют здесь и записки М.Н. Ползикова, известные до сего времени исключительно по деникинским цитатам в «Очерках русской смуты», и воспоминания самого А.П. Кутепова, весьма смахивающие на объяснения проштрафившегося. Имеются и совершенно не известные ранее документы — например, секретное письмо начальника Дроздовской дивизии сербскому посланнику. Венчают данный кладезь информации собственноручные ремарки, комментарии и возражения Деникина, уточняющие как его позицию, так и лукавость иных мемуаристов. Отдельного упоминания заслуживает и крайняя скупость изложения ситуации П.Н. Врангелем, которую адекватнее называть скорее многозначительным молчанием в скользких обстоятельствах. В то же время не следует забывать и расхожую фразу, что мемуары — это рассказ о том, как все должно было быть на самом деле. Поэтому столь специфические источники требует критического анализа и строжайшего сопоставления данных. С одной стороны, Деникин прямо писал: «Главной своей опорой я считал добровольцев»¹. Больше всего это касалось «цветных» полков, среди которых еще оставались несгибаемые соратники по братству первопоходников. Многие «полевые командиры» именных частей были лично знакомы с главнокомандующим и пользовались (особенно А.П. Кутепов и А.В. Туркул) его особым расположением. И стародобровольческое офицерство, при всей критике «слабостей» вождя, отвечало взаимностью. Не случайно после известия о его предполагаемом уходе дроздовцы телеграфировали, «что никого не признают, кроме Деникина, а всякого другого расстреляют»², и все командиры частей Добровольческого корпуса (и под их давлением Кутепов) при избрании преемника выражали ему полное доверие, просили остаться на посту главнокомандующего и были готовы принудить к тому других участников³. Еще в августе 1919 г. полковая верхушка 83-го пехотного Самурского полка (созданного на основе дроздовских кадров, то есть добровольческого, лишь названием напоминавшего дореволюционный) ходатайствовала о переименовании в 1-й Солдатский генерала Деникина полк⁴, — иначе говоря, о превращении в именной. Сама традиция создания именных частей обычно означала закрепление уже сложившегося неофициального положения «личной гвардии» конкретного генерала. И Л.Г. Корнилов, и М.Г. Дроздовский, и С.Л. Марков были для получавших их шефство подлинными кумирами, знали и рассчитывали на это. Неформальный авторитет «цветных» на практике подспудно поощрялся командованием, выражаясь и в стремлении штабных чинов быть хотя бы номинально причисленными к именным частям. Так, в июле 1919 г. в списки 1-го Марковского полка, более того — в самую почетную 1 -ю «роту генерала Маркова», где служили в основном «коренные марковцы», — попал помощник начальника разведывательного отдела штаба главнокомандующего ВСЮР капитан Б.Г. Шкилль, — правда, тоже первопоходник⁵. В оперативном отделе того же штаба служили дроздовцы-походники B.C. Дрон и П.В. Колтышев⁶. Охранная рота и особая офицерская Ставки главнокомандующего ВСЮР рота состояли из марковцев, и, по некоторым сведениям, условием перевода туда были участие в 1-м Кубанском походе и наличие ранений⁷. Шоферы Ставки тоже набирались из марковцев; Марковская инженерная рота обеспечивала связь штабов армий и корпусов в масштабах ВСЮР⁸. Внутри самой Добровольческой армии, вполне естественно, адъютантами командующего были дроздовец (знаменитый «адъютант его превосходительства» — самозваный капитан (прапорщик) П.В. Макаров, агент большевиков) и поручик-марковец⁹. С другой стороны, тот же Деникин весьма настороженно воспринимал преторианские амбиции «любимцев», что служило основанием некоторого торможения служебного роста молодых и энергичных кадров. Известно, что к концу 1919 — началу 1920 гг. начальники дивизий, командиры бригад, а то и полков, В.В. Манштейн, Н.В. Скоблин, А.В. Туркул, В.Г. Харжевский, в большинстве 25-30-летние, претендовали на генеральство, но от Деникина его так и не дождались. Однако уже образовавшаяся неформальная элита обладала высокой устойчивостью и напористостью, добиваясь всеобщего признания и безусловного влияния. Многочисленные проявления, казалось бы, бытовой агрессивной капризности в действительности были вполне серьезным симптомом лихорадочного складывания и насаждения внутридобровольческой иерархии как признака новой корпоративности, весьма отличной от староармейской. Амбиции Добровольческого корпуса проявились в требовании его командира Кутепова от 23 февраля 1920 г. об исключительных преимуществах при возможной эвакуации, о фактическом предоставлении ему диктаторской власти по всему маршруту отступления и о контроле над отъездом Ставки и правительственных учреждений. В заключение Кутепов многозначительно подчеркнул, что выступает «в полном согласии со строевыми начальниками, опирающимися на голос всего офицерства»; Деникин в «Очерках русской смуты» отметил свою реакцию предельно четко: «Вот и конец». Как проговорился Кутепов, он и предполагал именно такую реакцию¹⁰. Данный сюжет до сего времени не рассматривался, тогда как он заслуживает пристального внимания. Казалось бы, весьма непонятна реплика Деникина о совершенно другой дате, когда генерал писал, что день 28 февраля стал одним из самых черных дней в его жизни. Но следует учитывать, что особенность деникинских мемуаров состоит в чрезвычайном обилии недомолвок относительно событий тех дней. Только архивные материалы помогают прояснить ситуацию. Как раз 28 февраля начальник Дроздовской дивизии генерал-майор В.К. Витковский начал зондировать почву о переходе Добровольческого корпуса на сербскую службу, ссылаясь на разрешение Деникина, который в действительности ничего не подозревал¹¹. (Впрочем, начдив искренне верил в деникинское согласие, так как был намеренно дезинформирован Кутеповым, начавшим интригу против главнокомандующего и пытавшимся внушить тому уверенность во всеобщем недовольстве добровольцев.) Сербские представители передали письмо Витковского, где прямо говорилось о поручении Кутепова, Деникину, для которого оно, естественно, «оказалось совершенно неожиданным». Скорее всего именно тогда, а даже не под влиянием кутеповской телеграммы, главнокомандующий впервые подумал об уходе уже вполне определенно. Почти сразу же по прибытии в Крым, едва не у трапа транспорта, Кутепов, судя по его докладу Деникину, получил приглашение командира Крымского корпуса генерал-майора Я.А. Слащова прибыть к нему в штаб, в Джанкой, где тот заявил о всеобщем недовольстве главнокомандующим и о якобы готовящемся 23 марта совещании представителей армии, флота, духовенства и населения, которое «попросит» его уйти. Слащов пригласил Кутепова принять участие, упирая на отрицательное отношение к главнокомандующему и в Добровольческом корпусе, но встретил отказ со ссылкой на лояльность добровольцев. Командир Добровольческого корпуса тотчас отбыл в Феодосию и доложил Деникину о происшедшем. Такова версия Кутепова. Однако она вызывает большие сомнения. Слащов в воспоминаниях ни словом не обмолвился ни о встрече с Кутеповым, ни о подобном разговоре. Более того, он прямо указывал на кутеповское стремление заменить Деникина собой, основанное на склонности к интригам, а неудачу замысла объяснял отсутствием чьей бы то ни было поддержки. Конечно, отношения двух командиров корпусов были недоброжелательными, но именно поэтому не следует отдавать исключительное предпочтение версии одного из них. Допустив, что Кутепов действительно стремился подтолкнуть главнокомандующего к уходу и занять его место, все его прежние и последующие поступки тех дней оказываются уже не противоречивыми, а весьма логичными и последовательными. В составленной в эмиграции записке командир Добровольческого корпуса, описывая встречу со Слащовым, трактовал ее уже несколько иначе. Он признался, что, характеризуя настроения подчиненных, сделал оговорку — «хотя и есть, может быть, некоторая критика штаба главнокомандующего, в связи с оставлением территории Юга России и эвакуацией в Крым»¹². По свидетельству же генерал-майора Шапрона-дю-Ларрэ, Кутепов по прибытии в Феодосию вел себя очень странно. На вопрос о цели приезда он отвечать сначала отказался, и только после уговоров заявил: «Плохо, очень плохо. В армии идет брожение, недовольство», — после чего был допущен к Деникину немедленно. Затем, выйдя из кабинета, «он был еще более нервным. Гортанно сказал, что генерал Деникин отказывается быть главнокомандующим. В ответ Шапрон-дю-Ларрэ высказал твердое убеждение, что такое решение явилось исключительным следствием кутеповского визита и превратно поданной информации. Кутепов возразил: «Я сказал то, что есть. Все части недовольны Ставкой и не желают больше видеть во главе генерала Деникина», — и повторил: «Части Добровольческой армии не хотят Деникина»¹³. То есть тональность высказываний резко отличалась от той, о которой сообщал сам Кутепов. Однако в дальнейшем разговоре почти сразу же выяснились серьезные преувеличения, так как в качестве примера недовольства были приведены только корниловцы и кавалеристы; более того, командир корпуса признал совершенную лояльность дроздовцев, алексеевцев и почти всех марковцев. Совершенно сменив тон и впав в задумчивость, Кутепов признал, что недовольная депутация корниловцев еще не мнение всей дивизии, и обещал категорически потребовать от Деникина остаться. Возможно, генерал спохватился и стал пытаться замаскировать собственные расчеты, которые едва не раскрыл; возможно же, он намеренно обнаруживал их, чтобы оказывать психологическое давление на главнокомандующего. Но Деникин все равно был совершенно потрясен. Столь же глубокое впечатление визит командира Добровольческого корпуса произвел и на смещенного с должности начальника штаба и назначенного помощником главнокомандующего генерала Романовского, который первым подал мысль о сборе старших начальников¹⁴. Излагая содержание разговора, главнокомандующий отмечал, что Кутепов доложил ему о надежном и удовлетворительном настроении в двух дивизиях корпуса, а еще в двух — о неблагополучном¹⁵. В сочетании с сообщением о «происках» Слащова информация Кутепова преследовала несколько целей. Во-первых, «всеобщее недовольство» окончательно толкало впечатлительного Деникина на уход. Во-вторых, очернялся Слащов как претендент на власть — и как конкурент. В-третьих, сам Кутепов, открыто докладывавший о положении, оборачивался прямо-таки столпом верности. Вызов старших начальников Кутепов поддержал, причем предложил не собирать совещания, а обсудить положение с ними поодиночке. Его расчет можно увидеть и тут: поставить Деникина перед лицом суммарного общего недовольства, а самому быть рядом и надеяться — в роли «верного советника» — на передачу власти. Но главнокомандующий разом спутал карты, поставив Кутепова перед фактом созыва Военного совета с правом избрания преемника. Весьма показательно, что идея совещания, к тому же под председательством не Деникина, а генерала Драгомирова, вызвала одинаковое недовольство и Кутепова, и Слащова¹⁶. Отсюда объяснимо и на первый взгляд непоследовательное поведение командира Добровольческого корпуса в день начала заседаний. На предварительном совещании старших начальников Дроздовской дивизии «было единогласно решено просить генерала Деникина остаться у власти, так как все мы не могли мыслить об ином главнокомандующем». Пришедший позже Кутепов говорил о твердом желании главкома оставить свой пост, но это не поколебало единодушия дроздовцев. «У всех нас было впечатление, что генерал Деникин пришел к своему решению вследствие какого-то разногласия, интриг и выраженного ему недоверия... Нам было совершенно непонятно поведение генерала Кутепова, а потому большинство ушло с заседания неприязненно настроенными против него», — вспоминал один из участников, генерал-майор Дроздовской артиллерийской бригады Ползиков. То же повторилось и на совещании всех старших начальников корпуса. «Генерал Кутепов сидел грустный, как бы подавленный, и неоднократно заявлял о твердом решении генерала Деникина... Невольно вспомнились слухи о его неладах с генералом Деникиным и о «подкапывании». Это было совершенно неправдоподобно, но тем не менее не было объяснений молчаливому, пассивному, а потому непонятному» поведению командира корпуса¹⁷. Думается, ларчик открывается просто. Значительную часть Военного совета составили командиры дивизий и даже полков Добровольческого корпуса, а окрестности дворца, где проходили заседания, были фактически блокированы оцеплением офицеров-дроздовцев. При таком раскладе Кутепов мог наивно рассчитывать на избрание. Но неожиданным и роковым препятствием стало упорство, с которым начальники частей корпуса держались за Деникина. Именно на предварительных консультациях Кутепову было многозначительно заявлено о готовности расстрелять любого претендента (о чем упоминалось выше); впоследствии генерал вспоминал, как «возбуждение в настроении моего корпуса все больше и больше возрастало; многие горячие головы хотели уже принять решительные меры»¹⁸. Крушение надежд буквально на глазах и стало причиной столь явной кутеповской подавленности. Характерно, что на Военном совете добровольцы вначале помалкивали, давая высказаться остальным. И только когда первый сумбур поулегся, прозвучало имя Врангеля и началась подготовка бюллетеней, Кутепов наконец-то отчетливо понял, что на карту поставлен его авторитет среди подчиненных и необходимо проявить единодушие с ними. Он встал и внушительно заявил о доверии Деникину, невозможности для себя принять участие в выборах и категорическом отказе от них. Его выступление шумно поддержали представители Добровольческого корпуса; Витковским была составлена соответствующая телеграмма в Ставку, — впрочем, без подписи Кутепова¹⁹. (Видимо, Витковский проявлял особое рвение из-за двусмысленного положения, в которое он попал со своим письмом сербскому представителю по милости командира корпуса.) Получив же на следующий день приказ главнокомандующего о назначении Врангеля (и находясь в изоляции от подчиненных на узком совещании старших генералов), оставалось подчиниться. Но и тут имеются разночтения. Записям Ползикова противоречит дневник Витковского, который свидетельствует: после удаления с Военного совета начальников дивизий и командиров полков их яростные протесты возымели действие, произошло «признание генералом Драгомировым своей ошибки и извинение. Возобновление общего совета»²⁰. Иначе говоря, Кутепов в изоляции не был, но и ожидаемой поддержки со стороны подчиненных в отношении своих честолюбивых замыслов не получил. Приказ же Деникина положил конец и первоначальным намерениям Кутепова, и противодействию уходу главнокомандующего со стороны строевых добровольческих командиров. Как бы то ни было, эти события со всей очевидностью продемонстрировали влиятельность именно «стародобровольческой» группировки. Сменивший Деникина на посту главнокомандующего Врангель первоочередной задачей считал подъем боеспособности войск путем решительного морально-дисциплинарного оздоровления и отдыха. Это было жизненно необходимо, ибо положение было таково, что породило показательную по резкости оценку разложения и деморализации Добровольческого корпуса после эвакуации Новороссийска, данную полковником А.А. фон Лампе, — «знакомая революционная история»²¹. «Разгул, хулиганство и бесчинства, наблюдавшиеся в первые дни по прибытии армии в Крым, были пресечены», — отмечал очевидец, приписывая это и воодушевлению от первых выступлений и приказов Врангеля, и неким «элементарным мероприятиям». Разумеется, в реальности поразительная результативность была достигнута как раз благодаря «фонарной деятельности» Кутепова, беспощадно вешавшего «офицеров и солдат старейших добровольческих полков чуть не за каждое разбитое в ресторане стекло»²². «С просьбами о помиловании по таким делам обращаться ко мне запрещаю, несмотря ни на служебное положение, ни на прошлые боевые заслуги»²³, — объявил он в приказе, тем самым окончательно аннулируя негласную неподсудность первопоходников. Этот единственно возможный путь был вполне созвучен предложению нового начальника штаба ВСЮР генерал-лейтенанта Махрова — «появление на улице в явно нетрезвом виде считать преступлением, влекущим предание военно-полевому суду и смертной казни»²⁴. Активно практиковались расстрелы за грабеж и разжалования за дебоши. На успех восстановления порядка повлияли следующие факторы. Во-первых, энергичность, бескомпромиссность и широкое применение суровых карательных мер, уничтоживших уверенность во вседозволенности и безнаказанности. Во-вторых, «во время долгого отступления произошел естественный отсев» — слабовольные, разочарованные, а также падкие на добычу от побед явно преступные элементы покинули армию, так как «ее новый нравственный курс им был не по плечу»²⁵. В-третьих, среди добровольцев всегда была и тогда усилилась широкая прослойка, молчаливо осуждавшая насилия, а иной раз и расстреливавшая даже первопоходников, как случилось во 2-м Корнилове ком полку под Орлом²⁶. Эти офицеры выказали мощную поддержку новому курсу, ожидая, что «Врангель всех, господа, подтянет» и «вот если б офицера на вешалку вздернули»²⁷. Поэтому, вопреки опасениям, личный состав подчинился, а не взбунтовался окончательно. Возвращаясь к мероприятиям Врангеля, необходимо остановиться на его решении изменить название армии. Говоря о превращении термина «Добровольческая» в нарицательное обозначение всего деникинского правления, новый главнокомандующий достаточно объективно утверждал его дискредитацию даже в глазах офицерства, причем главной из названных генералом причин было «недостойное поведение засоривших армию преступных элементов»²⁸. Врангель был совершенно согласен с Махровым и в признании безнадежного провала плана развертывания войск путем возрождения староармейских частей²⁹. Приказ № 3012 от 16 апреля 1920 г. о реорганизации армии, бесповоротно сводивший их многочисленные ячейки (особенно регулярной кавалерии) в номерные полки³⁰, по существу означал победу «добровольческого» принципа создания новых войсковых единиц. Это чрезвычайно важно, так как ранее просто не анализировалось, — несомненная прямая связь всплеска духа наживы с начатым в 1919 г. возрождением ячеек, а затем и самих частей старой армии, прежде всего многочисленных полков регулярной кавалерии: «Реализация военной добычи была единственным источником, дававшим возможность эскадронам продолжить формирование и развертывание в соединения, являвшиеся преемниками старых славных полков»³¹. Только 8 апреля 1920 г., со сменой главнокомандующего, произошло признание ошибочности этого пути, причем главным злом были названы «громадные обозы, жившие большей частью на счет мирного населения и совершенно не дававшие фронту бойцов». Приказ Врангеля № 3012 от 16 апреля 1920 г. гласил: «Иметь имущество отдельных ячеек, состоящих из кадров полков старой Русской армии, запрещаю и считаю это преступлением»³². Единственной уступкой чувствам «регулярных» стало разрешение сохранить традиционную полковую форму, но на перспективах выделения в самостоятельные части был поставлен жирный крест. Таким образом Врангель обуздал офицерскую вольницу, более-менее упорядочил тыловой хаос и произвел смену набившей оскомину вывески. Несмотря на серьезное духовно-нравственное оздоровление, идейно-мировоззренческий облик и ценностный мир офицеров-добровольцев остался прежним, ибо просто не мог быть изменен приказом. Главнокомандующий это понимал и должен был в целом принять. Будучи заинтересован прежде всего в поддержке «цветных», Врангель буквально в первые недели и даже дни произвел их командиров в долгожданные генеральские чины: Скоблина — 26 марта, Туркула — в апреле, Пешню — в мае и т.д.³³ Наконец, в июне 1920 г. Врангель издал приказ «о производстве всех офицеров до штабс-капитана включительно» в следующий чин³⁴, хотя вообще и критически отзывался о слишком быстрых продвижениях молодых офицеров при Деникине. Так критика нового главкома в адрес предшественника вошла в противоречие и была побеждена прозаическим расчетом и довольно банальным популизмом; в условиях весьма скудного жалованья получение чина означало хоть какое-то его увеличение и являлось средством как удовлетворения юношеского честолюбия офицерской молодежи, так и элементарной социальной поддержки. Следовательно, добровольческое офицерство при смене главнокомандующих явилось весомой политической картой и в силу этого, вопреки стереотипным представлениям, сохранило и укрепило свое доминирующее положение, уверенно распространив его на всю Русскую армию. Врангелю не оставалось ничего иного, как признать это. Примечания 1. Деникин А.И. Вооруженные Силы Юга России. Ч. 2 // Белое дело. Поход на Москву. М., 1996. С. 261. 2. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-5853. Оп. 1. Д. 2.Л. 78. 3. Деникин А.И. Белое движение и борьба Добровольческой армии (Очерки русской смуты) // Белое дело. Дон и Добровольческая армия. М., 1992. С. 287-288, 290-291. 4. Бутков Н. Самурский полк // Белая гвардия. 1997. № 1. С. 52. 5. Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 39689. Оп. 1. Д. 12. Л. 102. 6. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 259. Л. 120; Колтышев П.В. На страже русской чести (Париж, 1940-1941 гг.) // Русское прошлое. 1992. Кн. 3. С. 170. 7. Деникин А.И. Вооруженные Силы Юга России. Ч. 2. С. 296; Дерябин А.И. Гражданская война в России 1917-1922: Белые армии. М., 1998. Передний контртитул; Марковцы в боях и походах за Россию в освободительной войне 1917-1920 гг. В 2 кн. Кн. 1. Париж, 1962. С. 314. 8. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 308. Л. 62-74; РГВА. Ф. 39689. Оп. 1. Д. 11. Л. 57. 9. Дерябин А.И. Указ. соч. С. 12. 10. Деникин А.И. Вооруженные Силы Юга России. Ч. 2. С. 261-264, 289. 11. ГАРФ. Ф. Р-5827. Оп. 1. Д. 207. Л. 1-3. 12. Там же. Д. 97. Л. 9. 13. Там же. Л. 30-31. 14. Там же. Л. 11, 31-32. 15. Деникин А.И. Вооруженные Силы Юга России. Ч. 2. С. 284. 16. ГАРФ. Ф. Р-5827. Оп. 1. Д. 97. Л. 12. 17. Цит. по: Деникин А.И. Вооруженные Силы Юга России. Ч. 2. С. 287-288. 18. ГАРФ. Ф. Р-5827. Оп. 1. Д. 97. Л. 12. 19. ам же. Ф. Р-5895. Оп. 1. Д. 35. Л. 44. 20. Там же. Выделено мной. 21. Там же. Д. 2. Л. 83. Курсив мой. 22. Валентинов А.А. Крымская эпопея (По дневникам участника и по документам) // Архив русской революции. Т. 5. Берлин, 1922. С. 9. 23. Критский М.А. Корниловский ударный полк. Париж, 1936. С. 163-164. 24. Махров П. С. Доклад Главнокомандующему Вооруженными Силами на Юге России [от 8 апреля 1920 г.] // Грани. 1982. № 124. С. 239. 25. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 562. Л. 5 об. 26. Материалы для истории Корниловского ударного полка. Париж, 1974. С. 309-310. 27. Венус Г.Д. Война и люди. М., 1995. С. 294, 320. 28. Врангель П.Н. Записки (ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.): В 2 кн. М. — Л., 1991. Кн. 2. С. 45-46. 29. Махров П.С. Указ. соч. С. 233. 30. Дерябин А.И. Регулярная кавалерия Вооруженных Сил на Юге России // Белая Гвардия. 1997. № 1. С. 15. 31. Сумские гусары 1651-1951. Буэнос-Айрес, 1954. С. 280. 32. Махров П.С. Указ. соч. С. 233. 33. Критский М.А. Указ. соч. С. 163; Туркул А.В. Дроздовцы в огне: Картины гражданской войны 1918—1920 гг. М., 1996. С. 53; Венус Г.Д. Указ. соч. С. 115. 34. РГВА. Ф. 39689. Оп. 1. Д. 7. Л. 93. Н.Д. Карпов. «А.И. Деникин и П.Н. Врангель: от несогласия к антагонизму» Взаимоотношения А.И. Деникина и П.Н. Врангеля, двух ключевых фигур Белого движения, в советский период для широкой аудитории были известны мало, что, в общем-то, вполне объяснимо. Было принято писать о том, что Красная армия разгромила сильного, единого и сплочённого белой идеей противника, и останавливаться на некоторых его слабых сторонах было невыгодно. За рубежом же, наоборот, многие участники Белого движения, исследователи его истории, делали особый акцент на разобщённости белых сил и крупных разногласиях между их руководителями. И это тоже легко объяснить. На отсутствие единства взглядов, личную неприязнь вождей можно было списать многие их неудачи, просчёты в командовании войсками, и даже не брать во внимание некоторые объективные причины поражения Белого движения. Такой вывод позволяет сделать анализ воспоминаний, публикаций и работ как известных, так и малоизвестных военных белоэмигрантов, как, например, Ф.И. Елисеева, Д. Леховича, Г.А. Орлова, Я.А. Слащова, К.Н. Соколова и других. Сразу же следует подчеркнуть, что противоречия между Деникиным и Врангелем не носили политического характера. Они касались только вопросов выбора союзников и определения стратегии боевых действий. «Чёрная кошка» на этой почве между двумя генералами пробежала ещё в начале апреля 1919 г., когда Деникин проигнорировал секретный рапорт Врангеля. В нём тот предлагал главнейшим и единственным операционным направлением планируемой кампании считать царицынское. По мнению Врангеля, это давало возможность соединиться правым флангом добровольческих войск с армией А.В. Колчака и вместе с ней развивать наступление на Москву. Это предложение не нашло поддержки у Деникина, и как бы ответом на него послужил приказ ставки от 20 июня 1919 г., получивший потом известность под названием «московская директива». В ней Врангелю предписывалось наступать на Москву по другому операционному направлению — через Курск, Орёл и Тулу. Как известно, это решение привело к растягиванию флангов белых войск, распылению их сил, что в конечном итоге лишило ставку возможности маневрировать ими. Захватив огромную территорию сравнительно небольшими силами, соединения и части белых армий не смогли закрепиться на ней и вскоре под ударами Красной армии покатились на юг. То, что не удалось соединить фронты — восточный Колчака и южный Деникина, генерал Врангель переживал очень болезненно. Он утверждал потом, что так называемая «московская» директива явилась смертным приговором армиям Юга России и гражданская война была проиграна белыми именно по этой причине. Справедливости ради следует сказать, что обвинения Врангеля имели основания лишь отчасти. Со стороны Деникина меры по объединению Вооружённых сил Юга России (ВСЮР) и войск Колчака всё же принимались, и одно время даже казалось, что оно вот-вот произойдёт. Вообще, идея объединения Добровольческой армии с войсками адмирала Колчака владела в то время умами многих руководителей Белого движения, как на юге России, так и во влиятельных политических кругах русской эмиграции. Было очевидно, что объединение всех противобольшевистских сил России в единый фронт значительно повышало шансы на победу, а главное, способствовало усилению помощи белым армиям со стороны союзников. В принципе эта идея не была чужда и Деникину, и он сам изъявлял желание войти в подчинение Верховному правителю. Для организации взаимодействия с армией Колчака он в апреле 1919 г. направил в Омск, где располагалась в то время ставка Колчака, свою делегацию во главе с генерал-майором А.Н. Гришиным-Алмазовым. Однако эта затея окончилась трагически. 5 мая пароход, на котором делегация переправлялась через Каспийское море, был захвачен большевистским эсминцем, и, чтобы избежать плена, Гришин-Алмазов застрелился. По другой версии он был застрелен одним из членов команды эсминца. Потом из Франции к Деникину приезжали русские видные политические деятели, которые рекомендовали ему как можно скорее войти в подчинение к Колчаку, как Верховному правителю России. Однако министры особого совещания при ВСЮР в то время очень осторожно подошли к предложениям парижских делегатов. Но неожиданно для всех кардинальный шаг к объединению с Колчаком по собственной инициативе предпринял сам Деникин. В тот самый день, 30 мая 1919 г., когда особое совещание решало, какой ответ дать делегатам из Парижа, Деникин огласил свой приказ № 145. В нём, в частности, говорилось: «Спасение нашей родины заключается в единой верховной власти и нераздельном с нею едином верховном командовании. Исходя из этого глубокого убеждения, отдавая свою жизнь служению горячо любимой родине и ставя превыше всего ее счастье, я подчиняюсь адмиралу Колчаку, как верховному правителю Русского государства и верховному главнокомандующему русских армий. Да благословит Господь его крестный путь и да дарует спасение России». Скорее всего, Деникин был искренен в своём решении. Во всяком случае, членам особого совещания он говорил потом, что не будет подчёркивать необходимость сохранения за собой всей полноты власти на Юге России: «Я человек военный. Раз я подчинился, я стою, держа руку под козырёк, и жду приказаний»¹. Однако вскоре Деникин, похоже, утратил интерес к проблеме объединения фронта с Колчаком. Тот отступал всё дальше на восток, в то время как армии Юга России успешно продвигались вперёд к Москве, и создавалось впечатление, что победа будет одержана только своими силами. Идея подчинения Деникина Колчаку приобрела характер бессодержательной фикции. Вскоре между ними совсем прервалась даже эпизодически поддерживавшаяся телеграфная связь, а тяжёлые времена пришли и для ВСЮР. Масла в огонь разгорающегося конфликта между Врангелем и Деникиным подлил также отказ последнего отступать левой группой своих войск, как это предлагал барон, в Крым, без донских казаков. Кубанцы к тому времени практически бросили фронт, и в расчёт их уже не принимали. Тем не менее Деникин посчитал тогда, что отрываться от Донской армии не следует, так как добровольческие части понесли большие потери. В этих условиях Врангель сделал последнюю попытку убедить Деникина изменить всю стратегию борьбы. «Зная хорошо настроение казаков, — писал он, — считаю, что в настоящее время продолжение борьбы для нас возможно, лишь опираясь на коренные русские силы. Рассчитывать на продолжение казаками борьбы и участие их в продвижении вглубь России нельзя. Бороться под знаменем " единая неделимая великая Россия" они больше не будут, и единственное знамя, которое, быть может, ещё соберёт вокруг себя, — может быть лишь борьба за " права и вольности казачества"; и эта борьба ограничится, в лучшем случае, очищением от врага казачьих земель. При этих условиях главный очаг борьбы должен быть перенесён на Запад, куда должны быть сосредоточены все наши главные силы. Имея на флангах русские силы... и в центре — поляков, противобольшевистские силы займут фронт от Балтийского и до Чёрного моря, имея прочный тыл и обеспечение снабжением. В связи с изложенным необходимо... принять меры к удержанию юга Новороссии, перенесению главной базы из Новороссийска в Одессу, постепенной переброске на запад регулярных частей, с выделением ныне же части офицеров для укомплектования Северо-Западной армии (ген. Юденича), где их огромный недостаток». Деникин написал на этом рапорте: «Болгары и сербы хотели помочь, но не могут. Поляки могут, но не хотят. Северо-Западная армия генерала Юденича интернирована и разоружена»². После преобразования Кавказской армии в Кубанскую Врангель, сыгравший не последнюю роль в организации и проведении переворота на Кубани, больше не мог быть её командующим, поэтому Деникин принял решение поставить его во главе Добровольческой армии, сняв с должности окончательно спившегося генерала В.З. Май-Маевского. Врангель принял предложение, но с условием, что он тут же удалит из армии командиров корпусов конной группы: кубанского — генерала Шкуро и донского — генерала Мамонтова. Врангель считал их главными виновниками разгрома красными белой конницы и последовавшего за ним полного развала этих формирований. Но Деникин по-прежнему возлагал большие надежды на союз добровольцев с казачеством и, естественно, был против крутых мер против полководцев, которых казаки считали народными героями. Деникин предостерёг нового командарма, чтобы он воздержался от столь радикальных мер, но тот не прислушался и во главе конной группы назначил генерала С.Г. Улагая. После этого Врангель предложил Деникину принять срочные меры по восстановлению боеспособности Добровольческой армии, для чего свернуть её в корпус. Такое решение было принято, но, вопреки желаниям Врангеля, добровольцев после этого ввели в состав Донской армии генерала В.И. Сидорина. Это был новый удар по самолюбию Врангеля. Перспектива нахождения под командованием Сидорина его совершенно не устраивала. Он просит ставку помочь ему реализовать новую идею, поручить ему убыть на Кубань, чтобы заняться там формированием новых корпусов. В будущем он планировал объединить их с конницей Донской армии, Терским корпусом, остатками добровольческой кавалерии, а затем создать из этих формирований конную армию наподобие той, что была у красных, и возглавить её. Деникин вроде бы согласился, но после этого его и без того не простые отношения со строптивым бароном ещё более усложнились, а вскоре совсем зашли в тупик, так как дальше «стараниями главнокомандующего» для Врангеля началась новая полоса злоключений. Сдав переформированную в корпус Добровольческую армию генералу А.П. Кутепову, он прибывает на Кубань для формирования новых корпусов, но оказалось, что эту задачу уже выполняет генерал А.Г. Шкуро. После этого Врангель получает задачу убыть в Новороссийск для организации обороны его района, но там этими вопросами уже занимался бывший председатель особого совещания генерал А.С. Лукомский, и Врангель получил только должность его заместителя по боевой части. Врангель тяготился своим новым положением, оно не соответствовало ни свойствам его характера, ни боевому опыту. Он открыто высказывал это, в том числе и давая интервью корреспондентам газет. В довершение всего Врангель узнаёт, что ему приписывают главную роль в заговоре по свержению Деникина. О готовящемся заговоре и, якобы, участии в нём Врангеля становится известно и самому главнокомандующему. Его об этом 11 декабря 1919 г. проинформировали: генерал А.Г. Шкуро, терский атаман генерал Г.А. Вдовенко, председатель Терского круга П.Д. Губарев и главноначальствующий на Северном Кавказе генерал И.Э. Эрдели³. В итоге всех этих неприятностей Врангель написал рапорт об увольнении со службы и, не дожидаясь ответа на него, самостоятельно уехал в Крым, как он сам сказал, «на покой», там у него была дача. Однако отдыха не получилось, а конфликт с Деникиным этим исчерпан не был. Не таким человеком был Врангель, чтобы отрешиться от дел в то время, когда решалась судьба Белого движения на юге России. Получилось так, что одним днём позже Врангеля, 31 января 1920 г., в Крым прибыл скомпрометировавший себя неудачной эвакуацией Одессы генерал Шиллинг. Эти два случайно совпавших по времени обстоятельства окончательно взбаламутили жизнь в Крыму, и без того насыщенную местными интригами. Несколько раньше в Симферополе произошло событие, которое ярко свидетельствовало о том, до какой степени дошёл развал армейского тыла, флота и администрации на этом полуострове. Речь идёт о вооружённом выступлении капитана Орлова. Неожиданно для Врангеля и этот мятеж увеличил разрыв между двумя генералами. По убеждению Деникина, Орлов был лишь исполнителем, инициаторами же и организаторами мятежа были люди значительно солиднее его. Конечно, он имел в виду прежде всего Врангеля. Ситуация в Крыму в конце 1919 и начале 1920 г. во многом напоминала ту, что была в то время в уже начавшем готовиться к эвакуации Новороссийске. Здесь тоже процветали коррупция, спекуляция и безвластие, у населения и военных копилось недовольство положением, как на фронте, так и в тылу, усиливалась тревога за своё будущее. Сюда тоже стекались состоятельная буржуазия, представители интеллигенции и различный чиновничий люд, по какой-либо причине не пожелавшие оставаться при коммунистах; как буря в стакане воды бушевали политические страсти. В Севастополе, Симферополе и других крупных, особенно портовых, городах тоже накопилось немало откровенных дезертиров и просто уклоняющихся под разными предлогами от фронта офицеров. Слащов и его штаб, не разобравшись в истинных намерениях Орлова, вначале покровительствовали его отряду, обеспечивали его оружием, снаряжением и деньгами. А между тем среди горожан просочились слухи, что он готовит захват власти в городе. Орлов и его единомышленники не имели чёткой политической ориентации, и по большей части его отряд состоял из людей, вступивших в него случайно. Тем не менее, когда подпольный большевистский комитет Симферополя попытался воспользоваться ситуацией и привлечь Орлова к себе, он, как потом сообщалось в крымской печати, отказался от сотрудничества с ним и даже арестовал комитетчиков, заявив при этом, что всякое их выступление будет пресекаться в корне. Сам же Орлов характеризовался как храбрый офицер, но страдавший неврастенией и болезненным самомнением. Его мятеж не мог бы иметь такого резонанса и был бы расценен как авантюра, если бы, как сказал генерал Деникин, «он не разыгрался на вулкане»⁴. Слащов, почувствовав, что ситуация выходит у него из-под контроля, 20 января 1920 г. потребовал от Орлова прибыть с отрядом на фронт, но тот 22 января поднял мятеж. Это было уникальное в своём роде выступление. Своим противником Орлов объявил не белые войска вообще, а тех военачальников, которые развалили тыл армии. Он заявил, что чаша его терпения переполнена, так как Перекоп защищает горстка людей, а штабы, тыловые части и учреждения пухнут от их избытка. «Строгие приказы генерала Слащова, — говорил он, — результатов не дают. Медицинские комиссии вместо здоровых на фронт направляют не долечившихся в госпиталях и инвалидов»⁵. Орлов объявил себя начальником Симферопольского гарнизона, арестовал таврического губернатора Татищева, а также случайно находившихся в городе начальника штаба Новороссийской области генерала Чернавина, коменданта Севастопольской крепости Субботина и некоторых других военачальников. По городу был расклеен приказ № 1, в котором Орлов, подписавшись командиром 1-го полка добровольцев, сообщал о формировании им «армии правопорядка», о карах, которые ожидают спекулянтов и тех, кто будет совершать насилия над личностью, о запрете торговли спиртным и др. В Севастополе в эти дни тоже сложилась непростая обстановка, назревал арест молодыми морскими офицерами командования Черноморского флота: командующего флотом адмирала Д.В. Ненюкова и его начальника штаба А.Д. Бубнова. Причина та же, что и в Симферополе: недовольство безвластием, нераспорядительностью, запущенностью управления. Существовали и серьёзные трения между Морским управлением штаба Деникина и командованием флота в Севастополе. Если Морское управление было озабочено тем, чтобы как можно эффективнее организовать поддержку боевых действий войск морскими силами, то командование флота было больше занято тем, чтобы воссоздать российский флот в дореволюционных масштабах. Под эту идею вместо того, чтобы заниматься пополнением флота судами, создавались для него всякие новые штабы и раздвигались штатные рамки уже имеющихся. В этой обстановке и развернулись события, которые по замыслу их основных участников должны были привести к передаче всей власти в Крыму Врангелю. Прибыв в Севастополь, генерал Шиллинг, ставший теперь, по положению, старшим в Крыму, встретился с адмиралами Ненюковым и Бубновым. Однако они напрямую сообщили ему, что его подорванный в Одессе авторитет не будет способствовать наведению порядка в Крыму, и будет лучше, если этим займётся генерал Врангель. На следующий день к Шиллингу с предложением уступить власть Врангелю обратилась делегация офицеров, в основном морских. В обоих случаях Шиллинг заявлял, что за власть он не держится, но всё должно происходить с согласия главнокомандующего. В эти дни с Шиллингом дважды встречался и Врангель. В первый раз он сказал, что согласится принять командование крымской группировкой, но без разрешения Деникина, чтобы быть независимым от него. Во второй раз Врангель смягчил свою позицию и говорил, что примет должность с согласия главнокомандующего. Шиллинг тут же послал телеграмму Деникину с предложением заменить его Врангелем, но, как и следовало ожидать, главнокомандующий не только отказал в этом, но и подчинил Шиллингу в оперативном отношении весь Черноморский флот. Неожиданно в этот процесс втянулся и генерал Лукомский, который тоже стал реком

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.008 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал