ЗАНАВЕС. Комната ткачей. Два больших ручных ткацких станка сдвинуты к стене

Комната ткачей. Два больших ручных ткацких станка сдвинуты к стене. Две большие рамы стоят посреди комнаты. Рамы пустые. Большой стол. На столе — ножницы, подушечка с золотыми булавками, складной аршин.

Христиан. Генрих! Генрих, будь веселей! У нас тончайший шелк, который нам дали для тканья, вот он в мешке. Я сотку из него чудное платье для твоей невесты. А в этой сумке золото. Мы поедем домой на самых лучших конях. Веселей, Генрих!

Генрих. Я очень веселый. Я молчу потому, что думаю.

Христиан. О чем?

Генрих. Как я с Генриеттой вечером буду гулять у реки, что возле нашего дома.

Стук в дверь. Христиан хватает ножницы, наклоняется над столом и делает вид, что режет. Генрих рисует мелком по столу.

Христиан. Войдите.

Входит придворный поэт.

Придворный поэт. Здравствуйте, придворные ткачи.

Христиан (не оставляя работу). Здравствуйте, придворный поэт.

Придворный поэт. Вот что, ткачи, — меня прислали с очень важным поручением. Я должен посмотреть и описать вашу ткань.

Христиан. Пожалуйста, господин поэт. Генрих, как ты думаешь, цветы роз нам поставить кверху листьями или кверху лепестками?

Генрих (прищуриваясь). Да. Пожалуй, да. Пожалуй, лепестками. На лепестках шелк отливает красивее. Король дышит, а лепестки шевелятся, как живые.

Придворный поэт. Я жду, ткачи!

Христиан. Чего именно, господин поэт?

Придворный поэт. То есть как чего именно? Жду, чтобы вы мне показали ткань, сделанную вами для костюма короля.
Генрих и Христиан бросили работу. Они смотрят на придворного поэта с крайним изумлением.
(Пугается.) Ну нечего, нечего! Слышите вы? Зачем таращите глаза? Если я в чем ошибся — укажите на мою ошибку, а сбивать меня с толку ни к чему! У меня работа нервная! Меня надо беречь!

Христиан. Но мы крайне поражены, господин поэт!

Придворный поэт. Чем? Сейчас говорите, чем?

Христиан. Но ткани перед вами. Вот на этих двух рамах шелка натянуты для просушки. Вот они грудой лежат на столе. Какой цвет, какой рисунок!

Придворный поэт (откашливается). Конечно, лежат. Вон они лежат. Такая груда. (Оправляется.) Но я приказывал вам показать мне шелк. Показать с объяснениями: что пойдет на камзол, что на плащ, что на кафтан.

Христиан. Пожалуй, господин поэт. На этой раме — шелк трех сортов. (Поэт записывает в книжечку.) Один, тот, что украшен розами, пойдет на камзол короля. Это будет очень красиво. Король дышит, а лепестки шевелятся, как живые. На этом среднем — знаки королевского герба. Это на плащ. На этом мелкие незабудки — на панталоны короля. Чисто белый шелк этой рамы пойдет на королевское белье и на чулки. Этот атлас — на обшивку королевских туфель. На столе — отрезы всех сортов.

Придворный поэт. А скажите, мне интересно, как вы на вашем простом языке называете цвет этого первого куска? С розами.

Христиан. На нашем простом языке фон этого куска называется зеленым. А на вашем?

Придворный поэт. Зеленым.

Генрих. Какой веселый цвет — правда, господин поэт?

Придворный поэт. Да. Ха-ха-ха! Очень веселый! Да. Спасибо, ткачи! Вы знаете — во всем дворце только и разговору, что о вашей изумительной ткани. Каждый так и дрожит от желания убедиться в глупости другого. Сейчас придет сюда министр нежных чувств. До свидания, ткачи.

Христиан и Генрих. До свидания, придворный поэт. Поэт уходит.

Генрих. Ну, дело теперь идет на лад, Христиан.

Христиан. Теперь я заставлю прыгать министра нежных чувств, Генрих.

Генрих. Как прыгать, Христиан?

Христиан. Как мячик, Генрих.

Генрих. И ты думаешь, он послушается, Христиан?

Христиан. Я просто уверен в этом, Генрих.

Стук в дверь. Входит министр нежных чувств. В руках у него листки из записной книжки поэта. Самоуверенно идет к первой раме.

Министр нежных чувств. Какие дивные розы!

Христиан (дико вскрикивает). А!

Министр (подпрыгивает). В чем дело?

Христиан. Простите, господин министр, но разве вы не видите? (Показывает ему под ноги.)

Министр. Что я не вижу? Какого черта я тут должен увидеть?

Христиан. Вы стоите на шелке, из которого мы хотели кроить на полу камзол.

Министр. Ах, вижу, вижу! (Шагает в сторону.)

Генрих. Ах! Вы топчете королевский плащ!

Министр. Ах, проклятая рассеянность! (Прыгает далеко вправо.)

Христиан. А! Белье короля!

Министр прыгает далеко влево.

Генрих. А! Чулки короля!

Министр делает гигантский прыжок к двери.

Христиан. А! Башмаки короля!

Министр выпрыгивает в дверь. Просовывает голову в комнату.

Министр (из двери). Ах, какая прекрасная работа! Мы, министры, по должности своей обязаны держать голову кверху. Поэтому то, что внизу, на полу, я с непривычки плохо вижу. Но то, что в раме, то, что на столе — розы, гербы, незабудки, — красота, красота! Продолжайте, господа ткачи, продолжайте. Сейчас к вам придет первый министр. (Уходит, закрыв дверь.)

Христиан. Кто был прав, Генрих?

Генрих. Ты был прав, Христиан.

Христиан. А первого министра я назову в глаза дураком, Генрих.

Генрих. Прямо в глаза, Христиан?

Христиан. Прямо в глаза, Генрих.

Первый министр открывает дверь, просовывает голову. Христиан, как бы не замечая его, идет за раму.

Первый министр. Эй, ткачи! Вы бы прибрали на полу. Такая дорогая ткань — и валяется в пыли. Ай, ай, ай! Сейчас король сюда идет!

Генрих. Слушаю, ваше превосходительство. (Делает вид, что убирает и складывает ткань на столы.)

Первый министр входит. Осторожно становится у дверей. Христиан, отойдя за раму, достает из кармана бутылку. Пьет.

Первый министр. Эй ты, наглец, как ты смеешь пить водку за работой?

Христиан. Что это за дурак там орет?

Первый министр. А! Да ты ослеп, что ли? Это я, первый министр!

Христиан. Простите, ваше превосходительство, я из-за тканей вас не вижу, а голоса не узнал. А как вы меня увидели — вот что непонятно!

Первый министр. А я... по запаху. Не люблю эту водку проклятую. Я ее за версту чую.

Христиан выходит из-за рамы.

Христиан. Да разве это водка, — это вода, ваше превосходительство.

Первый министр. Что ты суешь в нос мне свою скверную фляжку! Стань на место! Сейчас король придет. (Уходит.)

Из-за кулис слышно пение: король идет и весело поет.

Король (за кулисами). Сейчас приду и погляжу, сейчас приду и погляжу, тру-ля-ля. Тру-ля- ля!
Весело входит в комнату. За ним придворные.
Тру-ля-ля, тру-ля-ля! (Упавшим голосом.) Тру- ля-ля!
Пауза.
(С неопределенной улыбкой делает чрезвычайно широкий жест рукой.) Ну! Ну, как? А?

Придворные. Замечательно, чудно, какая ткань!

Министр. Ткань роскошна и благородна, ваше величество!

Придворные. Вот именно! Как похоже! Роскошна и благородна!

Король (первому министру). А ты что скажешь, честный старик? А?

Король подавлен, но бодрится. Говорит с первым министром, а глядит на стол и рамы, видимо, надеясь наконец увидеть чудесную ткань. На лице все та же застывшая улыбка.

Первый министр. Ваше величество, на этот раз я скажу вам такую чистую правду, какой свет не видал. Может, вы удивитесь, ваше величество, может, я поражу вас, но я скажу!

Король. Так-так.

Первый министр. Вы простите меня, но подчас хочется быть действительно прямым. Никакой ткани, ваше величество, вы нигде не найдете, подобной этой. Это и пышно, и красочно.

Придворные. Ах, как верно! Пышно и красочно. Очень точно сказано.

Король. Да, молодцы ткачи. Я вижу, у вас того... все уже довольно готово?..

Христиан. Да, ваше величество. Надеюсь, ваше величество не осудит нас за цвет этих роз?

Король. Нет, не осужу. Да, не осужу.

Христиан. Мы решили, что красные розы в достаточном количестве каждый видит на кустах.

Король. На кустах видит. Да. Прекрасно, прекрасно.

Христиан. Поэтому на шелку мы их сделали сире... (кашляет) сире... (кашляет.)

Придворные. Сиреневыми, как остроумно! Как оригинально — сиреневыми! Роскошно и благородно.

Христиан. Серебряными, господа придворные.

Пауза.

Министр. Браво, браво! (Аплодирует, придворные присоединяются.)

Король. Я только что хотел поблагодарить вас за то, что серебряными, это мой любимый цвет. Буквально только что. Выражаю вам мою королевскую благодарность.

Христиан. А как вы находите, ваше величество, фасон этого камзола — не слишком смел?

Король. Да, не слишком. Нет. Довольно разговаривать, давайте примерять. Мне еще надо сделать очень много дел.

Христиан. Я попрошу господина министра нежных чувств подержать камзол короля.

Министр. Я не знаю, достоин ли я?

Король. Достоин. Да. Ну-с. (Бодрится.) Давайте ему этот красивый камзол... Разденьте меня, первый министр. (Раздевается.)

Христиан. Ах!

Министр (подпрыгивает, глядя под ноги). Что такое?

Христиан. Как вы держите камзол, господин министр?

Министр. Как святыню... Что?

Христиан. Но вы держите его вверх ногами.

Министр. Залюбовался на рисунок. (Вертит в руках несуществующий камзол.)

Христиан. Не будет ли так добр господин первый министр подержать панталоны короля?

Первый министр. Я, дружок, из канцелярии, у меня руки в чернилах. (Одному из придворных.) Возьмите, барон!

Первый придворный. Я забыл очки, ваше превосходительство. Вот маркиз...

Второй придворный. Я слишком взволнован, у меня дрожат руки. Вот граф...

Третий придворный. У нас в семье плохая примета держать в руках королевские панталоны...

Король. В чем там дело? Одевайте меня скорее. Я спешу.

Христиан. Слушаю, ваше величество. Генрих, сюда. Ножку, ваше величество. Левей! Правей! Я боюсь, что господа придворные одели бы вас более ловко. Мы смущаемся перед таким великим королем. Вот, панталоны надеты. Господин министр нежных чувств, камзол. Простите, но не держите его спиной. Ах! Вы его уронили! Позвольте, тогда мы сами. Генрих, плащ. Все. Прелесть этой ткани — ее легкость. Она совершенно не чувствуется на плечах. Белье будет готово к утру.

Король. В плечах жмет. (Поворачивается перед зеркалом.) Плащ длинноват. Но, в общем, костюм мне идет.

Первый министр. Ваше величество, простите за грубость. Вы вообще красавец, а в этом костюме — вдвойне.

Король. Да? Ну, снимайте.
Ткачи раздевают короля и одевают в его костюм.
Спасибо, ткачи. Молодцы. (Идет к двери.)

Придворные. Молодцы, ткачи! Браво! Роскошно и благородно! Пышно и красочно! (Хлопают ткачей по плечу.) Ну, теперь мы вас не отпустим. Вы всех нас оденете!

Король (останавливается в дверях). Просите чего хотите. Я доволен.

Христиан. Разрешите нам сопровождать вас, ваше величество, в свадебном шествии. Это будет нам лучшая награда.

Король. Разрешаю. (Уходит с придворными.)

Генрих и Христиан (поют).
Мы сильнее всех придворных,
Мы смелей проныр проворных.
Вы боитесь за места —
Значит, совесть нечиста.
Мы не боимся ничего.
Мы недаром долго ткали,
Наши ткани крепче стали,
Крепче стали поразят
И свиней, и поросят.
Мы не боимся ничего.
Если мы врага повалим,
Мы себя потом похвалим.
Если враг не по плечу,
Попадем мы к палачу.
Мы не боимся ничего.

Занавес опускается на несколько секунд. Подымается. Та же комната утром. За окнами слышен шум толпы. Короля одевают за ширмами. Первый министр стоит на авансцене.

Первый министр. Зачем я в первые министры пошел? Зачем? Мало ли других должностей? Я чувствую — худо кончится сегодняшнее дело. Дураки увидят короля голым. Это ужасно! Это ужасно! Вся наша национальная система, все традиции держатся на непоколебимых дураках. Что будет, если они дрогнут при виде нагого государя? Поколеблются устои, затрещат стены, дым пойдет над государством! Нет, нельзя выпускать короля голым. Пышность — великая опора трона! Был у меня друг, гвардейский полковник. Вышел он в отставку, явился ко мне без мундира. И вдруг я вижу, что он не полковник, а дурак! Ужас! С блеском мундира исчез престиж, исчезло очарование. Нет! Пойду и прямо скажу государю: нельзя выходить! Нет! Нельзя!

Король. Честный старик!

Первый министр (бежит). Грубо говоря, вот я.

Король. Идет мне это белье?

Первый министр. Говоря в лоб, это красота.

Король. Спасибо. Ступай!

Первый министр (снова на авансцене). Нет! Не могу! Ничего не могу сказать, язык не поворачивается! Отвык за тридцать лет службы. Или сказать? Или не сказать? Что будет! Что будет!