Спросим себя, где же хранилище души? Говорит врач и сам себе отвечает — в человеческом теле для этой миссии нет ни одного подходящего органа.

Заметив горящий взгляд молодого художника среди робких рыл, доктор Тюльп предложил смельчаку самому взять в руки нож, и Иероним замечательно закончил вскрытие, достав из рассеченной груди холодное скользкое сердце похабницы, которое вырезал словно сердцевину гнилого яблока.

После чего он перестал бояться смерти, отныне сдирание кожи с видимости становится главной страстью Иеронима: видеть истину — значит свежевать человека.

Челяба.

Майор-патологоанатом военного морга принимает меня в тесном кабинетике, где с аппетитом поедает глазунью из маленькой сковородки, которую принесла врач-ассистент. Близость трупов и ощутимый могильный холод подвала нисколько не мешают его здоровому аппетиту.

Чайку, лейтенант? Предлагает майор.

Я отказываюсь и, пока он пьет пару горячих стаканов, от нечего делать изучаю доску оперативной информации, куда в спешке наколоты на вбитые гвоздики фотокарточки для опознания: трупы, трупы, трупы... стоп!

На одной из них молодое женское тело в характерных уголовных наколках проститутки: гитара на животе, аббревиатура ЛКМС (люблю курить мужские сигары)… лицо трупа показалось знакомым. Может быть, это бишкильская мамка?

Спрашиваю: кто такая?

Майор колеблется с ответом, затем мямлит сквозь чаепитие: эту дамочку убили солдаты в притоне, в общежитии табачной фабрики в Миассе. Самая заурядная бытовая ссора. Ее вчера привезли к нам из-за некоторых анатомических аномалий для кафедры патологий.

Тут он спохватился, словно сказал что-то лишнее.

Но, пройдемте в приемный зал, лейтенант.

Майор не желает вдаваться в подробности и даже на ходу сдергивает фотографию с гвоздика, чтобы убрать в ящик стола подальше от посторонних глаз. Его страшок понятен — любое вмешательство в тело возможно только с согласия родственников, тем более изъятие части трупа для нужд современной кунсткамеры.

Гулкие шаги в преисподнюю.

Опустим тяжкие подробности анатомического театра, хотя мое отношение к трупам уже далеко от тайной истерики перед телом несчастного дембеля Ноготкова, убитого молнией.

Пожалуй, я даже любуюсь совершенством готического пространства анатомического театра и цветом мертвых тел на столах.

Задача превратить дух в слоновую кость почти решена.

Остановившись у голого тела Жильцова, лежащего на железном столе, майор снял с живота покойника эмалированную плевательницу, в которой бренчал кусочек металла, обмотанный капроновой нитью.

Вот, лейтенант, видите? Это свинцовая пуля. На ней специально пропилена бороздка, чтобы плотно завязать нейлоновую леску. Я обнаружил ее в желудке этого дурака. А этот кончик…