![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Меня тошнит от голоса кукушки”.
Так вот, если мысленно представить книгу в самом упрощенном виде, то мы увидим пространство текста, окруженное чертой, куда читатель входит в точке входа, и выходит через клоаку выхода. Внутри этого пространства он проживает жизнь героев текста, выключаясь на время из собственной судьбы. И чем сильней произведение, тем глубже это погружение в чужое бытие. Так, перечитывая, например, “Войну и мир”, я с головой погружаюсь в мир, который, по сути, вымышлен гением Толстого в формах возможной жизни. И я благодарен автору, который переносит меня в душу Наташи Ростовой или мозг Наполеона, который морщится складками мысли в черепе французского полководца в такт с шагом англизированного иноходца по дороге к Бородино. Подрагивание левой наполеоновской ляжки на крупе коня, подрагивание мозга в чаше бытия — вот два полюса моего мемуара. Итак, текст — это замкнутый квадрат (или круг) инобытия, куда читатель приходит, чтобы пережить хотя бы в воображении другую, не свою жизнь. Эта схема, по сути, является карманным изданием храма, куда молящийся тоже входит в строго определенном месте и там, внутри замкнутого пространства, переживает встречу с божественным. И хотя книгу можно открыть в любом месте и так же в любом месте из нее выйти, существо дела не меняется — и в храме, и в книге ты переживаешь время, в котором тебя почти нет. Храм или капище в истории человечества появились раньше книги и являли тем самым первый прообраз текста с измененной топологией времени. Вот и нащупана формула — книга (или храм) — это отрезок времени, в котором твоя личность и твоя сущность снимается. Можно сказать и более строго — это место, где ты переживаешь смерть самого себя. И, оказывается, наслаждение такой вот одухотворенной смертью — одно из самых волнующих наслаждений человека. Вот почему именно книга стоит у начала рода людского. Грозный, пылающий буквами текст. Портативная церковь. Храм, свернутый свитком Торы, в ковчеге Завета. А что собой представляет, например, кинофильм? В упрощенном виде перед нами все то же издание храма, путь человека через силовое поле метаморфоз, визуальная молитва, где тебя опять практически нет. Сила экранных чар в сотни раз превосходит суггестию книги, в темноте кинозала под парящим лучом кинопроектора иной человек проводит целую жизнь. Подчеркнем — не свою жизнь. Это уже как наркотик. И переживается здесь не бытие, а чары бытия. Но это не вульгарное животное упоение плотью, а наслаждение временем. Смакование того отрезка бытия, который тебе отпущен от рождения. Смакование смертного часа. Именно часа, потому что линейное время сжимается силой услады в интенсивность мгновения, в точку. Если вспомнить правило Оккама — “не умножай сущности сверх необходимого”, — то и храм, и фильм, и книга, и театр, и музыкальное произведение и все прочие виды искусства — это только отрезки наслаждения временем, в котором тебя нет (или почти нет). Есть один страшненький опыт над крысой, которую подключали к электроду, вживленному в сизый, как сирень, мозг грызуна, прямиком в центр удовольствий. Нажимая лапой педаль, крыса получала электрическую дозу оргазма.
|