Земское строение

21 июня 1547 г. в Москве случился страшный пожар, какого прежде не бывало. Загорелось на Арбате в церкви Вознесения, при сильном ветре занялся весь западный посад до Москвы-реки, потом огонь перекинулся на Кремль и Китай-город, а там и на большой посад вдоль Покровки. Унять огонь не было никакой возможности. Выгорело пол-Москвы, погибших насчитали более полутора тысяч. В Кремле задыхались от дыма. Царю ничего не оставалось как бежать в село Воробьеве.

26 июня в Кремле на площади у Успенского собора бояре опрашивали рядовых горожан — «черных людей» — о причинах несчастья. В толпе поднялся крик, что город подожгли Глинские. Будто бы княгиня Анна Глинская «со своими детьми волховала, вынимала сердца человеческие, да клала в воду, да тою водою, ездя по Москве, кропила, оттого Москва и выгорела». Среди бояр, наряженных вести следствие, стоял на площади и князь Юрий Глинский. Почуяв недоброе, он бросился спасаться в собор, толпа кинулась за ним, выволокла из собора и побила камнями на площади. Труп его бросили вне Кремля на торжище, где казнили преступников. Народ начал громить дворы Глинских, перебил их слуг, а заодно досталось и многим государевым дворянам, некоторые из них, впрочем, сами участвовали в погроме. На третий день толпа, собранная городским палачом, пришла в царскую загородную резиденцию. Ближним боярам с трудом удалось успокоить ее, убедив, что Глинских в Воробьеве нет. Через день мятеж в городе улегся.

Никаких требований, никакой программы, кроме истребления Глинских, бунтовщики не выдвигали, отчего современные историки-социологи называют июньское восстание в Москве «примитивным бунтом». Но примитивный бунт не был бессмысленным. Пало правительство Глинских, а с ним вместе окончилась эпоха «боярского правления». В годы малолетства Ивана IV, особенно после кончины в 1538 г. матери царя Елены Глинской, реальная власть неоднократно переходила от одного боярского клана к другому: в 1539-м Вельские свергли Шуйских, в 1542-м Шуйские — Вельских, в 1544-м близ царя утвердились Глинские. Временщики стремились не упустить момент и извлечь для себя как можно больше выгод, «растаскивали» казну, обзаводились вотчинами… Вовлекая великого князя в свои склоки, фавориты Ивана баловали, потакали всем его капризам, и он стал предаваться диким и неистовым «потехам». В 12 лет он развлекался, сбрасывая с колоколен кошек и собак, с четырнадцати — начал «человеков ураняти».

Самовластное хозяйничанье соперничающих боярских кланов больно отражалось на рядовых обывателях. Вся система государственной администрации, созданная в правление Ивана III и Василия III, опиралась на местнический принцип организации служилого сословия. Служебное старшинство боярина определялось его «местом» в собственном роде и «местом» его рода среди других родов. Дети, племянники и внуки одного боярина должны были находиться на службе в таком взаимоотношении с потомками другого, в котором когда-то служили их предки. «Отеческая честь» зависела от происхождения, но ее необходимо было поддерживать службой. Поэтому бегство с поля боя или отъезд в Литву одного представителя семьи могли привести весь род к царской опале и «закосненью» — т. е. род оказывался на задворках местнической иерархии. Честь рода определялась прецедентами, поэтому нельзя было пропустить «невместное» назначение, от этого была «поруха» всему роду. Нередко бывали случаи, когда назначенный в поход боярин отказывался выступать под командой менее «честного» воеводы. Верховным судьей в местнических спорах был сам государь, который до известных пределов мог «высить» род своим благоволением. Когда наверху властной пирамиды оказывался слабый, малолетний великий князь, административная система начинала давать сбой. К 1547 г. административная и военная организация страны в результате олигархических склок была сильно расшатана.

Власть не могла даже обеспечить надежной защиты от набегов своевольных татарских мурз. По сообщению иностранного путешественника, в одном только 1551 г. в Казани продавалось на невольничьем рынке до 100 тыс. пленников из Московии (все население страны, по расчетам демографов, не превышало тогда 6 млн человек). Московский бунт, а подобные мятежи происходили и в других городах, ясно показал, что требовалось немедленное и энергичное «устроение» Московского государства.

В понятиях того времени настроения, царившие в Москве после июньского пожара и бунта, описывались как всеобщее «покаяние». Необходимо иметь в виду, что покаяние означало не только христианское таинство, но и отказ от прежней, дурной, греховной жизни и сознательный переход к лучшей, праведной. В этом смысле следует понимать сообщение «Степенной книги» о том, что сам «благочестивый царь» и «вельможи его до простых людей все сокрушенным сердцем…, греховные дела возненавидев», «умилились и на покаяние уклонились».

В правительственной среде нашлись люди, которые давно замышляли реформы. В 1548 г. к власти приходит неформальный кружок администраторов, во главе с Алексеем Федоровичем Адашевым, который иногда историки называют «избранной радой». Название это неудачно во многих отношениях. Оно впервые было пущено в оборот князем Андреем Курбским в «Истории о великом князе московском», сочиненной после многих лет жизни беглого воеводы в Польше, где он усвоил многие польско-литовские политические термины. Разумеется, на Москве не пользовались словом «рада», и само понятие, определяющее политический институт польско-литовского государства, едва ли в данном случае применимо. Кружок реформаторов был сугубо неформальным и не составлял правительства, облеченного ясно очерченными полномочиями. Правильнее говорить, видимо, о фактическом правительстве, душой которого был Алексей Адашев при формальном «председании» царя. Помимо Адашева, в этот ближний круг входили священник кремлевского Благовещенского собора Сильвестр, посольский дьяк Иван Висковатов, бояре Захарьины-Юрьевы. Вопреки распространенному заблуждению, Андрей Курбский не входил в этот правительственный кружок, «воинский чин» в нем представляли бояре Иван Шереметев и Михаил Воротынский.

Правительство должно было разрешить несколько важнейших проблем и прежде всего упорядочить военное дело и финансы. Указами 1549–1550 гг. было ограничено ведение местнических споров, причем служебное начало при назначении на должности было поставлено выше родового. Местничать воеводам в военное время было запрещено. В 1556 г. был введен в действие детально разработанный Устав о службе, выровнявший тяготы всех «воинников» — один конный воин в полном снаряжении должен был выставляться с каждых 100 четвертей пахотной земли, состоящей в поместном или вотчинном владении. Упорядочено и унифицировано было налогообложение. Единицей обложения стала «соха», включавшая 800 четвертей поместной, 600 — церковной или 400 — крестьянской земли.

Однако важнейшую и наиболее болезненную часть реформ составляло упорядочение государственного управления и суда. Реформаторы рассчитывали укрепить правопорядок, предоставив всем сословиям возможность соучаствовать в выработке и реализации властных решений. В 1549 г. было введено первое важное новшество — состоялся «собор примирения», на заседаниях которого, помимо Боярской думы и церковного «чиноначалия», присутствовали воеводы и дети боярские. Московские великие князья и прежде устраивали подобные расширенные совещания, но они обсуждали исключительно военные проблемы. На соборе 1549 г. 18-летний царь публично заявил о необходимости радикальных перемен в государственном устройстве, и собор приговорил разработать новый свод законов — Судебник. Казенный приказ, во главе которого стоял Адашев, энергично принялся за дело, и в 1550 г. новый свод законов был утвержден Боярской думой, а некоторые его положения через год обсуждались и утверждались собором.

Новый Судебник существенно ограничивал произвол назначаемых царем наместников-кормленщиков, отныне вершить суд (а надо заметить, что в те времена слово «суд» означало и административную деятельность) они должны были при непременном участии земских выборных. Адашевское правительство завершило начатую еще при Елене Глинской губную реформу. В новых административных округах (губа, как правило, включала два-три уезда), созданных в центральной части страны — «Замосковном» крае, — местное управление и полицейские функции передавались выборным «губным старостам» из «детей боярских», то есть служилых людей, будущих дворян. В

1552 г. в тех уездах, где губные институты не могли быть сформированы за малочисленностью служилых людей, главным образом на севере страны, начинается проведение земской реформы, в ходе которой наместники заменялись земскими старостами и «излюбленными головами» из посадских людей и черносошных крестьян. Земские старосты, опираясь на нижестоящих выборных сотских и десятских, проводили разверстку и сбор налогов, вели следствие и суд. Выборность и сменяемость этих новых «чиноначальных» людей ставили государственную власть под контроль подданных, приобретавших черты граждан. Выборность местных властей сокращала масштабы злоупотреблений и произвола, в частности, выборные должны были наблюдать, чтобы судьи не брали «посулы» — взятки от тяжущихся сторон. Центральная власть поступалась частью своих прерогатив в пользу «лучших людей» на местах.

Проведение земской реформы было связано с необходимостью обеспечения единства законодательства, вступавшего в противоречие с существовавшей системой исключительных иммунитетных прав светских и духовных «сильных людей», освобождавших их от подчинения общим нормам закона. Особыми — «тарханными» — грамотами предоставлялись освобождение от повинностей и право неподсудности никакому суду, кроме великокняжеского. Судебник решительно положил конец этой практике. Статья 47 гласила: «…Тарханных вперед никому не давать, а старые тарханные грамоты поимати у всех».

Местный суд становился образцом отношений государственной власти с выборными от сословий. Логическим завершением этой конструкции было бы создание представительного учреждения от «всей земли» также и при верховной власти. И в этом направлении даже были сделаны первые шаги. Помимо «собора примирения», мы знаем о созыве в эпоху адашевского правительства в 1551 г. собора, получившего по числу глав в соборном «уложении» название Стоглава, однако труды этого собора главным образом относились к упорядочению церковной жизни и, соответственно, состав его был ограничен преимущественно церковными людьми.

Создание системы сословного представительства в эпоху Адашева не было завершено: созыв соборов производился нерегулярно, не существовало правил о выборах депутатов, не был определен круг вопросов, подлежащих соборному рассмотрению. Тем не менее не подлежит сомнению, что установление «праведного» суда под контролем выборных — «излюбленных» — людей было шагом к созданию сословно-представительной государственной системы, из которой в дальней перспективе могли вырасти парламентская монархия и демократия современного европейского типа. Современники эту связь сознавали вполне отчетливо. Андрей Курбский в своей истории грозненского царствования писал, что Адашев был «общей вещи зело полезен». «Общая вещь», или «общее дело», — в данном случае дословный перевод латинского понятия «res publica». Ростки понимания государственной работы как общего дела монарха и подданных, работы «всей земли», пробившиеся в реформах 1550-х гг., бесспорно, открывали для Руси правовую перспективу.

Для создания полноценного парламента на Руси недоставало сословий в европейском смысле слова — то есть наследственных корпораций, обладающих обязанностями и правами, закрепленными законом и обычаями. А проведение губной и земской реформы как раз и было крупным шагом к оформлению таких сословий. Это ясно чувствовали наиболее заинтересованные в таком ходе дела городские торгово-промышленные круги. «Пискаревский летописец» (одна из немногочисленных летописей, вышедшая не из великокняжеских канцелярий), составленный в начале XVII в. в Нижнем Новгороде, сообщал о времени правления Адашева: «… В те поры русская земля была в великой тишине и во благоденстве и управе… Да в ту же пору был поп Сильвестр и правил Русскую землю с ним за один и сидели вместе в избе у Благовещения, где ныне полое место между палат».

Пустое — полое — место действительно вскоре образовалось не только на месте палат, где заседал Адашев с товарищами, но и на месте сословного представительства. И было это полое место результатом резкой смены политического курса.

Историки-педанты продолжают спорить, было ли создание сословно-представительной системы сознательной целью Адашева и его товарищей, но что таков неизбежный объективный результат их деятельности — было вполне очевидно современникам. И прежде всего тому влиятельнейшему современнику, которому одному было по силам разрушить эти планы и повернуть ход событий в иное русло.