Приложение. Рыцари Круглого стола (от переводчика)

Рыцари Круглого стола (от переводчика)

Последние слова книги, в которых автор называет себя Томасом Мэлори, рыцарем, указывает дату завершения своей работы – девятый год правления Эдуарда IV (1470 г.) и просит о «добром избавлении», долгое время служили основной вехой для биографов, пока в 1934 г. не была обнаружена Винчестерская рукопись, сохранившая более раннюю версию текста. Там заключительный колофон отсутствует, зато есть четыре упоминания автора о себе (с тех пор они включаются в издания и переложения «Смерти Артура»), где автор один раз называет себя «рыцарем-узником Томасом Мэлори», дважды называет себя просто по имени и еще один раз просит помолиться, чтобы Господь «послал доброе избавление быстро и скоро тому, кто это писал».

Полных тезок, и притом достаточно образованных, чтобы переложить романы с французского языка на английский, в XV в. насчитывалось шестеро; из них наиболее вероятным автором «Смерти Артура», по данным современной науки, считается Мэлори из Ньюболд Рэвл в Уорикшире. На «уорикширского претендента» впервые указал Оскар Соммер в 1890 г. в новом издании «Смерти Артура», а в 1896 г. Джордж Киттеридж собрал достаточно материала в пользу этой гипотезы и представил Томаса Мэлори рыцарем, членом Парламента, воином, сражавшимся под Кале вместе с графом Уориком. В 1928 г. Эдуард Хикс, готовя биографию этого же Мэлори, наткнулся на судебные дела о грабеже, изнасиловании, захвате чужого имущества.

Дата рождения уорикширского Мэлори определяется между 1393 и 1416 гг. Первое обвинение в нападении, похищении человека и краже 40 фунтов серебра было предъявлено ему в 1443 г., однако без последствий – напротив, в том же году Томас Мэлори стал членом Парламента, вступил в брак, и ему было поручено распределять деньги среди неимущих жителей графства.

В 1450 г. обвинения посыпались вновь. Сперва Мэлори был обвинен в нападении на герцога Бэкингема (притом что годом ранее он был избран в Парламент от округа, в котором как раз этот герцог и распоряжался). Возможно, тут дело было политическое, а не уголовное, и обвинение опять же осталось недоказанным. Зато вскоре нашлись свидетели, показавшие, что он вымогал у нескольких людей от 20 до 100 шиллингов, а в июне 1450 г. ворвался в дом Хью Смита (однофамильца или родственника человека, обиженного им в 1443 г.), украл опять-таки 40 фунтов серебра и изнасиловал его жену. Два месяца спустя он вновь изнасиловал миссис Смит, но денег на этот раз не взял.

За этими бесконечными удвоениями Смитов, 40 фунтов серебра и насилий над миссис Смит последовали уж вовсе невероятные похождения: в итоге были выданы ордера на арест двадцати человек по ста с лишним случаям разбойного нападения. Был ли Мэлори главой вооруженной шайки бандитов или то были соседские разборки? Во всяком случае, все эти обвинения не привели ни к одному смертному приговору. Томаса Мэлори неоднократно выпускали под залог, и сам он ухитрялся бежать то из замка, переплыв ров, то из тюрьмы Маршалси, подкупив стражу. Лишь к середине 1450-х гг. его удалось водворить в темницу на достаточно долгий срок, чтобы Томас Мэлори (если это был наш Мэлори) написал «Смерть Артура». Эдуард IV по восшествии на престол в 1461 г. помиловал узника и восстановил его в правах. Томас Мэлори из Ньюболд Рэвл дожил до 1470 г. и был похоронен в Уорикшире, в обители Серых монахов:

HIC JACET DOMINUS THOMAS MALLERE, VALENS MILES OB 14 MAR 1470 («Здесь покоится господин Томас Мэллер, рыцарь, умер 14 марта 1470 г.»).

Существуют, однако, и другие версии, основанные как на биографическом сходстве (наличие в анкете пунктов «рыцарь» и «узник»), так и на данных языка и стиля.

Например, в 1897 г. внимание исследователей привлек Томас Мэлори из Пэпуорта, графство Хантингдон. Этот Мэлори (1425–1469) – старший сын рыцаря и члена Парламента сэра Уильяма Мэлори. Он большую часть жизни состоял под королевским надзором, что, в принципе, соответствует статусу «рыцаря-узника». Сравнительно недавно профессор Уильям Мэтьюз нашел более веское свидетельство в пользу «рыцаря-узника»: этот Мэлори, как явствует из сохранившихся судебных протоколов, также привлекался по делу о похищении человека и вымогательстве. Сам профессор Мэтьюз, найдя такое подкрепление выдвинутой в 1897 г. теории, им не удовлетворился и стал искать йоркширского Мэлори, поскольку в книге заметно влияние именно йоркширского диалекта. В книге 1966 г. Мэтьюз предложил в качестве автора «Смерти Артура» Мэлори из Хаттон Коньерса – не рыцаря (что подрывает гипотезу), зато йоркширца.

Поиски Томаса Мэлори – английского рыцаря начались лишь на исходе XIX в. До той поры его упорно считали валлийцем, тем более что в Уэльсе имеется область Малория. Первым его поселил там Джон Бейл, автор написанного в 1548–1549 гг. «Каталога знаменитых писателей Англии, Уэльса и Шотландии»; этой же версии придерживался и Джон Лиланд (1505–1552), один из первых британских антикваров и археологов, который и сам немало сделал для укрепления Артуровой легенды. Для Средневековья Артур был отнюдь не мифом, а исторической легендой, крепко привязанной к местности. Поскольку сказания об Артуре складывались по большей части в Уэльсе, и оттуда же был родом Гальфрид Монмутский, явивший в 30-е гг. XII в. Мерлина и Артура уже как неотъемлемую часть истории бриттских королей^[175], естественно было поселить в Уэльсе и Артура, и Мэлори.

А может быть, «Мэлори, узник и рыцарь» – псевдоним? Ведь во «Французской книге», которую он перелагает, имеется третьестепенный персонаж, сакс по имени Малори.

В предисловии Акройд сообщает данные уорикширского претендента и с уверенностью рассуждает о том, как тот учился охоте и обращению с оружием и воспитывался на аллитерационной поэме «Смерть Артура» и «Бруте» Лайамона. Он не погружает читателя в ученые споры о личности Мэлори, потому что стремится сохранить то, что берег и этот рыцарь XV в. – достоверность. Читателю нужен реальный автор, как нужен ему реальный король Артур. Реальность – не точная дата рождения и какие-то биографические подробности. Реальность – иллюзия, но держится иллюзия на том, чтобы автор был один, и чтобы звали его именно так, как мы привыкли его называть. «Много Мэлори» портят удовольствие от книги, как портят его и «много Артуров». Может быть, потому-то и укрепился в нашей памяти Артур, а не иной, изначально равный ему персонаж, что «много Артуров», благодаря счастливой случайности или творческим усилиям авторов, слились в единый любимый образ.

Имя Артура сохранили валлийские сказания и ирландские саги. В первом из дошедших до нас текстов, валлийской поэме «И Годдодин» (конец VI в.), о некоем храбреце сказано, что он сразил многих врагов, «хоть и не был Артуром». Так полудюжиной слов, легко и непринужденно утверждается легенда: Артур, о котором мы еще ничего не знаем и из этой поэмы не вычитаем, уже воспринимается как всем известный герой, эталон для сравнения.

Подробно о битвах Артура повествует в латинской Historia Brittonum («Истории бриттов») валлийский священник Ненний (около 800 г.). Деяния Артура Ненний относит к эпохе борьбы бриттов с пришлыми саксами (вторжение началось в V в., после ухода из Англии римлян, и к VI в. бритты были оттеснены в Уэльс и Корнуолл). Артур в этой истории бриттов не король, но сражавшийся совместно с королями бриттов глава войска (dux bellorum), и в этом качестве Артур одержал двенадцать побед. Ни одно из мест сражений, поименованных Неннием, не удалось привязать к географии Британских островов и подтвердить археологическими данными. Например, великую битву на горе Бадон (mons Badonicus) помещают и на Боуден-Хилл возле Линлитгоу, в сомерсетском Бате, в Уилтшире (Лиддингтон-Касл), и в Дербишире (Бакстон). А может быть, единственное ее «место» – валлийская поэзия? Эту гору Бадон упоминают и «Анналы Камбрии», латинская хроника, созданная в Уэльсе в середине X в. (в этой хронике названо также и место битвы Артура с Мордредом – Камлан или Камблан). В «Анналах Камбрии» Артур предстает не просто великим воином, но христианским паладином, который побеждает язычников-саксов знамением Креста: «Артур три дня и три ночи нес на плечах Крест Господа нашего Иисуса Христа, и бритты одержали победу». Сюжет о Кресте как орудии победы восходит к легенде о Константине Святом, которому перед сражением приснился крест и послышались слова «Сим знамением победишь». У Мэлори с распятием на щите вступает в бой друг Иосифа Аримафейского – сюжеты не исчезают бесследно, но передаются от одного персонажа другому. Так и рассказ о битве на горе Бадон древнее Ненния и «Анналов Камбрии», однако монах Гильда, поведавший об этой битве в VI в.^[176], фактически по горячим следам, не связывает с ней имя Артура. Артурианцы нашли этому убедительное объяснение: Гильда, сын одного из бриттских корольков, либо завидовал Артуру, либо продолжал родовую вражду. И как отомстил, негодяй! Не включил в книгу…

А книга важна, потому что ссылки на «сказания» зачастую оказываются ложными с точки зрения достоверности и древности. Самые авторитетные сборники валлийской поэзии – «Мабиногион» и «Книга Талиесина» – записаны уже после того, как Гальфрид Монмутский в 1130–1140 гг. представил королевскому двору свои «Пророчества Мерлина», «Жизнь Мерлина» и «Историю королей бриттов». После того как в Нормандии и Бретани появились первые стихотворные романы о рыцарях Круглого стола, и взялся за перо великий Кретьен де Труа. Кто тут на кого влиял, теперь не установить: литературная обработка фольклора в соответствии с ожиданиями читателей началась задолго до того, как Джеймс Макферсон «воссоздал» Песни Оссиана. «И снова бард чужую песню сложит и как свою ее произнесет».^[177]

Впрочем, к поэзии, пусть поздней, зато опирающейся на древнее предание, доверия всегда больше, чем к письменной истории, – мало ли что ученые люди начудят. Артур валлийских сказаний принимался на веру, к чудесам, описанным Неннием, уже относились критически, а что до Гальфрида, на исходе XII в. йоркширский священник Уильям Ньюбургский, автор истории Англии от Нормандского завоевания (1066) до своего времени, назвал его труды сплошным враньем, сочиненным «то ли из любви ко лжи, то ли чтобы потешить бриттов». Тем не менее для национального мифа это «вранье» пришлось как нельзя более кстати. Нормандские завоеватели к XII в. еще не слишком прочно устроились на английском престоле, династия едва не оборвалась после смерти Генриха I, оставившего лишь дочь Матильду, но не имевшего мужского потомства. Только после 20 лет гражданской войны в 1154 г. на троне утвердился сын Матильды Генрих II Плантагенет. Этот правнук Вильгельма Завоевателя был вдвойне чужаком – сыном французского графа, воспитанным по ту сторону Ла-Манша, в Анжу, и говорившим по-французски (первым английский королем, для которого английский будет родным, станет Генрих IV Ланкастер, современник Томаса Мэлори). И женат Генрих Плантагенет был на бывшей жене французского короля, герцогине Аквитанской. И этот француз не только правил Англией, но и получил от Папы буллу на завоевание Ирландии и привел к вассальной присяге многих князей Уэльса. Миф об Артуре мог стать династическим по следующим причинам:

1. Миф утверждал связь Уэльса и Англии, то есть способствовал объединению этих территорий.

2. Легенда об Артуре представляла образ короля-объединителя, который привлек к своему двору лучших рыцарей из разных краев земли. Выступив в роли такого объединителя английских, валлийских, ирландских земель, а также заморских (французских) территорий, Плантагенет становился преемником Артура, и политическое родство тут оказывалось важнее кровного (аналогично в России немка Екатерина I оказывается наиболее правильной преемницей Петра I).

3. Если величайшим властителем Англии был бритт, а ныне бритты оттеснены на край острова, в Уэльс, и их былое величие забыто, значит, и саксы не так уж вправе предъявлять свое первородство и попрекать пришельцев-норманнов: саксы вытеснили бриттов, норманны в свой черед покорили саксов, но история острова остается единой и предание принадлежит всем. Единство разных национальных мифов, сливающихся в историю, было, вероятно, самым сильным достижением Гальфрида Монмутского.

4. Бритты населяли не только территорию Великобритании, но и под конец римского владычества (накануне воцарения Артура) активно перебирались через Ла-Манш и заселили атлантическое побережье современной Франции, Арморику, названную в их честь Бретанью. Бретань граничила и с Анжу, наследственным владением Генриха Плантагенета, и с Нормандией, родиной Вильгельма Завоевателя. Более того: Бретань отчасти была покорена норманнами тогда же, в IX в., когда они создавали на территории Франции свое герцогство, и связи между Бретанью и Нормандией были весьма крепкими. Генрих Плантагенет еще и укрепил их, женив своего сына Жоффруа (он был тезкой Гальфрида Монмутского, Гальфридус – латинизированная форма того же имени Жоффруа) на дочери и наследнице бретонского герцога. Жоффруа, а затем его сын носили титул герцогов Бретонских. Мать Жоффруа, Алиенора Аквитанская, настояла на том, чтобы сына Жоффруа назвали Артуром, объединив таким образом «идеи» Британии и Бретани.

Великое имя не принесло мальчику счастья. Двое сыновей Генриха Плантагенета умерли при жизни отца – старший, Генрих Молодой, и Жоффруа, герцог Бретани. Пережили Генриха двое – знаменитый Ричард Львиное Сердце и младшенький Джон. Ричард по велению своего львиного сердца провел короткую славную жизнь в крестовых походах и умер бездетным, как все английские Ричарды-властители. Законным наследником был сын третьего брата, юный Артур, но Джон-последыш захватил престол и прикончил племянника.

Второй раз попытку назвать принца Артуром предпринял Генрих VII Тюдор. У него были те же «этнические» основания – не Бретань, так Уэльс, откуда он родом – и та же задача укрепить единую династию после войны Алой и Белой роз, утвердить свои весьма сомнительные права: Генрих был дальним потомком королевского рода от третьего брака герцога Ланкастера, Катерина Суинфорд стала любовницей герцога задолго до свадьбы, рожденные от этой связи дети узаконены постфактум. Ситуация, достаточно похожая на сомнительное рождение Артура.

И вновь принц Артур умирает молодым, а королем становится его младший брат – тот самый Генрих VIII, многоженец, отчаявшийся произвести на свет наследника мужского пола, бич своих подданных, правитель, разорвавший с традиционной католической культурой и разоривший монастыри. В результате вместе с монастырем Серых братьев была уничтожена и гробница рыцаря Томаса Мэлори, а в Гластонбери – признанная гробница Артура. С тех пор имя «Артур» не дают потенциальным наследникам британского престола (королева Виктория, например, назвала так только третьего сына). Надпись на той гробнице в Гластонбери, которую приводит и Мэлори, – «король в прошлом и король в грядущем» – стала толковаться как обещание, что вернется тот самый король Артур и не стоит и пытаться подменить его какими-либо представителем династии.

Правда, для такого понимания надпись пришлось слегка подправить. Поиски могилы Артура в Гластонбери начали около 1180 г., под влиянием книги Гальфрида Монмутского. По приказу настоятеля на монастырском кладбище провели раскопки и нашли гроб из выдолбленного дубового ствола. Там покоились вместе мужчина и женщина; мужской скелет принадлежал настоящему богатырю, и в черепе его зияла рана. Для пущей убедительности отыскался и свинцовый крест с надписью: HIC JACET SEPULTUS INCLTUS REX ARTHURUS CUM WENNEVERIA UXORE SUA SECUNDA IN INSULA AVALLONIA («Здесь покоится прославленный король Артур и Венневериа, его вторая жена, на острове Аваллонии»). О возвращении короля, о «короле ныне и вовеки» – ни слова. Но в 1278 г. останки были помещены в мраморную гробницу перед алтарем в главной церкви монастыря, и эту гробницу с соответствующей надписью мог видеть Мэлори. Связано это было опять-таки с историческими событиями: под конец XIII в. Эдуард I покоряет Уэльс, его сын становится принцем Уэльским, и вновь актуален Артур в качестве предка и покровителя династии.

Так англичане запечатлевали свой драгоценный миф в археологии и артефактах (сколько мы находим у Мэлори упоминаний о гробницах с надписями и о сохранившихся черепах с трещинами от удара меча – право, их берегли, словно христианские реликвии). Запечатлевали этот миф и в камне – едва Гальфрид закончил «Историю», как брат его покровителя, графа Глостера, занялся строительством Тинтаджиля на утесах Корнуолла, а в начале XIII в. младший сын Джона-последыша, то бишь Иоанна Безземельного, создал там и вовсе «древнюю твердыню». Миф об Артуре был еще тем удивительно удачен, что привязывал непокорные окраины – Корнуолл, Уэльс, даже Ирландию – к центру, внушая: да, вами правит не слишком любимый суверен из Лондона, однако его предки – вашего корня, в ваших краях он был зачат, здесь сохранили память, когда «москали» (или как там бритты обзывали жителей метрополии?) и думать о нем позабыли.

И все же надежнее камня – поэтическое слово. Это прекрасно знала французская жена Генриха Плантагенета, Алиенора Аквитанская. И, порадовавшись хронике Гальфрида Монмутского, озаботилась тем, чтобы она превратилась в поэзию. В 1155 г. Робер Вас, нормандский поэт с острова Джерси, преподнес своей властительнице «Брута Английского» (Le Brut d’Angleterre) – изложенную восьмисложными стихами и на нормандском языке историю британских королей, начиная от Брута, потомка Энея, который основал эту самую «Брутанию». (Все царствующие дома Европы, начиная с римских императоров, возводили свой род к троянцу Энею, и наш Иван Грозный тоже.) В конце XII в. английским аллитерационным стихом «Брута» перевел священник Лайамон – именно такого «Брута», по мнению Акройда, читал Мэлори в детстве.

Принципы работы Лайамона весьма напоминают подход Мэлори: священник обложился книгами, в числе которых, помимо «Брута», были латинские сочинения первых английских епископов Альбина и Августина и «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного^[178] (VIII в.). «Он с любовью посмотрел на эти книги, да будет милостив к нему Господь! – пишет о самом себе Лайамон… – Истинные слова составил вместе и многие книги соединил в одну».

Соединение многих книг не выдумано ни Лайамоном, ни Васом: исстари книги наиболее естественным способом рождались от себе подобных, книги от книг. Однако кое в чем Вас поспособствовал соединению книг: он изобрел идеальный способ сочетать разрозненные сюжеты и рыцарей из разных книг – Вас придумал Круглый стол. С этого момента Артур – не просто политический миф, предок британских королей, владыка полумира. Он – глава рыцарства. Круглый стол – вот что запоминается каждому читателю с детства. Даже Грааль не так важен или важен постольку, поскольку, как утверждает Мэлори, Грааль – основание Круглого стола.^[179] Круглый стол соединяет равно дорогие нам идеи заслуженного избранничества (не всякий удостоится сидеть за этим столом) и равенства во взаимном уважении (за этим столом отсутствуют лучшие и худшие места). Круглый стол открывает возможность для неисчерпаемых приключений: турниров, подвигов, чтобы заслужить место в ордене или помериться доблестью с собратьями, поисков запропавших куда-то друзей, походов на выручку – все это увенчивается тем единым порывом, в котором у Мэлори рыцари отправятся искать Грааль. Но это у Мэлори – у Васа о Граале еще нет речи. Грааль – один из тех сюжетов, которые присоединит к «Королю Артуру» французская и немецкая литература Высокого Средневековья.

Ведь именно это сделал Вас: разомкнул сюжет, создав возможность для соучастия в нем всем поэтам и писателям той и более поздних эпох. Во-первых, потому, что писал на народном романском языке (отчего и его поэма и поэмы его последователей часто называются «романами»). Во-вторых, за Круглый стол можно было усадить героев других преданий и соединить их приключения с другими сюжетами. Круглый стол притянул к себе Тристрама, Ланселота, Грааль – ничего этого не было у Гальфрида. Родился рыцарский роман.

Томас Британский, придворный поэт той же четы Плантагенетов, обработал народные легенды (в основном пиктские, но также валлийские и ирландские) о жившем в VIII в. короле Друстане и сделал Тристана и Изольду современниками Артура. Примерно в то же время легендой о Тристане заинтересовался другой нормандский поэт, Беруль, однако Томас с его мощной любовной линией оказался притягательнее, и большинство текстов XI–XIII вв. восходят к нему: небольшая французская поэма о безумии Тристрама, знаменитый немецкий стихотворный роман Готфрида Страсбургского, английская поэма, норвежская сага в прозе, итальянские прозаические переводы и прозаический «Тристрам» по-французски, включенный в тот свод сюжетов «Вульгату», которым пользуется в своем переложении Томас Мэлори.

Точно неизвестно, с какого момента за Круглым столом появляется Ланселот и откуда он взялся. В кельтских сказаниях нет и следа – ни похожего имени, ни сюжета о доблестном рыцаре, любимом королем, но поссорившемся с ним из-за любви к королеве. На Гиневру в этих преданиях неоднократно покушаются, например, Медвас – прототип Мелиагонта, или же Мордред. По некоторым версиям, раздор Артура с Мордредом произошел именно из-за этого, по другой – Гиневра поссорилась со своей сестрой, женой Мордреда, «и злосчастная пощечина стала причиной гибели королевства». Существование нормандской поэмы о Ланселоте, написанной также при дворе Алиеноры, только предполагается на основании стихотворного романа Ульриха фон Цацикховена, приходского священника города Ломмиса. Предыстория такова: в 1194 г. несколько английских придворных прибыли во владения германского императора с выкупом за находившегося в плену Ричарда Львиное Сердце. В этом посольстве находился некий Юг де Морвиль, и он привез с собой книгу о Ланселоте, которая затем попала в руки фон Цацикховена.

Немецкий текст Цацикховена, по мнению исследователей, близок к оригиналу. Во всяком случае, о трагической любви к королеве в нем не упоминается. Ланселот благополучно и неоднократно женится и обзаводится возлюбленными (кстати, у нормандских поэтов, судя по тем эпизодам, что попали в пересказ Мэлори, вполне весело проводил свою молодость и Тристрам). Зато именно в этом тексте маленького Ланселота похищает Озерная Фея, воспитывает его на острове, населенном исключительно женщинами, и возвращает в мир, наделив своей магией. У Мэлори от всего этого останется лишь прозвище Ланселота «Озерный», а покровительство Владычицы Озера достается Артуру, и то нельзя сказать, чтобы Мэлори подробно развивал эту тему, – он, кажется, не слишком большой любитель таинственного и непонятного.

В героя любовной истории, столь же памятной нам, как история Тристрама и Изольды, Ланселота превратят французы. Рыцарь королевы будет воспет при дворе Марии Шампанской, дочери Алиеноры. Дочери, заметим, не от Генриха Плантагенета, а от французского короля Людовика – неукротимая герцогиня Аквитанская в молодости была замужем за французским королем, родила ему двух дочерей, развелась и вышла замуж за английского короля, которому родила четверых сыновей. Национальный миф об Артуре для Шампани был уже не столь важен, а вот Круглый стол, рыцарские подвиги и подвиги во имя любви оказались в центре внимания ее придворного поэта Кретьена де Труа. Написанный около 1180 г. «Ланселот, или Рыцарь на телеге» (эпизод, использованный Мэлори почти без изменений) впервые являет образ Ланселота-влюбленного. Заметим, что для Мэлори этот образ чрезвычайно важен, он несколько раз сопоставляет Ланселота с Тристрамом: Изольда просит передать Гиневре, что только они со своими кавалерами и составляют единственные в мире пары истинно влюбленных; Ланселот и Гиневра пристально следят за поведением второй пары и осуждают, если что не так, поведение Тристрама; наконец, даже Мерлин напророчил сражение у камня, названного его именем, двух величайших в мире влюбленных.

И еще один важный мотив Артурианы появляется в поэзии Кретьена де Труа. Для Шампани очень важна тема Крестовых походов. Все близкие Марии Шампанской – виднейшие участники этих событий. Ее сводный брат – Ричард Львиное Сердце; сын еще при жизни матери сделался королем Иерусалимским и погиб в Палестине, дочь, тоже Мария Шампанская, вышла замуж за Бодуэна Фландрского (не в его ли честь появились в Артуриане Бодуины?), будущего императора Латинской империи. Предыдущий граф Фландрский и Эльзасский, Филипп, также родич Марии Шампанской и участник Третьего Крестового похода, привез из Палестины сосуд, почитавшийся как священная реликвия. По заказу графа Филиппа Кретьен де Труа начал роман о поисках святого Грааля – «Персеваль, или Повесть о Граале».^[180] Неоконченный Кретьеном де Труа роман продолжали разные поэты, добавляя в него побольше персонажей, – уже на исходе XII в. Артуриана проявила склонность к циклизации. И этот сюжет сразу же был переложен на немецкий язык Вольфрамом фон Эшенбахом.^[181] В первоначальной версии главный герой – простец, выросший вдали от людей. У Мэлори есть отзвуки этой темы в пропущенных Акройдом при пересказе главах о Гарете Оркнейском и о Брюноре по прозвищу Худая Одежка – эти рыцари скрывают свое имя и терпят различные социальные неудобства, пока не докажут, кто они есть на самом деле. Эпизод с Балином Дикарем, который напоминает о благородстве, скрытом под неприглядной оболочкой, – из этого же ряда.

Существенную роль в развитии мифа о Граале сыграл Робер де Борон.^[182] Об этом поэте мало что известно, он именует себя то писцом, то рыцарем и, скорее всего, в первых годах XIII в. он погиб в Святой земле, но прежде успел написать три восьмисложные французские поэмы: трилогию «Иосиф Аримафейский», «Мерлин» и «Персеваль». Робер де Борон закрепил предание о том, что Иосиф Аримафейский перебрался в Британию, святой Грааль отождествил с сосудом, из которого Христос вкушал последнюю трапезу, и в этот же сосуд Иосиф собрал Его кровь, и хранился Грааль, по мнению де Борона, на Авалоне. Поэмы написаны вскоре после того, как монахи Гластонбери отыскали могилу Артура и уверились в том, что Авалон находится поблизости: пока в Солсбери не осушили болота, многие холмы торчали из него островами. Так Артуриана окончательно срослась с сюжетом поисков Грааля, и, как мы видим, на исходе XII в., всего через 60–70 лет после того, как Гальфрид Монмунтский порадовал Плантагенетов рассказом об Артуре, все основные темы – Мерлин, Авалон, Владычица Озера, Тристрам и Изольда, Ланселот, Грааль – налицо и крепко увязаны, скорее даже перепутаны друг с другом.

Сюжеты ветвились – во французской литературе так и говорили о «ветвях сюжета». Мэлори, не знавший этого термина, столкнувшись с упоминанием «ветви Грааля» в повествовании о подвигах «Багдемагуса», выпутывался как мог: это, мол, ветвь такой травы, которая есть знак святого Грааля и открывается в духовном свете особенно угодным Богу. На самом деле автор «Вульгаты», прозаического свода романов, который в основном и перекладывал Мэлори, так обозначил, что дальнейшие события из жизни Багдемагуса относятся уже к другому сюжету, представляют собой «ветвь Грааля».

Французская «Вульгата» XIII в. состояла из пяти частей: происхождение Грааля, рассказ о Мерлине, молодость Ланселота, поиски Грааля и смерть Артура. К ней примыкает «Поствульгата», адаптирующая к заданному сюжету эпизоды из других романов и вводящая в этот круг неохваченных персонажей Артурианы.

Галахад, чудесным образом зачатый сын Ланселота, появляется именно в «Вульгате». До того Грааль предназначался Персивалю, и это еще вполне чувствуется у Мэлори: Персиваль ничем вроде бы не уступает Галахаду и тоже умирает, удостоившись высших тайн. Первенство Галахада скорее декларативно: о нем все время упоминается как об избранном, он зачат искусственно именно для этого подвига, к его посвящению в рыцари подготовлен меч, затем появляется не менее чудесный щит, еще один меч, но о человеческих качествах Галахада мы так ничего и не узнаем. Его миссия (и только его из всех персонажей Мэлори) сводится исключительно к достижению Грааля, причем пользы от этого подвига никому нет, напротив: удостоив Галахада очередного видения, Грааль исчезает на небесах. Галахад не допускает ни единой ошибки, не поддается страстям, не гневается, не горюет. Он очень мало похож на человека и симпатии не вызывает даже у автора. Почему же Мэлори продвигает его в протагонисты истории о Граале? Скорее всего, потому, что Галахад – сын Ланселота. Нетрудно заметить, как любит Мэлори грешного и прекрасного «первого рыцаря», как рад был бы и подвиг Грааля отдать ему. Ну, если не ему, так хоть его продолжению.

Если о приверженности автора персонажу можно судить по количеству отданных ему страниц, то вот состав книги Мэлори:

1. Повесть о короле Артуре – включает в себя историю рождения и коронации Артура, чудеса и пророчества Мерлина, множество сражений с королями, недовольными возвышением Артура (часть этих эпизодов Акройд в пересказе пропускает), Круглый стол, появление и подвиги отдельных рыцарей.

2. Повесть о том, как Артур стал императором благодаря доблести своих рук, – весьма интересная с точки зрения национального мифа выдумка об Артуре – властителе всего мира, которую Акройд вообще не включает в свой пересказ.

3. Славная повесть о сэре Ланселоте Озерном.

4. Повесть о сэре Гарете Оркнейском (и эта история о неузнанном принце – Гарет приходится Артуру племянником, – также опущенная Акройдом, отчасти отвлекает внимание от высокородного принца Галахада).

5. Книга о сэре Тристраме Лионском.

6. Повесть о святом Граале в кратком изводе с французского, толкующая о самом истинном и священном, что есть на свете.

7. Книга о сэре Ланселоте и королеве Гиневре.

8. Плачевнейшая повесть о смерти Артура.

Мы видим, что из восьми частей книги две полностью отданы Ланселоту, в двух – о Граале и смерти Артура – Ланселот принадлежит к числу основных действующих лиц, и Мэлори ни на минуту не сводит с него любящего взгляда. И Акройд в своем переложении следует авторской воле: его книга еще более похожа на книгу об Артуре и Ланселоте. И сокращая чудеса, Акройд также продолжает дело Мэлори.

Книга о древних делах никак не могла обойтись без чудес. И без Грааля, раз уж так вышло, никак не могла обойтись. Но Мэлори древние мифы сводит к «джентльменскому набору». От воспитания Ланселота феями, как уже говорилось, остался лишь эпитет Озерный. Владычица Озера, одарив короля мечом, вскоре погибает, так и не стребовав ответного дара. Новая Владычица, Нинева, подается рационалистично: это не фея, а прислужница прежней, и свою магию она получает, обучаясь у влюбленного в нее Мерлина. Нинева появляется достаточно регулярно, однако ее участие не сравнить с той заботой, какой окружает молодого короля и его сподвижников Мерлин. К Мерлину Мэлори относится с явной симпатией, а вот Грааль с его небесной мистикой простого и ясного «рыцаря-узника», пожалуй что и раздражает. Вычеркнуть или существенно сократить эту «ветвь» Мэлори не вправе, но и неудовольствия не скрывает: как только речь заходит об озерных и авалонских девах, а тем более о Граале, куртуазность изменяет рыцарю. Если точность – вежливость королей, то прозе Мэлори в высшей степени свойственна доблесть понятности. Он любезен и предусмотрителен по отношению к читателю, он всегда все пояснит, ничего не будет держать втайне, предпочтет, в ущерб саспенсу, предупредить и разоблачить («она приняла образ…», «этот рыцарь отравил яблоко…», «а на самом деле эта девица была подослана…»), нежели допустить, чтобы читатель вдался в обман или запутался и почувствовал себя дураком. Уж в этом-то смысле на сэра Томаса можно положиться. И вдруг в сцене с посланницей Авалона он точно упивается бессмыслицей: является девица с мечом на боку (откуда и зачем у нее мало подобающее прекрасному полу оружие, автор не говорит), устраивает рыцарям испытание: кто сумеет завладеть этим мечом. Едва этот меч снимают с ее пояса, тут же просит его обратно, не получив, грозит Балину несчастьями от этого меча и скрывается. За ней по пятам является Владычица Озера и требует голову девицы или рыцаря, взявшего меч, или обоих. Балин вместо своей головы отрубает голову Владычице Озера, ссылаясь на родовую месть. В заключение приходит Мерлин и поясняет действия девицы тоже местью, но совсем из другой мыльной оперы.

Так и видится, как Мэлори пишет этот бред и бормочет: «Ну что, довольны? Хотели чудес? Тайн хотели? Вот вам – и не надейтесь, что концы тут когда-нибудь сойдутся с концами». Не сойдутся. Еще пророчество о несчастьях Балина кое-как оправдается, но кто кого убил в предыстории, и как Авалон будет сводить счеты с Озером, а Озеро с Балином – этого в книге не будет.

Но сцена с Балином и двумя девицами покажется образцом простоты по сравнению с сюжетом о Граале. Скажите, читатель, перевернув последнюю страницу – Мэлори или Акройда, – сколько было нанесено Прискорбных ударов? Кто такой Увечный король, и в каком он родстве с Галахадом? Кто такой однажды упомянутый король Рыбарь?

Полностью эту путаницу воспроизводить не хочется. Напомним основное: Балин нанес Прискорбный удар королю Пелламу, и в результате несколько царств превратилось в Пустынные Земли. Причина несчастья в том, какое было использовано оружие – копье, некогда прободившее бок Иисусу. Как мы знаем, сюжет о Балине и ветвь Грааля тесно связаны – Галахад получает воткнутый в камень меч Балина (непонятно зачем, ведь на корабле его ждет Меч убийственного удара). Казалось бы, Увечный король должен быть тот же самый, но девица рассказывает Галахаду совершенно другую историю о том, как был нанесен Прискорбный удар, и завершает ее словами: «Увечный король – ваш дед!» Дед Галахада по отцу – Бан, и он в этом сюжете явится разве что в видении Ланселота о семи королях и двух рыцарях. Другой дед – Пеллес, и ему бы и быть Увечным королем (его имя сходно с именем Пеллама, он тоже король страны Листенойз), но… в сцене исцеления Увечного короля подчеркнуто, что он-то как раз не Пеллес: Пеллес выходит из покоев перед явлением Грааля, калека остается. От короля Рыбаря Мэлори и вовсе отмахнулся. Этот персонаж неизвестно зачем возникает во французских романах и имеет отношения к Увечному королю – иногда это отец и сын, иногда и Рыбарь – калека, но меньшей степени инвалидности, а уж этимология этих персонажей – и вовсе темный лес. Акройд точно чувствует раздражение Мэлори и доводит путаницу до логического конца: если уж в этих именах не разобраться, а некоторые персонажи вообще неизвестно к чему придуманы, вот же, получайте: «Это ваш дед, господин Галахад, а звать его Дагдон!» Нет никакого Дагдона ни у Мэлори, ни в тех сюжетах, с которыми мучился Мэлори. Выдумал Акройд выразительное имечко.

Но если не Грааль, ради чего же тогда затевался пересказ французской прозы, перелагавшей французские поэтические романы, составлявшиеся из британской истории, валлийских и бретонских преданий, рассказов крестоносцев, французских фантазий? Что так привлекательно в образе Артура, что и Питер Акройд берется за ювелирное переложение этого пересказа в четвертом и пятом изводе? Как мы уже видели, гораздо интереснее Грааля те рыцари, что собрались вокруг Артура, короля ныне и вовеки. Короля, который готов обойтись и без супруги, лишь бы сохранить своих рыцарей, короля, который и не подумал ехать на поиски Грааля и всех своих пытался уговорить не рушить ради этих поисков братство.

Круглый стол – вот что более всего занимало Мэлори. Вероятно, и столицу он перенес в Винчестер не из узколобого английского патриотизма (к его времени Уэльс давно вошел в состав королевства, а пограничный Карлион-на-Аске уж никак не чужероднее был Корнуолла), а потому, что под конец XIII в. по воле того же Эдуарда III, который распорядился соорудить Артуру гробницу в Гластонбери, в Винчестере сколотили Круглый стол диаметром шесть метров и весом в тонну. Винчестерский Круглый стол принадлежал к числу наиболее убедительных артефактов Средневековья; верил в него и Генрих VII, крестивший наследника трона – злополучного Артура – в Винчестере (Камелоте), и Генрих VIII, рушивший монастыри и гробницы, но приказавший расписать этот стол именами рыцарей и свой портрет нарисовать на королевском месте (все-таки ухитрился и за Круглым столом оказаться всех равнее).

Генрих VII вступил на престол в тот самый год, когда Кэкстон издал «Смерть Артура». 1485 год – исторический рубеж для Англии. Закончилось английское Средневековье, завершилась война Алой и Белой роз. И столь же исторически значимым событием, как объединение осколков двух династий и прекращение феодальных войн, была публикация книги Мэлори. Изобретение книгопечатания историографы принимают за рубеж, обозначающий переход от Средних веков к Новому времени. Стало быть, для Англии этот рубеж наступил в 1475 г., когда Уильям Кэкстон выпустил в Брюгге первую печатную книгу на английском языке (перевод с французского, разумеется, троянские события, разумеется), или же годом позже, когда он открыл типографию в Вестминстере.

По тем временам то был серьезный бизнес. За 15 лет Кэкстон издал без малого сотню книг, следуя строго продуманному плану. Частично этот план раскрывается в его предисловии к «Смерти Артура»: издавать на английском языке все лучшее, что имеется у других народов, как «рассудительное», так и историческое, например повествования о великих мужах – Артуре, Гекторе Троянском, Карле Великом. Но переводов-то и не было. Английская знать привыкла читать по-французски, клирики владели латынью, родной же язык оставался почти что бесписьменным. Примерно четверть переводов Кэкстон выполнил собственноручно, привлекал он и самых надежных переводчиков и редакторов – сестру короля и брата королевы. Ведь английский представлял собой в ту пору хаос неунифицированных диалектов – как же решить, какое выражение наиболее грамотно? Вот и приходилось обращаться к особам королевской крови за королевским английским.

Текст Мэлори оказался для Кэкстона подарком Божьим. Огромных размеров перевод на самую востребованную тему, уже готовый, автору которого, быть может, и платить не пришлось, и уж точно не пришлось с покойником спорить об оформлении. Мечта издателя.

Кэкстон обошелся с текстом Мэлори достаточно бережно. Соединил несколько обращений рыцаря-узника в заключительном колофоне. И, конечно же, дал книге единое название. Теперь уже нет смысла спорить, по ошибке ли принял Кэкстон название последней части за общее название книги, или счел полезным оставить узнаваемое название «Смерть Артура», или же счел, что мрачный заголовок попадает в тренд – по той или иной причине он сделал так, и его решение неотменимо.

Акройд виртуозно обыграл это. В проекте его книга именовалась «Король Артур и святой Грааль». Наверняка он опирался на аргументы Кэкстона – это название отвечает нынешнему интересу к тайнам Грааля, оно увеличит тираж, оно больше соответствует содержанию. В последний момент издатель все же счел традиционное название наиболее безопасным. От спора переводчика и издателя осталась странноватая фраза в текстологическом примечании: «В своем пересказе я изменил название Le Morte Darthur на „Смерть короля Артура“, которое более точно соответствует содержанию книги». Первоначально стояло: «Изменил… на „Король Артур и святой Грааль“».

Едва ли Акройд в самом деле собирался поместить Грааль на обложке своей книги. Как и Мэлори, он явно не считает Грааль главным в этой истории. Эта игра – не о Граале. Питер Акройд, пересказывающий Томаса Мэлори, переведшего «Вульгату», собиравшую сюжеты французских поэм, которые и сами были переложением поэм нормандских, а те – «Жизни Мерлина» и «Истории бриттов», приснившихся Гальфриду Монмутскому, – Питер Акройд продолжает игру писателя с читателем и читателя с писателем, книги с книгой, автора с издателем, переводчика с текстом, послесловия с предисловием. Продолжим и мы игру, погоню за истинным замыслом. Конечно же, книга должна была называться «Король Артур и рыцари Круглого стола». Так задумывал Мэлори, на это намекал Акройд, обманчиво сверкая никому не нужным Граалем.

Текст Мэлори открыт для сотворчества, для наблюдательной критики и придумывания на свой лад. Дети прочтут эту книгу с взрослой основательностью. Подруга, доктор исторических наук, рассказывала, как во втором классе на «Смерти Артура» научилась придираться к источнику: «Что ж, Балан и Балин не могли друга у друга фамилию спросить, прежде чем рубиться?» Взрослые станут как дети и войдут в Царство Читательское.

За Круглым столом нет первых и последних, и первородство принадлежит тому, кто читает сейчас.