Какие условия должны быть установлены, чтобы вызвать замешательство?

Простое предпринятие действия, нарушающего конститутивное ожидание, само по себе не принесет нам результатов, которых мы желаем. Дабы убедиться, что это так, обратимся еще раз к картине на стене, которую мой партнер по разговору не видит до тех пор, пока он обращен лицом ко мне, но смог бы увидеть, если бы повернул свою голову. Представим себе, что когда я спрошу его: “Как тебе та картина, что у тебя за спиной? ”, — он повернет назад свою голову, обведет взглядом стену, повернется обратно и спросит: “Какая картина? ” Нет ничего менее очевидного, чем то, что я в таком случае должен впасть в смущение, даже если это процедура нарушения конститутивного ожидания взаимозаменяемости точек зрения. То, что результатом должно стать замешательство, совсем не очевидно, ибо до сих пор в этой статье не было представлено ничего, что позволяло бы решить относительно того, какие из моих альтернативных реакций на это замечание возможны, пусть даже всего лишь вероятно. Я мог бы пережить муки дезориентации, но мог бы принять его замечание и как грубый комментарий по поводу моего вкуса к картинам, или мог бы в шутливом тоне спросить его, давно ли он ослеп. До сих пор не было предложено никакого правила, которое бы каким-либо способом, кроме эклектичного здравого смысла, ограничивало набор альтернативных реакций. Например, для каждой альтернативы, которую я мог бы выбрать, необходимо, чтобы я принял некоторое допущение относительно того, какого рода отношение связывает меня с этим человеком. Если предположить, что он выше меня по статусу, то он мог бы быть склонен “предсказывать” иной ответ с моей стороны, нежели если бы он был моим близким другом.

Следовательно, требуются еще кое-какие дополнительные решения, чтобы прийти к таким условиям, при которых в качестве логической необходимости должно было бы быть предсказано замешательство.

За помощью я опять обращусь к Шютцу (1945b), приняв его открытия, согласно которым ситуации организованных игр (games), спонтанной игры (play), научного теоретизирования, погружения в сны и грезы, театральной постановки, посещения спектакля создаются модификацией пресуппозиций, входящих в установку повседневной жизни. Так же, как человек перестает обращать внимание на события, происходящие “обычным образом”, с тем чтобы “вовлечься в игру”, так и наоборот, “покидает” театр, “откладывает” научную проблему, “пробуждается” от грез, “прекращает” игру или “останавливает” разыгрывание представления всего лишь для того, чтобы вновь возвратиться к “повседневным” событиям социального порядка. Пресуппозиции, которые конституируют особое свойство ситуации событий быть “знаемой-сообща-с-другими-и-сообща-с-другими-принимаемой-как-данность”, являются “основополагающими” в том смысле, что все альтернативные царства событий — царства сновидения, научного теоретизирования, участия в игре — представляют собой модификации установки повседневной жизни. Например: пресуппозиции, которые конституируют для театрального зрителя смысл смерти Цезаря на руках равнодушных сенаторов, создаются трактовкой того промежутка времени, который занимает инсценировка представления о Юлии Цезаре, в качестве известного, но сущностно нерелевантного условия для “оценивания” событий пьесы, в частности, для опознания того, что реально говорит толпе Антоний об убийцах Цезаря. Но как только занавес опускается, сразу же восстанавливаются пресуппозиции “обыденного временного порядка вещей”, иначе говоря, “представление закончено”.

“Основополагающие” и “производные” акценты, придаваемые порядку событий, меняются по мере того, как человек курсирует между установкой повседневной жизни и альтернативными установками как ее модификациями. Итоговой средой каждого такого изменения становится, в зависимости от случая, область “игры”, “научной проблемы”, “сновидения”. Каждая есть “под-область” событий, смысл которых является продуктом модификации того смысла, который приобретают события в установке повседневной жизни.

Определяя условия замешательства, мы сталкиваемся прежде всего с тем фактом, что каждая из возможных модификаций “смысла ситуации” заключает в себе особое подвешивание нормативных порядков событий повседневной жизни. И следовательно, человек, сталкиваясь с разрушением конститутивного акцента повседневных ситуаций, может справиться с этой “неконгруэнтностью”, если “покинет поле”, например, если “обратит в игру” свою ситуацию или же превратит ее в “эксперимент”, “игровой обмен” и т. п. Но, как мы только что предположили, каждое из перечисленного заключает в себе подвешивание им релевантности обыденных структурных ограничений.

В случае игры в крестики и нолики мы увидели, что смущение и замешательство были наиболее заметны у тех, кто пытался разгадать “сюрприз”, удерживая в то же время порядок игры, т. е. не покидая игры и не переключая внимания на новую игру. Тем самым, само собой напрашивается, по крайней мере в первом приближении, первое условие. Если мы собираемся сбить нашего испытуемого с толку, мы должны не допустить, чтобы он мог покинуть поле. Конкретно это означает, что если исходной для нас будет ситуации, структурированная согласно пресуппозициям повседневной жизни, то мы должны как-то не допустить, чтобы человек превратил эту ситуацию в игру, истолковал ее как объект простого теоретического интереса, “увидел” ее как эксперимент, и т. п.

Но даже если это условие удовлетворено, перед нашим испытуемым все еще остается открытой важная альтернатива. Однако если допустить “основополагающий” характер допущений повседневной жизни, то это будет единственный другой курс, открытый для него, а именно: он может перенести конститутивный акцент повседневной жизни на новый набор событий. Как и в случае игр, это означает в точности то же самое, что и переопределение социальной реальности.

Однако, что касается возможности отдельного лица самостоятельно достичь такого переопределения социальной реальности, то многие данные говорят о том, что хотя такой процесс переопределения и может произойти, (а) он, по-видимому, лучше всего осуществляется сообща с другими; (б) он требует времени; и (в) он имеет в качестве своего продукта допущение этим человеком консенсуальной достоверности переопределенной реальности.

Итак, мы пришли к условиям, которые необходимо установить, если мы программируем набор манипуляций, призванных умножать аномические черты чьей-либо ситуации. Если человек не может покинуть поле и если он не может поместить конститутивный акцент на новый набор событий (потому что должен суметь самостоятельно переопределить [ситуацию] в условиях недостаточного запаса времени и невозможности допустить, что этот новый акцент будет консенсуально поддержан), то у него не должно остаться никакой другой альтернативы, кроме как нормализовать нарушение конститутивных ожиданий в рамках нормативного порядка событий повседневной жизни. Результатом этого должно быть замешательство.