Вера в удачу

Еще одна побочная черта темперамента варвара — * склонность к азартным играм. Она представляет собой со­путствующую особенность, находя почти повсеместное ра­спространение среди людей, увлекающихся спортом, и ^; людей, предающихся воинственным и соперническим заня­тиям вообще. Эта черта также имеет непосредственное экономическое значение. Она оказывается препятствием для повышения эффективности производства в целом — во всяком обществе, 'где она находит заметное распростра- -

^: " непие.

Пристрастие к азартным играм едва ли нужно отно­сить к разряду черт, свойственных исключительно хищ­ническому типу человеческой природы. Главный фактор азартного нрава — вера в удачу; а эта вера, по-видимому, берет свое начало, по крайней мере в слагающих ее элемен­тах, на той ступени эволюции человека, которая намного предшествует во времени хищнической культуре. Вполне возможно, что именно в условиях хищничества вера в уда­чу приобрела форму пристрастия к азартным играм, став таким образом главным элементом темперамента спортив­ного склада. Той особенной формой, в которой она встре­чается в современном обществе, эта вера обязана, вероятно, сохраняющимся хищническим порядкам. Но по существу, она сложилась задолго до хищнической стадии развития культуры. Вера в удачу — одна из форм анимистического восприятия действительности. Такое восприятие было ха­рактерно в основном на ранних этапах культуры, на протя­жении какого-то времени оно претерпевало соответствую­щие изменения и уже на более поздней стадии было уна­следовано обществом в особой форме, продиктованной хищническим укладом жизни. Во всяком случае, веру в удачу нужно рассматривать как архаическую черту, унас­ледованную от прошлого, более или менее отдаленного, и ве соответствующую в той или иной мере нуждам совре­менного производства, в какой-то степени препятствующую достижению максимальной эффективности в коллективной экономической жизни.

-и*

Уже было замечено в связи с вопросами, рассмотрен­ными ранее, что для наибольшей пригодности индивида к работе по осуществлению сложных технологических про­цессов в современном промышленном производстве он дол­жен быть наделен способностью и навыком легко схваты­вать и увязывать между собой события с точки зрения их причинно-следственной связи. Как в целом, так и в отдель­ных моментах промышленное производство представляет собой процесс, характеризующийся количественно измери­мой причинностью. «Умственные способности», требующи­еся от рабочего, как и от управляющего производственным процессом, есть не что иное, как известная степень легко­сти восприятия количественно определенной причинно-следственной связи и приспособление к ней. Эта легкость восприятия и приспособления — то, чего недостает бестол­ковым рабочим, — и развитие этой способности являют­ся целью, преследуемой при их обучении, поскольку обу­чение служит повышению их производственной «эффек­тивности».

В той мере, в какой унаследованные способности или подготовка заставляют индивида считаться с фактами и их последствиями с точки зрения, отличной'от понимания ре­альной действительности, эти унаследованные способности снижают его производительность пли полезность в произ­водстве. Снижение профессиональной пригодности вслед­ствие склонности к анимистическим способам восприятия фактов особенно очевидно, когда оно берется в целом — т. е. конкретная народность с анимистическим складом рассматривается как целое. Препятствия, создаваемые ани­мизмом, в экономическом развитии при современной систе­ме крупного промышленного производства заметнее, чем при любой другой, и имеют более далеко идущие последст­вия. В современных производственных общностях про­мышленное производство все в большей степени превраща­ется в сложную систему взаимозависимых органов и функ­ций, а поэтому свобода от предубеждений в понимании того, что выступает причиной тех или иных явлений, стано­вится все более необходимой для работоспособности людей, участвующих в производстве. При системе ручного труда подобная предвзятость в образе мышления рабочих может, и в очень значительной мере, компенсироваться ловкостью, усердием, физической силой или выносливостью.

Аналогично обстоит дело в сельскохозяйственном про­изводстве традиционного тина, имеющем близкое сходство

> с'ремесленным трудом по характеру предъявляемых к ра-^ботнику требований. В обоих случаях работник сам явля-^^: ется исходной движущей силой, от которой все главным ^образом и зависит, а силы природы, вовлеченные в его $ производственный процесс, воспринимаются большей: ^: частью как загадочные и случайные факторы, действие ко-': торых не может происходить ни по усмотрению работника, ни под его- контролем. По общему представлению, относи­тельно малая часть производственного процесса в этих видах производства остается предоставленной неизбежному _f чередованию всеобъемлющей механической последователь­ности событий, которая должна пониматься с точки зрения причинности и к которой должны быть приспособлены про­изводственные операции и действия работника. С развити­ем промышленной системы производства достоинства ре­месленника все меньше и меньше идут в расчет в качестве компенсации скудных умственных способностей или неуве­ренного понимания причин и следствий. Строение промыш­ленного производства все больше и больше напоминает по> • своему характеру механизм, в котором умение выделять ie отбирать из природных сил такие, которые будут своим-действием служить людям, становится обязанностью чело­века. Роль работника в промышленном производстве меня­ется, превращаясь из обладания исходной движущей силой в распознавание и оценку поддающихся количественному выражению физических явлений и пх последствий. Спо­собность быстрого понимания и непредвзятой оценки явле­ний в окружающей его среде приобретает сравнительно большое экономическое значение, и любой элемент из со­вокупности мыслительных привычек работника, вторгаю­щийся в его образ мыслей и затрудняющий понимание ре­альной последовательности событий, пропорционально этому приобретает все большее значение как помеха, дей­ствие которой спижает полезность индивида для произ­водства. Вследствие совокупного влияния на формирова­ние у людей привычных взглядов и представлений даже незначительное или незаметное пристрастие к обращению-за объяснением повседневных явлений к основаниям, от­личным от поддающейся количественному выражению-, причинности, моясет производить существенное снижение эффективности коллективного труда общности..

Анимистический склад ума может встречаться в на­чальной, недифференцированной форме' рудиментарной веры или на более поздней и более целостной стадии, когда

действие зависит от того, является сверхъестественный/.агент или «предрасположение», в которое верит индивид,: высшей или низшей формой антропоморфизма. Это сира--ведливо в отношении представления варвара и человека; спортивного темперамента об удаче, а также в отношения " несколько более развитой веры в антропоморфическое бо­жество, такой, которой обычно обладает та же категория людей. Это также нужно считать справедливым — хотя • трудно сказать, с какой относительной степенью неопро- ' •вержимости, — в отношении антропоморфических культов, • получивших наиболее адекватное развитие, тех, что привле-•кают благочестивого культурного человека. Неспособность -к производственному труду вследствие распространенной -приверженности к одному из высших антропоморфических культов является, может быть, относительно незначитель­ной, однако ее нельзя не принимать во внимание. И даже великосветские культы западноевропейской культуры не -представляют собой самой дифференцированной стадии развития человеческого представления о внепричинной •предрасположенности явлений. То же анимистическое.представление обнаруживается н в таких ослабленных формах антропоморфизма, как находивший отклик в XVIII в. призыв к природному порядку и естественным правам.человека, а такя^е в представляющей эти формы •сегодня, явно постдарвиновской концепции о тенденции к лучшему в процессе эволюции. Это анимистическое толко­вание явлений является разновидностью ошибки логиче­ского вывода, известной логикам под именем ignava ratio. С точки зрения науки и производства это толкование озна­чает грубую ошибку в понимании и оценке событий.

Привычка анимистического восприятия действительно­сти, не говоря уже о ее прямых производственных послед­ствиях, имеет определенное значение для экономической.теории по другим основаниям. (1) Она является достаточ--но достоверным указанием па то, что в характере человека присутствуют и даже обладают известной силой другие, •сопровождающие эту привычку существенно важные в экономическом отношении архаические черты; и (2) суще­ственные последствия того кодекса благочестивых прили­чий, которому при развитии какого-либо антропоморфиче­ского культа дает начало.привычка анимистического восприятия, состоят: (а) в воздействии на систему мате-..риального потребления и на господствующие в общности; каноны. вкуса, что предполагалось в одной из предыдущих

^глав, и (6) в стимулировании и сохранении известной при-
шычки признавать подчиненное к вышестоящему лицу по-
]Дожение — в укреплении существующих представлений о
^статусе и вассальной зависимости. '

: у Сумма привычек мышления, указанных в последнем

- пункте (б), входит в характер любого индивида н в изве-

- стном смысле составляет одно целое. Заметная изменчн-
чивость, отмечающаяся в каком-либо одном моменте пз
этого органического целого, влечет за собой сопутствующие
изменения в привычном выражении жизни в других обла­
стях или в других сферах деятельности. Такая изменчи­
вость в привычных выражениях образа мысли наблюдается

на протяжении жизни отдельного индивида; привычка, сформировавшаяся под воздействием определенного стиму­ла, неизбежно будет влиять на характер ответной реакции на другие стимулы. Модификация природы человека в ка­ком-то одном моменте представляет собой видоизменение природы человека как единого целого. На этом основании •и, может-быть, в еще большей степени в силу других при­чин, которые не являются столь заметными и не могут здесь обсуждаться, эти сопутствующие видоизменения вы­ражаются в развитии черт человеческого характера. Так, например, варварские народности с хорошо развитым хищ­ническим укладом жизни обладают такяш сильным, преоб­ладающим над другими привычками анимистическим восприятием, имеют сложившийся антропоморфический культ и живое представление о статусе. С другой; стороны, на предшествующих варварской культуре ступенях, как и •на более поздних, следующих за ней стадиях развития, ан­тропоморфизм и сильные анимистические представления о.материальной действительности не так бросаются в глаза..Также более слабым оказывается в целом чувство статуса е миролюбивых общностях. Нужно заметить, что на дохищ-нической стадии развития культуры у большинства, если, ее у всех народностей, должна была обнаруживаться жи--вая, но несколько специфическая анимистическая вера. Первобытным дикарем его анимизм воспринимается менее.серьезно, чем варваром или тем же дикарем на более позд­них этапах его эволюции. Примитивный анимизм разре­шается причудливым мифотворчеством, а не вынужденным.суеверием. «Инстинкт спортивного мастерства», отношения -статуса и антропоморфизм обнаруживаются позже, в куяъ-₍ туре варварства. И в наши дни в темпераментах отдельных людей цивилизованного общества наблюдаются сопутству-

**.

ющие модификации того же набора психологических черт.'.f

В современных условиях хищнический темперамент вар­
вара представлен в тех индивидах, которые занимаются и "; '
увлекаются спортом, охотой; им свойственно верить в уда-;!
чу, у них имеется сильное ощущение присущей-де вещам. /
анимистической предрасположенности — на этом основа- ^;
нпи они предаются азартным занятиям. То же можно ска­
зать об антропоморфической вере у этой категории лиц. Те-
из них, кто по собственной воле поклоняется какому-то,
культу, выбирает обычно одно из наивных ц последова- •'-
тельно антропоморфических верований; мало кто из людей '
со спортивным темпераментом стремится найти утешение \
в таких менее антропоморфических культах, как унитарна •
или универсалисты *.,

С таким соотношением антропоморфизма и доблестной ' деятельности тесно связан тот факт, что антропоморфичес- _: кие культы содействуют сохранению, если не зарождению,; склада ума, благотворно сказывающегося на развитии раз- • личий в статусе, благоприятствующего сохранению соответ­ствующих режимов. Правда, здесь совершенно невозможно сказать, где заканчивается такое дисциплинирующее влия­ние культа и где начинается очевидное проявление сопут­ствующих изменений в наследственных чертах. В их наи­более развернутом виде и хищнический темперамент, и чувство статуса, и антропоморфический культ — все вместе принадлежат культуре варварства; между этими тремя яв­лениями, когда они возникают в обществе на этом куль­турном уровне, существует некоторая взаимозависимость» Того, насколько они оказываются взаимосвязанными друг с другом в привычках и способностях индивидов и соци­альных групп в наши дни, более чем достаточно, чтобы признать наличие схожей причинной или органической связи между этими психологическими явлениями, рассмат­риваемыми как характерные черты или привычки индиви­да. Из предшествующих моментов обсуждения явствует, что различия в статусе как характерная особенность соци­ального устройства явились следствием хищнического об­раза жизни. По своему происхождению отношение статуса представляет собой не что иное, как сильно выраженную хищническую позицию. С другой стороны, антропоморфи­ческий культ стал подробным кодексом различий в статусе, перенесенных на понятие о сверхъестественной, загадоч-

* Сторонники христианского учения^ отрицающие- догмат о триединстве божества.— Прим. перев.

_; ной предрасположенности, приписываемой предметам ма-; териалъного мира. Таким образом, и этот культ по внешним.факторам его происхождения можно рассматривать как ^продукт всепроникающего анимистического представления ^! -''варвара. Это представление определялось хищническим об-_: разом жизни, претерпевало известные изменения, в резуль-; Ттате чего сложилась вера в олицетворенную сверхъестест­венную силу, наделенную полным набором привычек, от-^ражающих характерный для человека хищнической кулъ-\-'туры образ мысли.

Следует принять во внимание наиболее выраженные.(психологические черты, которые в данном случае имеют I непосредственное значение для экономической теории: (а); хищипческнй, сопернический склад ума, названный здесь (• доблестью — как явствует из соответствующей главы, — i выступает в эпоху варварства лишь вариантом общечело- '; веческого инстинкта мастерства, принявшего такую вот особенную форму под направляющим действием привычки завистнического сопоставления людей; (б) отношение ста­туса — официальное выражение завистнического сопостав­ления, подведенного под известный шаблон и расписанного по утвержденной схеме; (в) антропоморфический культ, по крайней мере в начальный период его расцвета, — инсти­тут, характерным элементом которого является отношение статуса, существующее между человеком как подчинен­ным субъектом и вышестоящей олицетворенной сверхъес­тественной сплои. Если помнить об этом, то не должно быть никаких затруднений в признании тесной связи между этими тремя явлениями, касающимися природы человека, и жизнью общества; в некоторых ее существенных элемен­тах эта связь равносильна тождеству. С другой стороны, система, основанная на отношении статуса и хищническом образе жизни, — это выражение инстинкта мастерства в том его виде, который он принимает в силу обычая завист­нического сравнения; вместе с тем антропоморфический культ и обычай соблюдения обрядов благочестия — это вы­ражение анимистического представления людей о наличия в предметах материального мира некоей предрасположен­ности — представления, выработавшегося под влиянием, по Существу, той же самой привычки завистннческого сравне­ния.

мической теории, отношение вассальной зависимости, будь то от материальной или внематериальной личности, нужно рассматривать как ту или иную разновидность личного подчинения, которое составляет столь значительную долю в хищническом или квазимиролюбивом жизненном укладе.

Имеющееся у варвара представление о божестве как о воинственном предводителе, склонном к властной манере правления, сильно смягчилось вследствие тех более крот­ких манер и того более умеренного образа жизни, которые характеризуют этапы развития общества, лежащие между стадией раннего хищничества и настоящим временем. Од­нако даже после такого укрощения благочестивого вооб­ражения и последующего затухания тех более грубых черт поведения и черт характера, которые принято приписы­вать божеству, в общем понимании божественной натуры и темперамента все еще остается очень существенный след представлений варвара. В результате получается, что при характеристике божества и его отношений с процессом жизни человеческого общества выступающие и пишущие все еще в состоянии эффективно воспользоваться образ­ными сравнениями, заимствованными из военной лексика или из лексики хищнического образа жизни, так же и вы­ражениями, которые содержат в себе элементы завистни-ческого сопоставления. Образные средства такого рода прекрасно достигают своей цели даже в наши дни при об­ращении к наименее воинственной аудитории, состоящей из приверженцев веры в ее наиболее мягких вариантах. Такое эффективное употребление варварских эпитетов в оснований образного сравнения людьми, выступающими перед народом, говорит в пользу того факта, что современ­ное поколение сохранило живое восприятие чувства соб­ственного достоинства, черт и качеств варвара; оно гово­рит также о том, что между благочестивой позицией и хищническим складом ума существует некоторое соответ-, ствие. Если благочестивое воображение молящихся и за­ставляет их испытывать отвращение, когда объекту их? поклонения приписываются свирепые эмоции и карающие _А действия, то лишь по зрелом размышлении. Обычному на- У блюдению доступен тот факт, что кровожадные эпитеты,. $ применяемые при описании божества, в общем понимании обладают большой ценностью по красоте и почетности. -Другими словами, намеки, содержащиеся в этих эпитетах, * вполне приемлемы для нашего бездумного восприятия.. * -

4.

288 ^

Моим глазам открылось в сиянии явление

господне

Величественный он топчет гроздья гнева

Свет молний роковых рождает взмах его

ужасного меча

И шествует по свету дальше истина его¹.

Направляющий образ мысли благочестивого лица раз- / вивается на уровне архаичного жизненного уклада, прак­тически пережившего период своей эффективности для удовлетворения экономических потребностей современной коллективной жизни. В той мере, в какой организация эко­номики соответствует потребностям современной коллек­тивной жизни, она пережила режим статуса, и отношение личного рабского подчинения является в ней бесполезным я неуместным. В том, что касается экономической эффек­тивности общности, чувство личной вассальной зависимо­сти и тот общий склад ума, который в этом чувстве выра­жается, являются пережитками, не дающими развиваться новому и препятствующими достаточному приспособле­нию социальных институтов к существующей ситуации. Прозаический склад ума, который больше всего годится для целей миролюбивой, производственной общности, — это тот, при котором материальные явления расценива­ются просто как элементы механической последователь­ности, не скрывающей ничего другого. Это — тот умствен­ный настрой, который не приписывает инстинктивно ве­щам какого-то анимистического предрасположения и не обращается к сверхъестественному вмешательству как к объяснению* приводящих в недоумение явлений, а также не полагается на то, что невидимая десница придаст со­бытиям полезный для человека ход. Чтобы это в современ­ных условиях соответствовало требованиям наивысшей в вопросе экономической эффективности, «мировой про­цесс» должен привычным образом пониматься с точки зре­ния поддающихся количественной оценке бесстрастных сил и последовательности событий.

С точки зрения современных экономических потребно­стей благочестивость во всех, пожалуй, случаях нужно рассматривать как явление, сохранившееся от более ран­ней стадии жизни в сообществе, т. е. как признак задер-

¹ Первые строчки старинного религиозного гимна, популярно­
го в США., _,

. «*

* i

Gt; i

В начальный период становления американского общест-. ва господствующие вероисповедания начинали с ритуала, и его атрибутов, которые были аскетически просты; одна- < ко каждый знает, что с течением времени эти вероиспове- '. дания в различной степени усвоили почти все те зрелищ* ные элементы, от которых они в свое время отказались, i В широком плане это усвоение шло рука об руку с ростом богатства и облегчением жизни паствы, достигнув своего i' наиболее полного выражения в тех классах, которые зани­мают наивысшую ступень богатства и почета.

Причины, объясняющие эти денежные градации благо- • честивости, уже указывались в широком плане, когда речь шла о различиях между классами в образе мысли. Разли- Y чия между классами в отношении благочестивости являют- * ся лишь выражением общего факта. Слабая поддержка • церкви со стороны нижнего слоя «среднего класса» или *, то, что можно в широком смысле назвать недостаточным J сыновним почитанием среди этого класса, ощутимы глав- * i ным образом среди групп городского населения, занимаю- _; ' щихся в технических отраслях промышленного произвол- -; ства. Вообще говоря, в настоящее время никто не ожидает |И безупречного сыновнего почитания среди тех социальных;; групп, которые по роду их занятий соответствуют инжене-; I рам и техническим специалистам. Эти технические виды"! занятий — явление в какой-то степени новое. Ремесленни-; I ки прежних времен, работа которых отвечала произведет-; венным целям того же характера, что и те, которым отве-J чает теперь работа технических специалистов, не были так^? -невосприимчивы к благочестивым традициям. Привычная деятельность людей, занимающихся в этих отраслях про-* изводства, сильно изменилась в том, что касается умствен-^ ной дисциплины этой деятельности, так как в моду вошли? \ новые технологические процессы; умственные навыки, *^ которые приобретает в своем повседневном занятии,, | рабочий, обслуживающий машинную технику, оказывают^ \ влияние на его суждения о том, что лежит за пределами J его обычной работы. Близкое знакомство с сегодняшними'I высокоорганизованными и крайне обезличенными пропан £ водственно-технологическими процессами содействует paa^JR рушению анимистического образа мысли. Функцией работ чего все больше становится исключительно функция на* блюдения за механическими процессами и понимания причинности в последовательности событий. Пока индивид остается главным и характерным источником энергии^

этом процессе, пока бросающейся в глаза характерной особенностью производственного процесса является физи­ческое мастерство и сила отдельного рабочего, до той поры привычка истолковывать факты с точки зрения чьих-то личных мотивов и склонностей не претерпевает такого значительного и последовательного разрушения, которое приводило бы к ее устранению. Однако при производствен­но-технологических процессах, получивших позже свое развитие, когда исходные причины и те приспособления, посредством которых они приводятся в действие, носят обезличенный характер, привычным основанием для со­знательных выводов рабочего, а также той точкой зрения, с которой он обычно схватывает суть происходящего, яв-ляется вынужденное понимание фактической, соответст­вующей действительности последовательности событий, В результате у рабочего наблюдается тенденция к небла­гочестивому скептицизму по отношению к религии.

Ясно, далее, что благочестивый склад ума достигает своего наилучшего развития при относительно архаичес­кой культуре; при этом термин «благочестивый» употреб­ляется здесь, конечно, просто в его антропологическом смысле, а не как означающий что-то еще в отношении та­ким образом описываемой духовной позиции, помимо фак­та склонности к соблюдению обрядов благочестия. Ясно также, что благочестивая позиция знаменует тип челове­ческой природы, более согласующийся с хищнической культурой, чем с получившим свое недавнее развитие об­разом жизни общества, последовательнее и органичнее связанным о производством. Она в значительной мере яв­ляется выражением привычного архаического представле­ния о личном статусе — об отношении подчинения и гос­подства — и поэтому вполне вписывается в схему произ­водственной жизни хищнического и квазимиролюбивого общества, но не укладывается в сегодняшнюю систему производственной жизни. Ясно также, что в современных общностях благочестие наиболее крепко удерживает свои позиции среди тех классов, повседневная жизнь которых удалена от производственно-технологических процессов и которые в других отношениях тоже являются наиболее консервативными; в то время как люди, которые находятся в привычном и непосредственном контакте с современны­ми производственными процессами и у которых образ мы­сли подвержен сильному воздействию технологических

потребностей, отходят от анимистического истолкования явлений и того уважения к личностям, на котором строит­ся соблюдение обрядов благочестия. Ясен также и тот имеющий особенное отношение к настоящему обсуждению факт, что в современных общностях благочестивые обычаи до известной степени все более укореняются и развивают­ся среди тех классов, у которых в явном избытке и богат­ство, и досуг. В этом отношении, как и в других, институт праздного класса содействует сохранению и даже восста­новлению того архаического типа человеческого характера и тех элементов архаической культуры, которые устраня­ются в процессе промышленного развития общества на бо­лее поздних стадиях.

С течением времени антропоморфический культ с его кодексом соблюдения обрядов благочестия, находясь под давлением экономических потребностей и в результате разрушения системы статуса, сам испытывает постепенный и все больший распад. По мере того как происходит этот распад, с благочестивой позицией начинают смешиваться, ассоциируясь с ней, некоторые другие мотивы и побужде­ния, не всегда имеющие антропоморфическую природу и не обязательно объясняющиеся привычкой к личному под­чинению. Не все из этих дополнительных побуждений, привносимых в религиозные обычаи современной жизнью, всецело согласуются с благочестивой позицией или с ан­тропоморфическим пониманием последовательности собы­тий. Поскольку происхождение этих побуждений неодина­ково, их влияние на систему религиозной жизни также происходит в различных направлениях. Во многих отно­шениях они идут вразрез с лежащей в их основе нормой подчинения или подставной жизни, нормой, к которой как к реальному основанию нужно сводить весь кодекс соблю­дения обрядов благочестия, а также институты церкви и духовенства. Вследствие наличия чуждых мотивов посте­пенно разрешается режим статуса в обществе и производ­стве и канон личного подчинения теряет ту опору, кото­рую он находил в нерушимой традиции, В занятую этим каноном сферу деятельности вторгаются чуждые ему при­вычки и тенденции, и вскоре система церкви и духовенст­ва частично обращается на другие цели, противоречащие в известной мере назначению системы благочестия, какой она была во времена наиболее сильного и характерного развития священства.

Среди этих противоречащих мотивов, которые оказы­вают свое влияние на систему благочестия в ее последую­щем развитии, можно упомянуть мотивы благотворитель­ности, а также товарищеского общения и развлечения в обществе, или, более широко, различные проявления чув­ства человеческой солидарности и сочувствия. К этому

i.»I

f _tef-.

-l^

'>

движения на американской почве недавно было так резю-.
мировано одним популярным обозревателем обществен-.
ных явлений: «Она обласкана мужем, самым преданным и_
самым работящим мужем на свете... Она превосходит его,
в образованности, а также почти во всех других отношени­
ях. Она окружена и нежнейшей заботой. И все-таки она
неудовлетворена... Англосаксонское движение «за совре­
менную женщину» — самый смехотворный из плодов со­
временности, и ему суждено потерпеть страшнейший про­
вал». Это описание, кроме содержащегося в нем осужде­
ния — возможно, вполне уместного, — не прибавляет к
«женскому вопросу» ничего, кроме неясности. То, что в
этой типичной характеристике названного движения вы­
двигается в качестве субъективных соображений, объяс­
няющих, почему, дескать, женщине следует быть доволь-
ной, как раз и вызывает обиду современниц. Женщину
балуют: ей позволяется или даже требуется от нее тратить
щедро и демонстративно — за ее мужа или другого есте-
ственного опекуна, т. е. подставным образом; она освобож-
дается от грубой полезной работы или не допускается к j
таковой — чтобы вести праздный образ жизни ради доб-
рой репутации ее естественного (финансового) опекуна, '1
Подобные обязанности являются традиционными призна- 3
ками личной зависимости, а порыв к целенаправленной ^в;
деятельности с ними просто несовместим. Есть основание
полагать, однако, что женщина тоже наделена — в боль-
шей мере, чем мужчина, — инстинктом мастерства, кото-
рый рождает чувство отвращения к бесполезному сущест-
вованию или пустым расходам. Чтобы удовлетворить ин-
стинкт мастерства, женщина должна разворачивать свою
жизнедеятельность в ответ на прямые, неопосредованные
стимулы экономического окружения. Видимо, у женщин ^
сильнее, чем у мужчин, желание жить своей собственной
жизнью, принимая более непосредственное участие в про- J
цессе общественного производства...? •

Пока женщина все время находилась в положении г «бурлака», она в большинстве случаев вполне довольство-? валась своим жребием. Кроме того, что у нее имелось ося-; заемое и целенаправленное занятие, у нее не было лиш-* него времени для бунтарского утверждения унаследован^ ных склонностей к самостоятельности, да и возможностей подумать о таковом. А после того, как был пройден этап! повсеместного женского «бурлачества» и общеприняты! *! ' занятием женщин из состоятельных классов стала под-1

ззо

ставная праздность без усердного приложения сил, то те­перь предписывающая сила канона денежной благопри­стойности, требующего от женщин ритуальной бесполез­ности, будет долго предотвращать всякие сентиментальные стремления благородных женщин к самостоятельности в к «сфере полезности». Это особенно справедливо на ран­них этапах денежной культуры, когда праздность приви­легированного класса — это все еще в значительной мере хищническая деятельность, активное утверждение господ­ства, в котором присутствует достаточно осязаемое стрем­ление к завистническому отличию, что и позволяет всерь­ез рассматривать праздность как занятие, за которое мож­но браться без стыда. В ряде общностей такое положение дел сохраняется до настоящего времени. В различной сте­пени проявляется чувство статуса у разных индивидов, и в неодинаковой мере подавляется в них инстинкт мастер­ства. Там же, где экономическая система переросла к на-стоящему времени систему общественного устройства, ос­нованную на статусе, и отношение личного подчинения уже больше не ощущается как «естественное» отношение между людьми, — там древняя привычка к целенаправлен­ной деятельности начинает утверждаться в наименее по­слушных индивидах, выделяясь на фоне не столь давних, относительно поверхностных, сравнительно эфемерных привычек и взглядов, которые денежная культура привне­сла в нашу жизнь. Как только склад ума и взгляды на жизнь перестают благодаря школе хищничества и квази­миролюбивой культуры тесно согласовываться с новой экономической ситуацией, эти привычки и взгляды начи­нают терять власть над социальной группой или общно­стью. Это видно на примере трудолюбивых слоев в совре­менных общностях; праздносветский образ жизни потерял.для них почти всю его принудительную силу, в частности, в отношении поддержания различий в статусе. Правда, похожая картина наблюдается и в верхних слоях, но это другой вопрос.

Унаследованные от хищнической и квазимиролюбивой лультуры привычки являются сравнительно недолговечны­ми вариантами известных склонностей и характерных пси­хических черт, лежащих в основе человеческой природы; эти черты обозначились в процессе длительной эволюции, происходившей на более раннем, протоантропоидном эта­пе мирной, сравнительно мало дифференцированной эко­номической жизни при контакте с относительно простым

и постоянным физическим окружением. Когда привычки, привнесенные соперничеством, перестали подкрепляться экономическими потребностями, начался процесс их раз-, рушения, и хищнический образ мысли, получивший не столь давнее развитие и не успевший приобрести всеоб­щий характер, стал в известной мере отступать перед бо­лее древними и всеобщими психологическими особенно­стями человеческого рода.

Стало быть, в некотором смысле движение за эманси­
пированную женщину отмечает собой возврат к более об­
щечеловеческому типу характера или к менее дифферен­
цированному выражению человеческой природы. Этот тип
человеческой природы следует характеризовать как прото-
антропоидный; если не по форме преобладающих в нем
черт, то, во всяком случае, по их содержанию он принад­
лежит той ступени развития, которую можно, видимо, от­
нести к дообщественному уровню. Такая характеристика
относится как к отдельному моменту развития или отдель­
ной эволюционной черте, которая здесь рассматривается,
так, конечно, и ко всем чертам в более позднем развитии
общества, если они свидетельствуют о возврате к той ду- j
ховной позгции, которая соответствует начальной недиф­
ференцированной стадии экономической жизни. Наше
доказательство существования общей тенденции к возвра-;
ту от господства завистнических интересов вспять не будет
ни бесспорным, ни достаточно убедительным, но тем не
менее его можно считать достаточным. Существование та­
кой тенденции в какой-то мере подтверждается разложени­
ем чувства статуса в современных производственных общ­
ностях; косвенным свидетельством _f может служить и
заметный возврат к неодобрению бесполезного существо­
вания и той деятельности, которая направлена на приобре­
тение частной выгоды за счет коллектива или других со­
циальных групп. Наблюдается частое порицание причине- •
ния боли, а также дискредитация всэх мародерских
предприятий даже там, где проявление завистнического ^
интереса не наносит материального ущерба своей общно- я
сти или самому индивиду. Можно даже сказать, что в соч|
временных производственных общностях беспристрастное!
представление большинства заключается в том, что: /
идеалом человека является стремление к миру, доброй-: ¹
воле и экономической эффективности, а не к корыстному,:;; *
насильническому, мошенническому и господственному об-: -
разу жизни. -d£

332 I

Влияние со стороны праздного класса не направлено последовательным образом ни против восстановления в правах протоантропоидного характера, ни в его поддерж­ку. Что касается способности выживания индивидов, на­деленных названными чертами, составляющими этот ха­рактер, то даже при избытке этих черт выживанию будет благоприятствовать привилегированное положение празд­ного класса, но косвенно, в результате действия праздно-светских канонов демонстративного расточительства средств и сил, институт праздного класса будет уменьшать вероятность выживания таких индивидов в массе населе­ния. Изрядные требования расточительства поглощают излишек энергии, всецело направляя его на завистничес-кую борьбу и не оставляя никакой альтернативы незави-стнического выражения жизни. Более отдаленные, менее осязаемые, духовные следствия канонов денежных прили­чий дают тот же результат, возможно еще более действен­ный. Каноны благопристойного образа жизни являются разработкой принципа завистнического сравнения, и соот­ветствующим образом они последовательно содействуют подавлению всякого независтнического усилия и насаж­дению эгоистической позиции.

ния о чести, достоинстве, заслугах, статусе и обо всем, что*
с ним связано. -

Причинно-следственные связи, составляющие предмет исследования всякой науки, ускользают из поля зрения при таком подходе. К тому же познание явлении, являю-щихся грубо полезными, не приносит доброй славы. От-сюда вполне понятно, что интересы праздного класса должны были устремляться на завистническое сравнение' по денежным или иным заслугам в ущерб знаниям. Там, где познавательный интерес заявлял о себе, его следовало, по обыкновению, направить на почетные и бесполезные области размышлений или исследований, а не на поиски научного знания. Такой на самом деле была история ду­ховного и праздносветского образования, дтеа it аканр.ын-ческие предметы не вмешались систематизированные знания в большом объеме, имевшие внеакадемический ис­точник. Но поскольку отношение господства и подчинения перестает быть доминирующим и формирующим фактором в процессе жизни общности, ученых заставляют обращать на себя внимание другие черты жизненного процесса и другие точки зрения.

Праздный господин, получивший хорошее воспитание, должен видеть мир и видит его с точки зрения личных от-ношений; и познавательный интерес, насколько он заяв-ляет в нем о себе, должен стремиться систематизировать явления на этом основании. Так действительно и обстоит дело с господином старой школы, в ком праздносветские идеалы не претерпели никакого разрушения; и такова' позиция его современного потомка в той мере, в какой он стал наследником полного набора сэетских достоинств. Но пути наследования извилисты, и сын не всякого господина рожден, чтобы жить в замке. Передача образа мысли, ха­рактерного для хозяина-хищника, является при этом не-сколько ненадежной, особенно в случае родословной, в которой через школу праздного класса прошло лишь одно-два последних поколения. Большие врожденные задатки: или приобретенная склонность к развитию познавательных способностей будут, по-видимому, с большей вероятностью обнаруживаться у тех представителей праздного класса, которые имеют предшественников из низших или средних' слоев, т. е. тех, кто унаследовал набор способностей, свой-' ственных трудолюбивым слоям, и обязан своим местом в праздном классе обладанию этими качествами, которые больше идут в расчет сегодня, чем во времена, когда

5ft?

дывалась система жизни праздного класса. Но даже поми­мо такого сравнительно недавнего пополнения, в праздном классе есть значительное число индивидов, у которых за-вистнический интерес не является достаточно преобладаю­щим и перестает оказывать решительное влияние на их теоретические воззрения, а склонность к теоретической деятельности достаточно сильна и приводит к научным по­искам.

Высшее образование обязано вторжением науки в его сферу отчасти этим нетипичным. отпрыскам праздного класса, которые попали под господствующее влияние со­временного обычая безличного отношения и унаследовали набор человеческих способностей, отличающийся по ряду ярких признаков от темперамента, которым характеризу­ется режим, основанный на статусе. Однако отчасти, и в большей степени, наука обязана расширением объема на­учных знаний также и представителям трудолюбивых слоев, которым хватило достатка, чтобы обратить свое вни­мание на интересы, отличные от ежедневных поисков средств к существованию, и унаследованные способности которых отходят от режима статуса в том смысле, что над их интеллектуальными процессами не господствует зави-стническая и антропоморфическая точка зрения. В основ­ном две названные категории лиц и составляют действен­ную силу научного прогресса, но наибольший вклад в него внесла именно последняя. И видимо, справедливо в отно­шении их обеих, что они представляют собой не столько источник, сколько средство выражения и распространения научной мысли или в лучшем случае некий преобразова­тель знаний, в котором образ мысли, выработанный в общ­ности — через контакты, обусловленные потребностями современной жизни в сообществе и нуждами технических отраслей промышленного производства, — с пользой обоб­щается в теоретическом знании.

Наука в смысле четкого распознания причинно-следст­венной связи в явлениях, физических и социальных, слу­жит характерной чертой западной культуры только с той поры, когда производственный процесс в этих странах^ стал, в сущности, связан с техническими приспособления­ми, в котором функцией человека является различение и оценка материальных сил. Наука расцветала в той же сте­пени, в какой производственная жизнь следовала этой мо­дели и в какой в обществе преобладали производственные интересы. И наука, и научная теория, в частности, дости-

35!

i!

гали успехов в отдельных областях человеческой жизни н * знания по мере того, как каждая из этих отдельных обла-% стей постепенно вступала в более тесную связь с процес- " сом производства и экономическими интересами, или, что будет вернее, по мере того, как каждая из них постепенно * освобождалась от господства представлений о личном от­ношении статуса и от производных от него канонов антро-> поморфической уместности и достопочтенности.

Лишь когда потребности современной производствен-, ной жизни принудили к распознанию причинно-следствен­ной связи при практическом столкновении человека с при­родным окружением, только тогда люди стали упорядочи­вать явления окружающей среды и факты их собственного взаимодействия с ней с точки зрения причинно-следствен­ной связи, В то время как высшая ученость в начале своего расцвета, являясь венцом схоластики и классицизма, была побочным продуктом деятельности духовенства и праздно­го образа жизни, современная наука является, мож­но сказать, побочным продуктом производственного про­цесса. Большинство исследователей, крупных ученых,, естествоиспытателей, мыслителей проделывали наиболее; значимую часть своей работы за стенами учебных заведе­ний; через них образ мысли, который диктовался совре­менной производственной жизнью, находил свое связное-выражение и развитие в качестве основного содержания теоретической науки — познания причинно-следственной связи явлений. И время от времени изменения в методах и целях познания переносились из этой внеакадемической области научных размышлений в академические дисцип­лины.

В этой связи нужно заметить, что существует весьма ощутимое различие между содержанием и целями обуче­ния в начальных и средних школах, с одной стороны, и в высших учебных заведениях — с другой. Может быть, и имеют какое-то значение различия в непосредственной ч утилитарности сообщаемых сведений и в приобретаемом I опыте, и, может быть, эти различия заслуживают того внимания, которое им время от времени уделяется, однако более существенно разнятся те умственные и духовные склонности, развитию которых содействует одна школа и другая. Это расхождение тенденций в высшем и низшем i образовании особенно заметно в начальной школе в его _t самом недавнем прошлом в передовых производственных общностях. Здесь обучение направлено главным образом _,

352 *'

на приобретение опыта или навыков, интеллектуальных и физических, на понимание и использование явлений в их причинно-обусловленной связи. Правда, в прежние времена, когда среднее образование было также преимуще­ственно праздносветским занятием, в качестве стимула к прилежанию в большинстве школ все еще обращались к соревнованию, но в общностях, где начальное и среднее образование не находится под властью церковных или во­енных традиций, к такой форме соперничества как к сред­ству достижения цели на начальных уровнях обучения прибегать стали реже. Все это остается в высшей степени справедливым, в частности, в духовном аспекте, в отноше­нии тех звеньев системы образования, которые были непо­средственно затронуты методами и идеалами дошкольного обучения.

Специфическое независтпическое направление до­школьного обучения и такой же характер влияния этого обучения на начальное образование уже за пределами собственно дошкольного учреждения следует рассматри­вать в связи с той своеобразной духовной позицией, кото­рую в условиях современной экономической ситуации,, как уже говорилось, занимают женщины праздного класса. В наилучшем состоянии, т. е. в наименьшей связи со ста­ринными, патриархальными педагогическими идеалами,, дошкольное обучение находится в передовых производст­венных общностях, где есть значительная масса умных и неработающих женщин и где система статуса под разру­шающим влиянием со стороны производственной жизни и при отсутствии последовательной системы военных и цер­ковных традиций несколько умерила свою строгость. Именно от этих женщин, находящихся в благоприятных условиях, дошкольное обучение получает свою моральную поддержку. Цели и методы дошкольного обучения соответ­ствуют интересам той социальной группы женщин, кото­рые испытывают неловкость, живя согласно кодексу де­нежной репутации. Детские сады и все, на что влияет дух дошкольного воспитания в современном образовании, нуж­но, следовательно, вместе с движением за эмансипацию, женщин относить на счет того отвращения к бесполезно­сти и завистническому сравнению, которое вызывает образ жизни праздного класса у женщин, вынужденных строго придерживаться его правилам в современных условиях. Таким образом, становится ясно, что здесь косвенно ин­ститут праздного класса опять же благоприятствует рас-

23 Заказ № 1614

щ

ш

•i^

№

Уже вера, и мир, и почет. -

(и старинное понятие чести, и пренебреженная доблесть вернутся) дерзают.

Благодаря тому обстоятельству, что в нашей системе¹ образования эти знания стали частью элементарных тре­бований, способность изъясняться на известных мертвых^: языках южной Европы и понимать речи древних не толь­ко является лестным для лица, находящего случай проде­монстрировать свою образованность в этом плане, наличие таких знаний служит в то же время рекомендацией всяко­го ученого мужа для его аудитории как неподготовленной, так и ученой. По общему мнению предполагается, что на приобретение этих по существу бесполезных сведений нужно будет потратить сколько-то лет, и отсутствие этих сведений создает заведомое предположение как о спешном и поверхностном учении, так и о грубой практичности, ко­торая столь же противна общепринятым нормам серьез­ной учености и интеллектуального престижа.

i Это явление похоже на то, что происходит при покупке любого предмета потребления покупателем, не являю­щимся искушенным ценителем материалов или мастерства обработки. Он производит оценку стоимости предмета главным образом на основании дороговизны, видной в от-' делке тех декоративных частей и деталей, которые не имеют прямого отношения к внутренней полезности пред­мета; при этом предполагается, что существует какая-то не поддающаяся определению прямая зависимость между внутренней ценностью предмета и стоимостью украшений, добавленных для того, чтобы этот предмет продать. Пред­положение, что обычно не может быть серьезной учености там, где отсутствует знание классической филологии и гуманитарных наук, приводит к демонстративному расто­чению студентами времени и сил, затрачиваемых на при­обретение таких знаний. Традиционное настаивание на' толике демонстративного расточительства как требование, предъявляемое всякому престижному образованию, ока­зало влияние на наши каноны вкуса и полезности в во­просах эрудиции, подобно тому как тот же самый принцип повлиял на наше суждение о полезности производимых':

'товаров. i

Правда, демонстративное потребление в качестве сред-' i

ства достижения почета все больше и больше вытесняло ^

358 1

демонстративную праздность, и освоение мертвых языков уже больше не является таким властным требованием, ка­ким оно было когда-то, а вместе с этим ослабла его талис-манная сила как ручательства учености. Это так, но справедливо также и другое: классические языки не по­теряли своей ценности в качестве ручательства в акаде­мической почтенности, поскольку для достижения этой цели необходимо лишь, чтобы ученый был в состоянии представить в доказательство какие-то знания, которые традиционно признаются свидетельством расточения вре­мени, а классические языки очень подходят для этого. В самом деле, почти не возникает сомнения, что именно их полезность в качестве доказательства растраченных сил и времени, а следовательно, денежной силы, необхо­димой для того, чтобы позволить себе эту расточитель­ность, обеспечила классической филологии ее привилеги­рованное положение в системе высшего образования и привела к тому, что она является самым почитаемым из всех видов учености. Лучше любой другой суммы знаний она служит декоративным целям праздносветского образо­вания и является, следовательно, действенным средством приобретения почета.

В этом отношении до недавнего времени у классичес­кой филологии не было соперников. На Европейском кон­тиненте опасного соперника у нее нет и сейчас, но в об­разовании праздного класса в американских и английских учебных заведениях соперником классической филологии в борьбе за первенство стала университетская атлетика — если атлетику можно безоговорочно относить к сфере обра­зования,, — завоевав себе признанное положение как пол­номочная область достижений в учении. В свете тех празд-носветских целей, которые стоят перед образованием, атлетика обладает очевидным преимуществом перед клас­сической филологией, так как успех студента как спорт­смена предполагает не только расточение времени, но и расточение денег, а также обладание определенными в высшей степени непроизводственными архаическими чер­тами характера и темперамента. В немецких университе­тах атлетику и «греческие братства» в качестве академи­ческих занятий праздного класса в какой-то мере заменили искусное и различающееся по степеням пьянство и фор­мальное дуэлянтство.

Введение классической филологии в систему высшего образования едва ли могло быть связано с праздным клас-