Сергей Лукьяненко

В первую очередь Семен считал себя хорошим журналистом, а уже потом – хорошим человеком. Когда кто-нибудь просил его разъяснить разницу, он обычно говорил так: «Если самоубийца собирается прыгнуть с крыши, то хороший человек кинется его отговаривать, а хороший журналист достанет фотоаппарат». Выждав секунду и понаблюдав за лицом собеседника, Семен обычно добавлял: «Потому что непрофессионалу отговаривать самоубийцу не стоит – можно случайно подтолкнуть его».

А иногда и не добавлял.

Выбирать, что делать – спасать или сочинять репортаж, – на самом-то деле Огневу не приходилось. И в глубине души он не был уверен, что поступит так, как положено настоящей акуле пера и шакалу фотокамеры. Но вот одно знал точно: если зовут на помощь, то откликнуться полезно и хорошему человеку, и хорошему журналисту. Всегда есть риск влипнуть в неприятности, но и выгоды немало, и на душе легче будет.

Так что медлить Огнев не стал, а крикнул:

– Откройте дверь!

Но домофон уже отключился, а замок так и не щелкнул. Выругавшись, Семен принялся тыкать в кнопки, набирая наугад другую квартиру. В эту секунду дверь открылась – и на журналиста с легким испугом уставилась дряхлая бабушка с полной кошелкой грязной картошки в руках.

– Прости, бабуля, спешу! – просачиваясь мимо бабки в подъезд, сказал Огнев. Бабка сделала слабое движение, не то пытаясь его удержать, не то пихнуть своей картошкой, но, убедившись, что противник слишком быстр, завопила вслед:

– В лифте не ссы! Не ссы в лифте, ирод! Иди на второй этаж, под дверь тридцать первой квартиры что хошь делай!

«Вот ведь старая карга!» – возмущенно подумал Огнев, несясь по лестнице. На каком этаже жила Яна, он не знал, и входить в лифт счел неразумным. Но уже второй этаж охладил его пыл: квартиры здесь были с тридцать первой по тридцать третью, а Яна жила в пятьдесят третьей. Значит – девятый…

Огнев кинулся вниз: спуститься на первый этаж, где, как он заметил, стоял лифт, было куда быстрее, чем вызывать лифт на второй. Сволочная бабка бдела у двери подъезда, подпирая ее плечом. Увидев Семена, она с чувством произнесла:

– Вот молодежь пошла! Путина на вас нет, иродов!

– Уймись, старая кошелка! – не удержавшись, Огнев повернулся к бабке и угрожающе нахмурился. Бабка испуганно выскочила из подъезда, но секунды оказались роковыми: загудел мотор и лифт пошел наверх.

Ругаясь всеми известными словами, в основном мысленно – чтобы сберечь дыхание, Огнев вновь кинулся по лестнице. Лифт продолжал подниматься… Быть может, его вызвал неведомый злодей, от которого просила спасти Яна? Семен поднажал, на ходу нашаривая в кармане тяжелую связку ключей с увесистым брелоком-флешкой и привычно смыкая кулак. Импровизированный и абсолютно законный кастет придавал немного уверенности.

Другой рукой Огнев достал мобильник и включил видеокамеру. Все-таки он и впрямь был хорошим журналистом!

На девятый этаж Огнев и лифт прибыли одновременно. На площадке стояла маленькая девочка: коричневая школьная форма с белым фартуком, большие пышные белые банты, красный галстук, тоненький портфель в руке. При появлении Огнева глаза девочки испуганно округлились, и она попятилась к стене.

– Я… я… я на помощь… – переводя дыхание, выдавил Семен. – Я… я… спешу…

– Не трогайте меня, дяденька! – попросила девочка.

– Девочка, я хороший! – невпопад ляпнул Огнев.

Девочка предсказуемо завизжала, глядя то на зажатый в руке Огнева мобильник (глазок камеры журналист непроизвольно направил на нее), то на торчащие из кулака железные перья ключей. Потом, не прекращая визжать, метнулась мимо Огнева к лестнице и, огрев его по коленке портфелем, умчалась вниз.

– Что ж за день такой… – простонал Семен. Не хватало еще, чтобы старая карга вызвала полицию, а у подъезда наряд наткнулся на девочку, вопящую про извращенца с фотокамерой и железными когтями. Прежде чем удастся что-то объяснить полицаям (если вообще удастся), есть риск надолго потерять трудоспособность…

Но тут за дверью пятьдесят третьей квартиры опять завопили, и Огнев решил продолжить свою спасательную миссию. Он толкнул дверь – слава Богу, открыта! – и вошел в квартиру.

Чистенькая уютная передняя была пуста. Крик доносился откуда-то из комнат, и Огнев осторожно пошел на звук. Гостиная… никого… кухня… никого… дверь ванной комнаты открыта… никого… кабинет… тоже никого… закрытая дверь, кричат не отсюда… а ничего у нее квартирка, просторная… Так… сюда…

Яна Игоревна была в спальне. Она стояла на кровати и визжала, мелко размахивая в воздухе руками. Из одежды на Яне Игоревне была только рыже-оранжевая меховая горжетка. Стеклянные лисьи глаза укоризненно смотрели на Огнева. Больше никого в спальне не было.

– Яна Игоревна, я Семен Огнев из сетевого журнала «Сенсации XXI века»… – произнес Огнев, не понимая, зачем вообще он это говорит. Ощущение было такое, будто сознание слегка помутилось за последние три минуты и теперь он думает скорее спинным мозгом, в то время как голова заняла позицию отстраненного наблюдателя. Опершись рукой о маленький столик, стоящий у входа в спальню, он непринужденно продолжил: – Я хотел бы взять у вас небольшое интервью…

– Помогите же мне, – прекращая визжать, произнесла Яна и властно повела рукой. – Что же вы стоите? Он вас сейчас укусит!

Семен проследил ее жест и почувствовал, что теперь и спинной мозг готов отказаться от работы, предоставив дальнейшее руководство непосредственно мышцам. На веселеньком желтом коврике со стилизованным изображением звезд, комет и планет (четко угадывался только Сатурн) сидел паук. Огромный паук – размером с суповую тарелку. Глаза у паука были почему-то на стебельках, будто у краба. Один глаз внимательно наблюдал за Огневым, другой – за Яной. А челюсти паука между тем непрерывно двигались, грызя ножку кровати. Горка опилок и щепок подтверждала, что паук трудится не впустую.

– Убейте же его! – попросила Яна. – Ну, вы мужчина или нет?

Паук укоризненно навел на Яну и второй глаз, после чего оторвался от ножки и неторопливо пошел к Огневу. А дальше Семен сделал то, что не без основания счел одним из самых смелых и разумных поступков в своей жизни. Он не завопил, не убежал и даже не попытался, перепрыгнув паука, заскочить на кровать, в компанию к Яне Игоревне. Совершенно спокойно, будто занимался этим каждый день перед обедом, Огнев спрятал в карман ключи, потом взял со столика толстый том с надписью «Импрессионизм», взвесил в руке, бросил на пол (паук внимательно посмотрел на книжку, будто давно собирался ознакомиться с творчеством Моне, да все как-то было недосуг), потом поднял сам столик, перевернул – и обрушил столешницей на паука.

Хрустнуло, пискнуло и забулькало. Звуки были настолько отвратительные, что к горлу подступил комок. Огнев осторожно обошел столик, который едва заметно подрагивал, и протянул Яне Игоревне руку.

* * *

Последним явился Бруно. С ироничной улыбкой оглядел космонавтов, сидящих кружком, крутанулся в воздухе и плавно опустился на свободное место.

Аникеев кивнул итальянцу и произнес:

– Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие.

– К нам едет ревизор? – заинтересовался Бруно. – С секретным предписанием?

– Какой ревизор? – нахмурился Жобан.

– Какой ревизор? – повторил Булл.

– Он шутит, – успокоил Аникеев. – Это из классической русской пьесы. Господин Пичеррили очень хорошо знает русскую классику. К нам, к сожалению, не едет никакой ревизор. Но вот секретные предписания, как я понимаю, у нас есть. У всех нас.

– О чем вы, командир? – спросил Жобан.

Аникеев вздохнул. Ему очень не хотелось начинать этот разговор… но выхода не оставалось. Еще неделя-другая такого депрессивного состояния, в котором находится экипаж, – и что-то рванет. Лучше уж, чтобы взрыв был контролируемым, случился в назначенное время и в назначенном месте.

– Давайте не будем притворяться, – попросил командир. – Наш экипаж стал из третьего первым не случайно. Кто-то постарался, чтобы полетели именно мы… и я полагаю, что старались как минимум три стороны: русские, американцы и европейцы.

– Мы полетели, потому что погибли Тулин и Джонсон, – сказал Булл, – а экипаж Серебрякова… – Он замолчал. – Вячеслав, вы не увлеклись? Возможны любые интриги, но убить двух космонавтов, героев… мое правительство никогда на такое не пойдет!

– Джон, наше правительство может на многое пойти, если цель будет того стоить, – внезапно сказал Гивенс. – Уж поверь.

Булл и Гивенс обменялись взглядами. «Кажется, они знают друг о друге что-то, неизвестное мне», – подумал Аникеев.

– Ладно, допустим, – сдался Булл. – К тому же могла планироваться небольшая авария, которая выведет первый экипаж из игры без всяких жертв… а получилось… Хорошо, командир. Допустим. Я могу предположить, что нас пропихнули на Марс. Но зачем?

– По очень простой причине, – ответил Аникеев. – Первый и второй экипажи были слишком уж на виду. Если параллельно с общеизвестной целью миссии существует и некая скрытая, тайная цель, то к ней должны были готовить отдельно. И куда проще было готовить нас, которых ни журналисты, ни спецслужбы всерьез не принимали.

– То есть, по вашему мнению, команданте, все мы – двойные агенты? – невинным голосом спросил Бруно.

– Не уверен, что все, – ответил Аникеев, поразмыслив.

– И вы предполагаете, что все агенты сейчас радостно раскроются? – продолжал Бруно.

– Мы в миллионах километров от Земли, – сказал Аникеев. – Нас опережает китайский корабль, и у меня серьезное подозрение, что если они прилетят первыми – беда будет не только в потерянном приоритете. Мы потеряем что-то куда большее…

– Но мы же представители всего человечества! – продолжал веселиться Бруно. – Какая разница, кто ступит первым на Красную планету – предприимчивый американец, высокодуховный русский, веселый итальянец, гордый француз или трудолюбивый китаец?

– Я готов раскрыться, – внезапно сказал Гивенс. – Капитан прав, если мы не станем хотя бы чуть-чуть доверять друг другу, то до Марса не долетим. А я хочу долететь!

Он обвел всех вызывающим взглядом.

– Колись, – сказал Карташов негромко.

– У меня есть еще одна специальность, – сообщил Гивенс. – Я не только геолог-робототехник-связист.

– Многостаночник ты наш… – все так же тихо произнес Карташов.

– Я специалист по контактам, – сказал Гивенс. – Я проходил специальную подготовку по общению с иными разумными существами. К сожалению, ничего более я сообщить не могу. Все полученные мной знания заблокированы в памяти и будут открыты только в нужный момент. Уточняю: в какой момент, я тоже не знаю. – Он нервно рассмеялся и добавил: – Как видите, ничего страшного. Никаких скелетов в шкафу, разве что от зеленых человечков…

– Спасибо, Эдвард, – сказал Аникеев. – Спасибо большое. Андрей?

Карташов колебался лишь несколько секунд. Потом кивнул:

– Я не могу ничего добавить к сказанному Гивенсом. Собственно говоря, у меня точно такая же ситуация. Я знаю, что подготовлен для контактов. Точнее, узнал это уже на борту, раньше даже эта информация была заблокирована.

– Не правда ли, это замечательно, коллега? – с усмешкой сказал Гивенс, и они с Андреем обменялись рукопожатием.

– Кто еще хочет что-то сказать? – спросил Аникеев.

– Ты и скажи, – предложил Булл.

– Хорошо. Я не только командир экипажа, но и представляю здесь органы госбезопасности.

– Кей-Джи-Би! – Булл торжественно приподнял палец. – Я так и знал!

– Могу вас заверить, что у меня нет каких-либо особых приказов и планов, – продолжил Аникеев. – Я должен обеспечить выполнение официальной программы полета. Ничего более! И, разумеется, я не из КГБ, его давно нет. Я из ГРУ. А вы, коллега? ЦРУ?

– Эн-Эр-Оу. Управление космической разведки. Те же самые цели.

Аникеев подумал и протянул Буллу руку.

– Господи! – Жобан не смог скрыть своего возмущения. – Ваши имперские притязания… ваши шпионские игры… русский шпион, американский шпион… мы летим на Марс, господа! Неужели нельзя было оставить все это дерьмо на Земле?

– К сожалению, на Земле есть то, чему там не место, – внезапно произнес Пичеррили. – Раз пошла такая пьяница…

– Пьянка, – поправил Аникеев.

– Прости, команданте, привычка, – повинился итальянец. – Придется тогда и мне открыться, да?

– Тьфу, – сказал Жобан.

– Я не могу сказать вам, чьи интересы представляю, – сообщил Бруно. – Но я готов сообщить, каково мое задание. Простите, оно вам не очень понравится… – Он внезапно посерьезнел. – Мне приказано обеспечить невозвращение экспедиции на Землю.

– Что?! – воскликнул Карташов.

– Спокойно-спокойно! – Бруно миролюбиво поднял руки. – Только в одном случае! Если возвращение экипажа на Землю будет угрожать самому существованию человечества. Только в этом случае!

Повисла напряженная тишина. Потом Аникеев принужденно рассмеялся:

– Бруно, я боюсь тебя огорчить, но подобный приказ есть даже в нашем официальном задании. Варианты «Чума» и «Троянский конь». Я, как командир, имею право принять такое решение.

– А я имею возможность принять его раньше – или отменить твое решение, – спокойно сказал Бруно. – Извини, команданте.

Аникеев кивнул:

– Что ж… спасибо за откровенность. Ты не мог бы уточнить, почему возникла необходимость посылать отдельного человека с таким заданием? У всех нас на Земле остались друзья и родные. Никто из нас не полетит обратно, если это будет нести угрозу Земле.

– Прости, команданте, не могу, – вздохнул Бруно. – Я и так наговорил себе на смертный приговор… Ну а ты, Жан-Пьер?

– Я бортинженер и физик-ядерщик, – мрачно сказал француз. – А также роботехник, инженер систем связи… и, вероятно, единственный нормальный человек среди пятерых безумных джеймсов бондов!

– Мы все были предельно откровенны, – сказал Карташов.

Жобан закатил глаза:

– О, Господи! Нет, я не инженер! Я маленький принц, агент внеземной цивилизации, базирующейся на астероиде Б-612! Я журналист Тинтин, которого послали на Марс раскрыть его тайны! Я агент французской спецслужбы… простите, не могу придумать, какой именно, я их не знаю! Тьфу!

Повисла неловкая тишина.

– Извини, Жан-Пьер, – неловко сказал Карташов. – Мы все очень тебя ценим.

* * *

Царственным жестом поправив горжетку, Яна спустилась с кровати и спросила:

– Так как, вы говорите, вас зовут? Семен Огнев?

– Да… но обычно я пишу под псевдонимом Проницательный… – признался Огнев.

– Хорошо хоть не Питомник… – непонятно сказала Яна. – Что же вы так долго?

– Бабулька там внизу… бешеная какая-то… – поглядывая на столик, сказал Семен. – Выходила с авоськой, картошку несла… наорала…

– Выходила из дома с картошкой? – спросила Яна, приподняв бровь. – Не входила?

– Да, как-то нелогично, – признал Огнев. – А потом девочка… на площадке…

– Какая еще девочка?

Огнев пожал плечами:

– Маленькая… с бантиками… с белым фартуком, с красным галстуком…

– С каким-каким галстуком? – еще с большим любопытством спросила Яна.

– С пионерским… – признался Семен.

– Вы хорошо сохранились для человека, помнящего пионеров, – заметила Яна. – Вы позволите, я надену халатик?

Огнев часто закивал, потом, сообразив, поднес к лицу телефон. Камера работала. Ага!

– Сейчас я покажу! – пообещал он. – Вот… вот она…

Он торопливо промотал запись к началу. Несколько секунд на экране болтались стены, ступени, перила – это Огнев бежал вверх по лестнице.

– Вижу, вы спешили, – одобрительно сказала Яна, заглядывая ему через плечо. Она уже была в халате, хотя горжетку почему-то не сняла.

– Вот! – ткнул Огнев пальцем в экран. – Ой… что это?

– Это точно не девочка в пионерской форме, – ответила Яна.