Водопад

– Сейчас это самое впечатляющее зрелище, – сказал Джерфин Поатас, показывая тростью на необычное здание, видневшееся в тусклом бронзовом тумане.

Ему пришлось повысить голос, чтобы его услышали за громовой какофонией Водопада. Правда, у Поатаса, подумал Орамен, это выходит с такой легкостью, что он даже не замечает.

Фонтанный дом действительно впечатлял. Они приближались к нему в маленькой дрезине, громыхавшей по одной из узкоколеек, рискованно, даже опасно пролегавших по островкам, песчаным косам, частям обрушившихся зданий и опорам, уходившим в пенные воды. Крыша и бока дрезины были изготовлены из материала, добытого в Безымянном Городе, – вещества наподобие стекла, но гибкого, притом легче и прозрачнее, чем любое стекло, которое видел Орамен вне телескопа или микроскопа. И без малейших изъянов. Орамен провел пальцем по его внутренней поверхности и не ощутил холода, обычно сообщаемого стеклом. Он снова надел перчатку.

Погода стояла прохладная. Вдали в небесах, двигаясь в сторону устья реки, с ревом устремлявшейся прочь от бездны Сульпитина, на горизонт упали гелиодинамики Клиссенс и Натерли – Клиссенс словно продирался вниз, Натерли уже наполовину скрылся – и оставался только гаснущий гелиодинамик Кьезестрааль. Он единственный проливал свет на Хьенг-жар, поднимаясь оттуда, куда заходили Клиссенс и Натерли.

Кьезестрааль излучал слабый, водянистый бело-голубой свет, но почти не давал тепла. Срок жизни гелиодинамика составлял менее полумиллиарда лет, и Кьезестрааль уже сгорел почти целиком. Ему оставалось мерцать еще несколько тысяч лет, после чего он должен был погаснуть и затем упасть, грохнуться с высоты в тысяча четыреста километров, врезаться в атмосферу – в последней краткой, страшной вспышке света и тепла – и удариться о поверхность Девятого где-то на проекции своей орбиты. Если знатоки звезд, катастрофологи, астрологи и ученые не ошибались в своих прогнозах или если бы к их предупреждениям не прислушались, это должно было привести к катастрофическим разрушениям и гибели миллионов людей.

Даже если на пути мертвой звезды никого не оказывалось, ее падение, особенно на уровень с преимущественно твердой поверхностью, было чистым апокалипсисом. Земля превращалась в прах и огонь, куски породы размером с гору разлетались подобно шрапнели, порождая новые жуткие сотрясения. Возникали ряды уменьшающихся в размерах кратеров, выбросов, обломков, все становилось пустыней – в центре прожженной до голи, до самой кости планеты – и облаками пыли и газа. Наступали годы долгих, суровых зим, страшных ливней, погибших урожаев и пылевых бурь с их завываниями. Сама планета звенела от таких ударов. Правда, человек, находившийся под сводом более низкого уровня, мог и не заметить катастрофы – так прочна была структура пустотела. Но машины на всех уровнях, от ядра до поверхности, регистрировали удар и несколько дней слышали звон – словно ударяли в громадный колокол. Говорили, что МирБог скорбит о падении звезды.

К счастью, катастрофы такого рода были редкостью, последняя произошла на Сурсамене миллионы лет назад. Очевидно, они являлись частью нормальной жизни модифицированного пустотела. Так заявляли окты, аултридии и другие последыши. Разрушения ведут к очередному творению, заверяли они, порождая новую породу, ландшафты и минералы. А звезды можно было заменять – размещать и возжигать новые, хотя окты и аултридии, похоже, не владели нужными технологиями, полагаясь в таких делах на Оптим.

Такая судьба ждала Кьезестрааль и ту часть Девятого, на которую упадет эта звезда. Но пока, словно огромная волна, которая затягивает в себя воду, чтобы потом со всей яростью обрушить ее на берег, звезда излучала хилый, слабый свет. Вдоль всего Сульпитина и не только, включая большие внутренние моря и оба конца реки, ощущалась частичная зима: сначала охлаждался воздух, а потом – земля и вода, которые отдавали свое тепло обволакивающему мраку. Вскоре должно было начаться замерзание Сульпитина, когда замирал даже безмерный, бесконечный хаос Водопада. Это казалось невероятным, невозможным. Так думал Орамен, глядя на неожиданно возникающие картины бешеного танца воды и волн, ощущая вихревые потоки ветра от Водопада, наблюдая, как картечь брызг создает непроницаемую стену. Однако это происходило в прошлом и, несомненно, должно было случиться опять.

Дрезина замедляла ход, грохоча по эстакаде над узкой песчаной косой. В косу вдавались бухты и излучины; бьющиеся, бурлящие воды готовы были в любую минуту изменить направление и смыть в небытие косу, столбы, узкие неровные рельсы. Порыв ветра сотряс дрезину, на мгновение рассеяв туман и брызги.

Фонтанный дом теперь парил над ними, извергая дугообразные водные струи, которые, превращаясь в брызги и капли, падали вокруг бесконечным дождем, уже начавшим молотить по крыше дрезины и сотрясать ее. Стонал ветер, проникая сквозь щели. Орамен почувствовал, как холодный сквозняк обдувает лицо. Неужели, подумал он, этот вал и завеса воды вокруг дрезины превратятся в снег, когда придет зима, но еще до того, как замерзнет Водопад? Он попытался представить это. Сколь великолепным будет вид!

На Восьмом такие частичные зимы были почти неизвестны. Свод на этом уровне был почти совсем ровным, а потому звезды, будь то гелиостатики и гелиодинамики, свободно лили свой свет во все стороны вплоть до горизонта. Здесь, на Девятом, по причинам, известным одной только Вуали, вследствие проделанных ею гидрофизических расчетов свод (а местами и поверхность) был во многих местах пересечен громадными лепестками, лопастями и каналами, благодаря которым пустотел действовал в соответствии с таинственной первоначальной целью его создателей.

Эти элементы обычно тянулись на километры или десятки километров от свода или поверхности, а нередко уходили за горизонт; было известно, что некоторые полосы на потолке опоясывают полпланеты.

А потому свет звезд здесь, на Девятом, нередко был более локализованным, то есть яркие л учи освещали только одну полосу ландшафта, а соседняя находилась в тени, получая лишь отраженный от сияющего неба свет. Кое-какие неблагодатные области (обычно – участки между двумя высокими лопастями) никогда не видели прямого солнечного света и были совершенно бесплодными.

Дрезина остановилась, пыхтя и выпуская клубы пара, – весь ее корпус задрожал, а тормоза отчаянно заскрежетали – в нескольких метрах от видавшего виды отбойника. Вода молотила, лупила по крыше и боковинам дрезины, раскачивая ее, словно взбесившуюся люльку. Из-под колес валил пар.

Орамен посмотрел вниз и увидел здоровенное полуразрушенное здание со шпилем. Материал, употребленный на постройку – или, по меньшей мере, на облицовку, – очень напоминал тот, что пошел на стенки и крышу дрезины. Железнодорожные пути покоились на мостках, вделанных в стену здания и более надежных на вид, чем столбы проложенной через реку эстакады.

В нескольких метрах за отбойником край сооружения обвалился, открыв вид на котел бурлящего тумана и брызг глубиной не меньше чем полсотни метров, между полуразрушенным зданием и все еще целым Фонтанным домом. В основании котла – в те редкие мгновения, когда облака пара рассеивались и позволяли что-то увидеть, – бушевали гигантские волны с шапками бурой пены.

Со стороны склона к рельсам примыкала платформа из металла и дерева, на которую обрушивались потоки жесткой до твердости воды из Фонтанного дома. На платформе стояли какие-то машины – но как можно было работать под этим оглушающим, всесокрушающим потоком? Кромки платформы кое-где обламывались, видимо под напором падающей воды.

– Это строительная платформа для работы внутри здания, что под нами, – сказал Поатас. – Но потом обрушилась выработка или туннель выше по течению. И постройка перед нами превратилась в Фонтанный дом.

Поатас сидел рядом с Ораменом, за спиной машиниста. Дальше расположились Дроффо, конюший принца, и его слуга Негюст Пуибив. Когда Негюст шевелил длинными ногами, Орамен чувствовал, как костлявые колени парня упираются в него сквозь тонкую спинку сиденья. Позади разместились Воллирд и Баэрт. Этих рыцарей, выделенных тилом Лоэспом для личной охраны принца, отрекомендовали как опытных и умелых бойцов. Но Орамен находил их неприветливыми, в их присутствии ему становилось не по себе. Он пользовался любым предлогом, чтобы отделаться от них, и с удовольствием поступил бы так и сейчас. Но в дрезине имелось свободное место, а Поатас хотел максимально загрузить ее для лучшего сцепления с рельсами.

– Такое впечатление, что платформе грозит опасность, ее может смыть! – прокричал – пожалуй, чересчур громко – принц Поатасу.

– Несомненно, – согласился маленький горбун. – Но можно надеяться, что это произойдет не сегодня и не завтра. А пока с нее открывается наилучший вид на Фонтанный дом.

И он ткнул тростью в сторону здания, стоявшего в ореоле брызг.

– Дух захватывает, – кивнув, согласился Орамен и посмотрел на дом в бронзовом отсвете предзакатной мглы.

Струи и волны воды падали на крышу дрезины. Внезапно ее сотряс особенно тяжелый удар по почти невидимой крыше, защищавшей пассажиров. Возникло ощущение, что сейчас вода сбросит дрезину на платформу без ограждения, что ревущий поток понесет ее дальше и, конечно, они разобьются вдребезги далеко внизу.

– Хер Божий! – вырвалось у Непоста. – Прошу прощения, ваше высочество, – сразу же пробормотал он.

Орамен улыбнулся и махнул рукой – мол, прощаю. Еще одна волна почти твердой воды ударила по дрезине, и под сиденьями что-то затрещало.

– Чире, – сказал Поатас, дотрагиваясь тростью до плеча машиниста, – пожалуй, нужно двигаться обратно.

Орамен поднял руку.

– Я бы попробовал постоять немного снаружи.

Глаза Поатаса округлились.

– Только и получится, что попробовать, ваше высочество. Вас смоет и унесет – и пикнуть не успеете.

– И к тому же, ваше высочество, вы промокнете до нитки, – заметил Негюст.

Орамен улыбнулся и посмотрел на бурные вихревые потоки.

– Но я всего на одну-две секунды, я хочу почувствовать эту неимоверную силу, эту могучую энергию.

Он вздрогнул от предвкушения.

– По этой логике, ваше высочество, – громко проговорил Дроффо прямо в ухо Орамену, подавшись вперед, – кто-нибудь захочет почувствовать силу и энергию артиллерийского снаряда, подставив голову к стволу, когда канонир дергает за шнур. Осмелюсь предположить, что это ощущение ненадолго сохранится в его голове.

Орамен усмехнулся, оглянувшись на Дроффо, потом снова повернулся к Поатасу.

– Мой отец предупреждал всех своих детей, что когда-нибудь даже королям придется склониться перед чужой волей. Пожалуй, я уже должен готовиться к этому. Уступаю мнению своего парламента, присутствующего здесь. – Он повел ладонью от Поатаса в сторону машиниста, который, повернув голову, смотрел на них. – Чире – так вас, кажется, зовут?

– Да, ваше высочество.

– Прошу вас, делайте, как говорит господин Поатас. И давайте уже отступим немного.

Чире посмотрел на Поатаса. Тот кивнул. Дрезина клацнула шестернями и медленно, с пыхтением, тронулась обратно, испуская облака пара и запах горячего масла.

Дроффо повернулся к Воллирду и Баэрту.

– Вы в порядке, господа?

– Никогда не чувствовал себя лучше, – ответил Воллирд.

Баэрт просто ухмыльнулся.

– Вы все время помалкивали, – сказал Дроффо. – Вам не стало плохо?

– Ну, для этого нужна качка посильнее, – сказал Воллирд с фальшивой улыбкой. – А вот если меня как следует достать, тогда мне станет плохо.

– Это понятно, – Дроффо отвернулся от них.

– Ширина Водопада – примерно десять тысяч больших шагов? – спросил принц Поатаса, когда дрезина поехала назад.

Археолог кивнул.

– От берега до берега напрямую. А если брать кривую линию обрыва, нужно добавить еще две тысячи.

– И на тысячу больших шагов воды нет, верно? В тех местах, где островки блокируют поток.

– Примерно на две тысячи, – поправил его Поатас. – Эта цифра постоянно меняется, как и почти все здесь. В каждый конкретный момент времени большой Водопад может включать в себя три или четыре сотни отдельных водопадов.

– Так много? Я читал только о двух сотнях!

Поатас улыбнулся.

– Несколько долгих лет назад так оно и было. – Его улыбка, пожалуй, была немного натянутой. – Молодой принц явно провел некоторые изыскания, но тут книги отходят на задний план, уступая место реальности.

– Конечно! – воскликнул Орамен, и в этот миг ревущий порыв ветра с дождем сотряс дрезину. – Как быстро тут все меняется!

– Да, ваше высочество. Меняется почти все.

* * *

Резиденция мэра в Расселе была разграблена и сожжена во время штурма города. На время восстановления мать Орамена и ее новая семья остановились в прежнем герцогском дворце Хемердже.

Построенная в широкой плодородной долине столица Делдейна выросла по совершенно иному плану, нежели Пурл с его холмами. Здесь были широкие, обсаженные деревьями бульвары, разделявшие сравнительно замкнутые части города: кварталы вилл, дворцов, монастырей, торговых дворов и общественных учреждений. Внутренний город защищали не стены, а двойное кольцо каналов, над которыми нависали шесть Главных сторожевых башен, выше которых нельзя было строить ничего. Цитадель рядом с Большим дворцом была скоплением бочкообразных казарм, обнесенных стеной, – последний рубеж обороны без претензий на роскошь, точно так же, как дворец был королевской резиденцией, совершенно не приспособленной для обороны.

Все районы города были связаны между собой бульварами и – изначально – каналами, а впоследствии железной дорогой. Когда-то, после Восстания купцов, бульвары частично были застроены: между стенами кварталов и новыми зданиями остались только тесные проезды плюс узкие центральные проспекты посередине бывших бульваров. Сменились три поколения, а некоторые аристократы все еще продолжали сетовать.

Герцогский дворец Хемердже представлял собой внушительное, с высокими потолками, массивное здание с темными, плотными деревянными полами, заглушавшими звук шагов. За высокими стенами расположился старинный сад, полный лужаек правильной формы, тенистых деревьев, звонких ручейков, тихих прудов. Еще здесь имелся огород с разнообразными овощами.

Аклин, дама Блиск, мать Орамена, встретила его в холле: увидела, бросилась навстречу, обняла за плечи.

– Орамен! Мой мальчик! Неужели это ты?! Посмотрите на него – как вырос! И как похож на отца! Входи, входи. Мой Масьен был бы рад тебя видеть, но он так занят! Но ты должен прийти к обеду. Завтра или послезавтра. Масьен умирает хочет с тобой познакомиться. Он ведь стал мэром! Мэром! Правда! Этого великого города! Скажи, кто бы мог подумать?

– Мама, – сказал Орамен, обнимая ее, – я так хотел тебя увидеть. Как ты?

– Я хорошо, хорошо. Ой, не дави так сильно, глупенький, платье помнешь, – сказала она, смеясь и обеими руками отталкивая его от себя.

Аклин выглядела старше и полнее, чем ее помнил Орамен. Он подумал, что это неизбежно. Ее лицо, более морщинистое и одутловатое, чем прежде, казалось, сияло. Одета она была так, словно собиралась на бал, хотя и в фартуке поверх платья. Каштановые волосы были причесаны и припудрены по последней моде.

– Я, конечно, еще не оправилась после рождения маленького Мертиса, – сказала она. – Так ужасно! Вы, мужчины, и представить себе не можете. Я велела Масьену больше не прикасаться ко мне! Ну, не всерьез, конечно. А поездка сюда оказалась просто кошмарной, мы добирались целую вечность, но все же добрались! Столько всего интересного, столько всяких дел. Ярмарки, магазины, приемы, балы! Как тут можно предаваться унынию? Ты поешь с нами? Тут такой необычный ритм жизни! Мы по-прежнему обедаем не когда все. Что подумают люди? Мы собирались поужинать в саду – погода такая теплая. Давай с нами.

– С удовольствием, – сказал Орамен, снимая перчатки и передавая их Негюсту вместе с дорожным плащом.

Они прошли по ярко освещенному коридору, темные полы которого поглощали шаги, как толстый ковер. Принц сбавил шаг, чтобы идти рядом с матерью. Слуги выносили откуда-то тяжелые на вид коробки. Они подались назад, пропуская Орамена и Аклин.

– Книги, – сказала Аклин с ноткой отвращения в голосе. – Все совершенно непонятно, если даже захочешь прочесть. Мы сделаем из библиотеки еще одну приемную. Всякое старье попробуем продать, а остальное сожжем. Ты видел тила Лоэспа?

– Я думал, что увижу его, – Орамен заглянул в одну из коробок с книгами. – Но, говорят, он уехал в одну из отдаленных провинций. А связь тут пока еще не налажена.

– Правда, он чудо? Тил Лоэсп – он такой замечательный! Такой храбрый и отважный, такой властный. Я очень впечатлена им! Ты здесь в надежных руках, Орамен, мой маленький принц-регент. Он тебя обожает. Ты остановился в Большом дворце?

– Да. Хотя пока туда прибыл только мой багаж.

– Значит, первым делом – ко мне! Как это мило! Сюда. Иди познакомься со своим маленьким братиком.

Они вышли на террасу, где пахло благовониями.

* * *

Орамен стоял на высокой башне в громадной впадине, образованной Хьенг-жаром, и смотрел на другое крупное сооружение, которое – если верить инженерам и копателям – грозило вот-вот упасть, окончательно подточенное пенными потоками. Большая часть воды ниспадала от стоящего неподалеку Фонтанного дома, и это здание должно было стать уже вторым, чей конец приблизило необычное сооружение. Башня была узкой, кинжаловидной, но считалось, что фундамент ее пока еще достаточно прочен. Маленькие округлые мостки под ногами Орамена были надеты на кончик этого кинжала, словно кольцо. Здание, на которое он смотрел, тоже было высоким и тонким, но широким, как сабля. Кромки его сверкали в слабом серо-голубом свете Кьезестрааля.

Сияние умирающей звезды сейчас было чуть ли не единственным светом: слабая полоска на небесах, тонкая линия, тянувшаяся за горизонт, к Расселю и дальполюсу. За горизонтом, где несколько дней назад исчезли Клиссенс и Натерли, лишь существо с хорошим воображением могло обнаружить следы их присутствия. Несколько человек – видимо, с особенно острым зрением – утверждали, будто все еще наблюдают слабый красный отблеск.

И все же, подумал Орамен, глазам свойственно приспосабливаться, как и человеческому разуму. В слабом свете Кьезестрааля пейзаж был плохо виден, но большинство деталей оставались различимыми. Ему рассказывали, что, когда две звезды – Клиссен и Натерли – одновременно достигали зенита, наступала невыносимая жара, а сияние становилось нестерпимым для большинства людей. Наверное, лучше жить при таком вот приглушенном свете. Орамена пробрала дрожь, и он поднял воротник, защищаясь от колючего ветра, который разгулялся на вершине башни.

Уже выпадал снег, хотя на земле и не задерживался. Вода в реке была холодной, в тихих заводях у берегов вверх по течению образовывался лед. Поступали сообщения, что еще выше, у истоков, начало замерзать Верхнее Сульпинское море – та часть речной системы, которая первой почувствовала уход с небес двух гелиодинамиков.

Воздух теперь редко бывал спокойным даже вдали от Водопада, где немыслимая масса падающей воды не создавала этих сумасшедших постоянных порывов ветра, которые могли вызывать – и вызывали – периферийные торнадо, способные подхватить и унести людей и оборудование, целые участки железнодорожных путей, поезда и вагоны.

Теперь широкая полоса земли, не получая света от Кьезестрааля, медленно охлаждалась, а остальной континент пребывал в межсезонье. Ветра дули почти постоянно и раскручивали шестерни в чудовищном двигателе атмосферы, пытавшейся сбалансировать холодные и теплые потоки. Возникали многодневные шторма и безумные песчаные бури, которые поднимали целые слои песка и пыли, переносили их на сотни километров, зашвыривали в небеса, лишая землю оставшегося скудного света, и замедляли работы на раскопках, где генераторы, силовые линии и прожектора тщились рассеять мрак, а машины останавливались из-за пыли и песка. Более сильные бури наносили в реку столько песка, что потоки Водопада становились – смотря по тому, откуда пришел ураган, – мышастыми, серыми, желтыми, розовыми или кроваво-красными.

Сегодня не было ни песчаной бури, ни даже облаков, иначе день стал бы темным, как ночь. Река все еще перекатывалась через пороги и сваливалась в бездну океаном воды, рев которой сотрясал землю и воздух. Правда, Орамен обратил внимание, что почти перестал замечать этот шум и привык быстро, не думая, так модулировать голос, чтобы другие слышали его. Даже здесь, в маленьком лагере, разбитом на километровом расстоянии от Водопада, слышался рев могучей стихии.

Жилище Орамена, ранее принадлежавшее архипонтину Хьенг-жарской миссии (старшему из монахов, которые предпочли смерть высылке), состояло из нескольких роскошных вагонов, окруженных рядом жестких, но подвижных стен колючей проволоки: их можно было перемещать по песку и тощим кустарникам следом за вагончиками. Вся система ширококолейных путей была проложена вдоль бездны и представляла собой самый организованный и дисциплинированный район подвижного города. По мере того как бездна отступала и Водопад перемещался вверх по течению, прокладывались новые рельсы. Примерно каждые пятьдесят дней официальная часть Колонии, почти все ее вагоны и пути перемещались следом за Водопадом. Оставшаяся, нечиновничья, часть города – торговцы, горняки, рабочие, бармены, банкиры, поставщики, проститутки, медики, проповедники, актеры и охранники – передвигалась следом за бюрократией, но в собственном ритме.

Резиденция Орамена всегда располагалась у канала, который безостановочно прокладывался вдоль берега реки одновременно с путями, опережая отступление Водопада. Канал обеспечивал Колонию водой для питья, бытовых нужд и гидросистем, которые опускали людей и оборудование в пропасть и поднимали обратно, помогали извлекать находки. Изредка по ночам, когда ветер успокаивался, Орамену казалось, что за далеким ревом Водопада слышно слабое журчание канала.

Как быстро привык он к этому удивительному, непостоянному месту! Удивительно, но Орамен скучал по нему все те пять дней, что провел в Расселе, и те четыре, что ушли на дорогу туда и обратно. Это отчасти напоминало эффект от ошеломляющего голоса Водопада. Человек привыкал к нему так быстро, что, покидая это место, ощущал пустоту внутри себя. Кто бы мог подумать?

Орамен прекрасно понимал, почему многие из приехавших осели здесь насовсем, а если и уезжали, то ненадолго, всегда горя желанием вернуться. Он спрашивал себя, не уехать ли, пока не наступило привыкания к Хьенг-жару, как к сильнодействующему наркотику? Но хотелось ли ему уезжать – вот вопрос.

Туман все поднимался к серым небесам. Пары клубились и курились вокруг обнаженных башен Безымянного Города: в большинстве они стояли строго вертикально, утыкаясь в небо шпилями, но многие уже упали. За обреченным зданием-саблей все еще возвышался Фонтанный дом, точно безумное украшение райского сада, и неторопливо разбрасывал вокруг себя лавины воды. Позади него, время от времени различимая сквозь брызги и туман, виднелась темная кромка – граница громадного плато высотой в половину самых высоких зданий. Многие ученые и эксперты по Водопаду полагали, что там находится центр давно погребенного под землей чужого города. Через эту кромку перекатывалась стена воды, опускаясь темно-кремовым занавесом на самое дно пропасти и поднимая еще больше брызг и тумана.

Вдруг что-то бледно-голубое мигнуло за водами, осветив их изнутри. Орамен даже вздрогнул. Взрывы в карьерах обычно были только слышны, но не видны, а если их и удавалось разглядеть в темноте, то вспышка была желтовато-белой, иногда оранжевой – если заряд не разрывался полностью. Потом Орамен понял, что это, видимо, работает бригада металлорезчиков – делдейны открыли способ резания металлов с помощью электрической дуги. Этот процесс как раз и сопровождался призрачными голубоватыми вспышками.

Правда, землекопы и мародеры – а эти ребята даже в лучшие времена, как ни посмотри, были трусоватыми и суеверными – сообщали, что теперь (когда естественный свет поступал только от Кьезестрааля, а основные раскопки велись среди зданий под гигантской площадью, где темнота царила бы при любом свете) наблюдались явления еще более странные и аномальные, чем обычно.

Работать приходилось в двойном мраке, при грубом и ненадежном искусственном свете, в среде, которая могла измениться в любую минуту и различными способами убить всех вокруг, среди призрачных останков зданий почти немыслимой древности. И оставалось лишь удивляться тому, что люди вообще готовы на это, а не тому, что они видят или воображают что-то диковинное. Само это место было диковинным. Орамен слышал лишь о немногих, подобных ему.

Он поднес к глазам тяжелый бинокль и попытался разглядеть людей. Куда бы ни смотреть и когда бы ни смотреть, но если делать это внимательно, оказывалось, что Водопад (такой громадный, такой обезличенный, такой немыслимо несоразмерный с человеческими масштабами) кишит людьми и животными с их кипучей деятельностью. Но на сей раз Орамен тщетно напрягал зрение. Бинокль был из лучших – с громадными, широкими линзами спереди, чтобы поглощать как можно больше света, а потому картинка делалась светлее, но все равно не настолько, чтобы различить отдельные фигуры.

– Вот вы где! Ну, ваше высочество, вы нас своим побегом напугали и огорчили... – На мостках появился Негюст Пуибив со всевозможными сумками и большим зонтом. На секунду он подался назад к дверям. – Он здесь! – прокричал Негюст вниз. – Со мной еще граф Дроффо, – сообщил он Орамену. – К счастью, нет господ В. и Б.

Орамен улыбнулся. Негюст, как и принц, не питал особо теплых чувств к Воллирду и Баэрту.

Принц сказал обоим рыцарям, что в их присутствии нет надобности. Он действительно не понимал, к чему такая усиленная охрана. Здесь, рядом с бездной, главная опасность исходила не от людей, а в те места Колонии, где порой вспыхивали драки, Орамен не заглядывал. И все же мрачные рыцари, если не удавалось от них отделаться, всегда сопровождали принца, уверяя, что в случае несчастья тил Лоэсп им голову оторвет.

Орамен изо всех сил избегал тех, кого находил неприятным, – например, генерала Фойза, отвечавшего за порядок в Колонии и на Водопаде. Фантиль утверждал, что Фойз беззаветно предан тилу Лоэспу. Честный служака, Фойз совсем не производил зловещего впечатления – просто нагонял смертную тоску. Невысокий, близорукий, в очках с толстенными стеклами, он никогда не улыбался и говорил тихим монотонным голосом. В остальном он был ни рыба ни мясо, больше напоминая приказчика в лавке, чем настоящего генерала. Но послужной список Фойза за время последних войн делал ему честь, пусть в том и не числилось славных подвигов. Младшие офицеры были под стать генералу – работящие, но скучные, скорее управленцы, чем отчаянные рубаки. Они упорно составляли планы действия в чрезвычайных ситуациях и ломали голову над тем, как охранять территорию побольше с помощью контингента поменьше. Орамен с радостью предоставлял военных самим себе и старался пореже с ними встречаться.

– Ваше высочество, перестаньте же убегать от нас, – сказал Пуибив, раскрывая над Ораменом большой зонт; да тут настоящий ливень, решил принц. – Каждый раз, теряя вас из виду, ваше высочество, я думаю, что вы свалились с дома или еще что случилось.

– Мне хотелось увидеть это, – сказал Орамен, кивая в сторону высокого и тонкого здания за бурлящими, окутанными туманом водами. – Инженеры говорят, оно может обрушиться в любую минуту.

Негюст вгляделся в здание.

– А в нашу сторону оно не упадет, ваше высочество?

– Судя по всему – нет.

– Надеюсь, ваше высочество.

Еще одна вспышка между зданием-лезвием и Фонтанным домом осветила занавес воды, падающей за постройками вдали.

– Видите это, ваше высочество?

– Да, уже во второй раз.

– Призраки, – взволнованно сказал Негюст. – И есть доказательство.

Орамен поглядел вокруг себя.

– Призраки? – переспросил он. – Точно?

– Точнее не бывает, ваше высочество. Я разговаривал с шабашниками, кротами, взрывателями и всеми остальными. – Орамен знал, что Негюст посещает пользующиеся дурной славой бары, курильни и музыкальные залы в самых нездоровых кварталах, что, впрочем, пока ему не повредило. – Они говорят, что там, под площадью, много чего ужасного, странного, сверхъестественного.

– И что же это? – спросил Орамен. В таких случаях ему всегда хотелось чего-нибудь конкретного.

– Понимаете, ваше высочество, – сказал Негюст, качая головой и втягивая внутрь щеки, – всякие такие ужасные, странные, сверхъестественные вещи, которых лучше не видеть при свете дня. Или даже ночью, – сказал он, подняв голову к темному небу. – Это уж доподлинно.

– Неужели? – Принц кивнул Дроффо, появившемуся из двери. Тот держался подальше от края и поближе к стене – из-за высотобоязни. – Дрофф. Молодец. Твоя очередь прятаться. Считаю до пятидесяти.

– Ваше высочество, – сказал Дроффо с неестественной улыбкой, становясь позади принца. Он был, в общем-то, отличным парнем, с острым чувством юмора, но шутки Орамена редко смешили его.

Орамен облокотился на перила мостков и заглянул вниз.

– Тут не так уж и высоко, Дрофф.

– Мне хватит, принц, – сказал Дроффо и отвернулся, увидев, как Орамен нагибается еще больше. – Напрасно вы это делаете, ваше высочество.

– И я такого же мнения, ваше высочество, – сказал Негюст, переводя взгляд с одного на другого. Порыв ветра чуть не сбил его с ног.

– Негюст, – велел Орамен, – брось ты этот дурацкий зонтик, пока тебя не сдуло отсюда к чертям. Толку от него мало. Брызги все равно летят снизу.

– Сейчас, ваше высочество. – Негюст сложил зонтик. – А вы слышали об этих странных случаях, сударь? – обратился он к Дроффо.

– Странных случаях? – переспросил граф.

Негюст склонился к нему.

– О громадных морских чудовищах, которые плавают в реке выше по течению. Они переворачивают лодки и обрывают якоря. А некоторых и внизу видели – там, где ни одна лодка не пройдет. Духи и призраки, а еще всякие странные существа. И люди, вмороженные в камень или превращенные в горстку праха, что умещается на ладони. А еще есть потерявшие разум – эти никого не узнают, даже родных и любимых: бродят среди руин, пока не сорвутся вниз. А некоторые увидят что-то в руинах или на раскопках и тогда идут к ближайшему электрическому свету и смотрят на него, пока не ослепнут. Или протягивают руки, чтобы ухватить искру, и умирают в судорогах, дыму и огне.

Орамен слышал все эти истории. Он тоже мог бы рассказать об одном необычном случае, но не стал этого делать.

Всего десятью часами ранее его разбудил странный, навязчивый, тихий звук. Орамен повернул отражатель на свечеобразной лампе – света прибавилось – и оглядел вагон в поисках источника пугающего звука. Прежде он ничего подобного не слышал. Это было похоже на зов какой-то металлической птицы.

Он заметил слабый зеленоватый мерцающий свет, но не в спальной части вагона, а в соседней, что служила кабинетом и приемной: дверь была приоткрыта. Ксессис, девушка, с которой принц здесь, в Колонии, встречался чаще, чем с остальными, пошевелилась, но не проснулась. Он выскользнул из кровати, накинул на себя халат и вытащил пистолет из-под валика в изголовье.

Источником света и звука была изящная, тщательно сработанная модель планеты, стоявшая на столе в кабинете. Это была одна из немногих вещей, принадлежавших архипонтину – прежнему владельцу вагона – и сохраненных Ораменом. Принцу так понравилась эта искусно сделанная вещица, что он просто физически не смог выбросить ее, хотя и подозревал, что это предмет чуждого культа, а потому добропорядочному сарлу, верующему в МирБога, не стоит держать у себя такое.

Теперь модель издавала какое-то чужестранное чириканье, а внутри ее пульсировал зеленоватый свет. По чьей-то воле или сама собой она приобрела другую форму: полуоткрытые разрезы каждого уровня пустотела выровнялись, и получилась ощетинившаяся полусфера, в самом центре которой пульсировал зеленый свет. Орамен оглядел кабинет – света от модели было достаточно, – тихонько закрыл дверь в спальню и сел за стол, откинувшись к спинке. Он подумал, а не сунуть ли в центр полусферы пистолетный ствол, но свет мигнул и погас, а вместо него возник неяркий круг меняющихся тонов – Орамен решил, что это какой-то экран. Он нерешительно подался вперед. Раздался мягкий бесполый голос:

– Привет. С кем я говорю? Вы сарл? Принц Орамен, как мне сказали? Верно?

– Кто это говорит? – сказал Орамен. – Кто хочет знать?

– Друг. Точнее, тот, кто может стать другом, если ему позволят.

– У меня было немало друзей. Но не все оказались подлинными друзьями.

– Кто может этим похвастаться? Мы исполнены предубеждений. Мы слишком разделены. Вокруг нас столько барьеров. Я пытаюсь сломать часть их.

– Если вы собираетесь стать моим другом, было бы неплохо узнать ваше имя. По вашему голосу я даже не могу сказать, какого вы пола.

– Называйте меня просто Друг. Моя истинная сущность слишком сложна и только собьет вас с толку. Вы сарлский принц по имени Орамен. Верно?

– Называйте меня Слушатель, – предложил Орамен. – Титулы, имена – они только все запутывают, как мы, кажется, уже выяснили.

– Понятно. Ну что ж, Слушатель, я всемерно желаю вам благополучия, в надежде на понимание и взаимный интерес. Примите мои пожелания и надежды.

Орамен выдержал паузу.

– Спасибо. Благодарю вас.

– Теперь, прояснив это, мы, так сказать, бросили якорь. Я хочу поговорить с вами, чтобы предостеречь.

– Прямо сейчас?

– Да, сейчас. И делаю это. В вашем рытье требуется осторожность.

– Рытье? – переспросил Орамен и нахмурился, глядя на неярко мерцающий экран. Цвета продолжали смещаться и изменяться.

– Ваши раскопки в большом городе. Их нужно вести с осторожностью. Мы смиренно просим о позволении дать совет. Не все, что скрыто от вас, скрыто от нас.

– Я думаю, здесь скрыто слишком многое. Кто вы такой? О каких «нас» идет речь? Если вы хотите давать советы, для начала хотя бы представьтесь.

– Мы – это те, кто хотел бы стать вашими друзьями, Слушатель, – ровно проговорил бесполый голос. – Я обращаюсь к вам, потому что мы считаем вас непредвзятым. Мы полагаем, что вы, Слушатель, в состоянии идти собственным путем, а не повторять чьи-то суждения. Вы свободны в своих действиях, вы способны отказаться от заблуждений и злобной клеветы в адрес тех, кто хочет только помочь, а не препятствовать. Ошибаются принимающие за истину злословие тех, кому близки только собственные корыстные интересы. Иногда тот, кто кажется наиболее зажатым, на самом деле свободнее всех, а тот, кто...

– Подождите-ка. Дайте я попробую догадаться. Вы посланы октами, верно?

– Ха! – произнес голос и сделал паузу. – Это ошибка, мой добрый Слушатель. Вы, несомненно, думаете, что я принадлежу к этой разновидности, поскольку вам кажется, будто я пытаюсь ввести вас в заблуждение. Вполне понятная, но все же ошибка. Нет, их ложь уходит глубоко, к самому ядру, они ловко проделывают это. Мы должны многое здесь распутать.

– Покажи свое лицо, существо, – сказал Орамен. Он все больше проникался уверенностью, что знает, какого рода это создание.

– Иногда мы должны готовить себя для более важных встреч. Подходы следует расчистить, различия сгладить. Грубый, лобовой подход может претерпеть неудачу, тогда как кривая и окольная тропа, хотя и кажется не столь честно-прямолинейной, выводит в конце концов к успеху, взаимопониманию и вознаграждению.

– Покажи свое лицо, – повторил Орамен, – или я буду считать, что ты – чудовище, которое боится это сделать.

– Есть много уровней перевода, Слушатель. Стоит ли утверждать, что нравственное существо обязательно должно иметь лицо? Неужели добро и зло возникают из ротового отверстия? Неужели это правило распространяется на всю великую пустоту вокруг нас? Многие...

– Скажи мне, кто ты такой, или, клянусь, я пущу пулю в эту штуковину!

– Слушатель, я тоже клянусь. Клянусь, что я твой друг. Мы твои друзья. Мы хотим только предупредить тебя об опасности...

– Скажи, что ты не аултридий! – воскликнул Орамен, вскакивая со стула.

– Зачем отрицать свою принадлежность к этой непонятой, оболганной расе? Так жестоко оклеветанной...

Орамен направил пистолет на модель планеты, но потом убрал его. Выстрел напугает Ксессис. Мало того, прибежит Негюст, споткнется, упадет, разбудит или переполошит стражников.

–...теми, кто похитил саму нашу цель! Слушатель! Принц! Не совершай насилия! Я прошу тебя! Это предваряет то, о чем мы хотим тебя предупредить, символизирует наше беспокойство...

Орамен щелкнул предохранителем, взял пистолет за ствол и рукоятью ударил по самому центру модели. Та разлетелась, рассыпалась искрами, несколько крохотных осколков упали на столешницу. Но неяркий экран все еще продолжал пульсировать, а голос, хотя теперь и стал тише, продолжал бормотать что-то, но теперь неразборчиво. Принц снова сильно ударил по модели. Он не только уничтожал чье-то прекрасное творение, но еще и совершал святотатство – ведь это была модель пустотела! Но еще большим святотатством стало бы общение с аултридием. От одной этой мысли Орамена пробрала дрожь, и он снова ударил пистолетом по все еще светящейся полусфере. Вспышка крохотных искр, облачко дыма – и модель наконец замолчала и погасла. Принц подождал – не прибежит ли Ксессис или Негюст, не послышится ли какой-либо шум, но ничего такого не случилось. Прошло несколько мгновений, и тогда он зажег свечу, нашел мусорное ведро, смел туда остатки модели и залил их водой.

Орамен вернулся в кровать и лег рядом с мирно посапывающей Ксессис. Он лежал без сна, дожидаясь завтрака и вглядываясь в темноту. Господь всемогущий, как все-таки они были правы – делдейнов следовало сокрушить. И он больше не удивлялся массовому самоубийству братии, добровольно отправившейся в бездну. В Колонии ходили слухи, что это не было самоубийством, говорили даже о выживших монахах, которые выплыли далеко внизу по течению и рассказывали о совершенном предательстве, об убийстве. Орамен начал было сомневаться в истории про массовое самоубийство, поведанной тилом Лоэспом, но теперь с сомнениями было покончено.

Чудо, что эти несчастные вообще выбирали жизнь, а не смерть, если все это постоянно хранилось в их подсознании. Союз с аултридиями! Да хотя бы и просто сношения с ними. Ведь аултридии плели грязные заговоры против самого МирБога! Какие сговоры, обманы, тайны связывали архипонтина из Хьенг-жарской миссии с его хозяином-аултридием, вещавшим из уничтоженной модели планеты?

Неужели эта омерзительная раса заправляла делами даже здесь, на Водопаде? Монахи руководили раскопками, выдавали разрешения, обеспечивали охрану. Наверняка они не спускали глаз с главных, официальных раскопок. Неужели миссия и в самом деле контролировалась аултридиями? Что ж, теперь с этим покончено, и аултридии больше не посмеют совать сюда свой нос, пока он, принц Орамен, имеет какое-то влияние на эти дела. Он не знал, кому рассказать о беседе с безымянным – и, конечно же, безликим – аултридием. От одной мысли внутри все переворачивалось. Кому – Поатасу или генералу Фойзу? Поатас вполне может обвинить во всем Орамена и придет в ужас, оттого что сломано устройство связи. А что до Фойза, тот вряд ли вообще что-нибудь поймет.

Нет, он никому ничего не скажет. По крайней мере, пока.

Орамен подумал, не взять ли ему осколки модели планеты с собой к Водопаду и не сбросить ли вниз, но решил, что их может найти один из искателей. В конце концов он попросил Непоста отнести обломки в ближайшую литейню, чтобы их переплавили на его глазах. Литейщики поразились тому, какие высокие температуры понадобились. Несмотря на все старания, остались нерасплавленные комки – часть поднялась на поверхность, часть ушла на дно. Орамен приказал отлить из этого материала дюжину слитков и доставить ему, как только они остынут.

В то утро, отправляясь наблюдать за гибелью здания-лезвия, он бросил несколько слитков в пропасть. Остальные упокоились в выгребной яме.

– Да, все это звучит малоприятно, – покачал головой Дроффо. – Рассказывают всякие дурацкие истории. Работяги набиты ими. Слишком много пьянствуют. Слишком мало знают.

– Нет, сударь, не только это, – сказал ему Негюст. – Против фактов не попрешь.

– Пожалуй, я готов с этим поспорить, – сказал Дроффо.

– И все равно, сударь, факты есть факты. Это само по себе факт.

– А давайте-ка сходим и посмотрим своими глазами, а? – предложил Орамен, переводя взгляд с одного на другого. – Завтра. Поедем по узкоколейке, пригласим работяг и спустимся в люльках под эту большую, страшную, полную призраков площадь. А? Завтра. Значит, договорились.

– Ну что ж, – сказал Дроффо, снова устремляя взгляд в небо, – если вы считаете, что так надо, принц... Но я думаю...

– Прошу прощения, ваше высочество, – сказал Негюст, показывая за спину Орамена. – Оно падает.

– Что? – воскликнул Орамен, оборачиваясь.

Громадное лезвие и в самом деле рушилось. Оно стало закручиваться, чуть повернулось в их сторону, поначалу двигаясь медленно, но постепенно набирая скорость. Верхушка шпиля рассекала туман и облака брызг, закручивая их вокруг своих поверхностей и углов. Здание принялось наклоняться в сторону, противоположную площади и главному участку Водопада, – все быстрее, поворачиваясь еще сильнее, как человек, начавший падать ничком, но потом выставивший вперед плечо. Длинное лезвие пошло вниз, вонзаясь в брызги и песчаный берег, как лопата входит в построенную детишками запруду; за шпилем последовала остальная часть здания, начав разрушаться, когда вся постройка достигла воды. Чудовищные бурые волны поднялись до половины высоты, на которой стоял Орамен со спутниками.

Наконец донесся и шум – жуткий треск, рвущий, скрежещущий звук, который выделялся на фоне рева Водопада. Еще громче был последующий грохот, который прорвался сквозь воздух и, казалось, сотряс здание под их ногами, заглушив на миг голос самого Хьенг-жара. Наполовину рухнувшее сооружение на мгновение замерло и окончательно упало плоской стороной в воду, исчезнув в хаосе бурлящих волн. Пенные воды опять вздыбились.

Орамен смотрел как зачарованный. Сразу же после первого удара волн вода стала уходить вниз, перестраиваться, чтобы обходить новое препятствие, вздуваться за покореженным корпусом рухнувшего здания, закипать по его краям, а пенящиеся волны, танцуя, приняли отступать, сталкиваясь с другими, что продолжали двигаться вперед. Соединенные волны, уже новых очертаний, карабкались вйерх и разламывались, словно на безумном празднике разрушения. Ближайшие песчаные косы, прежде метров на пять возвышавшиеся над самыми высокими волнами, теперь оказались под водой; те, что возвышались метров на десять, медленно подтачивались, по мере того как накатывались бурлящие воды, – им осталось жить всего несколько минут. Посмотрев вниз, Орамен увидел, что фундамент здания, на котором они стоят, почти полностью окружен брызгами и пеной обратного прилива.

Он повернулся к другим. Негюст все глядел туда, где только что стояло здание. Даже Дроффо смотрел чуть ли не с восторгом, отойдя от стены и на время забыв о своем страхе высоты. Орамен еще раз бросил взгляд на воды, бьющиеся у основания башни.

– Господа, – сказал он, – пожалуй, нам лучше поторопиться.

23. «ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР»

– Сестра? – сказал Фербин, когда женщина в простом синем платье подошла к нему.

Это и в самом деле была Джан Серий. Фербин не видел сестру пятнадцать сарлских лет, но сразу узнал ее. До чего же она изменилась! Перед ним стояла женщина – не девочка, к тому же мудрая, полностью владеющая собой, сдержанная. Фербин неплохо разбирался в таких вещах, как авторитет и харизма, чтобы уловить. Не маленькая принцесса Джан Серий, а настоящая королева.

– Фербин, – сказала она, кивнув с приветливой улыбкой и остановившись в большом шаге от брата. – Я так рада! Как поживаешь? Все в порядке? Ты изменился.

Он покачал головой.

– Я в порядке, сестра. – К горлу подступил комок. – Сестра! – воскликнул он, бросился ей навстречу, обхватил руками.

Правое плечо Джан Серий оказалось у Фербина под подбородком, а ее руки – на его спине. Обнимая сестру, он словно прикасался к мягкой коже, натянутой на стальную основу, – от нее исходило ощущение удивительной силы, несокрушимости. Джан Серий похлопала его по спине, а другой рукой погладила по голове. Ее подбородок лег на плечо брата.

– Фербин, Фербин, Фербин, – прошептала она.

* * *

– Где мы сейчас? – спросил Фербин.

– В центре двигательной установки, внутри втулки, – объяснил Хиппинс.

После появления Джан Серий его манеры несколько изменились; он стал куда менее импульсивным и болтливым, более собранным и сдержанным.

– Так мы садимся на корабль, сударь? – спросил Холс.

– Нет-нет, это обиталище, – сказал Хиппинс. – Все обиталища Культуры, не считая планет, вот уже почти тысячу лет имеют двигатели. Таким образом, можно их двигать. Если понадобится.

Встретившись, они сразу же направились по одной из труб в центр обиталища-колеса. Они снова плыли – словно в невесомости – по узким, но тихим, мягко освещенным, приятно пахнущим пространствам выступающей втулки.

Еще один коридор, еще ряд откатывающихся, скользящих дверей – и они оказались в месте, где не было окон или экранов, а округлые стены выглядели необычно: цвет их постоянно менялся, как у нефтяной пленки на поверхности воды. Стена выглядела мягкой, но, когда Фербин прикоснулся к ней, оказалась твердой, как металл, хотя и странно теплой. Джан Серий сопровождал небольшой летающий цилиндр – вроде рукояти меча, только без меча. Из этого цилиндра появились пять других – маленьких, не больше, чем сустав Фербинова мизинца. Когда люди вошли в коридор, эти штуковины начали светиться – другого света тут не было.

Та часть коридора, по которой они теперь плыли – он, Холс, Хиппинс и Джан Серий, – имела в длину метров двадцать и заканчивалась тупиком. Фербин увидел, как створки двери, через которую они вошли, сомкнулись и начали наползать на них.

– Внутри двигателя? – переспросил Фербин, кинув взгляд на Джан Серий.

Массивная дверь продолжала наползать на них. В дальнем конце укорачивающейся трубы появилась сверкающая серебряная сфера размером с человеческую голову и замигала.

Джан Серий взяла его за руку.

– Этот двигатель не из тех, что основаны на принципе сжатия, – сказала она брату и кивнула в сторону все наступавшей двери. – Это не поршень. Это часть двигательной установки, которая выдвинулась, чтобы впустить нас сюда, а теперь возвращается на место, чтобы дать нам спокойно побеседовать. Вот эта штука в другом конце, – она показала на пульсирующую серебристую сферу, – удаляет часть воздуха, создавая приемлемое давление. Все для того, чтобы наш разговор не подслушали. – Джан Серий сжала руку брата и оглянулась. – Трудно объяснить, но вот это пространство устроено так, что мортанвельды не могут нас подслушать.

– Двигатель существует в четырех измерениях, – сказал Хиппинс Фербину. – Как пустотел. Закрытый даже для кораблей.

Фербин и Холс обменялись взглядами.

– Я же говорю, трудно объяснить, – повторила Джан Серий.

Стена перестала наступать. Теперь они парили в цилиндрическом помещении диаметром около двух метров и длиной около пяти. Серебристая сфера перестала пульсировать.

– Фербин, господин Холс, – сказала Джан Серий официальным тоном, – вы уже знакомы с господином Хиппинсом. А этот предмет – автономник по имени Турында Ксасс.

Она кивнула в сторону рукояти меча.

– Рад познакомиться, – сказал автономник.

Холс уставился на машину. Что ж, подумал он, это ничуть не загадочнее уже ставших привычными октских и нарисцинских штучек – аппаратов, с которыми приходилось говорить как с людьми.

– Добрый день, – ответил он.

Фербин произвел похожий на кашель звук, который должен был сойти за приветствие.

– Он для меня вроде фамильяра, – объяснила Джан Серий, видя, как изменилось лицо брата.

– Значит, мадам, вы кто-то вроде колдуньи? – спросил Холс.

– Можно сказать и так, господин Холс. Ну вот. – Джан Серий посмотрела на серебристую сферу, которая тут же исчезла, и перевела взгляд на парящий цилиндр. – Мы тщательно отгорожены от всех, и на нас нет приборов, способных рассказать, что здесь происходит. В настоящий момент мы существуем в воздухе, который нас окружает, поэтому давайте кратко. Фербин, – она посмотрела на брата, – покороче. Что привело тебя сюда?

* * *

Серебряная сфера вернулась до того, как Фербин успел закончить. Он старался говорить кратко, но все-таки рассказ занял порядочно времени. Иногда вставлял слово и Холс. Воздух стал спертым и очень теплым. Фербину пришлось расстегнуть на себе пару пуговиц, Холс тоже вспотел. А Хиппинс и Джан Серий, казалось, ничего не чувствовали.

Джан Серий подняла руку, остановив Фербина за несколько секунд до появления сферы. Фербин решил, что его сестра может вызывать эту штуковину по своей воле, но позднее понял, что она просто хорошо чувствует время и знала, когда снова появится серебристый шар. Воздух стал прохладнее и посвежел, после чего сфера опять исчезла. Сестра кивнула, и Фербин закончил свое повествование.

– Судя по последним сообщениям, Орамен жив, – сказала она, когда брат замолчал.

Фербину показалось, что она глядит строго. Мудрая, всезнающая улыбка исчезла с ее лица, челюсти сжались, губы сомкнулись. При известии о том, как ушел из жизни отец, Джан Серий поначалу не сказала ничего – лишь глаза расширились, но потом она сощурилась. Реакция была еле заметной, но все же Фербину показалось, будто он запустил какую-то машину – безжалостную и неостановимую. Да, сестра стала решительной и неустрашимой. Он вспомнил, какой жесткой и сильной она выглядела на ощупь, и порадовался, что Джан Серий на его стороне.

– Так тил Лоэсп и в самом деле сделал это? – спросила она вдруг, пронзительно, в упор глядя на брата.

Фербин почувствовал, что эти чистые, пугающе темные глаза насквозь проницают его душу. Сглотнув слюну, он сказал:

– Да. Клянусь жизнью.

Сестра еще несколько мгновений разглядывала его, потом чуть расслабилась, опустила глаза и кивнула. Посмотрев на рукоять меча – автономника, – она слегка нахмурилась и снова опустила глаза. Джан Серий сидела, скрестив ноги, в своем долгополом синем платье, без всяких усилий, как и одетый в черное Хиппинс, паря в воздухе. Фербин и Холс тоже парили, но чувствовали себя не в своей тарелке, выставляя конечности так, чтобы оттолкнуться, если вдруг ударятся о стенку. Фербину было не по себе в невесомости: он пыхтел так, словно его щеки раскраснелись.

Джан Серий сестра задумалась (так ему показалось), а сам Фербин тем временем изучал ее. В ней чувствовалось неестественное спокойствие, ощущение нечеловеческой уверенности в себе. Наконец сестра подняла глаза.

– Ну что ж, – сказала она, кивая на Хиппинса. – Господин Хиппинс представляет здесь корабль, который сможет довольно быстро доставить нас на Сурсамен.

Фербин и Холс посмотрели на Хиппинса. Тот улыбнулся им, а потом перевел взгляд на Джан Серий.

– К вашим услугами, моя дорогая дама, – сказал он.

«Слишком уж слащаво», – подумал Фербин. Он заранее решил, что этот тип ему не нравится, хотя новые, спокойные манеры Хиппинса располагали куда больше.

– Думаю, остается только принять предложенную помощь, – проговорила Джан Серий. – Наша поездка делается более срочной.

– Счастлив служить вам, – сказал Хиппинс все с той же противной улыбкой.

– Фербин! – Джан Серий подалась к брату. – Господин Холс! Когда я узнала о смерти отца – хотя, конечно, ничего не ведала о ее обстоятельствах, – то решила полететь домой. Но господин Хиппинс сообщил мне новость, касающуюся октов. Из этой новости вытекает, что мой визит должен, что называется, получить официальную санкцию. Один из коллег господина Хиппинса уже встречался со мной и предлагал помощь. Я отвергла это предложение, но, прибыв сюда, обнаружила послание от одного из тех, кого можно назвать моими нанимателями. Меня просят проявить профессиональный интерес к событиям на Сурсамене, а потому мне пришлось передумать. – Она метнула взгляд на Хиппинса, который улыбнулся сначала ей, потом Фербину с Холсом. – Мои наниматели сочли за лучшее послать на корабль репрезентацию моего непосредственного начальника, чтобы помочь в планировании миссии, – добавила она.

Конструкт личности Джерла Батры был внедрен в Разум «Человеческого фактора». Если и это не говорило о том, что корабль является тайным орудием ОО, то какие еще свидетельства были нужны? Конечно, официально ОО все отрицали.

– Вероятно, на Сурсамене что-то не так, – сказала Джан Серий. – Что-то, намного более важное, чем смерть короля Хауска, какой бы ужасной ни казалась нам она. Что-то, связанное с октами. Но что это такое, мы не знаем. – Она кивнула Фербину. – Мы также не знаем, связано ли это с убийством нашего отца. – Она перевела взгляд на Холса. – В любом случае возвращение на Сурсамен для вас обоих крайне рискованно. Путешествовать со мной опаснее, чем без меня, а я не смогу гарантировать вашу безопасность. Точнее, не смогу гарантировать, что ваша безопасность будет для меня делом первоочередным. Теперь я возвращаюсь к своим обязанностям. К своему долгу. Понимаете? Вам не обязательно сопровождать меня. Вы вполне можете остаться здесь. Или же вас отвезут в любую другую часть Культуры. В этом не будет бесчестия.

– Сестра, мы летим с тобой, – заявил Фербин и бросил взгляд на Холса, который решительно кивнул.

Анаплиан тоже кивнула и повернулась к Хиппинсу.

– Когда вы сможете доставить нас на Сурсамен?

– Пять часов шаттлом от Сьянг-уна, а там пересадка. После этого семьдесят восемь часов до остановки над поверхностью Сурсамена.

Джан Серий нахмурилась.

– Где можно сэкономить время?

Хиппинс принял озабоченный вид.

– Нигде. Мы и так пойдем на грани повреждения двигателей. Понадобится техобслуживание.

– Повредите их чуточку сильнее. И закажите техобслуживание посерьезнее.

– Если повредить их чуточку сильнее, то велика опасность полной поломки. Тогда мы застрянем в складке пространства или будем хромать на ускорителе.

– А как насчет экстренного торможения?

– Время полета сократится на пять часов. Но тогда вам не удастся прибыть незаметно. Это все равно что сообщить о своем прибытии с помощью пятен на солнце.

– И все же обдумайте этот вариант. – Джан Серий нахмурилась. – Приведите корабль на рандеву с шаттлом как можно быстрее. Сколько мы выиграем?

– Мы сможем оказаться на корабле на три часа раньше. Но переход на самом корабле удлинится на час – не то направление. Но высокая...

– Сделайте это, пожалуйста. – Джан Серий энергично кивнула.

Серебряная сфера появилась снова. Почти сразу же дверь, которая недавно надвигалась на них, поехала в обратную сторону. Джан Серий спокойно выпрямилась и оглядела троих мужчин.

– Пока мы не окажемся на корабле, больше ни о чем таком ни слова. Ясно? – Все трое кивнули; она резко оттолкнулась и поплыла за уползающей дверью. – Идем.

* * *

У них было ровно десять минут, чтобы собраться. Фербин и Холс нашли место неподалеку в той секции втулки, где сила тяжести была минимальной; окна здесь выходили на громадные, медленно вращающиеся завитки великого петлемира Сьаунг-уна. Тут имелся маленький бар, в котором машины разносили напитки и еду. С ними отправилась штуковина, которую Джан Серий называла автономником, и показала, как здесь все действует. Видя их неуверенность, автономник сделал выбор за них. Они еще не перестали удивляться тому, какой прекрасный вкус у всего, что им было подано, а уже нужно было уходить.

* * *

«Телепортацию могут заметить, экстренное торможение выдаст вас наверняка», – сказал личностный конструкт Джерла Батры.

Слушавшая его Анаплиан смотрела, как на главном экране модуля уменьшаются в размерах сначала микроорбиталь 512-й Градус Пятого Кабеля, а потом и сам Сьаунг-ун. Две структуры уменьшались с абсолютно разными скоростями, хотя маленький двенадцатиместный шаттл «Человеческого фактора» ускорялся по максимально разрешенной мортанвельдами норме. 512-й Градус Пятого Кабеля исчез почти мгновенно – маленький узел громадной машины. Петлемир оставался видимым еще долгое время. Поначалу даже казалось, что он стал больше, – его размеры на экране увеличились, хотя шаттл удалялся с возрастающей скоростью. Но потом весь Сьаунг-ун вместе с центральной звездой стал съеживаться.

«И ладно, – ответила Джан Серий. – Если мы оскорбим наших друзей-мортанвельдов, пускай. Довольно мы с ними нянчились. Мне надоело».

«Вы слишком много берете на себя, Серий Анаплиан, – заметил конструкт, временно размещенный в матрице искусственного интеллекта шаттла. – Вы не вправе обсуждать внешнюю политику Культуры».

Джан Серий устроилась в кресле в хвосте шаттла, откуда ей были видны все пассажиры.

«Я гражданин Культуры, – ответила она. – Я полагала, что это мое право и мой долг».

«Вы ОДНА из множества граждан Культуры».

«В любом случае, Джерл Батра, если верить моему старшему брату, жизни другого моего брата грозит серьезная опасность. Хладнокровный убийца моего отца – потенциальный узурпатор – владычествует сейчас даже не на одном, а на двух уровнях Сурсамена. А большая часть боевого флота октов по неясным пока причинам, видимо, концентрируется вокруг моей родной планеты. Думаю, мне позволено иметь хоть какую-то свободу действий. Теперь к делу. Каковы последние известия о кораблях октов? О тех, что, возможно, направляются к Сурсамену, хотя, возможно, и нет».

«Пока ничего тревожного. Советую уточнить текущую обстановку по прибытии на “Человеческий фактор”».

«Вы не летите с нами?»

«Мое присутствие, даже в форме конструкта, может придать делу слишком официальный характер. Я не лечу с вами».

«Вот как».

Это означало, что конструкт, видимо, будет стерт и из матрицы шаттла – действие, для конструкта равносильное смерти. Похоже, его это не очень огорчало.

«Вы, я полагаю, доверяете “Человеческому фактору”», – транслировала она.

«У нас нет выбора, – объяснил Батра. – Другого не дано».

«Вы по-прежнему отрицаете, что корабль фактически подчинен ОО?»

«Корабль – это то, что он говорит. Но ближе к делу. Беда в том, что у нас в ближайших объемах нет кораблей для выяснения того, что на самом деле делают окты. У мортанвельдов и нарисцинов корабли есть, но они, похоже, ничего не обнаружили. Правда, ничего и не искали».

«Может быть, пора сказать им, что нужно начать поиски?»

«Может быть. Этот вопрос обсуждается».

«Ну конечно. Соберутся Разумы и станут тянуть резину?»

«Да».

«Предложите им тянуть поскорее. И еще одно».

«Да, Джан Серий?»

«Я снова включаю свои системы. По крайней мере, те, что смогу. И попрошу “Человеческий фактор” помочь мне восстановить остальные. Конечно, я предполагаю, что мои действия соответствуют регламенту ОО».

«Вам не приказано делать это», – ответил Батра, словно не замечая сарказма в ее голосе.

«Да, я знаю».

«Лично я считаю, что это абсолютно разумный шаг».

«И я тоже».

* * *

– Ваше высочество, вы что – не заметили? Она ни разу не вздохнула – ни разочка, пока мы там были, разве что когда появлялась блестящая штука. А когда штуки не было, она вообще не дышала. Поразительно. – Холс говорил очень спокойно, понимая, что женщина, о которой он говорит, находится совсем рядом – в хвосте шаттла; Хиппинс сидел перед ними и, казалось, спал. Холс нахмурился. – Вы вправду уверены, что это ваша сестра?

Фербин только помнил, что его удивило спокойствие Джан Серий в странном трубообразном коридоре маленького обиталища-колеса.

– Это моя сестра, можешь не сомневаться, Холс. – Принц оглянулся – почему Джан Серий решила сесть вдали от него? Та с отсутствующим видом кивнула ему; он улыбнулся и снова устроился на сиденье. – В любом случае я должен считать ее своей сестрой. А она – верить мне, что наш отец умер именно так.

* * *

«Да-да, я чувствую, как вы это делаете, – транслировал автономник. Она только что сообщила, что заново вооружается – включает все системы, которые может. – Батру это устраивает?»

«Вполне».

«Интересно, насколько “вооружен” “Человеческий фактор”?» – спросил автономник. Он разместился между шеей Анаплиан и подголовником. Внешний вид его снова изменился: по прибытии на станцию 512-й Градус Пятого Кабеля автономник стал напоминать небольшой цилиндр.

«Думаю, очень неплохо, – транслировала Джан Серий. – Чем больше я об этом размышляю, тем более странным кажется, что корабль называет себя Беглым».

«Меня это тоже поразило, – сказал Турында Ксасс. – Но я решил, что старым кораблям вообще свойственны причуды».

«Да, корабль старый, – согласилась Анаплиан. – Но вряд ли впавший в старческий маразм. Правда, достаточно старый, чтобы заслужить отставку. Это корабль-ветеран. Суперлифтеры в начале Идиранской войны были самыми быстрыми кораблями Культуры и самыми близкими к боевым, хотя и не предназначались для войны. Они держали фронт, и им досталось больше других. Выжили немногие. Так что он вполне достоин звания почетного гражданина. А также эквивалента медалей, пенсии и права на бесплатные путешествия. Он, однако, говорит о себе как о Беглом, а это может означать, что он был обязан сделать что-то и не сделал. Например, разоружиться».

«Гм, – отозвался автономник. – Джерл Батра не пожелал прояснить его статус?»

«Не пожелал».

Анаплиан сощурилась – несколько доступных ей систем, активируемых одной силой мысли, выстроились перед ней и начали самопроверку. Значит, это старая машина ОО. Или что-то в этом роде.

«Думаю, мы должны на это надеяться».

«Должны. Вам есть что добавить?»

«Пока нет. А что?»

«Я вас оставлю, Турында. Мне нужно поговорить с братом».