Чрезвычайное положение

– Билпьер, четвертая из нарисцинских колоний Хейспа, небольшая планета, цельная, с холодным ядром, за последние десять тысяч лет приспособленная для обитания нарисцинов, динамически насыщенная кислородной атмосферой, на сто процентов нарисцинская, поверхность на семьдесят четыре процента улье-запузыренная.

Холс и Фербин бездельничали в гостиной своих просторных апартаментов на «Сотом идиоте», где множество вспомогательных машин кормили их, поили, развлекали изображениями на настенных экранах. Они знали, что направляются на Билпьер в город-улей Ишуэр и что путешествие займет десять дней. Больше им ничего не сообщали – с того момента, как через день после разговора Фербина с Шоум сарлы сели благодаря ей на корабль.

Фербин попытался было порасспросить звездолет.

– Гмм, – сказал он, ничуть не поумнев за последнее время. – Я ищу человека по имени Ксайд Хирлис. Вы не знаете, он там, на этом Билпьере?

– Не знаю, – ответил «Сотый идиот». – Но сомневаюсь. У вас приоритетное разрешение на доставку к этой персоне, выданное самим генеральным директором мортанвельдской части Третичного Гулианского Столба. Могу подтвердить, что вам зарезервировали места на перелет с Ишуэра, Билпьер, на борту мортанвельдского корабля «Фазилис, по пробуждении», Вспученный категории пять. Пункт назначения не относится к общедоступным.

Фербин и Холс обменялись взглядами. Это была новость.

– А вы не знаете, сколько продлится наше путешествие с Билпьера? – спросил Фербин.

– Поскольку вы летите на Вспученном категории пять, то вряд ли место назначения находится в системе Хейсп, – ответил корабль. – Вспученный категории пять – класс межзвездных кораблей большой дальности.

Фербин задумчиво кивнул.

– Да, – спросил он, словно вспомнив что-то, – а не могли бы вы передать послание юноше по имени Орамен из дома Хаусков в городе Пурл на Восьмом уровне Сурсамена?..

– Это нарисцинский протекторат, – ровным голосом ответил корабль, – и там действуют особые условия в отношении прямых контактов между персонами. Специальные инструкции, связанные с вашим путешествием, запрещают мне предпринимать любые действия по отправке информации. Мне очень жаль.

Фербин вздохнул и снова принялся смотреть, как иноземцы, похожие на летучих мышей, преследуют на экране летающих, увертливых, прозрачных существ в безбашенной местности, среди глубоких желтовато-розовых каньонов, под пастельными облаками.

– Попытка не пытка, ваше высочество, – сказал Холс и вернулся к собственному экрану; там показывали голограмму, то есть рельефную карту – она изображала курсы кораблей нарисцинов и их партнеров.

Галактика напоминает кольчугу, подумал Холс. Всюду петли, круги и длинные переплетенные нити – один в один эти старые штуки, что до сих пор надевали старые рыцари из медвежьих углов, являясь ко двору. Правда, они не полировали свои доспехи, боясь протереть дырку.

* * *

«Сотый идиот» совершил мягкую посадку в долине между двумя темными пузырями километрового диаметра посреди однообразного ландшафта. Три четверти поверхности Билпьера были покрыты пеной, застывшей гигантскими пузырями: она устилала континенты, заглушала океаны, перехлестывала через горные кряжи. В итоге от болот и джунглей планеты осталось ровно столько, сколько, видимо, отвечало эстетическим представлениям нарисцинов.

Фербину и Холсу показали несколько впечатляющих куполов, накрывавших оранжевые луковицы – то ли деревья, то ли здания. Они встретились с нарисцинским замерином и почти час слушали нарисцинскую музыку.

Целый местный день они стояли на опасно открытой сетке, натянутой над гигантскими оранжевыми деревьями-зданиями. Те, в свою очередь, располагались в глубокой расселине – долине между двумя огромными пузырями. Сейчас их накрывала полукилометровая тень вытянутой луковицы – корабля.

Наконец принца с Холсом приветствовала мортанвельдка, представившаяся как Чилгитери, офицер связи.

* * *

Почти тридцать дней они провели на борту корабля «Фазилис, по пробуждении». Это путешествие было не столь приятным, как предыдущее: приходилось надевать скафандры, чтобы передвигаться по кораблю, почти целиком затопленному водой. Отведенные им каюты были меньше. Но хуже всего, что корабль постоянно наращивал силу тяжести, готовя пассажиров к тому, что их ждет в месте назначения. Мортанвельды, как водный вид, казалось, не обращали особого внимания на силу тяжести, но хотели, чтобы их гости начали акклиматизироваться уже сейчас. Фербин и Холс были единственными немортанвельдами на борту. По словам Холса, им следовало чувствовать себя польщенными; но трудно испытывать благодарность, когда у тебя болят ноги, спина, все тело.

* * *

«Фазилис, по пробуждении» транспортировал с десяток кораблей поменьше – округлых семян, приткнувшихся к его брюху и оконечности. Одним из них был звездолет Вытянутый категории три, называвшийся «Нет, спорить глупо, это так мило». На нем Фербин и Холс проделали последний отрезок пути. Им предоставили две небольшие каюты, и почти все время они проводили лежа, когда Чилгитери не заставляла их подниматься, ходить по кораблю или даже проделывать легкие упражнения в условиях искусственной гравитации, которая медленно возрастала.

– Слишком уж быстро она растет, – со стоном заметил Холс.

* * *

«Нет, спорить глупо, это так мило» лег на брюхо неподалеку от трещиноватой, разломанной земли, усеянной камнями и золой. Как сообщила им Чилгитери, это было все, что осталось от страны Прилл на континенте Скетеви планеты Бултмаас в системе Чайм.

Когда корабль приземлился на серо-коричневую пустошь, гравитация, налившая свинцом ноги двух сарлов, чуть снизилась. Мортанвельдские корабли намеренно создавали силу тяжести, чуть повышенную по сравнению с планетарной, чтобы та не показалась чрезмерной.

– Невеликая милость. Микроскопическая, сказал бы я, – пробормотал Холс.

– Лучше, чем ничего, – отозвалась Чилгитери. – Благодарите судьбу, господа. Идемте.

Они вышли из поворотного люка в днище и оказались на плоском, оплавленном основании громадного кратера – судя по всему, свежего. Вокруг стоял запах гари. Вихри холодного, пронзительного ветра вздымали пепел и пыль – те образовывали столбы и завесы. Воздух, сотрясаемый далекими беспрестанными ударами грома, обжигал горло.

Небольшая луковица на колесах, чуть ли не вся из стекла, подъехала к люку, открывшемуся навстречу мрачному миру. Фербин подумал, что это охранное устройство. Но к счастью, луковица оказалась транспортным средством – им почти не довелось ходить при жуткой, всесокрушающей гравитации.

– Чувствуете, как пахнет воздух? – спросила Чилгитери, когда они расположились в удобных креслах; двери прозрачной коляски закрылись, звуки с поверхности перестали доноситься. – Некоторое время все, что вы вдыхаете, будет профильтровываться, но это подлинный запах Бултмааса.

– Вонища жуткая, – сказал Холс.

– Да. Тут еще могут оставаться поздние патогены широкого спектра, но они не должны на вас повлиять.

Фербин и Холс переглянулись. Ни один из них не знал, что такое патогены, но слово им не понравилось.

Маленькая луковица беззвучно поднялась и полетела над остекленевшей поверхностью кратера к конструкции из толстых металлических пластин, что возвышалась над нижней стеной кратера, сложенной из кусков породы. Конструкция эта чудовищным металлическим цветком вырастала из покрытой трещинами, смертельно-серой земли. Распахнулся ряд невероятно массивных дверей, и темные туннели поглотили коляску.

Фербин и Холс увидели военные машины, мрачно ждущие своего часа в углублениях, длинные линии тусклых огней вдоль стен боковых туннелей, а впереди – металлический затвор. Оказалось, таких затворов несколько – они открывались перед коляской и затем закрывались. Несколько раз попадались бледные существа, смутно-человекоподобные, но слишком мелкие, приземистые и худые для людей, по мнению принца с Холсом. А однажды – паривший в воздухе нарисцин в сложной металлической сбруе, ощетинившийся какими-то приспособлениями, вероятно оружием. Потом коляска покатилась вниз по спиральному пандусу – казалось, это полая пружина, которая ведет в чрево мира.

Наконец они остановились в большом мрачном помещении с толстенными поперечными балками. Почти все пространство занимали транспортные средства – приземистые, бесформенные машины со всякими отростками. Маленькая, почти невесомая коляска припарковалась рядом с этими монстрами – словно парашютик одуванчика приземлился среди застывшей лавы.

– Пора пустить в ход ноги! – весело воскликнула Чилгитери.

Двери распахнулись. Принц со слугой еле вылезли из прозрачной машины. Холс взял две небольшие сумки с одеждой и застонал от тяжести. Они направились к еще одной открывшейся перед ними двери и затем – вверх, вверх! – по короткому узкому пандусу в другой зал, поменьше, тускло освещенный. Здесь стоял застоялый, какой-то медицинский запах. Потолок нависал так низко, что им пришлось немного ссутулиться, отчего воздействие высокой гравитации стало еще заметнее. Холс уронил обе сумки на пол.

На стуле за металлическим столом сидел низенький, приземистый человек в темной-серой форме. Сбоку от него – чуть сзади и над плечом – парил нарисцин в сложной сбруе и, похоже, внимательно разглядывал вошедших.

Жалкое, сплюснутое подобие человека издало ряд звуков.

– Добро пожаловать, – перевел нарисцин.

– Моя и вообще мортанвельдская ответственность здесь заканчивается, – сказала Чилгитери двум сарлам. – Вы теперь находитесь под юрисдикцией нарисцинов и их клиентов – ксолпов. Желаю удачи. Будьте здоровы. До свидания.

Фербин и Холс пожелали ей счастливого пути. Мортанвельдка повернулась и поплыла прочь вдоль узкого пандуса.

Принц оглянулся – нет ли здесь стула, – но единственное сиденье было занято человеком за металлическим столом. Из щели в столе появились какие-то бумаги. Человек вытащил их, проверил, сложил, шарахнул по ним металлической болванкой и пододвинул к сарлам.

– Это ваши бумаги, – сказал нарисцин. – Они постоянно должны быть при вас.

Документы были испещрены крохотными иноземными символами. Единственное, что разобрали принц с Холсом, – это маленькие монохромные изображения собственных лиц. Сплюснутый издал еще какие-то звуки.

– Вам следует ждать, – сказал им нарисцин. – Здесь. Следуйте за мной.

По тесным коридорам они прошли в маленькую, плохо освещенную комнату – пустую, не считая четырех кушеток. Нарисцин с громким щелчком закрыл дверь. Холс подошел к ней и толкнул – заперто. Другая дверь – маленькая, в противоположной стене – вела в крохотную туалетную комнату. Фербин и Холс выбрали две кушетки пониже и, тяжело дыша, улеглись на них, счастливые, что могут снять нагрузку с ног и спины. Им пришлось согнуть ноги под себя – кровати оказались слишком короткими. На спинке каждой висели серосиние одеяния. Это форма, объяснил нарисцин, и ее следует носить постоянно.

– Что это за место, ваше высочество?

– Ужасное, Холс.

– Мне тоже так кажется, ваше высочество.

– Постарайся уснуть, Холс. Больше мы ничего не можем сделать.

– Пожалуй, это единственный выход, – согласился Холс и повернулся лицом к стене.

Чилгитери не очень распространялась о том, что будет после их прибытия сюда. Принц с Хорлсом предполагали найти здесь Ксайда Хирлиса. Просьбу о встрече с ним переправили соответствующим властям. Но Чилгитери было неизвестно, позволят ли сарлам увидеться с Хирлисом, а также то, как они покинут (если покинут) эту планету.

Фербин закрыл глаза. Ему хотелось оказаться в любом другом месте.

* * *

– Зачем вы здесь? – перевел нарисцин.

Существо, которое говорило с ними, вполне возможно, было тем самым, что проводило их в тесную комнатку, – они понятия не имели. Может быть, их еще предполагали представить надлежащим образом, но дела тут явно делались по-другому. Фербин с Холсом оделись в форму, которую им навязали, – слишком короткую и слишком широкую для сарлов, которые в итоге выглядели нелепо, – и теперь стояли в еще одной тесной комнатке, перед еще одним коротышкой за металлическим столом. Но по крайней мере, здесь для них нашлись стулья.

– Мы здесь, чтобы встретиться с человеком по имени Ксайд Хирлис, – сказал Фербин нарисцину и маленькому подобию человека.

– Здесь нет никого с таким именем.

– Что?

– Здесь нет никого с таким именем.

– Это невозможно! – возразил Фербин. – Мортанвельды, которые доставили нас сюда, заверили, что Хирлис здесь!

– Они могли ошибиться, – сказал нарисцин, не дожидаясь, когда человек закончит фразу.

– А я думаю, что нет, – ледяным тоном изрек Фербин. – Будьте так добры, сообщите господину Хирлису, что сарлский принц, оставшийся в живых сын его старого доброго друга, покойного короля Нериета Хауска с Восьмого уровня Сурсамена, желает его увидеть, что он проделал долгий межзвездный путь от того великого мира благодаря доброму расположению наших друзей-мортанвельдов. Мы прибыли с единственной целью увидеть его, в чем нас поддержала сама генеральный директор Шоум. Будьте так любезны, передайте это ему.

Нарисцин, похоже, перевел как минимум часть сказанного. Человек заговорил.

– Назовите полное имя персоны, которую вы хотите увидеть, – сказал нарисцин.

Полное имя. У Фербина было время не раз подумать о нем, с тех пор как у него родился этот план, еще на Восьмом. Полное имя Ксайда Хирлиса – некоторые дети при дворе не только знали его наизусть, но и повторяли чуть ли не как мантру. Принц его не забыл.

– Стафл-Лепоортса Ксайд Озоал Хирлис дам Паппенс, – сказал он.

Сплюснутый человек хрюкнул и уставился в экран на столе. Зеленоватое мерцание экрана осветило его лицо. Он что-то ответил, и нарисцин проговорил:

– Вашу просьбу передадут по соответствующим каналам. Сейчас вы должны вернуться в свою комнату и ждать.

– Я сообщу господину Хирлису, когда увижу его, о том, что вы ведете себя недостаточно уважительно и не учитываете исключительную срочность этого дела, решительно произнес Фербин, вставая на застонавшие от боли ноги. Он чувствовал себя нелепо в этой форме не по размеру, но старался держаться с максимумом достоинства. – Назовите ваше имя.

– Нет. Никакого господина Хирлиса нет. Вы должны вернуться в свою комнату и ждать.

– Нет господина Хирлиса? Это смешно.

– Может быть, тут все дело в звании, ваше высочество, – заметил Холс, вставая. Лицо его тоже исказилось гримасой боли.

– Вы должны вернуться в свою комнату и ждать.

– Отлично. Я поставлю в известность генерала Хирлиса.

– Вы должны вернуться в вашу комнату и ждать.

– Или фельдмаршала Хирлиса, я уж не знаю, до какого звания он дорос.

– Вы должны вернуться в свою комнату и ждать.

* * *

Их разбудили посреди ночи. Обоим снились сны о тяжестях, расплющивании и похоронах. Пищу подали через лючок в двери незадолго до того, как свет в комнате потускнел; суп был почти несъедобным.

– Идемте с нами, – сказал нарисцин; за его спиной стояли два сплюснутых, бледных человека в форме и с ружьями. – Возьмите свои вещи, – добавил нарисцин; Холс поднял обе сумки.

Небольшой колесный экипаж поднял их по еще одному короткому пандусу. Снова двери и тускло освещенные туннели, а за ними – более просторное помещение, тоже темное. Тут двигались люди и машины и стоял урчащий локомотив, замерший между темными дырами в обоих концах зала.

Не успели они сесть в поезд, как пол под ногами задрожал и по всему громадному помещению прошла вибрация. Принц с Холсом посмотрели на темный потолок. Лампы раскачивались, сверху опускалась пыль. Интересно, подумал Фербин, какой же силы этот взрыв наверху, если он ощущается сквозь толстый слой породы.

– Садитесь здесь, – велел нарисцин, показывая на закрытую дверь в одном из цилиндрических вагонов.

Они поднялись по трапу, вошли в тесное купе без окон. Нарисцин вплыл вместе с ними, и дверь опустилась. Свободное место было только на полу, между высокими ящиками и клетями. Шар в потолке, забранный металлической решеткой, испускал слабый, но немигающий желтый свет. Нарисцин парил над одной из клетей.

– И куда мы направляемся? – спросил Фербин. – Мы увидим Ксайда Хирлиса?

– Не знаем, – сказал нарисцин.

Некоторое время они сидели, вдыхая застоявшийся, безжизненный воздух. Потом вагон дернулся, раздалось приглушенное клацанье металла – поезд двинулся.

– И как долго продлится поездка? – спросил принц у нарисцина.

– Не знаем, – повторил тот.

Вагон погромыхивал и дребезжал. Скоро оба уснули, а когда пробудились из глубокого сна, в голове стояли туман и сумятица. Они поспешили прочь из вагона – колени и спины у них болели, – сошли по трапу и погрузились в еще один приземистый автомобиль. Очередная поездка с сопровождающим-нарисцином по туннелям, затем спуск вниз по очередной спирали в большое полутемное помещение. Здесь стояло не меньше сотни сосудов с жидкостью – в два раза выше человеческого роста. Сосуды переливались голубым и зеленым.

В каждой из емкостей находились с полдюжины сплюснутых, коренастых людей, абсолютно голых. Казалось, они спят. На лицах у людей были маски, от которых к поверхности сосудов тянулись трубки. Тела были совершенно безволосыми, а многие – сильно искалеченными. У одних не хватало руки или ноги, у других были глубокие раны, у третьих виднелась обожженная кожа.

Фербин и Холс зачарованно взирали на это обескураживающее, отвратительное зрелище и даже не сразу поняли, что остались одни: маленький колесный автомобиль исчез – похоже, вместе с нарисцином.

Фербин подошел к ближайшей емкости. Вблизи было видно, что в бледной, мутноватой жидкости циркулирует слабый поток; с днища поднимались пузырьки и направлялись к герметизированной крышке.

– Как по-твоему, они мертвы? – выдохнул Фербин.

– Если так, зачем эти маски? – возразил Холс. – Вы выглядели почти так же, ваше высочество, когда вас лечили окты.

– Может, их сохраняют для чего-то, – сказал Фербин.

– Или лечат, – предположил Холс. – Тут у всех какие-нибудь раны – ни одного целого. Хотя многие раны, похоже, заживают.

– Скажем так: мы их исцеляем, – раздался чей-то голос у них за спинами.

Фербин и Холс повернулись. Принц сразу же узнал Ксайда Хирлиса, который ничуть не изменился – а ведь Фербин не видел его почти двенадцать долгих лет. Вообще такое должно было показаться странным, правда, Фербин понял это лишь позднее.

Ксайд Хирлис был высоким, если сравнивать с местными карликами, хотя уступал в росте Фербину и Холсу. Он выглядел каким-то плотным и темным; широкое лицо, крупный рот с редкими широкими зубами, яркие, пронзительные сине-пурпурные глаза. Эти глаза в детстве всегда зачаровывали Фербина. В них имелась дополнительная прозрачная мембрана, которая позволяла Хирлису не моргать, а значит, видеть мир всегда, не прерываясь ни на миг, от пробуждения и до засыпания (на сон он почти не тратил времени). Волосы у Хирлиса были черные и длинные, завязанные сзади аккуратным хвостиком. На лице также росли волосы – как всегда, аккуратно подстриженные. Форму он носил такую же, что и большинство людей здесь, только ладнее скроенную.

– Ксайд Хирлис, – сказал Фербин, кивая. – Рад вас видеть снова. Я – принц Фербин, сын короля Хауска.

– Рад вас снова видеть, принц, – сказал Хирлис. Он посмотрел вбок и, видимо, заговорил с кем-то, невидимым для них. – Сын моего старого друга, короля сарлов Хауска, с Восьмого уровня Сурсамена. – Хирлис снова перевел взгляд на Фербина, который смотрел прямо ему в глаза. – Когда я в последний раз видел Фербина, он едва доставал мне до поясницы, – добавил Хирлис, обращаясь все к тому же воображаемому существу сбоку; но рядом с ними никого больше не было – и ничего, к чему можно обратиться.

– Мне нужно о многом вам рассказать, Хирлис, – заявил Фербин. – Правда, хороших новостей у меня нет. Но сначала скажите, как к вам обращаться. Какая у вас должность?

Хирлис улыбнулся и снова поглядел вбок.

– Хороший вопрос, вам не кажется? – Он посмотрел на Фербина. – Называйте меня советником. Или верховным главнокомандующим. Трудно сказать.

– Выберите что-нибудь одно, милостивый государь, – предложил Холс. – Будьте так добры.

– Позвольте мне, – холодно сказал Фербин, взглянув на невинно улыбающегося Холса, – представить вам моего слугу Хубриса Холса.

– Господин Холс, – сказал Хирлис, кивая.

– Милостивый государь...

– «Государь» тоже подойдет, – задумчиво сказал Хирлис. – Так меня все называют. – Тут он заметил, что Фербин стоит с натянутым видом. – Принц, я знаю, вы с самого совершеннолетия обращались к отцу «государь». Что ж, ублажите меня таким обращением. Я здесь вроде короля, более могущественного, чем ваш отец даже в его величайшие моменты. – Он усмехнулся. – Если только он не захватил весь пустотел. А? – Он снова повернул голову. – Да-да, Сурсамен есть пустотел, если кто еще не знает, – сообщил он невидимому спутнику.

И тут Фербин (Холсу показалось, что взгляд его остается напряженным) вновь обратился к Хирлису:

– Итак, сударь, я должен о многом рассказать.

Хирлис кивнул в сторону сосудов за их спинами, где тела легонько покачивались в жидкости.

– Захваченные в плен враги, – пояснил он. – Им сохраняют жизнь. Подлечивают немного. Мы очищаем им мозги, и они становятся нашими шпионами, наемными убийцами, живыми бомбами или разносчиками болезней. Идемте. Мы найдем вам место, чтобы полежать. И одежду получше. В этой вы напоминаете насекомых-палочников.

Принц и Холс последовали за ним к открытому экипажу без дверей. Невидимые прежде фигуры вышли из темноты со всех сторон, так, словно составляли с ней одно целое. На незнакомцах была почти черная камуфляжная форма, в руках – уродливые огнестрелы. Фербин и Холс замерли на месте, когда четыре тени быстро и беззвучно окружили их. Но Хирлис, даже не оглянувшись, махнул рукой, сел за руль маленького экипажа и сказал:

– Моя охрана. Не волнуйтесь. Садитесь.

Поняв, что темные фигуры ему не угрожают, Фербин обрадовался их присутствию. Хирлис, видимо, зачем-то говорил именно с ними.

* * *

У Ксайда Хирлиса была прекрасная кухня в глубине скалы, под многокилометровой толщей породы. Зал имел куполообразную форму, слуги – юноши и девушки – бесшумно скользили взад-вперед. На каменном столе оказались весьма красочные и экзотические блюда – и ошеломляющее разнообразие бутылок. Еда была великолепной, хоть и иноземной, напитки лились рекой. Фербин приступил к своей истории лишь по окончании трапезы.

Хирлис слушал принца, задав по ходу дела всего один-два вопроса. Когда Фербин замолк, он кивнул.

– Примите мое искреннее сочувствие, принц. Меня больше печалит даже не сама кончина вашего отца, а ее обстоятельства. Нериет был воином и ожидал и заслуживал смерти воина. Судя по вашему рассказу, его убили трусливым и жестоким образом.

– Спасибо, Хирлис, – сказал Фербин, опустил глаза и громко шмыгнул носом.

Хирлис, казалось, не заметил этого. Он не сводил взгляда со своего бокала с вином.

– Я помню тила Лоэспа, – сказал он, затем помолчал и тряхнул головой. – Если он лелеял в душе такое предательство, то, значит, и меня провел. – Хирлис снова посмотрел вбок. – Вы там наблюдаете? – негромко спросил он. На этот раз в зале точно никого не было, к кому он мог бы обратиться, – четверых охранников Хирлис отпустил у входа в свои покои, а слугам приказал оставаться за порогом трапезной, пока их не позовут. – Это часть развлечения? – все так же негромко спросил Хирлис. – Записано ли убийство короля? – Он поднял глаза на Фербина и Холса.

Хубрис попытался было обменяться взглядом с принцем, но тот опять напряженно смотрел на Хирлиса. Нет, Холс не желал с этим мириться.

– Извините меня, сударь, – сказал он Хирлису. Краем глаза Холс видел, что принц пытается привлечь его внимание. Да и черт с ним, подумал он и продолжил: – Позвольте узнать, с кем вы говорите, когда смотрите так?

– Холс! – прошипел Фербин и фальшиво улыбнулся Хирлису. – Мой слуга не обучен хорошим манерам.

– Нет, принц, он просто любопытен, – сказал Хирлис, чуть заметно улыбнувшись. – В каком-то смысле, Холс, я этого не знаю, – мягко сказал он. – А возможно, ни к кому и не обращаюсь. Однако подозреваю, что разговариваю со множеством народа.

Холс нахмурился, уставившись туда, где находились последние невидимые собеседники Хирлиса. Тот улыбнулся и махнул рукой, словно отгоняя дым.

– Физически они здесь не присутствуют, Холс. Они наблюдают – скажем так, возможно, наблюдают – с большого расстояния посредством шпиоботов, пылектронов, нанотеха: называйте как хотите.

– Я и в самом деле могу называть их по-разному, сударь: эти слова для меня ничего не значат.

– Холс, если ты не можешь вести себя, как подобает благородному человеку, – решительно сказал Фербин, – то будешь обедать с другими слугами. – Принц посмотрел на Хирлиса. – Наверное, я слишком потакал ему, сударь. Приношу извинения от его имени и от своего.

– Извинений не требуется, принц, – ровным голосом сказал Хирлис. – И потом, это мой стол, а не ваш. И Холс будет сидеть за ним, пусть он и не обучен, по-вашему, хорошим манерам. Слишком многие вокруг меня боятся лишний раз обратиться ко мне. Я рад, что хоть кто-то не боится.

Оскорбленный Фербин откинулся к спинке стула.

– Думаю, за мной наблюдают, Холс, – продолжил Хирлис, – с помощью крошечных устройств: невооруженным глазом, даже таким, как мой, не разглядишь. А уж мой глаз остёр, хоть и не так, как прежде.

– Шпионы врага, сударь? – спросил Холс и поглядел на Фербина, который демонстративно отвернулся.

– Нет, Холс. Шпионы, посланные моими же людьми.

Холс понимающе кивнул, хотя по-прежнему задумчиво хмурил лоб.

Хирлис посмотрел на Фербина.

– Принц, ваше дело гораздо важнее всего этого. Но пожалуй, я должен отвлечься, чтобы рассказать о себе и своем положении.

Фербин коротко кивнул.

– Когда я... с вами, среди вас, на Восьмом давал с разрешения нарисцинов советы вашему отцу, Фербин... – Хирлис глядел на принца, но обращался к обоим сарлам, – я находился на службе у Культуры, смешанной пангуманоидно-машинной цивилизации, одной из Оптим, как вы говорите, то есть цивилизации несублимированных старших групп первого ряда. Я был агентом Контакта – той части Культуры, что занимается... иностранными делами, скажем так. Контакту поручено обнаруживать цивилизации, еще не вошедшие в галактическое сообщество, и налаживать с ними связи. Я тогда еще не принадлежал к разведывательному, шпионскому подразделению Контакта, стыдливо называемому Особыми Обстоятельствами... хотя, по мнению ОО, мое подразделение в то время явно вторгалось в сферу их интересов. – Хирлис ехидно улыбнулся. – Вот вам могущественные анархическо-утопистские цивилизации, раскинувшиеся на всю галактику! Их тайные военизированные службы постоянно грызутся между собой.

Хилрис вздохнул.

– Позднее я все-таки стал агентом Особых Обстоятельств и сегодня больше сожалею об этом, чем горжусь. – Улыбался он и в самом деле печально. – Если ты покидаешь пределы Культуры – а люди делают это все время, – тебе сообщают о твоих обязательствах в случае обнаружения цивилизации, которая может заинтересовать Контакт... Я делал все предписанное Контактом – тот до мельчайших подробностей смоделировал ситуацию на Восьмом. А потому, вручая королю Хауску план кампании, предлагая оружейникам изготовлять снаряды вместо ядер или нарезные ружья вместо гладкоствольных, я прекрасно представлял себе все последствия. В принципе, образованный культурианец может сделать то же самое бесконтрольно, без всякой помощи и не задумываясь о последствиях. Или хуже того: отлично зная о последствиях. Если вдруг такой человек захочет стать королем, или императором, или кем угодно, знания дадут ему неплохой шанс. – Хилрис взмахнул рукой. – Но по-моему, эти страхи преувеличены. Знания в Культуре ничего не стоят. Но вряд ли кто-нибудь из ее граждан обладает нужным бессердечием, чтобы искусно использовать эти знания в менее великодушных обществах. И тем не менее, когда вы покидаете Культуру, желая обосноваться в месте вроде этого или вроде Восьмого, за вами устанавливают наблюдение. Всевозможные приборы следят за вами, чтоб вы не натворили никакой пакости.

– А если человек все же замыслит какую-нибудь пакость? – спросил Холс.

– Вас остановят, господин Холс. Воспользуются приборами наблюдения или пришлют людей или другие приборы – и вернут все в прежнее состояние. Или крайнее средство: вас похищают и возвращают назад, чтобы отчитать как следует. – Хилрис пожал плечами. – Если вы покидаете ОО подобно мне, предпринимаются дальнейшие меры предосторожности. Некоторые ваши способности ограничивают или вообще отнимают, чтобы у вас почти не было преимуществ перед местными. И наблюдают за вами куда пристальнее, хотя и не так явно, – Хирлис снова посмотрел вбок. – Я полагаю, мою беспристрастность оценивают здесь по достоинству. Я горазд на ошибки. – Он снова повернулся к сарлам. – Насколько я понимаю, большинство людей делают вид, будто такого наблюдения не существует. Я же, напротив, разговариваю с наблюдателями. Итак, теперь вы все знаете. И, надеюсь, понимаете. А вы подумали, что я спятил?

– Ни в коем случае! – тут же возразил Фербин, а Холс сказал:

– Именно так, сударь.

Хирлис улыбнулся и слегка потряс свой бокал, глядя, как вихрится вино.

– Нет, вполне возможно, я спятил. Спятил – потому что остаюсь здесь; спятил – потому что все еще связан с войной. Но что касается наблюдения, тут с моими мозгами все в порядке. Я знаю, что за мной наблюдают, и я даю понять наблюдающим за мной, что знаю об этом.

– Мы вас прекрасно понимаем, – сказал Фербин, стрельнув взглядом в сторону Холса.

– Хорошо, – небрежно сказал Хирлис, затем подался вперед, упер локти в стол и сложил руки у себя под подбородком. – Ну а теперь вернемся к вам. Вы проделали долгий путь, принц. Полагаю, лишь для того, чтобы увидеть меня?

– Совершенно верно.

– И не только с намерением сообщить мне о гибели моего старого друга Нериета. Хотя, конечно, мне льстит, что я узнаю об этом от живого свидетеля, а не из новостей.

– Вы правы. – Фербин подтянулся на своем стуле и расправил плечи. – Я ищу вашей помощи, мой добрый Хирлис.

– Понимаю, – задумчиво кивнул тот.

– Вы в состоянии мне помочь? Вы мне поможете?

– Каким образом?

– Вернуться на Восьмой, чтобы помочь мне отомстить за убийство отца.

Хирлис откинулся к спинке и покачал головой.

– Не могу, принц. Я нужен здесь, я связан обязательствами. Я работаю на нарисцинов. И даже при желании не мог бы вернуться на Сурсамен в ближайшем или более отдаленном будущем.

– Вы хотите сказать, что и желания у вас нет? – спросил Фербин, не скрывая неудовольствия.

– Принц, мне очень больно, что ваш отец умер, и еще больнее, что он умер именно таким образом.

– Вы уже говорили это, сударь.

– И говорю еще раз. Ваш отец одно время был моим другом, и я очень уважаю его. Но не мое дело исправлять несправедливость, случившуюся в глубинах далекого пустотела.

Фербин встал.

– Вижу, что ошибся в вас, сударь, – сказал он. – Мне говорили, что вы – добрый и почтенный человек. Но это оказалось не так.

Холс тоже встал, хотя и медленно, решив, что, если Фербин бросится прочь (вот только куда?), лучше последовать за ним.

– Выслушайте меня, принц, – рассудительно сказал Хирлис. – Я желаю вам всех благ, а тилу Лоэспу и его заговорщикам – бесславного конца. Но помочь вам я не в силах.

– И не желаете! – рявкнул Фербин, чуть не брызгая слюной.

– Ваша война – не моя война, принц.

– Моя война должна быть войной всех, кто верит в справедливость!

– Неужели, принц? – улыбаясь, сказал Хирлис. – Да вы только послушайте себя.

– Это лучше, чем слушать вас с вашим оскорбительным благодушием!

Хирлис озадаченно посмотрел на него.

– А чего именно вы хотите от меня?

– Чего-нибудь! Чего угодно! А вы не делаете ничего. Сидите и самодовольно усмехаетесь!

– А почему вы сами ничего не делаете, Фербин? – все так же рассудительно спросил Хирлис. – Может, вам лучше было бы остаться на Восьмом, а не тащиться за тридевять земель, чтобы увидеть меня?

– Я не воин, о чем прекрасно знаю, – горько проговорил Фербин. – У меня нет ни навыков, ни склонности к этому делу. Мне не хватает мужества вернуться ко двору, заглянуть в глаза тилу Лоэспу и сделать вид, будто я ничего не знаю, плести заговор, пряча его за дружеской улыбкой. Увидев его, я бы вытащил свой меч или схватил его за горло, но все обернулось бы лишь к худшему. Я знаю, что мне нужна помощь, и прилетел сюда просить вас о ней. Если помощи не будет, прошу выпустить нас отсюда и сделать все возможное, чтобы я поскорее встретился со своей сестрой Джан Серий. Остается надеяться, что она не заразилась культурианским безразличием.

– Принц, – вздохнул Хирлис, – сядьте, пожалуйста. Нам есть еще что обсудить. Я могу помочь вам иным образом. И мы должны поговорить о вашей сестре. – Он показал на стул, оставленный Фербином. – Прошу вас.

– Хорошо, сударь, – сказал Фербин, усаживаясь. – Но все это прискорбно, я разочарован.

Холс тоже сел – с радостью. Вино ему понравилось, и выпить лишь полбокала было бы настоящим преступлением. Хирлис принял прежнюю позу, опершись головой на руки. На его лбу обозначилась морщинка.

– Почему тил Лоэсп сделал то, что сделал?

– Мне все равно! – сердито сказал Фербин. – Важно, что он это сделал!

Хирлис покачал головой.

– Не могу согласиться, принц. Если у вас появится шанс исправить причиненное зло, следует знать, какие мотивы двигали врагом.

– Власть, конечно! – воскликнул Фербин. – Ему хотелось сесть на трон, и он добьется своего, как только убьет моего младшего брата.

– Но почему именно тогда?

– А почему нет?! – Фербин ударил сцепленными кулаками по каменной столешнице. – Мой отец проделал всю работу, выиграл все сражения. Или почти выиграл. В такой момент трус и наносит удар – когда славу можно похитить, не имея мужества завоевать ее в бою.

– Но нередко проще быть вторым, принц, – заметил Хирлис. – Трон – безрадостное место, и чем ближе к нему, тем это яснее. Есть выгода в том, чтобы иметь огромную власть без связанной с ней ответственности. Особенно если знать, что даже король не абсолютно всевластен, что есть кто-то сильнее его. По вашим словам, тилу Лоэспу доверяли, его вознаграждали, ценили, уважали... Зачем ему рисковать всем этим ради последнего шажка к той власти, которая, как ему известно, опутана ограничениями?

Фербин сидел, кипя от негодования, но решил на сей раз ничего не отвечать. Хирлис, пользуясь этим, отвернулся и сказал вполголоса:

– А вы знаете? Вы там наблюдаете? Вам разрешено?

Принц больше не мог это выносить.

– Вы прекратите разговаривать с этими фантомами?! – закричал он, снова вскакивая на ноги, стул его перевернулся; Холс только-только улучил минутку, чтобы спокойно пригубить вина из бокала, теперь ему пришлось мигом все проглотить и быстро вскочить на ноги вслед за принцем, отирая рот рукавом. – Эти воображаемые демоны съели весь ваш разум, сударь!

Хирлис покачал головой.

– Разве воображаемые, принц? Будь на Сурсамене подобные системы наблюдения, ваши трудности могли бы разрешиться.

– Что вы несете?! – прошипел Фербин сквозь зубы.

Хирлис снова вздохнул.

– Принц, прошу вас, сядьте... Нет, не надо, лучше я встану. Давайте все будем стоять. Хотя нет... ступайте за мной. Я кое-что покажу вам.

* * *

Воздушный корабль – гигантский темный пузырь – плыл в отравленном воздухе над все еще пылающим полем боя. Они прибыли сюда в небольшом воздухоплане Хирлиса, который беззвучно поднялся со дна очередного гигантского кратера и с шелестом полетел сквозь облака и дым, потом сквозь прозрачный воздух – на кровавый закат. Сгущался сумрак; вдалеке, на горизонте, порой мелькали желто-белые вспышки. Серые и красноватые кольца и круги покрывали темную холмистую землю. Они подлетели к воздушному кораблю, ярко подсвеченному со всех сторон, зеркальная поверхность его посверкивала. Словно некое предостережение, он висел высоко над изрезанной багровыми шрамами землей.

Воздухоплан причалил к широкой палубе под брюхом гигантского корабля. Туда-сюда сновали воздушные суда: прилетали, набитые ранеными, а улетали пустые, если не считать возвращающихся санитаров. Тихие стоны наполняли теплый, пахнущий дымом воздух. Хирлис провел принца с Холсом по винтовой лестнице в палату, уставленную гробоподобными койками. На каждой лежали без сознания солдаты – бледные, низкорослые. Холс окинул взглядом этих безжизненных на вид людей и испытал укол зависти – им, по крайней мере, не нужно было вставать, ходить, взбираться по лестницам при этой жуткой силе тяжести.

– Знаете, – тихо сказал Хирлис, двигаясь между слабо светящихся коек-гробов; Фербин и Холс шли сзади, четыре невидимых охранника были где-то рядом, – есть такая теория: все, что мы воспринимаем как реальность, – это лишь иллюзия, навязанная нам галлюцинация.

Фербин промолчал. Холс решил, что Хирлис обращается к ним, а не к своим демонам или как их там, а потому отозвался:

– У нас есть секта, которая исповедует примерно ту же веру, сударь.

– И это не такая уж редкость. – Хирлис кивнул на больных. – Они спят и видят сны, которые по разным причинам внушаются им. В спящем состоянии они будут считать, что их сны и есть реальность. Мы знаем, что это не так, но можно ли быть уверенным, что наша собственная реальность окончательна и неоспорима? Не существует ли другой, внешней реальности, которую мы можем увидеть при пробуждении?

– И что же делать простому человеку, сударь? – покачал головой Холс. – Нужно жить, где бы мы ни оказались на самом деле.

– Верно. Но мысли о таких вещах влияют на то, как мы проживаем свою жизнь. Некоторые считают, что с точки зрения статистики мы должны жить внутри иллюзии: шансы на это слишком высоки.

– Мне кажется, сударь, – сказал Холс, – что всегда найдутся люди, готовые поверить во что угодно.

– Ну а я убежден, что они ошибаются, – ответил Хирлис.

– Насколько я понимаю, вы размышляли над этим? – спросил Фербин как можно язвительнее.

– Да, принц, размышлял, – сказал Хирлис, продолжая вести их мимо спящих раненых. – И я основываю свои доводы на нравственности.

– Неужели? – Презрение Фербина теперь уже не было напускным.

Хирлис кивнул.

– Предположим, все, о чем нам говорят, не менее реально, чем наш собственный опыт, иными словами: история Вселенной, полная пыток, убийств и геноцида, реальна. Если она контролируется кем-то или чем-то, то создатели этой иллюзии – настоящие чудовища. Они должны быть начисто лишены порядочности, сострадания и жалости, если допускают все это, если все это происходит с их ведома. А ведь история по большей части выглядит именно так, господа.

Они подошли к наклонным, смотрящим вниз окнам, из которых открывался вид на изрытую ямами и воронками поверхность. Хирлис показал рукой на койки-гробы, а потом на землю внизу, где там и сям мелькали вспышки.

– Война, голод, болезни, геноцид. Смерть в миллионах разных форм, зачастую мучительная и долгая. Какой бог создаст вселенную, где его творения испытывают такие страдания или причиняют их другим? Какой создатель параллельной реальности или судья в игре задаст начальные условия, приводящие к таким ужасным последствиям? Кем бы он ни был – богом или программистом, обвинение в его адрес будет одно: бесконечный садизм, преднамеренная, варварская жестокость в невыразимо страшном масштабе.

Хирлис с надеждой посмотрел на них.

– Понимаете? – сказал он. – Следуя этой логике, мы в конечном счете должны оказаться на низшем уровне реальности. Или на высшем – как посмотреть. Реальность может порождать самые нелепые случайности – встретив такие в романе, мы ни за что в них не поверим. А потому только реальность – творимая в конечном счете материей в ее первозданном виде – может быть так немыслимо жестока. Все, способное мыслить, все, способное проникнуться понятиями вины, справедливости или нравственности, воспримет такую дикость – если она допущена сознательно – как проявление абсолютного зла. Нас спасает нежелание думать. Но оно же является нашим проклятием. Так мы становимся сами для себя учителями нравственности, и бежать от этой ответственности невозможно, как невозможно взывать к некой высшей силе, которая, на наш взгляд, искусственно сдерживает или направляет нас.

Хирлис постучал по прозрачному материалу, по ту сторону которого шла война.

– Мы – это информация, господа, как и все живые существа. Но нам еще повезло – мы закодированы в самой материи, а не циркулируем в абстрактной системе как сочетания частиц или стоячие волны вероятности.

Холс поразмыслил над услышанным.

– Конечно, сударь, ваш бог вполне может оказаться скотиной, – сказал он. – Ну, или эти иллюзионисты.

– Возможно, – сказал Хирлис. Улыбка сошла с его лица. – Те, кто над нами и за нами, вполне могут оказаться олицетворением зла. Но такой взгляд – на грани отчаяния.

– И как все это связано с моей просьбой? – спросил Фербин.

Ноги у него налились тяжестью, и он уже начал уставать от этих бессмысленных с виду спекуляций, опасно близких к философии – предмету, с которым он соприкоснулся лишь мимолетно, усилиями нескольких отчаявшихся преподавателей. Впрочем, несмотря на мимолетность, у него сложилось стойкое впечатление: суть сей науки сводится к попыткам доказать, что единица равна нулю, белое – это черное, а образованные люди могут говорить через задницу.

– За мной наблюдают, – сказал Хирлис. – Могут наблюдать и за вашим жилищем здесь. Не исключено, что такие же крохотные машины шпионят и за вашим народом. Смерть вашего отца, принц, возможно, видело больше глаз, чем вы думаете. А то, что увидено однажды, можно увидеть и дважды. Только первичную реальность нельзя воспроизвести в полной мере, а все, что передается, может быть записано и обычно записывается.

Фербин уставился на него.

– Записывается? – в ужасе переспросил он. – Смерть моего отца записывали?

– Это вероятно, но не более того.

– Но кто?

– Окты, нарисцины, мортанвельды... Та же Культура. Кто угодно при наличии нужных средств, а это как минимум несколько десятков цивилизаций-эволютов.

– Это делают такие же невидимые наблюдатели, к которым вы иногда обращаетесь, сударь? – спросил Холс.

– Приборы, очень похожие на них, – ответил Хирлис.

– Их невозможно увидеть, – презрительно сказал Фербин. – А также услышать, потрогать, понюхать, лизнуть, обнаружить. Иными словами, они – сплошная выдумка.

– Ах, принц, иногда невидимо малые вещи сильно влияют на нас. – Хирлис задумчиво улыбнулся. – Я давал советы правителям, и мои самые серьезные услуги в военной области не имели отношения к стратегии, тактике или производству оружия. Я всего лишь сообщал информацию или убеждал принять микробную теорию распространения болезней. Вера в то, что мы окружены микроскопическими существами, которые сильно и непосредственно влияют на судьбы отдельных людей, а через них – на целые народы, стала первым шагом к власти для многих великих правителей. Я потерял счет войнам, которые на моих глазах выигрывали медики и инженеры, а не военные. Такие вредоносные существа, невидимые для человека, существуют, принц. Как и другие вещи, что созданы с помощью технологий, недоступных вашему воображению. – Фербин открыл рот, собираясь возразить, но Хирлис продолжил: – Впрочем, ваша вера утверждает то же самое, принц. Разве вы не верите, что МирБог видит все? Как, по-вашему, ему это удается?

Фербин, сбитый с толку, чувствовал, что почва уходит у него из-под ног.

– Но это же бог! – громко возразил он.

– Если вы относитесь к нему так, то он таков, – рассудительно сказал Хирлис. – Однако он, бесспорно, принадлежит к давно пришедшему в упадок виду с ясно выраженной галактической генеалогией и эволюционной линией. Это еще одно материальное существо, принц. Оттого, что ваш народ решил называть его богом, оно не становится всемогущим и всевидящим – даже в пределах Сурсамена – или хотя бы здравомыслящим. – Фербин хотел заговорить, но Хирлис поднял руку. – Никто не знает, почему ксинтии обитают в ядрах пустотелое, принц. Одни утверждают, что их отправили туда в наказание или с целью изоляции, потому что они подхватили какую-то заразную болезнь или сошли с ума. Другие – что отдельные ксинтии попросту очарованы пустотелами. Третьи же считают, что каждый из них пытается защитить выбранный им пустотел, хотя непонятно от кого. А истина – в том, что тягучие аэронавты сами по себе не слишком могущественны и, похоже, презирают высокотехнологичное оружие, которое может увеличить их мощь. Все это мало похоже на бога, принц.

– Мы утверждаем, что это наш бог, сударь, – ледяным тоном сказал Фербин. – А не какой-то мифический Всеобщий Творец.

И принц, ища поддержки или хотя бы участия, взглянул на Холса. Тот не желал участвовать в каких-либо теологических спорах. Посмотрев на Фербина с серьезным видом, он кивнул, надеясь, что этого будет достаточно.

Хирлис только улыбнулся.

– Итак, по-вашему, мы не можем полностью уединиться? – спросил Фербин, чувствуя досаду и раздражение.

– Кто знает? – Хирлис пожал плечами. – Не исключено, что за вами не наблюдает никто, включая вашего бога. Но если кто-то все же наблюдает и вы убедите его поделиться записями, у вас появится оружие против тила Лоэспа.

– Но, сударь, – вмешался Холс, – если есть такие удивительные устройства, разве нельзя подделать всё и вся?

– Есть. Но люди неплохо научились отличать подделки от подлинников. А люди, не знающие, что подделать можно всё, обычно очень впечатляются. Показанная в нужный момент запись, если она существует, может сильнейшим образом потрясти тила Лоэспа или его сообщников. И они поведут себя так, что человек непредвзятый не усомнится в их вине.

– А как можно узнать, существует ли такая запись? – спросил Фербин. Все это по-прежнему представлялось ему надуманным и неестественным.

– Ну, это очень просто – нужно только знать, у кого спрашивать, – сказал Хирлис. Он стоял у наклоненных вниз окон; что-то белое мелькнуло вдалеке в темной долине и на миг осветило одну сторону его лица; часть вспышки перешла в ровный, постепенно желтеющий свет. – Найдите кого-нибудь в Культуре, кто сочувствует вам, и спросите у него. Ясно, что, скорее всего, это будет ваша сестра. А поскольку она в Особых Обстоятельствах, то с большой долей вероятности сможет узнать правду, даже если та скрыта и даже если запись сделана не самой Культурой. Ищите свою сестру, принц. Ответ может быть у нее.

– Раз вы отказываете мне в помощи, у меня нет другого выбора, сударь.

Хирлис пожал плечами.

– Ну, родственники должны держаться вместе, – как бы между делом заметил он.

Еще одна вспышка осветила его лицо. Вдалеке в ночное небо с неодолимой неторопливостью поднялось, мерцая желтым, громадное цилиндрическое облако, оставив за собой оранжево-красный столб. Сияние от него залило далекие холмы и горы, окрасив их в кровавый цвет.

– Вы могли сообщить нам это в своих покоях, – заявил Фербин. – Зачем было тащить нас к этим несчастным, показывать это варварство, а не сказать все за обедом?

– Чтобы должным образом наблюдать, принц, – сказал Хирлис и кивнул вниз. – Мы смотрим на все это, и, возможно, кто-то в свой черед смотрит на нас. Вполне вероятно, что все видимое нами сейчас происходит только для того, чтобы за этим можно было наблюдать.

– И что это значит, сударь? – спросил Холс, видя, что Фербин молчит.

К тому же, судя по виду Хирлиса, он больше ничего не собирался говорить, а лишь безучастно смотрел на красные, подсвеченные снизу облака, на темную, всю в воронках поверхность планеты, пронзаемую искрами света. Услышав слова Холса, Хирлис повернулся к нему.

– Это значит, что все это столкновение, вся эта война – сфабрикованы. Лишь для того, чтобы доставить зрительное удовольствие нарисцинам, всегда считавшим ведение войны одним из утонченнейших и благороднейших искусств. Их место среди эволютов галактического сообщества, как это ни прискорбно для них, не позволяет им самим участвовать в реальных конфликтах. Но у них есть позволение, средства и воля, чтобы заставить других – цивилизации-клиенты – воевать между собой по их просьбе. Вот этот конфликт, участием в котором я горжусь, – одна из искусственных ссор, раздутых и подогреваемых для нарисцинов и нарисцинами с одной целью: наблюдать за зрелищем и получать удовольствие.

Фербин презрительно фыркнул. На лице у Холса застыло скептическое выражение.

– Это и в самом деле так, сударь? – спросил он. – Я хочу сказать, все стороны признают, что так и есть?

Хирлис улыбнулся. От далекого рева и грохота летательный аппарат содрогнулся, словно на ветру.

– Ну, вы найдете много внешне убедительных поводов, различных casus belli. Существуют более-менее общепринятые оправдания. Все выстроено так, чтобы обеспечить предлог и не дать, например, Культуре вмешаться и остановить эту забаву. Но все это фасад, маскировка, обман. Как оно на самом деле, я растолковал. Можете мне верить.

– И вы горды участвовать в том, что сами же называете пародией, показной войной, бесчестным и жестоким спектаклем для разложившейся, бесчувственной иноземной державы? – сказал Фербин, пытаясь вложить в свою интонацию как можно больше презрения, что ему отчасти и удалось.

– Да, принц, – рассудительно сказал Хирлис. – Я делаю все, что в моих силах, чтобы эта война в своей бесчеловечности стала как можно человечнее. И я всегда знаю, что, каким бы дурным все это ни было, уже одна чрезмерная свирепость этой бойни гарантирует, что мы не находимся в сконструированной и наблюдаемой вселенной. А значит, мы избежали унизительной и омерзительной судьбы тех, кто существует внутри искусственной реальности.

Фербин несколько мгновений смотрел на него.

– Это нелепо, – сказал он наконец.

– И тем не менее, – небрежно откликнулся Хирлис, вытягивая руки и крутя, словно от усталости, головой. – Ну что, возвращаемся?

* * *

Нарисцинский корабль «Да будет крепость», видавший виды звездный крейсер класса «Комета», стартовал из глубокого ущелья, где, словно разжиженная тень, плыли ядовитые пары черной воды. Аппарат поднялся над краем трещины в более светлый воздух, беззвучно двигаясь над лиловыми песками под слоем ватных серых туч. Набрав скорость, он устремился в темные небеса и через несколько минут уже был в космосе. Корабль вез несколько миллионов человеческих душ, записанных в наноматрицы, и двух людей мужского пола. Сила тяжести здесь была нормальной нарисцинской, а потому куда более приемлемой для этих пассажиров.

Им пришлось делить на двоих одну маленькую каюту, наспех подготовленную для людей, – прежде тут была кладовка. Но они не жаловались, счастливые, что покинули Бултмаас с его гнетущей силой тяжести и озадачивающим Ксайдом Хирлисом.

Они оставались на Бултмаасе еще два дня и две ночи, если эти слова что-то значили в пустотах глубоко под землей. После того как Хирлис сказал, что ничем не в силах помочь, у принца с Холсом было одно желание – улететь с планеты как можно скорее. Хирлис отнесся к этому совершенно спокойно.

После посещения воздушного аппарата, набитого ранеными, он пригласил их в полусферическую комнату диаметром около двадцати метров, с огромной картой, изображавшей, по-видимому, не менее половины планеты. На карте был виден бескрайний и, вероятно, единственный континент, с десятком небольших морей, в которые впадали короткие реки, сбегавшие с зубчатых горных хребтов. Карта выгибалась в сторону невидимого потолка, точно гигантский воздушный шарик, подсвеченный изнутри десятками тысяч крохотных сверкающих значков. Одни значки образовывали большие и малые группки, другие разбегались пунктирными линиями, но большинство располагалось порознь.

Хирлис смотрел с широкого балкона посередине стены на этот колоссальный экран, негромко разговаривая с десятком одетых в форму людей, отвечавших еще более тихими голосами. Пока они так совещались, сама карта менялась – поворачивалась и двигалась, выделяя определенные части ландшафта, перемещая скопления сверкающих символов, которые зачастую складывались в совершенно новые формы. Потом карта замерла – Хирлис и остальные, сбившись в кучу, продолжали совещаться – и обрела первоначальный вид.

– Через два дня сюда должен зайти нарисцинский корабль, – сказал Хирлис Фербину и Холсу. Взгляд его все еще был прикован к громадному выступу тускло мерцающего экрана, по которому двигалось много сверкающих значков – Фербин решил, что они обозначают воинские части; теперь было ясно, что некоторые из этих частей, окрашенные в серосиний цвет и изображенные менее четко и подробно, обозначают противника. – Я доставлю вас в Сьаунг-ун, – сказал Хирлис. – Это петлемир мортанвельдов, один из основных транзитных портов между мортанвельдами и Культурой. – Его взгляд, ни на секунду не останавливаясь, скользил по громадному глобусу. – Оттуда какой-нибудь корабль доставит вас в Культуру.

– Премного благодарен, – мрачно сказал Фербин.

Ему трудно было вести себя иначе с Хирлисом, после того как тот отказал в помощи. Оставалось лишь проявлять формальную вежливость, хотя сам Хирлис, казалось, этого не замечал и ничуть не был обижен.

Экран замер, потом мигнул, показывая одну за другой конечные конфигурации. Хирлис тряхнул головой и поднял руку. Большая круглая карта снова вернулась в исходное положение, советники или генералы вокруг Хирлиса принялись тяжело вздыхать и потягиваться.

Холс кивнул на карту.

– И что все это, сударь, – игра?

Хирлис улыбнулся, не отводя глаз от гигантского сияющего пузыря-экрана.

– Да, – ответил он. – Все это – игра.

– Но ее истоки в том, что вы могли бы назвать действительностью? – спросил явно зачарованный Холс, приближаясь к краю балкона. Его лицо освещалось громадной сияющей полусферой.

Фербин помалкивал. Он уже не пытался заставить слугу держать язык за зубами.

– Да, в том, что мы называем действительностью, по нашим представлениям, – сказал Хирлис и повернулся к Холсу. – Мы используем игру для опробования диспозиций, перспективных стратегий и тактик. Мы ищем те, что дадут наилучшие результаты, при условии, что враг будет действовать и реагировать согласно нашим прогнозам.

– А они будут поступать так, как вы предполагаете?

– Несомненно.

– Почему бы тогда просто не играть друг против друга, сударь? – весело предложил Холс. – К чему убийства, членовредительство, разрушение, опустошение? Надо как в старые дни: две огромные армии, встретившись, решают, что их силы приблизительно равны, с каждой стороны выходит главный силач, и исход их схватки считается исходом сражения. А всех испуганных солдат целыми и невредимыми отправляют домой, к семьям.

Хирлис рассмеялся, явно встревожив этим генералов и советников на балконе не меньше, чем Фербина с Холсом.

– Я бы сыграл, согласись они! – объявил он. – И с радостью согласился бы на исход, все равно какой. – Он улыбнулся Фербину, потом сказал Холсу: – Но независимо от того, участвуем ли мы в некоей большей игре, та игра, что разворачивается перед нами, имеет более приближенный вид, чем та, которую она моделирует. Исход сражения, а иногда и войны может зависеть от не выстрелившей пушки, не выполнившей задания батареи, неразорвавшегося снаряда, солдата, который побежал с поля боя или накрыл собой гранату.

Хирлис покачал головой.

– Такое невозможно, – продолжил он, – смоделировать в полном объеме. Это нужно проигрывать в реальности или в самой достоверной искусственной среде. Что одно и то же.

Холс печально улыбнулся.

– Опять материя, сударь, да?

– Да, материя, – кивнул Хирлис. – И вообще, разве сама игра приносит удовольствие? Наши хозяева могли бы сделать это сами. Нет, они хотят, чтобы мы разыгрывали грандиозные представления. Ничто другое их не устраивает. Мы должны чувствовать себя польщенными – насколько мы ценны и незаменимы! Мы все – ничтожные пылинки, но каждый из нас – основа основ.

Хирлис снова чуть не рассмеялся, но потом повернул голову туда, где никого не было видно, и заговорил, даже стал выглядеть по-другому.

– И не думайте, что вы лучше, – тихо сказал он. Фербин громко фыркнул и отвернулся, а Хирлис продолжил: – Разве Культура не делает то же самое, убаюкивая себя удобным знанием, что где-то далеко ее именем творятся добрые дела? А? – Он кивнул чему-то или кому-то невидимому. – Что скажете, мои верные наблюдатели? Согласны? Контакт и ОО. Они играют в собственные реальные игры, и пусть триллионы избалованных и изнеженных людей, населяющих огромные люльки-орбитали, спокойно и бестревожно спят, несмотря на жуткую ночь за окном.

– Вы, я вижу, заняты, – сухо обратился Фербин к Хирлису. – Нельзя ли покинуть вас сейчас?

Хирлис улыбнулся.

– Да, принц. Возвращайтесь к своим снам. А нам оставьте наши. В любом случае – прощайте.

Фербин и Холс повернулись, собираясь уходить.

– Холс! – окликнул его Хирлис.

Хубрис и Фербин повернулись.

– Сударь? – сказал Холс.

– Холс, а если я предложу вам остаться здесь и стать моим генералом, участвовать в большой игре? Вы согласитесь? Вы станете богаты и могущественны, не только здесь и сейчас, но в другие времена, в других местах, не таких мрачных, как эта унылая куча золы. Согласны?

Холс рассмеялся.

– Конечно же нет, сударь! Вы смеетесь надо мной, сударь, точно смеетесь!

– Конечно, – сказал Хирлис, ухмыляясь, и посмотрел на Фербина, который стоял рядом, смущенный и рассерженный. – Ваш человек совсем не глуп, принц.

Фербин выпрямился, преодолевая всесокрушающую, прижимающую к земле гравитацию.

– Я его вовсе и не считаю глупым.

Хирлис кивнул.

– Естественно. Что ж, мне тоже скоро в путь. Если мы не увидимся до вашего отъезда, позвольте пожелать вам обоим счастливого пути и благополучного прибытия.

– Лестные пожелания, сударь, – лицемерно поблагодарил Фербин.

* * *

Когда они отправлялись, Хирлиса и в самом деле уже не было.

За тринадцать долгих дней (предоставленные самим себе Фербин и Холс – ни корабль, ни экипаж не замечали их – большую часть времени спали или играли) звездный крейсер «Да будет крепость» доставил их на Стерут – сферическую транзитную станцию нарисцинов.

Мортанвельдский трамповый корабль без названия – только с длинным серийным номером, который они оба забыли, – подобрал их там, совершая полурегулярный полукольцевой маршрут, и доставил на мортанвельдский петлемир Сьаунг-ун.