В. Третьяков. «Новая газета», 1 июня 1999 г.

В это утро Владимир Иванович Дубков проснулся в пустой квартире, где он уже два года, как жил один. Тот факт, что бывшая жена тихо, без скандалов, забрала сына и уехала к родителям в Воронеж, вызывал у него противоречивые чувства. Смесь горечи и радости. С одной стороны, разлука с сыном, с другой - конец неопределённости в отношениях со второй половиной. Неопределенность эта длилась десять лет, прежде чем они пришли к выводу, что пора разводиться. Они познакомились еще в университете, где Дубков учился на факультете журналистики, а его будущая супруга - на биофаке. И впоследствии, когда провал брака уже отмечался всеми друзьями, Владимир Иванович на вопросы о причине же­нитьбы глубокомысленно отвечал: «Есть три разновидности брака. По любви, по расчету и по инерции. Я женился по инерции».

«Итак, - подумал Дубков, сидя на диване и сосредоточенно рассматривая синяк на левой ноге, - подведем итоги. Жены нет. Сына нет. Друзей нет. Перспектив нет. И в холодильнике, по-мое­му, тоже ничего нет. Как говорится, туши свет, кидай гранату».

Он потянулся, грустно хмыкнул и поплелся в ванную. Намы­ливая щеки, Владимир Иванович мрачно размышлял о том, как жить дальше. Когда физиономия была уже гладенькая, а решение о том, что теперь главное - это работа, созрело окончательно, за­звонил телефон.

- Алло.

- Ты в запой случайно не вдарился? - прозвучал в трубке го­лос главного редактора.

- Еще нет, - мрачно и решительно сказал Дубков. - Собира­юсь поближе к уик-энду.

- Ты где вчера шлялся весь рабочий день?

- В соответствии с личным планом работы собирал материа­лы по выборам.

Владимир Дубков был в редакции на особом положении. И здесь играла роль не только установившаяся между ним и глав­ным редактором странная психологическая взаимозависимость, но и высокий профессионализм Дубкова-аналитика. Александр Иванович Терентьев, который помимо издания газеты еще и актив­но занимался политикой, ценил умение Дубкова увидеть в мало­значащих процессах признаки процессов глобальных и ту иезуит­скую манеру, в которой тот излагал материал. Именно Дубкову поручались серии статей, направленных против политических противников владельцев газеты в периоды обострения ситуации. Причем, занимаясь копанием в «грязном белье». Дубков ухитрился сохранить свой имидж аналитика и не получить славу скандального хроникера. А все потому, что, поручая Владимиру Ивановичу «раздолбать» кого-нибудь из политических конкурентов, Терентьев (он же Саня, как называл его Дубков) никогда не снабжал его «компрой», а предпочитал, чтобы Дубков выискивал компрометирующий материал сам, путем анализа и собственных поисков, и не терял навыков аналитика и поисковика.

- Когда будешь? - голос Сани выражал явное неудоволь­ствие.

- Не раньше среды, - ответил Владимир Иванович, машинально посмотрев на блестящий переплет книги со странным на­званием «Бездна».

- Смотри, не позже.

Заглянув для проформы в холодильник и убедившись, что в обеих камерах пусто, Владимир Иванович устроил себе «горячий завтрак», выкурив сигарету, после чего мысленно спланировал свой рабочий день. Через несколько минут он уже был готов к выходу: ру­башка не первой свежести, зато аккуратно выглажена, галстук по­тертый, но завязан изящным узлом, костюм нечищеный, но сидит на его стройной, не тронутой временем фигуре безукоризненно.

Уже в передней он что-то вспомнил и вернулся в комнату. На журнальном столике лежала «Бездна». Блестящий переплет от­ражал падавшие на него лучи солнца, и казалось, что человек, изо­браженный на обложке, излучал некое божественное сияние.

«Чушь какая-то», - подумал Владимир Иванович, но книгу в портфель все-таки сунул.

Через час он уже сидел в кафе на Арбате, читая газету с собст­венной статьей, сильно урезанной, и лениво прихлебывал крепкий кофе. Кто-то бухнулся на стул напротив Дубкова.

- Привет.

- Привет. Кофе будешь?

Субъект отрицательно покачал головой, затем вынул из-за па­зухи плоскую флягу и, отхлебнув глоток и скорчив рожу, словно проглотил лимон, прохрипел:

- Никогда не пей. Гадость.

- Не употребляю, - буркнул Владимир Иванович. - Принес?

Вместо ответа субъект достал из потрепанного портфеля пачку бумаг и положил перед Дубковым. Журналист погрузился в чтение.

- Документы подлинные? - спросил он наконец.

- Копии подлинников, - ответил осведомитель.

- Сколько?

- Двести.

Дубков немного подумал и достал бумажник. Вынул из него двести долларов и протянул субъекту. Тот, не торопясь, спрятал деньги в кошелек и спросил:

- Протокол закрытого заседания фракции нужен?

- Подписан секретарем?

- Нет. Я же не мог попросить его подписать протокол после того, как восстановил его с пленки.

- Тогда не нужно.

Владимир Иванович не был склочником, но с детства любил проникать в чужие тайны и вести расследования. В школе-интер­нате, где он учился со второго по десятый класс, за его страсть то­варищи даже дали ему кличку Пинкертон. В течение дня Дубков посетил еще три кафе в разных частях города, и к концу дня его бу­мажник был пуст. Ровно в шесть пятьдесят вечера он переступил порог гостиницы «Москва». Два любезно улыбающихся охранника, занимавших позиции рядом со швейцаром, одетым в форму, напо­минающую помесь генеральского мундира с ливреей лакея, вежли­во осведомились:

- Вы на презентацию?

- Да, - так же любезно заулыбался Дубков.

- Приглашение, пожалуйста.

Владимир Иванович вынул из старой потертой журналист­ской папки конверт, который какой-то «Русский клуб» прислал в редакцию вместе с экземпляром «Бездны». Получив от главного редактора послание клуба и не разжившись комментариями, Дуб­ков уже склонялся к тому, чтобы подарить книгу кому-нибудь из сотрудников, а конверт выкинуть в корзину для мусора, но магиче­ское слово «презентация» ассоциировалось с халявной выпивкой и закуской, поэтому он сунул конверт в папку на всякий случай, не исключая, что сходит на это мероприятие, чтобы поесть. Но ког­да он скуки ради перелистал книгу, то немедленно сунул ее туда же в папку и, придя поздно вечером домой, принялся читать.

Книга произвела на него сильное впечатление, породив целый диапазон противоречивых чувств. Будучи убежденным демокра­том, Владимир Иванович не мог принять описываемую в книге диктатуру. Но в то же время он затруднялся ответить самому себе, есть ли другой путь. И еще один момент сильно заинтересовал его: некоторые события, описанные автором, совпадали с криминальными материалами, полученными когда-то от его осведомителей в прокуратуре. В памяти всплыло, как, потратив массу времени и сил на написание статей о творившемся криминальном беспределе в высших эшелонах власти, он матерился извозчичьим матом, выбрасывая статьи в корзину, после того как Саня отказался их пе­чатать и настоятельно посоветовал никому не показывать. Из книги следовало, что автор описывал реальные события. Реальные со­бытия прошлого. Тогда где гарантия, что события будущего, опи­санные в «Бездне», тоже не станут реальностью?

- На второй этаж, - сказал охранник.

Владимир Иванович поднялся по лестнице и вскоре оказался в банкетном зале. Вокруг столов с выпивкой и закуской тусовалось человек триста. Вспомнив, что завтрака не будет, так как на закуп­ку провизии у него не было времени, а холодильник уже отдавал поразительным резонансом, Дубков протиснулся к столику и спешно накидал на тарелку кое-какой закуски.

Поедая дармовые деликатесы, он внимательно разглядывал присутствующих. Публика была самая разношерстная. Преоблада­ли люди с внешностью «свободных художников». Мелькнуло не­сколько знакомых физиономий коллег-журналистов. Установлен­ный где-то невидимый репродуктор время от времени вещал:

«Дамы и господа! Вы присутствуете на презентации книги Алексея Иванова «Бездна».

Потолкавшись еще с полчаса и выпив граммов двести конья­ка, Дубков уже было собрался домой, придя к выводу, что это обыч­ная тусовка, для которой совершенно случайно избрали в качестве повода заинтересовавшую его книгу, как вдруг громкоговоритель пригласил всех участников в зал на встречу с «соратником автора». Судорожно проглотив последний кусок осетрины, Владимир Иванович направился за толпой, прислушиваясь, о чем говорят собравшиеся.

- Ты что! - говорил длинный субъект в очках своему спутнику, - это же знаменитая книга. Я за ней полгода охочусь. Дали почитать на два дня, а когда пошел покупать, ее уже из продажи изъяли.

«Неудивительно, - подумал Дубков. - Удивительно, что ее вообще напечатали».

В зале на сцене стоял стол, за которым сидели мужчина мрачной наружности и блондинка средних лет. Как только публика расселась блондинка встала из-за стола и обратилась к залу:

- Дамы и господа! Я прошу вас почтить память Алексея Ивановича Иванова, автора книги «Бездна», трагически погибшего н сколько дней назад.

Дубков машинально встал, с удивлением отметив, что он подспудно ожидал чего-нибудь такого. С мест поднялась и вся публика. На их лицах Дубков не мог прочитать ничего, кроме любопыт­ства.

- Самая лучшая реклама для скандального произведения, - вполголоса сказал его сосед.

- Прошу садиться, - продолжила женщина. - Разрешите представить вам соратника и друга автора Евгения Владимировича Мячкова.

Слегка откашлявшись, Мячков обратился к залу:

- Уважаемые дамы и господа! Прежде всего, я хочу поблаго­дарить вас за то, что вы пришли на презентацию нашей книги, и попросить не задавать мне никаких вопросов о трагической смер­ти ее автора. Сконцентрируемся на тех проблемах, которые отразил в «Бездне» Алексей Иванович.

Он сел и устремил взгляд глаз-буравчиков в зал. Встретившись с ним взглядом, Дубков почувствовал некоторое раздражение. Он не любил личностей, демонстрирующих свой магнетизм на слабо­нервных.

С места поднялся молодой человек, в котором Дубков узнал скандального репортера «Московского комсомольца». Держа в ру­ке диктофон, он обратился к Мячкову:

- Евгений Владимирович, в книге «Бездна» автор в положи­тельных тонах описывает установление диктаторского режима в на­шей стране. Более того, он рисует диктатуру и диктатора-мессию как панацею от всех бед, которые на нас обрушились с наступлени­ем демократии. Не кажется ли вам, что мы слишком много запла­тили за демократию, чтобы откатываться назад к диктатуре?

- Спасибо за вопрос, - сказал Мячков, улыбаясь одними гу­бами. - Я постараюсь дать не ответ на него, а анализ происходяще­го, с тем чтобы ответ на ключевой вопрос книги каждый себе дал самостоятельно. - Он помолчал, словно собираясь с мыслями, за­тем тряхнул головой и заговорил тихим вкрадчивым голосом. -~ Итак, сначала о демократии. Что вы подразумеваете под этим термином? Если возможность кричать на улицах и в СМИ, что президент свинья, или публиковать факты казнокрадства, то у нас, безусловно демократическое государство. Потому что нынешний режим в отличие от прежнего, коммунистического, прекрасно понимает, что караван идет, даже если собаки лают. Но имеется ли у нас главный показатель демократии, свободный рынок? То есть равные для всех условия ведения бизнеса. Имеются ли у нас средства контроля за государственными финансами? Имеется ли у нас независимый парламент, который не покупается и не продается? Имеется и у нас Конституция, отражающая интересы общества, а не семей­ных кланов? Возможны ли у нас нефальсифицированные выборы? Может ли рядовой россиянин добиться соблюдения своих консти­туционных прав? Пусть каждый честно ответит самому себе на эти вопросы. Не вслух. Про себя.

Мячков сделал паузу и выжидательно посмотрел на зал. Аудитория слушала с интересом и не выказывала желания вступать в полемику. Все, о чем говорил оратор, было прекрасно известно каждому. И каждый подспудно понимал, что на пути демократии в России создана такая стена, в сравнении с которой весь прежний советский аппарат подавления - детская игрушка. И в то же время сущность каждого протестовала против ликвидации иллюзий, на­веянных внешними признаками того, что называлось демократией.

- А теперь, - вновь заговорил Мячков, - пусть каждый даст себе ответ на второй вопрос. А нужно ли нам эту систему менять, или лучше оставить все, как есть? - Он помолчал несколько се­кунд, словно давая аудитории подумать, а затем продолжил: - И наконец, ответьте себе на третий вопрос: какими методами это можно изменить, а какие не дадут результатов.

Время Мячков рассчитал таким образом, что Дубков, как и все остальные, не имел возможности подумать и выискать аргументы, опровергающие основные идеи «Бездны», или найти хотя бы ка­кие-нибудь доказательства пользы существующей формы правле­ния. Он мысленно похвалил представителя «Бездны» за удачное построение схемы полемики, а точнее, воздействия на аудиторию, и встал.

- Милостивый государь, - иронично заговорил Владимир Иванович, - должен признаться, что ваши вопросы исключают альтернативу в ответах, но... - он обернулся и обвел взглядом аудиторию, - вся положительная основа диктатуры, описанной в книге, и государственность диктатора зиждятся на его высоких моральных качествах. Где гарантия, что, получив неограниченные возможности в управлении государством, он не трансформируется в нынешнего президента? Ведь сегодняшний правитель в восьмидесятые годы представал перед нами не менее нравственной фигурой. А что было потом, мы все видели.

На лице оппонента отразилось полное понимание опасений Дубкова.

- Очень хороший вопрос. Спасибо.

- Всегда к вашим услугам, - саркастически бросил Владимир Иванович и сел на место.

- Итак. Из вопроса следует, что отсутствие демократии в стра­не безоговорочно признается уважаемым... - он вопросительно посмотрел на Дубкова.

- Владимир Иванович, - поклонился, не вставая, Дубков.

-...Владимиром Ивановичем, - закончил фразу Мячков. - Теперь относительно гарантий. Посмотрим ретроспективно на со­бытия в нашей стране. Вспомним май 1999 года. Если вы не забы­ли, в стране имел место государственный переворот по латиноаме­риканской модели, хотя внешне все выглядело как очередная сме­на правительства. Я говорю по латиноамериканской, потому что власть была захвачена семейным кланом. Даже пресса использова­ла термин «Семья», как будто речь шла о клане Самосы или Стресснера. В течение двух недель в руках Семьи оказались практически все финансы государства. Казна, источники ее пополнения (я имею в виду государственные монополии). Центральный банк, Сбербанк и так далее. Со стороны населения не было ни малейших признаков протеста. В этой связи я позволю себе зачитать одну ци­тату из книги, на презентации которой мы присутствуем.

Он взял со стола книгу, полистал страницы и, найдя нужное место, начал читать: «Приход диктатора, а точнее, его замена бы­ла исключена в силу созданной режимом системы управления госу­дарством, поскольку захват финансов в стране, где все продаются и покупаются, где политические партии и общественные движения являются не чем иным, как коммерческими структурами, торгую­щими своими голосами в парламенте, означал такую непоколеби­мость семейного клана, которой еще не знала мировая история. Казалось, что новая форма диктатуры установилась на долгие годы. Однако, как это иногда бывает даже в самых просчитанных и управляемых исторических процессах, вмешался фатум. Начались стихийные волнения населения. То тут, то там возникали очаги сопротивления. Их подавляли, но они возникали вновь. " начиналась социальная цепная реакция».

Мячков закрыл книгу и посмотрел на Дубкова:

- Я не заметил гарантий, - сказал Владимир Иванович, со­храняя саркастический тон.

- Очень жаль, - не менее саркастично ответил Мячков. - Очень жаль, что вы не поняли, что при любой форме правления вы не получите никаких гарантий, если не создадите их сами. Только правильная реакция масс, и нас с вами в том числе, может быть гаран­тией того, что нас не будут очередной раз тыкать мордой в дерьмо.

- Мы это уже слышали от большевиков, - крикнула с места какая-то эксцентричная дама. - Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой.

- Ну! И разве они в этом были не правы? А теперь разрешите мне сказать несколько слов о книге. - И не дожидаясь, когда пре­зидиум ответит согласием, Дубков встал и вышел вперед, повернув­шись лицом к залу. - Уважаемые дамы и господа, граждане и това­рищи! Я внимательно изучил социально-политические концепции, изложенные в «Бездне», и пришел к следующему выводу. При этом сразу же оговорюсь, что автор выступал с либеральных позиций, и я не отметил в книге ни одного абзаца, который можно было бы рас­ценивать как давление на читателя или навязывание ему своей точ­ки зрения. Итак, к какому же выводу я пришел? Вывод неутеши­тельный. Население нашей страны (мне не хочется употреблять слово народ) делится на три психологические группы. Первая - это интеллектуальная элита, составляющая примерно полтора про­цента населения нашей страны. Это люди, которые понимают, что происходит, и не вмешиваются в политические события. Вторую можно условно обозначить термином «быдло». Это категория людей, втайне считающих себя либеральной интеллигенцией, придер­живающихся принципов демократических свобод, ею легко манипулировать при помощи жупела коммунистической угрозы. И третья группа - это недочеловеки, которым в прошлом вставили в психику программу в виде ненависти к буржуям и которыми манипулируют политические бизнесмены, именующие себя коммунистами, патриотами и прочее и прочее.

По залу пронёсся ропот. Люди автоматически прикинули, к какой части населения относится каждый из них, и восприняли данную градуировку как личное оскорбление.

- Господа! Не обижайтесь, - засмеялся Дубков, - я, как и большая часть присутствующих, отношусь к категории быдла и сам не придерживаюсь данной точки зрения. Я только позволил себе открытым текстом интерпретировать один из постулатов, изложенных в «Бездне». - Произнеся заключительную фразу, он сел н место, победно поглядывая на президиум.

Мячков на мгновение задумался, а затем заговорил жестким резким тоном:

- Позволю себе заметить, что терминология, обозначающая три основные группы русского народа, введена не автором, а ува­жаемым господином оратором. Мы отвергаем эти термины, так как от них веет менталитетом, присущим той категории людей, которая называется быдлом.

Мы себя таковыми не считаем. Но уважаемый оратор пра­вильно подметил деление нашего народа на три группы, исходя из их менталитета. Вспомним, что творилось в стране в течение семи десятков лет правления коммунистов. И тем не менее значительная часть населения желает их возвращения. Эта та часть, которая в си­лу личных качеств не смогла занять нишу в новом обществе. Они заслуживают сочувствия. Мы более десяти лет смотрели на то, что вытворяли коммунисты, именующие себя демократами, либерала­ми, социалистами и так далее. Мы скатились к семейному правле­нию государством и приватизации государства и всего народа се­мейным кланом. Однако значительная часть населения готова при­знать их власть. Обратимся сейчас не к политике и не к экономике. Обратимся к морали. К нравственному уровню указанных групп населения. Мы видели все смертные грехи, совершаемые обоими режимами: убийства, воровство, растление молодежи, отданной на откуп наркомафии. Что еще нужно увидеть вам, чтобы вы отвергли тех и других? Ответ на этот вопрос я оставляю вашей совести, гос­пода и товарищи...

С места поднялась дама, излучающая целый спектр эмоций.

- Господин Мячков, - заговорила она прерывающимся о волнения голосом, - вы обвиняете нас в безнравственности. Да, да! В безнравственности. Но в книге, которую вы представляете и защищаете, высказывается масса безнравственных постулатов. Ваш диктатор широко использует смертную казнь в борьбе с преступностью. Или, как он выражается, с «отбросами преступного мира». Казнь - это месть преступнику. А тот, кто мстит, ставит себя на один уровень с тем, кому мстит. И в этом смысле казнь – жертва на алтарь самых темных наших инстинктов. Мы исчерпали всякое право на казнь.

Мячков понимающе кивнул головой и, дождавшись момента, когда дама села на свое место, ответил:

- Я с вами согласен во многом. Мы действительно исчерпали право на казнь. Но преступный мир так не считает. Он казнит еже­дневно десятки и сотни людей. Кроме того, я с вами полностью со­гласен относительно мести. Мстить кому бы то ни было - дело без­нравственное. Но здесь имеет место не месть. Если бешеная собака загрызает человека, после чего ее пристреливают, значит ли это, что ей мстят за человека, которого она загрызла? Нет и еще раз нет. Просто устраняется объект, представляющий опасность для людей. Объект, который на практике доказал свою опасность. Вы можете сказать, - его тон стал саркастичным, - что человек имеет больше прав, чем собака. Возможно это и так. Но ведь результат один и тот же. Смерть. Вам будет легче, если ваш сын погибнет от руки пьяно­го отребья, а не от клыков бешеной собаки? Мне нет.

С места встал бородатый интеллигент «меньшевистской на­ружности».

- Господин философ, - саркастично обратился он к Мячкову, - главный герой «Бездны», которого автор изобразил в виде мессии, подобно Робин Гуду отнимает у богатых собственность. Правда, он не раздает ее бедным, а отдает в руки государства, что­бы продать тем же богатым. Это ведет к благоденствию. Но это в книге. Неужели вы не понимаете, что в жизни это приведет к гражданской войне? Мы ведь это уже проходили. Спасибо.

- Очень важный вопрос, - с удовлетворением заметил Мячков, - Спасибо вам. Вопрос этот важен потому, что господа Чубайс и Гайдан вот уже много лет пытаются внушить нам мысль, что возвращение обществу украденной у нее собственности приведет к гражданской войне. Обратимся к ретроспективе. Я не настаиваю на правильности своей точки зрения, но, изучив массу документов о гражданской войне в России, я пришел к выводу, что она имела место не по причине экспроприации крупной собственности. Причина была в том, что, во-первых, большевики экспроприировали всю собственность. И крупную, и среднюю, и мелкую. Но и это не было главной причиной. Главная причина была в том, что они намеревались экспроприировать жизни целых классов людей. И людям пришлось защищать уже не собственность, а право не быть расстрелянными в овраге или в подвалах ЧК. В книге же нет ни малейшего намека на физическую ликвидацию какого-либо класса или даже социальной группы людей, за исключением части криминального мира. - Он помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил: - Когда Гайдан запугивает нас гражданской войной как следствием передела собственности, он прекрасно знает, что для возникновения такого социального явления, как гражданская война, необходимо, как минимум, иметь две противоборствующие стороны, вооруженные не только винтовками, но и идеей, готовые истреблять друг друга. Возникает вопрос: кто с кем будет воевать? Вы хотите сказать, что если у Абрамовича отобрать «Сибнефть», а у Потанина «Норильский никель», то население разделится на две большие группы людей, возьмет в руки оружие и начнет истреблять друг друга? Одни для того, чтобы вернуть эту собственность ее прежним владельцам, а другие, чтобы ее не возвращать? Я сомнева­юсь, что даже в этом зале, наполненном, как я убедился, идейными демократами, найдется хоть один, кто согласится с оружием в руках защищать право Абрамовича на «Сибнефть». Или Березовского на его многочисленные компании. Вам самим-то не смешно?

- Дорогой товарищ! Простите за старорежимное обращение, - обратился к Мячкову молодой человек в очках и потертом костюме. - Насчет передела собственности с вами можно согласиться. Но вот во что нельзя поверить, так это в диктатуру с человеческим лицом.

- Человеческое лицо - это главное, чего нам не хватает, - за­смеялся Мячков. - Социализм с человеческим лицом у нас не по­лучился. Некоторые теоретики утверждают, что такого в природе вообще быть не может. Не знаю. Но ведь и строительство капита­лизма с человеческим лицом мы тоже уже прошли. Не получается, -развел он руками. - Сейчас проходим непонятно что, но человече­ское лицо и тут явно не просматривается. Может быть, попробуем диктатуру? В порядке эксперимента.

Он посмотрел на часы и встал.

- К сожалению, я вынужден вас оставить. Но на прощание хо­чу рекомендовать вам сделать одну вещь. Подумайте хорошенько и ответьте себе честно на следующие вопросы. Кому следует бояться диктатуры, описанной в «Бездне»? Какие ваши интересы она затрагивает? Чем она вам грозит, и что вы теряете? Ведь все достижения «либеральной революции» она вам оставляет. Та же свобода говорить, что вздумается. То же право заниматься бизнесом. Причем она гарантирует вам в бизнесе защиту от криминала. То же право выезжать за рубеж, когда вам вздумается. Словом, все то же, за исключением беззакония, которое терзает наше общество уже не один год.

С этими словами Мячков встал и, слегка поклонившись, вышел из зала. Всe оставались на своих местах. Завязалась горячая дискуссия. И только Владимир Иванович Дубков незаметно выскользнул из зала и направился за Мячковым. Следуя за ним по пятам, он вышел из гостиницы и увидел, как последний садился в белую «Волгу».

- Володя! - вдруг послышалось сзади. - Ты что здесь дела­ешь в столь поздний час? - Перед ним, поигрывая ключами, стоял его коллега из отдела скандальной хроники.

- Послушай, Пузырь, ты очень занят? - спросил Дубков.

- Ну, вообще-то... - задумчиво произнес Пузырь. - А что?

- Давай-ка проследим вот за этой «Волгой», - таинственным голосом предложил Дубков.

- Есть жареный материал? - деловито осведомился Пузырь, который знал, что по скандальности политические статьи Дубкова бывают похлеще, чем его репортажи, и что главный редактор пла­тит ему по высшей таксе. - В соавторы берешь?

- Заметано, - поспешил заверить «скандалиста» Дубков, не отрывая взгляда от «Волги», в которой сидел Мячков. - Поехали.

Через десять минут Дубков убедился, что «Волгу» Мячкова со­провождает не только он. За ними неотступно следовала иномарка темно-синего цвета, в салоне которой находились трое мужчин. За­метил это и Пузырь.

- За ним или за нами? - спросил он, кивком указав на иномарку.

- За ним, за ним, - успокоил его Дубков. - Мы-то на хрен никому не нужны.

- Ну, ты-то, может, и не нужен, - засомневался «скандалист», - а вот на меня многие зуб имеют.

«Волга» Мячкова свернула в подворотню высокого дома. Пузырь притормозил машину и позволил иномарке проследовать за «Волгой». Затем остановился и выключил двигатель.

- Ты что? - зашипел на него Владимир Иванович. - Поезжай за ними!

- Спокойно, доцент! - сказал Пузырь с превосходством профессионального подглядывалыцика за чужими секретами. – Дальше пехом.

Он откуда-то вытащил кинокамеру и вылез из машины. Дубков последовал за ним, решив довериться профессиональному опыту скандального хроникера. Крадучись вдоль стены, они проследовали во двор, где Мячков уже загнал свою машину в «ракушку» и теперь вешал замок. Они резко нырнули за ряд гаражей, расположенных в одну линию, и приблизились к Мячкову.

Из иномарки вышли трое и подошли к Мячкову.

- Господин Мячков? - вежливо осведомился один.

- Чем могу служить? - также вежливо ответил вопросом на вопрос Мячков.

Ответа не последовало. Удар кулака опрокинул Мячкова на землю, после чего все трое начали бить его ногами.

Первой реакцией Дубкова было движение, свидетельствую­щее о том, что он собирается вскочить из-за гаражей и броситься на помощь, но Пузырь, более опытный в таких делах, вцепился в него мертвой хваткой, шипя, как змея:

- Ты профессионал или кто? Наша задача наблюдать, а не вмешиваться!

Не разделяя точку зрения коллеги, Владимир Иванович все же вырвался бы из его объятий, но в это время во двор на большой ско­рости въехал микроавтобус. Из него, как горох, высыпались воору­женные люди, которые без звука окружили лежавшего без движе­ния Мячкова и тех, кто на него напал. Под прицелами шести пис­толетов с глушителями нападающие заложили руки за голову и проследовали в микроавтобус, куда двое из вновь прибывших ос­торожно занесли тело Мячкова.

- Ну и ну, - промолвил Пузырь, наводя кинокамеру на уда­лявшийся автобус.

«Кто хочет жить, присоединяйтесь!»