Раздел II 1 страница

ИСТОРИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ В ПСИХОЛОГИЮ

Часть 1. Из истории развития представлений о предмете психологии

А.В.Пе тровский, М. Г. Ярошевский

ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ — ОСОБАЯ ОТРАСЛЬ ЗНАНИЯ¹

Термин " психология" древнегреческого происхождения. Он составлен из двух слов: " псюхе" — душа и " логос" — знание или изучение. Предложен же был этот термин не в Древней Греции, внесшей бесценный вклад в наше понимание психической жиз­ни, а в Европе в XVI веке. Мнения истори­ков о том, кто изобрел слово " психология", расходятся. Одни считают его автором соратника Лютера Филиппа Меланхтона, другие — философа Гоклениуса, который применил слово " психология" в 1590 году для того, чтобы можно было обозначить им книги ряда авторов. Это слово полу­чило всеобщее признание после работ не-

мецкого философа Христиана Вольфа, кни­ги которого назывались " Рациональная психология" (1732) и " Эмпирическая пси­хология" (1734). Учитель же Вольфа — Лейбниц пользовался еще термином " пнев-матология". До XIX века это слово не употреблялось ни в английской, ни во фран­цузской литературе.

Об использовании слова " психолог" (с ударением на последнем слоге) в русском языке говорит реплика Мефистофеля в пушкинской " Сцене из Фауста": " Я психо­лог... о вот наука!.." Но в те времена пси­хологии как отдельной науки не было. Психолог означал знатока человеческих страстей и характеров.

В XVI веке под " душой" и " логосом" понималось нечто иное, чем в период ан­тичности. Если бы, например, спросили у Аристотеля (у которого мы впервые нахо­дим не только разработанную систему психологических понятий, но и первый очерк истории психологии), к чему отно­сится знание о душе, то его ответ сущест­венно отличался бы от позднейших, ибо такое знание, с его точки зрения, имеет объектом любые биологические явления, включая жизнь растений, а также те про­цессы в человеческом теле, которые мы сейчас считаем сугубо соматическими (ве­гетативными, " растительными").

^Петровский А.В., Ярошевский М.Г. История и теория психологии: В 2 т. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. Т.1. С. 42—47, 50—52.

Еще удивительнее был бы ответ пред­шественников Аристотеля. Они понимали под душой движущее начало всех вещей, а не только организмов. Так, например, по мнению древнегреческого мудреца Фалеса, магнит притягивает другие тела потому, что обладает душой. Это учение о всеоб­щей одушевленности материи — гилозо­изм — может показаться примитивным с точки зрения последующих успехов в по­знании природы, однако оно было круп­ным шагом вперед на пути от анимисти­ческого (мифологического) мышления к научному.

Гилозоизм видел в природе единое ма­териальное целое, наделенное жизнью, по­нятой как способность ощущать, запоми­нать и действовать. Принцип монизма, выраженный в этом воззрении, делал его привлекательным для передовых мысли­телей значительно более поздних эпох (Те-лезио, Дидро, Геккеля и других).

Анимизм же (от лат. " анима" — душа) каждую конкретную вещь наделял сверхъ­естественным двойником — душой. Пе­ред взором анимистически мыслившего человека мир выступал как скопление произвольно действующих душ. Элемен­ты анимизма представлены, как отмечал Г.В. Плеханов, в любой религии. Ани­мистические донаучные взгляды на душу веками влияли на понимание человеческих мыслей, чувств, поступков. Эти рудименты дают о себе знать и в значительно более поздние времена в представлениях об обитающем в мозгу " внутреннем человеке" (скрывающемся под термином " душа", " со­знание", " Я"), который воспринимает впе­чатления, размышляет, принимает решения и приводит в действие мышцы.

Господствовавшая в средние века рели­гиозная идеология придала понятию о душе определенное мировоззренческое содержа­ние (душа рассматривалась как бесплотная, нетленная сущность, переживающая брен­ное тело, служащая средством общения со сверхъестественными силами, испытываю­щая воздаяние за земные поступки и т.д.).

Именно это отнюдь не " языческое" со­держание имплицитно было заложено в древнегреческом по своей этимологии сло­ве " психология", когда оно впервые стало прилагаться к совокупности сведений о душевных явлениях. Нет ничего более ошибочного, как делать на этом основа-

нии вывод, будто человечество не знало тог­да иных взглядов на психику и сознание, кроме религиозно-идеалистических. Ца­рившая в университетах схоластическая философия (ее и представляли те, кто со­здал термин " психология") действительно подчинялась диктату церкви. Однако даже в пределах этой философии возникали, от­ражая запросы новой социальной практи­ки, передовые идеи.

В борьбе с церковно-богословской кон­цепцией души утверждалось самосознание рвавшейся из феодальных пут личности. Отношением к этой концепции определял­ся общий характер любого учения.

В эпоху Возрождения, когда студенты какого-нибудь университета хотели с пер­вой лекции оценить профессора, они кри­чали ему: " Говорите нам о душе! ". Наи­более важное в те времена могли расска­зать о душе не профессора, кругозор которых был ограничен сочинениями ан­тичных авторов и комментариями к ним, а люди, представления которых не изла­гались ни в лекциях, ни в книгах, объе­диненных Гоклениусом под общим названием " Психология". Это были вра­чи типа Вивеса или Фракасторо, худож­ники и инженеры типа Леонардо да Вин­чи, а позднее — Декарт, Спиноза, Гоббс и многие другие мыслители и натуралис­ты, не преподававшие в университетах и не претендовавшие на то, чтобы разраба­тывать психологию. Длительное время по своему официальному статусу психология считалась философской (и богословской) дисциплиной. Иногда она фигурировала под другими именами. Ее называли мен­тальной философией (от лат. mental — психический), душесловием, пневма-тологией. Но было бы ошибочно пред­ставлять ее прошлое по книгам с этими заглавиями и искать ее корни в одной только философии. Концентрация психо­логических знаний происходила на мно­гих участках интеллектуальной работы человечества. Поэтому история психоло­гии (до момента, когда она около ста лет назад начала вести свою историческую ле­топись в качестве самостоятельной экс­периментальной науки) не совпадает с эволюцией философских учений о душе (так называемая метафизическая психо­логия) или о душевных явлениях (так на­зываемая эмпирическая психология).

Означает ли это, что в интересах науч­ного прогресса, радикально изменившего объяснение явлений, некогда названных словом " душа", следует отказаться от термина " психология", хранящего память об этом древнем слове-понятии?

Ответ на данный вопрос дал Л.С. Вы­готский: " Мы понимаем исторически, — писал он, — что психология как наука дол­жна была начаться с идеи души. Мы так­же мало видим в этом просто невежество и ошибку, как не считаем рабство резуль­татом плохого характера. Мы знаем, что наука как путь к истине непременно вклю­чает в себя в качестве необходимых мо­ментов заблуждения, ошибки, предрассуд­ки. Существенно для науки не то, что они есть, а то, что, будучи ошибками, они все же ведут к правде, что они преодолевают­ся. Поэтому мы принимаем имя нашей на­уки со всеми отложившимися в нем сле­дами вековых заблуждений как живое указание на их преодоление, как боевые рубцы от ран, как живое свидетельство ис­тины, возникающей в невероятно сложной борьбе с ложью" ¹.

Психологию на ее многовековом ис­торическом пути считали наукой о душе, сознании, психике, поведении. С каждым из этих глобальных терминов сочеталось различное предметное содержание, не го­воря уже о конфронтации противополож­ных взглядов на него. Однако при всех расхождениях, сколь острыми бы они ни были, сохранялись общие точки, где пере­секались различные линии мысли. Имен­но в этих точках " вспыхивали" искры зна­ния как сигналы для следующего шага в поисках истины. Не будь этих общих то­чек, люди науки говорили бы каждый на своем языке, непонятном для других ис­следователей этого предметного поля, будь то их современники, либо те, кто пришел после них.

Эти точки, ориентируясь на которые мы способны вернуть к жизни мысль бы­лых искателей истины, назовем категори­ями и принципами психологического по­знания <...>.

Информацию о прошлом психологии хранят не только сменявшие друг друга

философские системы, но и история есте­ственных наук (в особенности биологии), медицины, педагогики, социологии.

Объективная природа психики такова, что, находясь в извечной зависимости от своих биологических оснований, она при­обретает на уровне человека социальную сущность.

Поэтому ее причинное объяснение не­обходимо предполагает выявление ее обус­ловленности природными и общественно-историческими факторами. Исследуются же эти факторы не самой психологией, а соответствующими " сестринскими" наука­ми, от успехов которых она неизменно зависит. Но и они, в свою очередь, зави­сят от нее, поскольку изучаемые ею явле­ния и закономерности вопреки эпифено-менализму² играют важную роль в биологической и социальной жизни. Не­возможно адекватно отобразить становле­ние психологических проблем, гипотез, концепций, абстрагируясь от развития знаний о природе и обществе, а также иг­норируя обширные области практики, связанные с воздействием на человека.

История науки — это особая область знания. Ее предмет существенно иной, чем предмет той науки, развитие которой она изучает. Следует иметь в виду, что об исто­рии науки можно говорить в двух смыс­лах. История — это реально совершаю­щийся во времени и пространстве процесс. Он идет своим чередом независимо от того, каких взглядов придерживаются на него те или иные индивиды.

Это же относится и к развитию на­уки. Как непременный компонент куль­туры она возникает и изменяется безот­носительно к тому, какие мнения по поводу этого развития высказывают раз­личные исследователи в различные эпо­хи и в различных странах.

Применительно к психологии веками рождались и сменяли друг друга представ­ления о душе, сознании, поведении. Воссоз­дать правдивую картину этой смены, вы­явить, от чего она зависела, и призвана история психологии.

Психология как наука изучает факты, механизмы и закономерности психической

¹ Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 Т. М.: Педагогика, 1982—1984. Т. 1. С. 429.

² Эпифеноменализм — учение о том, что психические акты не имеют самостоятельной ценности и не являются причинными факторами поведения.

жизни. История же психологии описыва­ет и объясняет, как эти факты и законы открывались (порой в мучительных поис­ках истины) человеческому уму. Итак, если предметом психологии является одна реальность, а именно реальность ощущений и восприятий, памяти и воли, эмоций и характера, то предметом истории психо­логии служит другая реальность, а имен­но — деятельность людей, занятых позна­нием психического мира.

Поскольку же знание является продук­том умственной работы, то обычно исто­рия психологии выступает как история научно-психологической мысли. <...>

Имеется определенная последователь­ность в смене " формаций" научного мыш­ления. Каждая " формация" определяет типичную для данной эпохи картину психической жизни. Закономерности этой смены (преобразования одних понятий, категорий, интеллектуальных структур в другие) изучаются историей науки, и только ею одной. Такова ее первая уни­кальная задача.

Вторая задача, которую она призвана решать, заключается в том, чтобы раскрыть взаимосвязь психологии с другими наука­ми. Подчеркивая единство науки, великий физик Макс Планк писал, что наука пред­ставляет собой внутренне единое целое. Ее разделение на отдельные отрасли обуслов­лено не столько природой вещей, сколько ограниченностью способности человеческо­го познания. В действительности существу­ет непрерывная цепь от физики и химии через биологию и антропологию к соци­альным наукам, цепь, которая ни в одном месте не может быть разорвана, разве лишь по произволу.

Уже была отмечена зависимость успе­хов психологии от успешного развития механики, биологии, социологии, кибер­нетики. В свою очередь, ее достижения восприняли многие отрасли знания.

Еще одной проблемой, никем, кроме ис­тории науки, не разрабатываемой, являет­ся выяснение зависимости процессов по­рождения и восприятия знаний (в нашем случае — знаний о психике) от социокуль­турного контекста, от идеологических вли­яний. Не выяснены, например, причины, по

которым от учения Демокрита сохра­нились лишь фрагменты (да и то извест­ные из вторых рук), тогда как от Платона дошло чуть ли не полное собрание сочине­ний. Но не исключается, что в самом этом факте отразилось своеобразие борьбы раз­личных людей вокруг вопросов, хотя и те­оретических, но захватывающих их корен­ные земные интересы.

Существует легенда, будто Платон пытался уничтожить сочинения Демокри­та¹, скупая их с этой целью. (А в те време­на уничтожить произведения какого-ни­будь автора было нетрудно).

Во всяком случае, Платон, заимствуя у Демокрита сведения, касающиеся приро­ды, ни в одной из своих работ его, как ука­зывает А.Ф. Лосев, не упоминает.

Если от прославленных авторов одной и той же эпохи в одном случае доходят, по существу, все труды, в другом, по су­ществу, ничего не остается, то есть осно­вания объяснять это не случайностью, а умышленными акциями против одного из них. Столкновение умов может превра­титься в установку на истребление сочи­нений какого-либо автора или даже его самого. Вненаучные средства, как извест­но, пускались в ход не только в древние времена. Свободную мысль, естественнона­учное исследование природы человека пы­тались приостановить кострами инквизи­ции, застенками, полицейскими мерами.

Разве не свидетельствует, например, об этом предписание Главного комитета по делам печати царской России " арестовать и подвергнуть судебному преследованию" книгу И.М. Сеченова " Рефлексы головного мозга" как ведущую к " развращению нравов"? ²

Борьбу непримиримых воззрений от­ражают и многие современные дискуссии.

Научные проблемы, идеи, теории зарож­даются и трансформируются под влияни­ем потребностей общества, социальной практики. Так, новая наука, которая стро­илась на опыте, эксперименте, математике и объясняла мир из его собственных зако­нов, а не исходя из божьей воли, возникла, когда рушились феодальные порядки, став­шие препятствием для развития произво­дительных сил общества.

¹ Демокрит являлся автором множества работ, охватывающих различные области знания.

² Научное наследство. М., 1956. Т. 3 С.64.

В наши дни научно-технический про­гресс, сопряженный с революционными из­менениями, которые произвела компьюте­ризация в материальном и духовном производстве, изменил, как было сказано, и стиль психологического мышления.

Из этого явствует и третья, решаемая только историей психологии, задача: изу­чить взаимоотношения между обществен­ными запросами и научным творчеством как процессом, имеющим свою специфику.

Исторический анализ этой специфики позволяет проникнуть в лабораторию исследовательского труда отдельной лич­ности.

Здесь перед нами четвертая задача ис­тории науки. За творческой личностью стоит целый мир мыслей, неповторимых пе-

реживании, нескончаемых споров ученого с другими людьми и с самим собой, интел­лектуальных радостей и поражений, неза­вершенных исканий и сбывшихся надежд. Приобщиться к этому миру — значит осоз­нать гуманистическое, личностное начало науки.

Решая эти четыре задачи, история на­уки и определяет свой собственный пред­мет. Грубо говоря, этот предмет дан в сис­теме трех координат: историологической (развитие знаний о психическом, опосре­дованное сменой стилей мышления), соци­альной (прежде всего отношения между наукой и обществом, а также между сами­ми " обитателями" мира науки) и личнос­тной (неповторимость творческих исканий отдельного ученого).

А.В.Пе тр о веки и, М. Г. Ярошевский

[ПСИХОЛОГИЯ

КАК НАУКА О ДУШЕ]¹

Некогда студенты шутили, советуя на экзамене по любому предмету на вопрос о том, кто его впервые изучал, смело от­вечать: " Аристотель". Этот древнегречес­кий философ и естествоиспытатель, жив­ший в IV веке до н.э., заложил первые камни в основание многих дисциплин. Его по праву следует считать также отцом психологии как науки. Им был написан первый курс общей психологии " О душе". Кстати, касаясь предмета психологии, мы следуем в своем подходе к нему за Ари­стотелем. Сперва он изложил историю вопроса, мнения своих предшественников, объяснил отношение к ним, а затем, ис­пользуя их достижения и просчеты, пред­ложил свои решения.

Как бы высоко ни поднялась мысль Аристотеля, обессмертив его имя, за ним стояли поколения древнегреческих муд­рецов. Притом не только философов-тео­ретиков, но и испытателей природы, на­туралистов, медиков. Их труды — это предгорья возвышающейся в веках вер­шины: учения Аристотеля о душе. Это­му учению предшествовали революцион­ные события в истории представлений об окружающем мире.

Анимизм

Переворот заключался в преодолении древнего анимизма (от лат. " анима" —

душа, дух) — веры в скрытый за видимы­ми вещами сонм духов (душ) как особых " агентов" или " призраков", которые поки­дают человеческое тело с последним дыха­нием, а по некоторым учениям (например, знаменитого философа и математика Пифагора), являясь бессмертными, вечно странствуют по телам животных и расте­ний. Древние греки называли душу сло­вом " псюхе". Оно и дало позднее имя на­шей науке.

В имени сохранились следы изначаль­ного понимания связи жизни с ее фи­зической и органической основой (срав­ните русские слова: " душа", " дух", и " дышать", " воздух"). Интересно, что уже в ту древнейшую эпоху, говоря о душе (" псю­хе"), люди как бы соединяли в единый ком­плекс присущее внешней природе (воздух), организму (дыхание) и психике (в ее пос­ледующем понимании). Конечно, в своей житейской практике они все это прекрасно различали. Когда знакомишься со знани­ем человеческой психологии по их мифам, не можешь не восхищаться тонкостью по­нимания ими стиля поведения своих бо­гов, наделенных коварством, мудростью, мстительностью, завистью и иными каче­ствами, которые придавал небожителям творец мифов — народ, познавший эту пси­хологию в земной практике своего обще­ния с ближними.

Мифологическая картина мира, где тела заселяются душами (их " двойниками" или призраками), а жизнь зависит от произво­ла богов, веками царила в общественном сознании.

Гилозоизм

Революцией в умах стал переход от анимизма к гилозоизму (от греч. слов, оз­начающих: " материя" и " жизнь"). Весь мир — универсум, космос — мыслился от­ныне изначально живым. Границы между живым, неживым и психическим не про­водилось. Все они рассматривались как по­рождение единой первичной материи (пра-материи), и тем не менее это философское учение стало великим шагом на пути по­знания природы психического. Оно покон­чило с анимизмом (хотя он и после этого на протяжении столетий, вплоть до наших

¹ Петровский А.В., Ярошевский М.Г. История и теория психологии: В 2 т. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. Т. 1. С. 53—77, 81, 86—93.

дней, находил множество приверженцев, считающих душу внешней для тела сущ­ностью). Гилозоизм впервые поставил душу (психику) под общие законы есте­ства.

Утверждался непреложный и для со­временной науки постулат об изначальной вовлеченности психических явлений в круговорот природы.

Гераклит и идея развития как закон (Логос)

Гилозоисту Гераклиту космос явился в образе " вечно живого огня", а душа (" пси­хея") — в образе его искорки. Все сущее подвержено вечному изменению: " Наши тела и души текут, как ручьи". Другой афоризм Гераклита гласил: " Познай само­го себя". Но в устах философа это вовсе не означало, что познать себя — значит уйти в глубь собственных мыслей и пережи­ваний, отвлекшись от всего внешнего. " По каким бы дорогам ни шел, не найдешь гра­ниц души, так глубок ее Логос", — учил Гераклит.

Этот термин " логос", введенный Герак­литом, но применяемый поныне, приобрел великое множество смыслов. Но для него самого он означал закон, по которому " все течет", и явления переходят друг в друга. Малый мир (микрокосм) отдельной души идентичен макрокосму всего миропорядка. Поэтому постигать себя (свою психею) — значит углубляться в закон (Логос), кото­рый придает вселенскому ходу вещей со­тканную из противоречий и катаклизмов динамическую гармонию.

После Гераклита (его называли " тем­ным" из-за трудности понимания и " пла­чущим", так как будущее человечества он считал еще страшнее настоящего) в запас средств, позволяющих читать " книгу при­роды" со смыслом, вошла идея закономер­ного развития всего сущего, в том числе " текущих, как ручьи" тел и душ.

Демокрит и идея причинности

Учение Гераклита о том, что от Зако­на (а не от произвола богов — властите­лей неба и земли) зависит ход вещей, пе­решло к Демокриту. Сами боги — в его изображении — не что иное, как сфери­ческие скопления огненных атомов. Че-

ловек также создан из различного сорта атомов, самые подвижные из них — ато­мы огня. Они образуют душу.

Единым и для души, и для космоса он признал не сам по себе закон, а закон, со­гласно которому нет беспричинных явле­ний, но все они — неотвратимый результат соударения атомов. Случайными кажутся события, причину которых мы не знаем.

Демокрит говорил, что хотя бы одно причинное объяснение готов был бы пред­почесть царской власти над персами. (Пер­сия была тогда сказочно богатой страной.) Впоследствии принцип причинности назва­ли детерминизмом. И мы увидим, как имен­но благодаря ему добывалось по крупице научное знание о психике.

Гиппократ и учение о темпераментах

Демокрит дружил со знаменитым ме­диком Гиппократом. Для медика важно было знать устройство живого организма, причины, от которых зависят здоровье и болезнь. Определяющей причиной Гиппок­рат считал пропорцию, в которой смеша­ны в организме различные " соки" (кровь, желчь, слизь). Пропорция в смеси была названа темпераментом. И с именем Гип­пократа связывают дошедшие до наших дней названия четырех темпераментов: сангвинический (преобладает кровь), холе­рический (желтая желчь), меланхоличес­кий (черная желчь), флегматический (слизь). Для будущей психологии этот объяснительный принцип при всей его наивности имел очень важное значение. Недаром названия темпераментов сохра­нились поныне. Во-первых, на передний план ставилась гипотеза, согласно которой бесчисленные различия между людьми умещались в несколько общих картин по­ведения. Тем самым Гиппократ положил начало научной типологии, без которой не возникли бы современные учения об ин­дивидуальных различиях между людьми. Во-вторых, источник и причину различий Гиппократ искал внутри организма. Ду­шевные качества ставились в зависимость от телесных.

О роли нервной системы в ту эпоху еще не знали. Поэтому типология являлась, го­воря нынешним языком, гуморальной (от лат. " гумор" — жидкость). Следует, впро-

чем, заметить, что в новейших теориях признается теснейшая связь между нервны­ми процессами и жидкими средами орга­низма, его гормонами (греческое слово, оз­начающее то, что возбуждает). Отныне и медики, и психологи говорят о единой ней-рогуморальной регуляции поведения.

Анаксагор

и идея организации

Афинский философ Анаксагор не при­нял ни гераклитово воззрение на мир как огненный поток, ни демокритову картину атомных вихрей. Считая природу состоя­щей из множества мельчайших частиц, он искал в ней начало, благодаря которому из беспорядочного скопления и движения этих частиц возникают целостные вещи. Из хаоса — организованный космос. Он признал таким началом " тончайшую вещь", которой дал имя " нус" (разум). От того, какова степень его представленности в различных телах, зависит их совершен­ство. " Человек, — говорил Анаксагор, — является самым разумным из животных вследствие того, что имеет руки". Выходи­ло, что не разум определяет преимущества человека, но его телесная организация оп­ределяет высшее психическое качество — разумность.

Все три принципа, утвержденные фи­лософами, о которых шла речь (Геракли­том, Демокритом, Анаксагором), создавали главный жизненный нерв будущего науч­ного способа осмысления мира, в том чис­ле и научного познания психических яв­лений. Какими бы извилистыми путями ни шло это познание в последующие века, оно имело своими регуляторами три идеи: закономерного развития, причинности и организации (системности). Открытые две с половиной тысячи лет назад объяснитель­ные принципы стали на все времена осно­вой объяснения душевных явлений.

" Софисты": поворот от природы к человеку

Новую особенность этих явлений от­крыла деятельность философов, названных софистами — " учителями мудрости". Их интересовала не природа с ее не завися­щими от человека законами, но сам че­ловек, которого первый софист Протагор

назвал " мерой всех вещей". Впоследствии кличка " софист" стала применяться к лжемудрецам, которые с помощью различ­ных уловок выдают мнимые доказатель­ства за истинные. Но в истории психо­логического познания деятельность софи­стов открыла новый объект: отношения между людьми с использованием средств, призванных доказать и внушить любое положение, независимо от его достовер­ности.

В связи с этим детальному обсужде­нию были подвергнуты приемы логичес­ких рассуждений, строение речи, харак­тер отношений между словом, мыслью и воспринимаемыми предметами. Как мож­но что-либо передать посредством языка, спрашивал софист Горгий, если его звуки ничего общего не имеют с обозначаемы­ми ими вещами? И это не софизм в смыс­ле логического ухищрения, а реальная проблема. Она, как и другие вопросы, обсуждавшиеся софистами, подготавлива­ла развитие нового направления в пони­мании души. Были оставлены поиски ее природной " материи" (огненной, атомной и др.). На передний план выступили речь и мышление как средства манипулирова­ния людьми. Их поведение ставилось в зависимость не от материальных причин, как представлялось прежним философам, вовлекшим душу в космический круго­ворот. Теперь она попадала в сеть произ­вольно творимых логико-лингвистических хитросплетений.

Из представлений о душе исчезали при­знаки ее подчиненности строгим законам и неотвратимым причинам, действующим в физической природе. Язык и мысль ли­шены подобной неотвратимости. Они полны условностей в зависимости от человеческих интересов и пристрастий. Тем самым дей­ствия души приобретали зыбкость и неоп­ределенность. Возвратить им прочность и надежность, но коренящиеся не в вечных законах мироздания, а в самом мышлении человека, стремился Сократ.

Сократ

и новое понятие о душе

Об этом философе, ставшем на все века идеалом бескорыстия, честности и независимости мысли, мы знаем со слов его учеников. Сам же он никогда ничего

не писал и считал себя не учителем муд­рости, а человеком, пробуждающим у дру­гих стремление к истине путем особой техники диалога, своеобразие которого стали впоследствии называть сократичес­ким методом. Подбирая определенные вопросы, Сократ помогал собеседнику " ро­дить" ясное и отчетливое знание. Он лю­бил говорить, что продолжает в области логики и нравственности дело своей мате­ри — повивальной бабки. Уже знакомая нам формула Гераклита " познай самого себя" означала у Сократа обращенность не к вселенскому закону (Логосу), но к внутреннему миру субъекта, его убежде­ниям и ценностям, его умению действо­вать как разумное существо согласно по­ниманию лучшего.

Сократ был мастером устного общения. С каждым встречным человеком он зате­вал беседу с целью заставить его задумать­ся о своих беспечно применяемых по­нятиях. Впоследствии его стали называть пионером психотерапии, цель которой — с помощью слова обнажить то, что скрыто за покровом сознания. В его методике таи­лись идеи, сыгравшие через много столетий ключевую роль в психологических иссле­дованиях мышления.

Во-первых, работа мысли ставилась в зависимость от задачи, создающей пре­пятствие в ее привычном течении. Имен­но с такими задачами сталкивали вопро­сы, которые Сократ обрушивал на своего собеседника, вынуждая его тем самым об­ратиться к работе собственного ума. Во-вторых, эта работа изначально носила ха­рактер диалога. Оба признака — де­терминирующая тенденция, создаваемая задачей, и диалогизм, предполагающий, что познание изначально социально, поскольку коренится в общении субъек­тов, — стали в XX веке главными ори­ентирами экспериментальной психологии мышления.

После Сократа, в центре интересов ко­торого выступила умственная деятельность индивидуального субъекта (ее продукты и ценности), понятие о душе наполнилось но­вым предметным содержанием. Его со­ставляли совершенно особые реалии, кото­рых физическая природа не знает. Мир этих реалий стал сердцевиной философии гениального ученика Сократа Платона.

Платон: душа

как созерцательница идей

Платон создал в Афинах свой научно-учебный центр, названный Академией, у входа в которую было написано: " Не зна­ющий геометрии да не войдет сюда". Гео­метрические фигуры, общие понятия, ма­тематические формулы, логические конструкции являли собой умопостигае­мые объекты, наделенные в отличие от ка­лейдоскопа чувственных впечатлений не­зыблемостью и обязательностью для любого индивидуального ума. Возведя эти объекты в особую действительность, Пла­тон увидел в них сферу вечных идеальных форм, скрытых за небосводом в образе цар­ства идей.