Мышление. Когда мы мыслим тело, оно заводит мысль все дальше и даже слишком далеко: слишком далеко, чтобы она оставалась по-прежнему мыслью

Когда мы мыслим тело, оно заводит мысль все дальше и даже слишком далеко: слишком далеко, чтобы она оставалась по-прежнему мыслью, но всегда недостаточно далеко, чтобы мысль стала телом.

Поэтому нет смысла говорить о теле и мышлении по отдельности, как если бы каждое из них могло иметь некоторое независимое существование: они суть не что иное, как взаимное касание, прикосновение самого их вторжения - одного в другое и одного

в другом. Это прикосновение - предел, опростран-ствление существования. Тем не менее у него есть имя, оно зовется " радость", " боль" или " страдание". Это имя означает, бесспорно, всего лишь предел любого значения - а также сам край опространствления и подступы к нему. Это имя ничего не означает, но выставляет в показе сочетание следующих четырех слов: тело-мысль-радость-страдание. Все фигуры, образованные ими, соприкасаются с разрывом, распределяющим эти слова.

У данного сочетания, или расклада, есть еще одно имя: " пол". Это не название того, что выставляется в показе, это название прикосновения к нему самому.

" Пол" касается неприкасаемого. Он есть имя-осколок тела, имя, называющее не иначе как посредством размещения в первую очередь тел по следам взрыва той дополнительной эстезии, каковой являются полы. Пересчитать или назвать сами эти полы невозможно. " Два" - всего лишь знак полиморфного различия. " Мой" пол не един на всем своем протяжении, это - прерывистый, случайный, событийный контакт зон " моего" тела, точно так же. как и тел других, - мое тело становится другим, соприкасаясь, испытывая на себе прикосновение, становится, следовательно, тем же самым, более чем когда-либо абсолютным, отделенным, более опознаваемым в качестве бытования-местом касания (протяженности). В диапазоне от (а)фаллическогодо (а)цефаличе-

ского - тело показанное, ровное и равное другим, множественное, зонированное, пересекаемое тенями и прикосновениями. Тело это нельзя назвать ни " женщиной", ни " мужчиной": подобные названия, что бы мы ни вкладывали в них, слишком нас удерживают в области фантазмов и отправлений именно тогда, когда речь не идет ни о тех, ни о других. Значит, скорее следует сказать: отдельное тело, нечетко/четко различимое, непрерывное/прерывное, есть наделенное полом тело-осколок, проскользнувшее от одного тела к другому и достигшее близости предела, в самом деле взрывной, где эти тела касаются своего обособления.

Отсюда вытекает ряд следствий: закон малейшего возможного прикосновения, или мгновения ока, в качестве высшего предела наслаждения; закон наибольшей поверхностности, когда все тело наделено абсолютной ценностью кожи, лишенное отныне всякой плотности органа, как и проникновения (тела, имеющие пол, неуязвимы, вечны); связанный с этим закон, согласно которому нет пола (за исключением законченных лабораторных операций), если нет минимальной любви, даже самой ничтожной (притом легко отрицаемой), - как нет любви без пола, пусть самого неуловимого; наконец, пол как закон, императив касаться, целовать, что не объясняется ни потребностью продолжить род, ни даже " либидо". Ибо этот императив подразумевает не

объект - большой или малый, - не себя и не ребенка, но только радость/страдание от некоего со-прикасать-ся. (Или еще лучше: от некоего оставать-ся-собой, или становиться-собой, без возвращения к себе. Наслаждаться - диастола без систолы, находящаяся в самом сердце диалектики: это сердце есть тело.)

Соприкасаться тебя (se toucher toi) (а не " соприка-сать-ся") - или еще, идентичным образом, соприкасаться кожи (а не " соприкасать-ся"): вот какую мысль тело заводит все дальше и дальше и даже слишком далеко. На самом деле здесь преодолевается и распадается 'само мышление: ибо весь груз, вся весомость мышления - оно само есть вес - в конечном счете не приводит ни к чему иному, кроме как к согласию с телами. (Отчаянное согласие.)