Что я сказал священнику

Наше отчаяние в этих местах столь обширно, что потребуется нечто большее, чем ваши чудеса, падре, чтобы сдвинуть его отсюда. Здорово, что вы шмаляете молитвами земля-воздух, пока время крадёт клетки из вашего мозга, а ваше сердце стучится, как рычаг подвески. Если радость существует, она. ни к чему не ведёт, если только на безжизненную луну. Поддельная пища и чашки, наполненные бетоном. Столько проблем в мире заслуживают хвалы, ибо столь незначительны, что можно про них забыть. Возьмите Минотавра.
- Тебе придётся просто поверить мне в этом деле, Пузан, - крикнул он однажды, заталкивая старый бульдозер в упряжь. - Или стоять в стороне, пока настоящий мужик рулит.

- Не зови меня Пузаном, ты, ротосрака, - завопил я, заряжая винтовку. - Если ты думаешь, что я собираюсь позволить тебе проехаться подкованными копытами по моей жизни, ты вкладываешь в свою карьеру больше планирования и усилий, чем я.
- Опять двадцать пять, - заметил он и начал ездить по всему подряд.
И Эдди, который однажды решил предать критике мой стиль жизни и способности. Я запомнил, потому что орнаментный трилобит на стене паба за его спиной давал рождение потоку пауков. Который разливался, как чернила на бумаге.
- Человек с алиби всегда наготове, а, брат?
- Именно.
- Ризла Инглиш и насилие, чтобы показать её, а?
- Слишком верно, Эдди.
- Делаешь выбор, замечая физиономические несовершенства других.
- Да.
- Рассказываешь анекдоты, конструктивно дефективные, потому что их придумывают на ходу.
- Раз ты так говоришь.
- Выбираешь направление, чётко прицелившись в свой кулак.
- А есть другой способ?
Эдди основательно приложился к пинте, его глаза тем временем показывали на меня. Потом он сказал:
- Видит Бог, брат, вот же ты больной. На что ты уставился? О, Христос, бля дерьмо - насекомые!
Хотя Боб - ну он теперь и страшный. Он вытянул несколько дюжин нервов из подбородка и преднамеренно запутал их, чтобы они напоминали обычную бороду.
- Ты не понял, зачем я её отрастил? - прошипел он настойчиво однажды вечером в баре.
- Чтобы размыть очертания, где кончается твой подбородок и начинается окружающая атмосфера.
- Не-а, ты, дурак, смотри. - Он ткнул пальцем в каждую глазницу и стянул кожу, как резиновый капюшон - череп под ним был равномерно ребристый, как
лепная форма для желе. - Вот с чем приходится мне бороться весь день каждый день. - Он принялся натягивать головную перчатку назад. - Чем сильнее меня отвлекает этот кошмарчик, тем меньше дерьма мне приходится выносить от узколобых фанатиков.
- Ты думал, я не в курсе? Будто меня не обучили подобному знанию с ранних лет?
- Ты имеешь в виду, всё это время.
- Я только что это сказал. И когда-нибудь ты слышал от меня хоть один упрёк на эту тему? Разве мне нечем больше заняться, кроме как прикалываться над твоей головой?
-Нет.
- Ладно, как бы то ни было...
Однажды пришёл к нему домой.
- Видит Бог, брат, у тебя тут прямо восьмидесятые.
- Ну да, серая безвоздушная пустыня банальности, наполненная невероятностью воображения или истинного творчества, и любой, кто попытается врасти здесь будет развлекаться, гуляя с пылким сердцем и душой, а те, кто считает себя авангардно-эксцентричными - такие же тусклые, как остальные, из-за снижения порога индивидуальности до уровня ниже колен, и в подобной атмосфере удивительно, что ублюдки, голосовавшие за смерть, тратят полтора десятилетия на осознание невъебенно очевидного, а кто был полным мудаком, кто думал, мол, были старые добрые времена, а теперь не при
знаёт, что они были там и для тех из нас, кому хватает разума воспринять во всём ужасе, что мы прожили их, словно пришли в себя во время кровавой операции, и не удивительно, что мы рванулись налево, направо, по центру, и теперь всё осталось позади и никто не виновен, и вот это сюрприз, и теперь мы все умные, ну ладно, позволь рассказать тебе о Сынке Джиме, не говоря уже о кусочке музыки, единственное различие – теперь всюду, на хуй, необходимы деньги, а песни все сплошь забота и сочувствие, потому что люди, не смотря ни на что, любят притворяться, что контролируют свои сморщенные жизни, и что они бедны и бесплодны по доброй воле, но я чувствую стерильность тех времён на грани зрения, брат, и она всегда остаётся там.
- В точку. Это я Эдди слышу?
Мы подошли к окну и увидели Эдди на велосипеде во дворике. Он пытался оседлать велик в некотором роде сексуального подтекста. Боб распахнул раму.
- Твои слёзы застынут престолами для ангелов урагана, Эдди.
Эдди удивлённо покрутился и улыбнулся. - О, точно, брат.
- Он не прекращает, - сказал я, шокированный.
Потом Эдди зашёл на кусочек сала и увидел, как я у стола делаю скакалку из куска своих кишок.
- О чём это вы с Бобом столько говорили?
- О, знаешь, море булькает нагромождением черепов, забытые комья истории всплывают на поверхность, к нашему стыду, появляется миллион лет, вперёдсмотрящие матросы взламывают поверхность воды, машут ножами на сумеречное небо, мысли разливаются на морскую пену и взмахи хлопающих парусов, в таком ключе.
Глаза распахиваются на бушующем каркасе.
- Вот у него комната, а? Ты знаешь, что отец Боба отправился на северный полярный круг, перерезал себе горло в мглу, перепачкавшись, как налитый кровью глаз, а потом вернулся призраком, чтобы похвастаться? Но рана осталась на месте, и он не мог говорить, так что пришлось изобразить всю историю в лицах. А теперь представь это дело.
- Нет.
- Представь, как призрак пытается рассказать о самоубийстве жестами. Особенно - как он испачкался.
Скажу тебе, я тебя пугаю “брат. Люблю себе хорошую историю про призраков.
- Я тебе расхуячу рожу, если ты мне не расскажешь что-нибудь стоящее, Эдди. Давай уже, хотя бы сегодня.
Сам по себе я сроду не развлекался поисками жилья.
Хочешь посмотреть на ломоть головы у нас тут?
- Да, если он, конечно, занимателен.
- Это есть, - сказала хозяйка квартиры и открыла шкаф, дабы явить миру фрагмент лица и глаза Статуи Свободы, сплошь покрытый мхом и дерьмом. - Вот
наша гордость и радость.
- Понимаю, почему. А полиция вас не беспокоит?
- О нет - они приходят в гости не реже, чем другие.
Эти кабели уходят сквозь червоточину в космос и держат на месте весь мир.
Она указала на вообще пустое место, потом взвизгнула вниз на пучочек верёвок, валяющихся на полу. Весь дом начал опускаться, окна лопались, как мыльные пузыри. Я пытался выбраться, когда она схватила меня за руку и заорала:
- О, мистер, мы мертвы, мы все мертвы.
Я замечал в моменты опасности - ублюдки преграждают мне путь и заявляют очевидное. Как-то раз я копал картошку и попал по черепу, который треснул, как яйцо, и испустил ядовитый газ. Я бы разобрался с проблемой в своём любимом стиле, если бы опёршийся на вилы в соседней траншее жирдяй не сказал: - Попал по черепу, который испустил газ, а?
Естественно, я налетел на него и за пару минут закопал. Так и вышло, что забавный случай стал причиной вины и предостережения, которые до сих пор со мной.
Год спустя картофелещеики, которых я посадил, начали заполонять тот газон, как белые эмбрионы. Они совсем не были похожи на тыквенные головы, которые тётя учила меня растить для жарки. Эти твари визжали на высоте тона кровотечения и молотили пухлыми конечностями, которые раздувались с тревожной скоростью. Все абсолютно без пигментации. Мне было страшно, и я сам не знал, почему.
Остальное можете додумать. Пошёл туда с лопатой и начал их дырявить, прорубал в них щели, и тошнота подкатывала к горлу от вида фиолетовых внутренностей. Вся стая принялась вопить: “кровавый убийца”, кусать края моих штанов липкими челюстями и смотреть мне прямо в глаз, как тюленята. Не описать моего отвращения к себе. “Отныне - только редиска”, - подумал я. Человека не должны доводить до слёз его увлечения.
Представьте себе, все мои попытки расплаты наталкиваются на алчность и скупость, о, да. Как-то по случаю сделал большую личинку из клея, теперь навсегда останется в памяти, как её вытащили из кухни и дожгли на дороге. Потом все изображали страшное удивление, когда в неё по касательной врезалась машина, водитель обгадился, и брызги огня разлетелись во все стороны. Это был последний раз, когда я пытался оставить свой знак в дневные часы. После все проснулись и обнаружили, что дом сделан из шоколада. Я думал, меня будут благодарить - даже чрезмерно. И Эдди притворился признательным, но внезапно начал всхлипывать. Я был слишком занят собственными мыслями и не заметил, что таким инициативам здесь не рады. Всё убрал и сказал, что всё нормально, можете заходить. Но тут приехала полиция и на меня повесили обвинение.
К слову, - и эту историю стоит рассказать, - Пустой Фред знает, как замаскироваться под полицейского. Но он выдаёт себя, стоит только открыть рот - начинает смеяться и быстро махать руками, такими рубящими движениями. Его руки слишком быстрые для местных - поддерживают его в спорах и вызывают головную боль на пустом месте. “Не стоит слишком много спорить, - говорили ему сначала. - Погрузись в неторопливость и мирно иди своей дорогой”. Фред понял их превратно - загнал под свою машину фермера. Затормозил как раз вовремя, чтобы поздороваться с его женой далеко впереди.
Мы на эту тему встречались в баре, когда нахлынули неприятности.
- Дым и пыль в тот раз скрыли даже его пистолет.
- Я видел.
- Но убийство аккуратное.
- Ага - и длинная кровавая просрочка.
- С этого места - поподробнее.
Потом началась тема с психиатром, к которому меня отправили власти. Никакого конкретного смысла, но всё происходит из инцидента, включающего собак и крепкую привязанность, - старая песня. Во время визита я только пялился в окно, пока он не задёрнул занавески - мой первый и последний приличный сеанс на прошлой неделе граничил с фатальным для нас обоих. Он сидел и гундел, что мне надо просто расслабиться и рассказывать всё, что лезет в голову. Не поверил, когда я сказал, что это моя жизнь в кратком изложении.
- Хочешь поговорить об этом? - спросил он.
- Если это поможет мне слезть с крючка этой бригады ублюдков, - сказал я, - я готов сожрать собственную хрупкую бабушку.