Глава 12. Бред может начаться по самым разным причинам: дисбаланс гуморов, отравление, жар и, разумеется, безумие.

Бред может начаться по самым разным причинам: дисбаланс гуморов, отравление, жар и, разумеется, безумие.

КНИГА ВЕЧНОЙ РОЗЫ

Небо рассекла ослепительная молния.

— Нам бы поторопиться, — заметил Фалько. Маску льва он оставил на причале у

палаццо Дюбуа.

Они почти бегом неслись по улице, параллельной набережной Большого канала. Горстка гостей в разноцветных масках бродила по берегу, приходя в себя после буйного веселья. Вновь сверкнула молния, а следом за ней прокатился удар грома. Кассандра посмотрела на небо. Прямо у них над головами клубились низкие косматые тучи.

— Анджело де Гради, — выпалила девушка. — Тебе это имя ничего не говорит?

— Ничего, — твердо ответил Фалько.

Кассандра позволила ему провести ее за руку по скользким камням. Ей так хотелось ему верить! Больше всего на свете. Но в дальнем уголке души жило воспоминание о взгляде, которым художник обменялся со зловещим лекарем. Может, это всего лишь девичьи фантазии? Едва ли. Одно можно сказать наверняка: даже если Фалько знаком с Гради, он не собирался этого признавать.

— Тебя долго не было. Удалось что-нибудь выяснить? — спросила Кассандра.

— Только то, что у Дюбуа чертова погибель друзей. И Мариабелла наверняка была знакома с каждым из них.

Кассандра насторожилась.

— Ты видел человека в маске сокола?

— Я вряд ли отличу маску сокола от маски ястреба или орла, — беспечно ответил Фалько. — А что?

— Я с ним танцевала. Он знает, как меня зовут. И говорил очень странные вещи. Фалько немного замедлил движение:

— Какие вещи?

Кассандре не хотелось рассказывать, что незнакомец укорил ее, напомнив о женихе.

— Точно не помню, — отмахнулась она. — А ты случайно не видел Максимуса?

Фокусника?

Фалько фыркнул.

— Нет. Возможно, он был в гардеробной, репетировал фокус с исчезающими кошельками.

На платье Кассандры упали первые крупные капли, а еще через мгновение небеса разверзлись, и хлынул ливень. Девушка бросилась под первую попавшуюся арку и прижалась к стене, спасаясь от лавины воды. Фалько прильнул к ней, его шелковистые волосы щекотали ей лицо.

— Ты мокрый, — промолвила Кассандра, чтобы скрыть неловкость.

— Очень точное наблюдение, — согласился Фалько. — Теперь я вижу, что домашние учителя не зря едят свой хлеб.

От промокшего до нитки Фалько исходил волнующий телесный жар. Кассандра молила небо, чтобы ей хватило выдержки не искать его прикосновений. Он был рядом и в то же время невыносимо далеко. Он был словно линия горизонта, словно тающий в воздухе мираж. Кассандра напомнила себе от осторожности. Не исключено, что Фалько ей лгал. Хотя, быть может, ей всего лишь показалось, что Фалько с лекарем переглянулись. Коллекция

расчлененных тел, кажется, напугала его не меньше, чем ее.

— Похоже, мы тут надолго, — сказала она, заставляя себя не смотреть на своего спутника. Ливень превратился в потоп, тяжелые капли громко барабанили по мостовой, и Кассандра не расслышала ответа.

Она наклонила голову:

— Что ты сказал?

— Я сказал, что знаю, куда можно пойти, чтобы переждать ливень. — Фалько говорил ей прямо в ухо, наполняя его своим горячим дыханием.

Кассандра дрожала. Она убеждала себя, что замерзла, хотя в душе понимала: дело совсем в другом. Лицо Фалько было спокойно, а глаза улыбались.

— Что это за место?

— Мастерская Томмазо. Всего в паре кварталов отсюда. Девушка попыталась разглядеть улицу сквозь стену дождя.

— Томмазо?

— Вечеллио. Мой хозяин.

Эта новость потрясла Кассандру. Томмазо Вечеллио приходился родственником самому Тициану, величайшему венецианскому живописцу всех времен. Тициан умер задолго до рождения девушки, но его работы висели во многих церквах и палаццо Венеции.

— Ты подмастерье Вечеллио? А почему ты мне никогда не говорил? Фалько откинул со лба мокрые волосы.

— Ты не спрашивала.

— А он не рассердится, если мы вломимся в его мастерскую?

— Томмазо в Падуе, — беспечно обронил Фалько. — Он ничего не узнает.

Согласно общему мнению, художники стояли на общественной лестнице не намного выше бродяг, и девушке ее происхождения решительно нечего было делать в мастерской живописца, тем более в обществе его подмастерья. Тетушка навсегда заперла бы ее в доме, а Лука, возможно, расторгнул бы помолвку, если бы они обо всем узнали. Но Кассандра и так уже совершила столько опрометчивых поступков, что еще один ничего бы уже не изменил.

— Хорошо, пойдем, — решилась Кассандра.

Она убеждала себя, что волнуется оттого, что попадет в мастерскую художника, а вовсе не оттого, что ей предстоит остаться с Фалько наедине.

Фалько выскочил под дождь, и Кассандра бесстрашно бросилась за ним. Только остановилась на мгновение, чтобы сбросить неудобные котурны, моментально погрузившись в жидкую грязь. Туфелькам конец. Ну и пускай. При таком ливне и платье не спасти.

Они перешли по мостику безымянный канал и оказались в неприметном переулке, таком узком, что, расставив руки, можно было коснуться стен домов по обеим сторонам. Покатые крыши немного защищали от дождя. Платье Кассандры и в сухом виде было тяжелым, а теперь и вовсе казалось, что оно из свинца.

Фалько мастерски лавировал по темным улицам. Впереди был очередной безымянный канал с узким мостиком. Острые лезвия дождя безжалостно рассекали его бархатистую поверхность. Фалько остановился.

— Вода в воде. Красиво, — промолвил он.

Кассандра отдала бы все на свете, чтобы взглянуть на мир его глазами, глазами художника, но, увы, не видела ничего, кроме дождя. Дождя, от которого промокла до нитки. Еще немного покружив по переулкам, Фалько нырнул в ворота, деревянные створки которых со скрипом раскачивались на ветру. Кассандра поспешила за ним и оказалась в маленьком дворике, перед открытой мраморной лестницей. Фалько взбежал наверх, перескакивая через ступеньки. Лестница вела к массивной, выкрашенной в красный цвет двери, обрамленной римскими колоннами.

Кассандра невольно содрогнулась, заметив бронзовый дверной молоток в виде горгульи со сморщенной старушечьей головой и разверстой в безмолвном крике пастью. Он почему- то напомнил ей о тете. Девушка мысленно пожелала Агнессе набраться сил в Абано и благополучно вернуться домой.

Фалько достал из кармана ключ.

— Ну вот, мы пришли.

Кассандра дрожала от холода, промокшие нижние юбки липли к ногам. Фалько отпер дверь и впустил ее в теплую темную комнату. Отыскав огниво, зажег фонарь. Яркий свет на мгновение ослепил Кассандру.

Фалько пересек комнату, чтобы зажечь масляные лампы, стоявшие на подоконнике. Девушка огляделась. Мастерская оказалась просторной комнатой с высоким сводчатым потолком. Ее стены были разного цвета: кремовая, ярко-синяя, светло-серая и едко-зеленая, цвета рвоты, которую полночные гуляки извергают в каналы. Кассандра провела рукой по стене, и под ее пальцами стала осыпаться штукатурка. Родственник Тициана Вечеллио мог выбрать для своей мастерской более приятное место.

Здесь почти не было мебели, кроме характерных атрибутов живописца: табурета, мольберта — пустого, к немалому удивлению Кассандры, — и бордовой кушетки, на которой, по всей видимости, располагались натурщицы. У окна стоял длинный стол, заваленный кистями и каким-то хламом. Вдоль стен были сложены чистые холсты. В углу помещались ширма, оловянный таз и старый сундук.

Кассандра уселась на край кушетки, радуясь передышке и жалея, что нельзя избавиться от вымокшей одежды. Бархатная обивка хранила следы былой роскоши.

— Так Вечеллио работает здесь?

— Ну да. Я же тебе говорил. — Фалько копался в сундуке, и голос его звучал глуховато. — А что? Ты ждала чего-нибудь более… изящного? — Он вынырнул из сундука с ворохом кремового шелка и кружев.

Девушка прижала к губам ладонь, чтобы не рассмеяться.

— Что это?

— Платье натурщицы, — объяснил Фалько. — Можешь снять мокрую одежду. А то заболеешь. Будешь, как твоя тетушка, ходячей покойницей.

— Не думаю, что такое может случиться от мокрого платья, — возразила Кассандра, у которой уже зуб на зуб не попадал.

— Никому не пожелал бы такой судьбы. Годами гнить заживо. Уж лучше пусть меня зарежут, как бедняжку Мариабеллу. — Фалько бросил платье на колени Кассандре и кивком головы указал на ширму в углу. — Давай, я не буду подсматривать.

Девушка подобрала платье, покраснев до корней волос. Наряд оказался меньше того, что она надевала для вылазки в мир куртизанок.

— Оно слишком маленькое. Нет ли там чего-нибудь, — она хотела сказать

«поприличнее», но передумала, — потеплее?

Фалько с неповторимым галантным поклоном указал на сундук.

— Прошу, синьорина.

Кассандра долго рылась в залежах шифона и кружев, лент и поясов и наконец убедилась, что он выбрал самый подходящий наряд. Пришлось остановиться на кремовом платье с глубоким вырезом и рядом пуговиц на спине, хотя оно и было слишком тесным, а юбка едва доходила до лодыжек. Что ж, по крайней мере оно было сухим.

— Ладно, — вздохнула Кассандра, скрываясь за ширмой. — Но если ты расскажешь хоть одной живой душе…

— Боюсь, моих друзей и знакомых такая новость не заинтересует, — ответил Фалько. — Многие из них проводят дни в обществе раздетых женщин.

— Что ты говоришь?! — Кассандра не без труда справилась с лифом собственного платья, отстегнула фижмы и перешагнула через упавшую юбку. Пришло время браться за пышные слои нижних юбок.

— Томмазо неравнодушен к обнаженной натуре.

Фалько произнес слово «обнаженной» как раз в тот момент, когда девушка снимала через голову нижнюю сорочку. Неужели? Нет, он не мог ее видеть. Кассандра поспешно нырнула в кремовое платье, стараясь не запутаться в кружевах.

— Не представляю, что должна чувствовать женщина, лежа нагой перед каким-нибудь мальчишкой, который малюет ее на холсте.

— А ты попробуй. Вдруг понравится. — Насмешливый голос прозвучал совсем близко.

Она как раз попыталась справиться с пуговицами на спине. Просунуть множество крошечных жемчужин в узкие шелковые петельки оказалось весьма нелегким делом. Кассандра застегнула ровно столько, чтобы прикрыть спину до лопаток, и сдалась. До остальных она не доставала.

— Обещай, что не будешь смеяться.

— Обещаю не… — Когда она появилась из-за ширмы, Фалько вытаращил глаза и едва не опрокинул на себя бокал вина. Справившись с собой, он принялся осматривать ее с головы до ног, бормоча себе под нос что-то нечленораздельное.

Кассандра чувствовала себя так, словно ее платье было прозрачным.

— Не смотри, — приказала она, скрестив руки на груди. — Лучше налей мне вина.

— Тысяча извинений, синьорина. — Фалько протянул девушке бокал с рубиновой жидкостью. — Я всегда считал тебя красавицей, но твои ножки! Боже правый! У тебя самые длинные ноги в Венеции. А кожа! Повернись.

Кассандра собралась протестовать, но неожиданно для себя медленно повернулась.

Потом отпила из бокала, стараясь не закашляться. Вино было терпкое, но вовсе не дурное.

— Красота! Позволь, я помогу тебе застегнуться. — Он поставил бокал на табурет и подошел к Кассандре. Прежде чем она успела возразить, он потянул за пуговицу. Жемчужинка осталась у него в руке.

Кассандра оттолкнула его руку, чуть не пролив вино.

— Ты ее оторвал, — сказала она с укором. Фалько рассмеялся.

— Прости, я не нарочно. — Он хотел продолжить, но девушка отшатнулась. — Обещаю вести себя как подобает.

— Почему я должна тебе верить?

Фалько подошел к ней сзади и начал бережно просовывать пуговицы в петли, чуть не касаясь щекой ее затылка.

— Потому что ты хочешь мне верить.

В руке у нее дрогнул бокал, но она взяла его крепче и отпила еще глоток. Всякий раз, когда он к ней прикасался, ей делалось трудно дышать, и она не знала, в чем дело: в узком лифе или в том, что он так близко. Оставалось только пить вино большими, нервными глотками. Когда он застегнул последнюю пуговицу, бокал был пуст.

Фалько взял его из рук Кассандры.

— Я наполню его снова, а потом придумаю для тебя позу.

— Позу? — с запинкой произнесла девушка.

Он усадил ее кушетку, а сам открыл створки большого шкафа, располагавшегося в дальнем углу комнаты.

— Ну конечно, я ведь собираюсь написать твой портрет.

— Мой портрет?

— Ты так и будешь повторять все, что я скажу?

Фалько вернулся с бокалом, полным чем-то густым и буроватым.

— Вино, к сожалению, кончилось. Осталась особая настойка Томмазо. Кассандра поморщилась, но взяла бокал.

— Мне бы хотелось посмотреть твои работы, — заявила она, надеясь выгадать время.

Со дня их первой встречи она мечтала, что Фалько попросит ее позировать, но когда мечта сбылась, растерялась.

Фалько улыбнулся.

— Хочешь проверить, на что я способен, прежде чем стать очередной жертвой?

— Нет, я только…

— Я пошутил. — Фалько спихнул со стола несколько холстов и принялся разворачивать их один за другим. На самом верхнем была изображена Адриана в знакомом бледно-голубом платье.

На портрете девушка вышла совсем иной, не такой молодой и свежей, с усталым взглядом и вымученной улыбкой.

— Она здесь такая несчастная, — вырвалось у Кассандры. Фалько провел рукой по волосам.

— Да. Мне тоже так показалось. Сломанная кукла, которая притворяется любимой игрушкой. Конечно, проще было изобразить ее красоткой, какой она предстает перед всеми, но я попытался заглянуть глубже.

Кассандра кивнула, сраженная неподдельной страстью, сквозившей в его словах. Ведя дневник, она стремилась к тому же: проникнуть в суть вещей. Второе полотно изображало старуху, ровесницу Агнессы. В отличие от сломленной Адрианы, женщина лучилась радостью жизни. Фалько не стал льстить натурщице: его кисть запечатлела и морщины, и темные пятнышки на руках. Не обошла ни дряблых век, ни складок на шее. Но дивный свет, исходивший из глаз старой женщины, делал ее намного красивее белокурой блудницы.

— Кто это?

Кассандра завороженно разглядывала контуры старческого тела, синие дорожки вен, проступавшие под кожей. Она вновь подумала о тете и вдруг ощутила безмерное одиночество. Только бы Агнесса благополучно вернулась из Абано. Без нее палаццо был таким пустым, что даже желанная свобода теряла свою сладость.

— Не знаю. Цыганка. Торговала циновками на воскресном базаре. Фалько провел кончиком пальца вдоль ключицы старухи.

— Удивительная вещь человеческое тело. Каждая часть по отдельности такая хрупкая, а как ловко получается, если сложить их вместе. Жизнь полна противоречий.

Кассандру смущало, что его мысли в точности совпадали с ее собственными. Ей не хотелось, чтобы Фалько дразнил ее за склонность к сочинительству, как это делал в детстве Лука.

— Жизнь полна противоречий. Люди сильны и слабы одновременно. Жизнь бывает к нам жестока, а назавтра дарит надежду, — задумчиво сказала она, чувствуя, что слова ее звучат так избито.

Фалько отвел глаза и принялся перебирать холсты.

— Я повидал достаточно жестокости, — произнес он. — И чаще всего творили ее так называемые праведники. Почему вера превращает людей в кровожадных тварей? Войны, казни…

Голос Фалько дрогнул, и Кассандра поняла, что мысли его бродят очень далеко от мастерской Вечеллио. Впрочем, печаль вскоре рассеялась, как утренний туман при первых лучах солнца.

— Итак, — начал он, сворачивая холсты. — Я прошел испытание, синьорина Кассандра? Достоин ли я писать ваш портрет?

Кассандра покосилась на ноги, торчавшие из-под помятой юбки, и живо представила лица Агнессы и Луки при виде такого шедевра.

— Ты ведь не собираешься его выставлять? — спросила она с надеждой.

— Вообще-то я собирался повесить его на набережной Большого канала. Название такое: «Синьорина Кассандра Каравелло, почти обнаженная». Как тебе?

— Очень смешно!

— Я тоже так подумал.

Фалько передвинул табурет с мольбертом на середину комнаты и жестом пригласил Кассандру занять место на кушетке:

— Прошу вас.

Он переставил поближе лампы, вполголоса сетуя на плохое освещение.

— В обычных обстоятельствах, — признался Фалько, — я предпочел бы писать тебя днем. Это единственный способ добиться правильного света. Но мне нечасто доводиться выбирать обстоятельства. А с тобой все необычно.

Кассандра вспыхнула; на ее лицо ему придется потратить немало красной краски.

— Сядь по-другому, — распорядился Фалько. — Можно подумать, под тобой еж. Кассандра поменяла позу, но Фалько только расхохотался.

— Позволь-ка мне.

Подсев к девушке, он осторожно повернул ее бедро, чтобы правая нога немного выступила вперед, потом поправил прическу, но в итоге разбросал волосы по плечам. Кассандра все пила настойку в надежде, что хмельное питье поможет успокоиться.

Прикосновения Фалько пронзали ее точно молнии. Воздух в мастерской с каждой минутой все сильнее накалялся.

— Тебе холодно? — спросил он.

Кассандра слабо покачала головой. На самом деле ей казалось, что еще миг — и она запылает. Ей хотелось оттолкнуть наглеца и убежать и в то же время хотелось, чтобы он длил свои прикосновения. Странное место, дерзкий наряд и таинственный напиток прогнали страх и сняли запреты. Кассандра чувствовала себя живой и свободной, как в ту ночь, когда переоделась куртизанкой. Но тогда она притворялась кем-то другим, а сегодня была сама собой.

Фалько отступил, чтобы полюбоваться своим творением:

— Почти безупречно.

Он порылся в шкатулке и достал из нее сверкающее аметистовое ожерелье. Украшение показалось Кассандре знакомым, но она не могла вспомнить, где его видела. Среди бесчисленных украшений Мады наверняка сыскалось бы и такое. У этой модницы их было больше, чем у всего семейства дожа.

Фалько помог девушке надеть ожерелье. Тяжелые камни показались ей обжигающе холодными.

— Вот так. А теперь изобрази неприступность. Это у тебя несомненно получится. Кассандра поджала губы и склонила голову.

Фалько покачал головой.

— Ты выглядишь так, будто проглотила пчелу. Попробуем что-то более естественное.

Как насчет высокомерия?

— Я не высокомерна, — рассердилась девушка.

— То, что нужно. Запомни свою реакцию.

Фалько залпом осушил бокал и схватился за кисть.

Кассандра с восторгом наблюдала, как художник легкими движениями стремительно набрасывает рисунок, как швыряет на холст лихорадочные мазки, останавливаясь лишь для того, чтобы откинуть со лба мокрую от пота прядь. Во время кратких передышек она умоляла его показать работу, но он лишь качал головой, заставляя набраться терпения.

Кассандру стало клонить в сон. Затекшие спина и плечи немилосердно ныли.

— Как ты думаешь, где теперь Ливиана? — вдруг спросила она. И тут же поправилась:

— Я хотела сказать, где ее тело?

Радостное волнение исчезло. Душу затопили раскаяние и горечь. Фалько погрузил тонкую кисть в лужицу алой краски на палитре.

— Знаешь, в твоей одержимости есть что-то нездоровое. Не все ли тебе равно? Кассандра крутила в пальцах хрупкий бокал.

— Она моя подруга. Как мне может быть все равно?

Тела ее родителей не нашли упокоения в земле предков. Даже в смерти они оказались в разлуке с близкими. Мысль о том, их нет в родовом склепе, не давала девушке покоя и многократно умножала скорбь, которую негде было излить.

— Я просто спросил. — Фалько вскинул руки, признавая поражение. — Правда, сегодня мы так и не узнали ничего нового.

— Ты действительно не видел того, с кем я танцевала? Человека в черном? — Кассандре было немного обидно, что Фалько позабыл о ней на балу. — В нем было что- то… — Ее передернуло. — Даже маска была какой-то хищной.

— Я его не видел, но в городе не так много мастеров, которые изготавливают дорогие маски. Можно попробовать их расспросить.

Кассандра вспомнила о черном перышке, упавшем ей на ладонь со второго этажа

палаццо Дюбуа. Зря она его не сохранила.

— Заодно надо разузнать хоть о де Гради. Выяснить, какие методы лечения он практикует.

Из руки Фалько выпала кисть, оставив на сером каменном полу алое пятно. Художник наклонился, чтобы ее поднять.

— Можно и разузнать, — произнес он. — Ты, как я погляжу, устала. Сделаем перерыв?

— Да. — Кассандра с наслаждением выпрямилась, покрутила головой, разминая шею.

— Можно посмотреть? Фалько наполнил ее бокал.

— Пока нет, — ответил он.

— Почему? — Кассандра прикрыла глаза. Настойчивый внутренний голос подсказывал: беги, беги, пока не поздно. И она снова его не послушала.

— Я еще не достиг совершенства. — В его устах эти невинные слова прозвучали двусмысленно. — Зато ты само совершенство, — еле слышно прошептал он.

Душа девушки разделилась на две половины, как небо, рассеченное молнией. И пока одна половина терзалась угрызениями совести, другая изнывала от страсти. Кассандра замерла, боясь спугнуть Фалько. Вот его губы коснулись мочки ее уха, скользнули по шее, достигли ее губ. Он ждал ответа. Время остановилось.

Его поцелуй был горяч и нежен. Душу Кассандры охватил восторг, а тело объяла слабость. Руки сплелись, губы соединились, души слились воедино, по жилам разлилось благодатное тепло. Кассандре казалось, будто она всю жизнь прожила в замке изо льда и только теперь вышла на солнце.

Фалько гладил ее лицо. Сердце девушки билось, словно птица, что жаждет вырваться из клетки и расправить на воле крылья. Неужели жар страсти может быть таким испепеляющим?! Неужели два живых существа в самом деле могут раствориться друг в друге?! Они будто снова оказались в одной лодке, а весь остальной мир плескался о ее борта. И тут снаружи послышался стук, да такой, словно кто-то вознамерился сорвать дверь с петель. Кассандра отпрянула. Фалько прошипел сквозь зубы проклятие. Оба как по команде

уставились на дверь. С улицы доносился нестройный пьяный хор.

— Оставайся здесь, — велел Фалько. — Я их выпровожу. Кассандра машинально расправила юбку.

— Кто это?

— Кто-то из нашей компании. — Он поцеловал ее в лоб и кивнул на холст. — Не подсматривай.

С этими словами Фалько вышел из мастерской и плотно прикрыл выкрашенную красной краской дверь, а Кассандра осталась наедине со своей совестью.

Она помолвлена с Лукой. Она должна найти тело Ливианы. И что же она делает? Девушка поднесла руку к губам, еще хранившим привкус его поцелуя. Как такое могло случиться?

В голове у Кассандры был туман. То ли от поцелуя, то ли от настойки. Чтобы успокоиться, надо было перестать думать и о Луке, и о Ливиане, и о том, что сейчас произошло. Выбросить все из головы.

На улице раздался взрыв хохота. Девушке сделалось любопытно. Она тихонько соскользнула с дивана и прижала ухо к двери.

— Новый заказ… Хватит, чтобы расплатиться… Заказ? Кассандра вся обратилась в слух.

— Чума… Еще пара ночей… Сан-Джуда… Я сыт по горло вонью мертвецов…

Вонью мертвецов. Это сказал Фалько. Она узнала бы его голос из тысячи. Зловещие слова иглой вонзились в затуманенный настойкой мозг.

Дверная ручка дернулась. Кассандра отскочила от двери, но в мастерскую никто не вошел. Кровь гулко стучала в висках. Как это понимать? Что скрывает Фалько? Девушка нервно расхаживала по комнате, пока не налетела на большое зеркало. Широкая трещина рассекала ее отражение пополам. Кассандра покрутилась перед зеркалом, с интересом наблюдая, как разбитое стекло преломляет фигуру. Ох, не стоило ей пить настойку.

Одна из ламп догорела. Кассандра хотела схватиться за стену, чтобы устоять на ногах, но пол вдруг резко накренился, и под ее ладонями оказалась ледяная поверхность зеркала. Отражение рассыпалось на мельчайшие осколки, а когда они вновь собрались воедино, в зеркале была уже не она, а Ливиана.

— Нет, — прошептала Кассандра, из последних сил борясь с дурнотой. — Тебя нет, ты мне чудишься.

Ее охватила паника. Вне себя от ужаса она набросилась на отражение с кулаками. Кисти рук пронзила боль, а от широкой полосы на стекле во все стороны побежали тонкие трещины. Лицо в искаженном зеркале стало меняться. Теперь это была ее мать, а за плечом у нее появился отец. Лиф материнского платья был залит кровью. Кассандра чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Мать шагнула вперед, и девушка увидела алый крест у нее на груди.

— Нет! — повторила Кассандра, пятясь. Она хотела бежать, но отец схватил ее и не отпускал. Только на самом деле это был Фалько.

Руки художника тянулись к аметистовому ожерелью. Девушка поняла, что он хочет ее задушить. Что он будет стягивать смертоносное украшение у нее на шее, пока она замертво не упадет на пол, будто еще одна сломанная кукла.

Кассандра метнулась в сторону. Воздух. Ей нужен воздух.

Девушка бросилась к выходу, но Фалько опередил ее и схватил за руку, прежде чем она успела отодвинуть щеколду. Он развернул беглянку к себе и прижал к двери плечом.

— Отпусти меня, — взмолилась Кассандра слабым, тоненьким голосом. Фалько взял ее за подбородок.

— Куда же я тебя отпущу?

Он сильнее прижал ее к стене. Его плечо соскользнуло с ее ключицы и надавило на шею, впечатав тяжелые аметисты с нежную кожу. Кассандра задыхалась.

— Мне больно, — успела она прошептать, и мастерская погрузилась во тьму.