Глава 4.

Еще глубже, чем Пушкин эту тему раскрыл Лермонтов. В его произведениях мы видим, как мало нужно Максиму Максимычу, чтобы сделать его счастливым: разделить с ним скромный ужин и рассказать немного о себе. Максим Максимыч почти полностью лишен личностного самосознания, критического отношения к действительности, он принимает ее такой, какая она есть. Максим Максимыч- человек более близкий к народу и, как говорил Белинский, “понимает все человеческое.” Лермонтов в образе обаятельного простака офицера видел не верноподданного, а человека из народа, человека, способного в великому пробуждению. Духом и чистой, нетребовательной душой своей честной, русский солдат Максим Максимыч близок России.

Наивную прелесть русского характера воссоздал поэт в образ Максим Максимыча. Лермонтова привлек этот образ, он понимал неразвитость народного характера, но верил в его будущее. Писатель проявил огромное чувство симпатии к своему герою. Максим Максимыч не унижен чиновниками, средой, он унижен близким, как ему раньше казалось человеком. В этом конфликт, автор возмущен тем, как хладнокровно отверг своего товарища Печорин: “Право мне нечего рассказать, дорогой Максим Максимыч...Однако прощайте, мне пора...я спешу.” Гуманистическая тема “маленького человека” звучит в творчестве Лермонтова.

Тема социального неравенства, тема нищеты, тема оскорбленного человеческого достоинства, жгучая и благороднейшая тема русской литературы с неотразимой силой предстала в неоконченном романе Лермонтова “Княгиня Лиговская.” Здесь противопоставлены образ нищего чиновника Красинского и образ Печорина. Печоринскому пассивному восприятию мира Лермонтов стремился противопоставить героя, чуждого праздной суете светского общества, человека гневной души, бунтарского отрицания. Но его нищий чиновник мечтает о том самом счастье; от которого бежит Печорин. Роман “Княгиня Лиговская.” начинается обращением к читателю с просьбой заметить день и час- декабря 21-го дня 4 часа пополудни, когда и произошло нечто, повлекшее за собой цепь различных событий. Гнедой рысак гвардейского офицера сбил с ног зазевавшегося бедного чиновника. Только и успел мелькнуть белый султан и развивающийся воротник шинели, оставив в душе чиновника уже на всю жизнь, ненависть к гнедым рысакам и белым султанам.

Так впервые столкнулись судьбы Печорина и чиновника Красинского. В театральном ресторане, случайно услышав рассказ Печорина о том, как его рысак намедни зашиб проходящего чиновника, Красинский обращается к своему обидчику с негодующим монологом: ”-Милостивый сударь!...Вы едва меня сегодня не задавили, да, меня- который перед вами...и этим хвастаетесь, вам весело! ” Здесь с откровенностью прорываются демократические симпатии поэта. Лермонтов, столкнув близкого ему Печорина, с демократическим героем, наделил последнего не только нравственной привлекательностью, но и, не в пример Печорину отличной внешностью. И портрет петербургского чиновника, и примечательное описание двора и лестницы огромного дома у Обухова моста, Лермонтов набрасывал уже в манере нарождающейся “натуральной школы.” В том же городе, в то же время и под тем же сумрачным небом бродил и гоголевский низенький человек с лысиной на лбу, в шинели рыжевато-мутного цвета со своими проникающими словами: “Я брат твой.” И уже в качестве приведения следующего примера, бывший нижайший чиновник в виде приведения мелькает напоследок в виде приведения мелькает напоследок у того же Обухова моста, да и скрывается в ночной тишине и темноте. Лермонтов столкнул двух героев и показал, что ни один “маленький человек” не смогут выжить в противоположной им среде. Сколько наивной брезгливости в обращении княгини Лиговской к Красину, случайно попавшему в ее гостиную: ”Скажите: вы я думаю, ужасно замучены делами.“ И какой многозначительный ответ человека, знакомого с нуждой: ”Ваш удел забавы, роскошь -а наш труд и заботы; оно так и следует, если бы не мы, кто бы стал трудиться.” Симпатии молодого Лермонтова были на стороне демократического героя. Он наделил нищего чиновника не только красотой, но и энергией возмущения, чувством собственного достоинства, дал ему цель благородную, способность возвысить человека. Но в жалкой комнатенке героя лежит всего лишь нелепое руководство, как стать богатым и счастливым. Затерявшись в толпе с какой завистью глядит Красинский на кареты подкатывающие к гордо освещенному подъезду баронессы: “Чем я хуже их? - думал он - эти лица...О я буду богат..” Увидев князя Лиговского с княгиней, Красинский поспешил высунуться из толпы зевак и поклониться. Его не приметили, но бедный чиновник приписал это гордости и умышленному небрежению: “Хорошо - подумал он удаляясь - будет и на нашей улицы праздник.” Образ Красинского в “Княгине Лиговской.”- одна из ранних попыток выйти за рамки бесплодного печоринского неприятия мира, поиск протеста в среде социально обложенных. Но тема нищего чиновника к деньгам к той самой среде, которая гнетет Печорина, Лермонтова и лермонтовских героев, и есть источник непреодолимого противоречия, того замкнутого круга, который восстановил Лермонтов в своем произведении. Герои Лермонтова его “маленькие люди” отличаются от всех предыдущих. Это уже не пассивные люди, как у Пушкина, и не иллюзорные, как у Карамзина, это люди, в душе которых уже готова почва для крика протеста тому миру, в котором они живут и этот протест, не прозвучавший в “Максим Максимыче”, хотя слабо, но прозвучавший в “Княгине Лиговской.” Но маленькие люди” Лермонтова не могут отойти от среды, в которой они живут. Среда в которой они существуют с ее пороками заставляет этот протест пойти в другую сторону. “Маленький человек” стремиться не к свободе, как к высшему идеалу, а к богатству, как в “Княгине Лиговской.” или к воспоминаниям, пытаясь воскресить в “Максим Максимыче.” Заслуга Лермонтова в том, что создавая своих героев писатель использует “натуральную школу”, чем добивается большей глубины в характерах героев. Лермонтов не снимал ответственности с человека - ни за его собственную судьбу, ни за судьбу мира, не перелагал ее целиком на обстоятельства. Пушкин, Карамзин, Лермонтов, начали вводить “маленьких людей”, писать о их судьбах и мыслях. Но наибольшего апогея эта тема достигла в произведениях Гоголя.