К любой определенной культуре

Самоактуализирующиеся люди не принадлежат к числу хорошо приспособленных (последнее имеется в наивном смысле одобрения культуры и идентификация с ней). Они сосуществуют с культурой, но про всех их можно сказать, что в некотором глубоком смысле они сопротивляются инкультурации и поддерживают определенную внутреннюю отстраненность от культуры, в которую они погружены/ Поскольку в литературе, посвященной отношениям культуры и личности, очень мало говорится о сопротивлении инкультурации, даже наши скромные данные могут представлять определенный интерес.

В целом отношения этих здоровых людей с их значительно менее здоровой культурой являются сложными; из них можно вычленить по крайней мере следующие компоненты:

1. Все эти люди отлично вписываются в рамки общепринятых условностей, связанных с выбором одежды, пищи, стиля поведения. И вместе с тем они являются истинно конвенциальными.

Их внутреннее отношение к этим вещам обычно сводится к тому, что все это не имеет большого значения. Одни правила уличного движения так хороши, как и другие; облегчая жизнь, они не стоят того, чтобы поднимать из-за них шум. Здесь снова мы встречаемся с характерной способностью принимать все, что не кажется имеющим действительного значения.

Но поскольку это терпимое приятие безвредных вещей не является их одобрением и идентификацией с ними, приверженность этих людей к условностям имеет скорее случайный, неустойчивый характер; если соблюдение их кажется излишним или обходится слишком дорого, эти условности могут быть сброшены, как надоевшая одежда.

2. Едва ли кто-нибудь из этих людей может быть назван преступником или бунтовщиком. Им не свойственны активное неприятие и длительная хроническая неудовлетворенность культурой или их собственными знаниями, хотя они часто остро переживают несправедливость и борются с ней. Один из них в юные годы был страстным борцом, организатором профсоюзов в те годы, когда это было весьма опасным занятием; затем он оставил эту борьбу, охваченный разочарованием и отвращением. В конце концов, убежденный в медленности сознательных изменений в данной культуре и в данное время, он занялся детским образованием. Остальным нашим испытуемым свойственно то, что может быть описано как спокойная длительная приверженность делу прогресса нашей культуры; они считаются с постепенностью всяких возможных изменений и признают их бесспорную желательность и необходимость.

Это ни в коем случае не прекращение борьбы. Когда возможны быстрые изменения, когда требуется смелость и решительность, эти качества легко находятся у таких людей. Хотя они явно не являются радикальной группой, я думаю, они могли бы ею стать. Прежде всего, это группа интеллектуалов, большинство из которых уже осознало свое призвание и считает, что они действительно делают нечто важное для улучшения мира. Кроме того, эти люди — реалисты, которые склонны воздерживаться от великих и бесполезных жертв. Вполне вероятно, что в более острой ситуации они откажутся от своей работы в пользу радикальной социальной деятельности, как, например, это было в антинацистском подполье в Германии или Франции. Короче, мое впечатление состоит в том, что они не против всякой борьбы, но против бесполезной борьбы.

Другим существенным здесь фактором является свойственная им потребность получать удовольствия от жизни. Возможно, отказ от этого кажется им слишком большой жертвой по сравнению с тем, что они могут этим добиться. В жизни большинства из них, особенно в юности, были эпизоды борьбы, нетерпения и надежд, и чаще всего они кончались убежденностью в том, что их оптимизм относительно быстрых преобразований беспочвен. Все они разделяют общие для них спокойные, совершаемые с добродушным юмором ежедневные усилия по улучшению культуры изнутри, не отвергая ее и не выходя за ее пределы.

3. Внутреннее чувство отстраненности от культуры не обязательно должно быть сознательным, однако оно проявляется почти всеми нашими испытуемыми. Особенно это заметно в свойственном им рассмотрении американской культуры в целом» в ее сравнении с другими культурами. Очень часто кажется, что они способны стать на точку зрения, не принадлежащую самой этой культуре. Смешение в различных пропорциях восхищения, одобрения, враждебности и критицизма по отношению к культуре показывает, что с их точки зрения в ней хорошо и то, что они считают плохим. Они как бы взвешивают ее, пробуют на вкус, примериваются к ней и за тем выносят свое собственное независимое суждение.

Это очень отличается от обычной пассивной приверженности к культурным стандартам, демонстрируемой, к примеру, этно-центрическими испытуемыми в исследованиях авторитарной личности. Это отлично также и от полного отрицания того, что есть хорошего в этой культуре, по крайней мере, по сравнению с другими реально существующими и не выдуманными культурами.

Отстраненность от культуры отражается, вероятно, и в характерных для самоактуализирующихся субъектов отстраненности от других людей и в описанной ранее склонности к одиночеству, а также в их сравнительно низкой потребности в знакомом и обычном.

4. По этим и другим причинам они могут быть названы автономными, то есть управляемыми законами собственного характера, а не законами общества. В этом смысле они не просто и не только являются американцами, но и в значительно большей степени, чем остальные, принадлежат ко всему человечеству. Разумеется, сказать, что они выше или вне американской культуры, было бы неправильно, ибо они говорят по-американски, действуют по-американски и т.д.

Однако если мы сравним их со сверхсоциализованным, подобным роботу, этноцентричным средним американцем, мы придем к выводу, что это не просто одна субкультурная группа, но менее инкультурированная, менее упрощенная и искаженная культурой группа. Это подразумевает наличие некоторого континуума, на котором можно расположить людей от относительно полной отстраненности от нее.

Если эту гипотезу рассматривать как достоверную, из нее может быть дедуцирована другая гипотеза: те индивиды в нашей культуре, которые наиболее отстранены от собственной культуры, должны иметь не только менее выраженный национальный характер, но и в некоторых отношениях больше походить друг на друга, чем на менее развитых членов их собственных обществ.

Но самый важный вопрос — можно ли быть хорошим и здоровым человеком в несовершенной культуре? Разумеется, сложное сочетание внутренней автономии и внешнего приятия, которого они сумели достичь, возможно только до тех пор, пока культура терпима к такого рода отстраненности и отвержению полной идентификации с ней.

Конечно, это не идеальное здоровье. Несовершенное общество ограничивает и подавляет даже наших испытуемых. Их спонтанность ограничена, и некоторые из их потенциалов не актуализированы до той степени, до какой они вынуждены хранить себя в тайне от своего общества. И поскольку лишь немногие в нашей (а может быть, и в любой другой) культуре могут достигнуть здоровья, то те, кому это удается, чувствуют себя одинокими и поэтому менее спонтанными, менее актуализированными.