Посвящения

Вопросы творчества, как и у любого поэта, в центре внимания М.Цветаевой. Близким по духу авторам она посвящает стихи.

Ахматовой

...И мы шарахаемся, и глухое: ох!

-Стотысячное - тебе присягает,

- Анна Ахматова!

- Это имя - огромный вздох,

И в глубь он падает, которая безымянна...

Маяковскому

Чтобы край земной не вымер

Без отчаянных дядей,

Будь, младенец, Володимир:

Целым миром володей!

< Памяти Сергея Есенина>

... И не жалость - мало жил,

И не горечь - мало дал, -

Много жил - кто в наши жил

Дни, все дал - кто песню дал.

Духовная близость с Б.Пастернаком воспринимается особенно остро из-за искусственной разъединённости писателей России и русского зарубежья:

Расстояния: версты, мили...

Нас расставили, рассадили,

Чтобы тихо себя вели,

По двум разным концам земли.

Нас расклеили, распаяли,

Не рассорили -- рассорили,

Расслоили...

Расселили нас, как орлов.

Не расстроили -- растеряли

По трущобам земных широт

Рассовали нас, как сирот.

Особое чувство преклонения испытывала М. Цветаева к немец-кому поэту Р.-М. Рильке. Роман в письмах (их заочно познакомил И. Эренбург) не завершился встречей. Рильке умер в 1926 году. Ему посвящены стихотворение-реквием «Новогоднее», «Поэма Воздуха». Любовные признания сочетаются с надгробным плачем. Звучит пре-дельно искренняя исповедь. Так, как раскрывают душу перед священ-ником, М. Цветаева исповедуется перед ушедшим из жизни поэтом. В его творчестве она видит воплощение бессмертия души. Иллюзия соединения другого мира и земного, как замечает И. Бродский, в ре-альности адреса (над той горой, где похоронен поэт), в указании точ-ного имени адресата и просьбы о вручении ему «в руки». С точки зре-ния вечности смерть и любовь -- одно и то же.

Не только в поэзии, но и в прозе М. Цветаевой близок был О. Мандельштам. Ему она щед-рой рукой дарила любимый свой город -- Москву:

Из рук моих - нерукотворный град

Прими, мой странный, мой прекрасный брат.

«Стихи о Москве»

Осмысляя свое место в русской поэзии, Цветаева отнюдь не принижает собственных заслуг. Так, она естественно считает себя «правнучкой» и «товаркой» Пушкина, если не равновеликой ему, то стоящей в том же поэтическом ряду:

Вся его наука, -

Мощь. Светло - гляжу:

Пушкинскую руку

Жму, а не лижу.

Но все они были для нее лишь собратьями по перу. Блок в жизни Цветаевой был единственным поэтом, которого она чтила не как собрата по " старинному ремеслу", а как божество от поэзии, и которому, как божеству, поклонялась. Всех остальных, ею любимых, она ощущала соратниками своими, вернее - себя ощущала собратом и соратником их, и о каждом считала себя вправе сказать, как о Пушкине: " Перья навостроты знаю, как чинил: пальцы не присох ли от его чернил! ". Творчество лишь одного Блока восприняла Цветаева, как высоту столь поднебесную - не отрешенность от жизни, а очищенностью ею; что ни о какой сопричастности этой творческой высоте она, в " греховности" своей, и помыслить не смела - только коленопреклонением стали все ее стихи, посвященные Блоку в 1916 и 1920-1921 годах.

Зверю - берлога,

Страннику- дорога,

Мертвому- дроги.

Каждому свое.

Женщине- лукавить,

Царю - править,

Мне славить

Имя твое.

М. Цветаева поэзию воспринимала как великое святое ремесло. Ее стихи трагедийны по содержанию, исповедальны по форме. Ис-следователи особое внимание уделяют ритму в стихах М. Цветаевой. Судорожный и стремительный их ритм отражает ритм времени. «Мое дело, -- писала Цветаева, -- срывать все личины, иногда при этом за-девая кожу, а иногда и мясо».