Глава 30. Натан начал паниковать сам, как только отпустил брата в ванную

Натан начал паниковать сам, как только отпустил брата в ванную. Тэмсин готов был вырываться и кусаться, но настоял, что очень, просто безумно хочет в душ, а то все не так.

В первую минуту Натан тупил, молча глядя на дверь и прикидывая — сбежит или нет? Во вторую он фантазировал, расплываясь в дебильной улыбке. В третью он вышел в коридор и прижался ухом к двери, ничего, кроме шума воды в душе не услышал, удостоверился, что Тэмсин не сбежал, и пошел по лестнице вниз.

Вернувшись же со свечами и расставив их по столу и подоконнику, он вдруг поймал себя на том, что сам боится. В этот момент ему тоже стало стыдно, он не представлял себе, как прикоснется к родному брату, которого всю жизнь знает, которого мог пихнуть, даже ударить небрежно, обидеть. Этот раз — первый и он никогда не повторится снова. То есть, повторится, но «первый» бывает только однажды, и он запоминается навсегда.

Все должно быть так, чтобы не было стыдно и не о чем было жалеть.

Об этом думал Натан, щелкая зажигалкой и переводя огонек от свечи к свече. Он выключил свет и задумался. На прикроватном столике Тэмсина лежала плоская баночка какого-то сладко пахнущего крема, при виде которого у Натана обычно начинало подергиваться веко. Мазаться кремом, как девка, это же перебор…

Но сейчас это вызвало у него мерзкую ухмылку, и на краю стола кроме этой баночки оказались еще пошлые в своей яркости упаковки с презервативами. Натана прямо всего передергивало, когда он пытался в уме хотя бы представить то, что собирался делать.

Сердце колотилось, как бешеное, но мысли о том, не заставляет ли он Тэмсина, уже не мучили. Тэмсин и сам явно хотел. Теперь главным было не показать то, что он тоже паникует и готов потерять сознание, только тронув пальцем хотя бы плечо.

Каждый раз, когда он оказывался рядом, у Натана срывало крышу, и он забывал обо всем, но стоило Тэмсину исчезнуть, становилось жутко стыдно. Поэтому хотелось, чтобы он не отходил ни на секунду, чтобы всегда было так хорошо, как рядом с ним, чтобы тянуло прикасаться и проявлять свою нежность. Чтобы она не копилась и не превращалась в злобу и садизм, а выражалась равномерно, постоянно.

«Надо выпить», — подумал он и полез под кровать, где в дорожной сумке лежала спрятанная бутылка вина.

«Вот бы я сдох во сне сегодня и утром ничего не надо было ни думать, ни чувствовать, ни делать…» — думал в это время Тэмсин, переживая дикую панику в ванной. Он натянул халат, высушил волосы, хотя они все равно остались влажными. А еще он скептически посмотрел на флакон духов, которые Натан вынудил его купить.

В субботу он воспользовался шансом проконтролировать покупки и выбрал запах сам, чтобы потом ходить рядом и наслаждаться.

Тэмсин прижал палец к распылителю на флаконе, надавил, так что по пальцу скатилась капля с резким, свежим запахом то ли яблока, то ли жасмина. Он провел по шее, распушил руками волосы, вытер руки о себя же и снова запахнул халат, туго затянул пояс.

«Ладно, буду надеяться, что у меня от стыда остановится сердце, и я не выживу. Иначе придется притворяться мертвым».

Натан опять подслушивал, стоя посреди коридора, одну ногу отставив до порога комнаты, а руку вытянув и держась за стену. Он уловил какое-то движение за дверью ванной, дернулся и отпрыгнул назад, метнулся к кровати, спрятал бутылку и потряс головой, прогоняя лишние мысли, поправляя челку. Через секунду он передумал, понял, что ему все еще страшно, вытащил бутылку обратно, запрокинул голову и сделал несколько огромных глотков, передернулся и убрал вино насовсем, чувствуя, как внутри теплеет, и мороз волнения растворяется.

Тэмсин заглянул в комнату, чуть не жмурясь. Он увидел темноту, свечи и Натана, который эти свечи нервно поправлял. То есть, с точки зрения Тэмсина нервов в его брате не было вообще, абсолютно, он был так спокоен, что аж раздражал.

— Вау, — выдохнул он с ноткой иронии. — Как романтично. Это ты из прошлого опыта с телками, да?..

— Не нравится? — Натан не упустил возможность издевнуться, оборачиваясь. Ему зубы свело, и он вытащил жвачку изо рта, приклеил ее под стол, не глядя.

Тэмсин застыл, грудь у него вздымалась и снова опускалась от судорожных, глубоких вдохов. Стоило только подумать…

— О, господи, я пошел, — выпалил он, развернулся и дернул дверь на себя. Натан сначала опешил на секунду, а потом бросился за ним, поймал одной рукой, перехватив поперек пояса и захлопнул дверь, повернул защелку на ручке.

— Пусти, я передумал! — Тэмсин завизжал, как истеричка, но услышал в ответ только паскудное хихиканье над ухом, когда Натан к нему наклонился.

— Да ладно, поздно уже, — он вдохнул запах от волос, от шеи, узнал выбранные им же духи, и внутри стало не то что тепло, а слишком горячо. — Давай, ну. Включим музыку погромче, а то соседи услышат.

— От тебя перегаром прет. Ты успел нажраться? — Тэмсин сделал вид, что успокоился, хотя Натан его все еще держал за рукав халата, а второй рукой увеличил громкость динамиков на максимум, так что пол дрожал, а женский гроул оглушал.

«Поверить не могу, что делаю это под бабий рык», — подумал Тэм.

Натан его отпустил на секунду и снял футболку за долю секунды.

— О, мать твою! — Тэмсин чуть не заревел от ужаса, тараща глаза, и бросился к двери, воспользовавшись ситуацией. Он схватился было за ручку, но опять не успел, Натан его снова поймал и оттащил за пояс халата.

— Успокойся, псих, — он усадил его на кровать и сдернул халат до пояса, так что рукава повисли, и Тэмсин в них запутался. — Потерпи.

— Не буду терпеть! Отстань! Сам успокойся! — Тэмсин взбрыкнул, перебирая ногами и залезая на кровать полностью, чем сам себе яму и вырыл.

Он так неудачно попал брату пяткой по колену, что Натан на него рухнул сверху и придавил.

Тэмсин замер, прижатый и внезапно передумавший.

Натан же поморщился, пошевелился и приподнялся на руках, разглядывая привычное, но непривычное лицо брата. Оно было таким привычным, ведь он видел его каждый день. Но в то же время необыкновенным, потому что такого выражения на нем Натан не видел еще никогда.

— Не нервируй меня, — поставил Тэмсин условие. Натан кивнул, наклонившись и поцеловав его под ухом, в то место, на котором оставил засос. Шея еще сильнее пахла духами, так что разум просто перекрывало. И тело казалось хрупким, хоть и не было девичьим, не мешала никакая грудь, а кожу от прикосновений жгло хуже случайно прижатой сигареты.

Натан медленно, чтобы «не нервировать», передвинул ноги, встав на колени между ног брата, а не по бокам от них. Но больше он ничего не делал, так и стоя на четвереньках, чувствуя эту невидимую оболочку страха и нежности. Хотелось причинить боль, ударить, ущипнуть, поцарапать, потому что он знал — Тэмсин сдался, он уже никуда не денется. Он дошел до того, что доверил свое собственное, неприкосновенное тело кому-то еще.

И то, что этим кем-то был он, Натан, его доводило до истерической дрожи, желания растерзать на клочки, чтобы Тэмсин едва ли мог дышать.

Вернулось то чувство, которое было на уроке биологии, желание подвывать и всхлипывать, как душевнобольной маньяк, от одной только мысли, что трогать можно везде.

Тэмсин чувствовал, как колотилось чужое сердце, и это его почему-то успокоило. Он никогда не видел брата таким взволнованным, поэтому сдался и закрыл глаза, тронул Натана за плечи, а потом обнял одной рукой за шею, зарыл пальцы ему в волосы. Он даже приподнялся, чтобы дотянуться до его шеи и ткнуться в нее носом, а потом поставить подбородок Натану на плечо. Тот наклонился послушно, по-дурацки ухмыляясь, зарываясь в шею Тэмсина так же, с упоением, вдыхая запах и закатывая глаза. Правой рукой, кончиками пальцев он провел по плечу брата, по его руке, а потом сжал ее крепко, заставляя обнять себя сильнее. Тэмсин обнял, прижавшись, и согнул колени, расставил ноги, сам этого не замечая. Руки Натана с нажимом провели по бокам, огладили живот, надавливая на него, царапнули ногтями по ребрам и погладили по груди. Большими пальцами Натан зацепил пояс халата и распустил его окончательно, так что халат распахнулся и открыл последнее препятствие.

Мечта идиота сбылась, Натан опустился на локоть левой руки, ладонь запустив Тэмсину в волосы и не давая отодвинуться. Он слышал его вздохи среди и без того сбивчивого дыхания. Он чувствовал малейшие колебания этого дыхания на своей шее. И Тэмсин опустился вместе с ним, придавленный к кровати уже плотнее, но не паникующий.

Натан судорожно соображал, как и что ему делать теперь, хотелось все сразу, но страшно было сделать хоть что-то не так, что не понравилось бы Тэмсину. Он провел рукой по бедру до колена, а потом снова вверх, зацепил пальцами резинку дурацкого девчачьего белья, стащил его совсем чуть-чуть. Хотя, разницы уже не было, Тэм был далеко не равнодушен ко всему происходящему. И эти розовые кружавчики были скорее украшением, фантиком к десерту.

Натан поджал пятки и сел на них, раздвинув колени, так что и Тэмсин раздвинул перекинутые через его бедра ноги шире. Он перестал прижимать брата смертельной хваткой и оставил руки лежать на подушке расслабленно, так что пальцы сами чуть-чуть сгибались. Он не открывал глаза, только чувствовал, как Натан сползал ниже, выгибая спину. Челка щекотно провела по шее, а потом по груди, когда он начал шумно, влажно целовать втягивающийся от волнения живот. Руки что-то делали с резинкой дурацких трусов, а потом она треснула в одном месте, в другом, и Натан сдернул уже бесполезные обрывки, бросил их на пол, не глядя. Он добрался, наконец, до вожделенной, самой аппетитной части чужого тела. Тэмсин был худым, но хоть какой-то зад у него был, и в ладонях сжать его половинки было экстазом. Ногти впились, оставляя красные полосы на коже, на животе Тэмсина остались капли смазки. Натан поцеловал живот еще раз, слизывая их, а потом Тэм понял, что сердце и правда вот-вот разорвется в такт орущей музыке и бьющим по пульсу басам.

Грудь так вздрагивала, а внутри металась обезумевшая птица, рвущаяся наружу из клетки ребер. Тэмсин закрыл лицо руками и прижал ладони посильнее, как будто собирался разреветься. Ему было стыдно даже не то, что брат увидел, наконец, что у него между ног и какого оно размера, а то, что он позволял ему такое делать. И какой горячий был язык, и какой раскаленный шарик сережки в нем. Челка Натана щекотала живот, а сам он готов был кончить только от этого, от того, что заставил брата умирать от смущения. И это было удовольствие, он забыл про свою безумную брезгливость, он не мог представить себе ее в отношении Тэмсина.

А тот не заметил, как коварный брат протянул руку к столу и нащупал там оставленную баночку, уронил ее на пол, так что крышка отвалилась, перевернул, пока крем не успел измазать весь пол, загребающим движением запустил в жирную массу пальцы.

Он решил, что отвлек достаточно и удачно, разогнулся и облизнулся, вытер рот второй рукой, наклонился снова к Тэмсину и убрал его руки от лица.

Сосаться Тэмсин точно научился, узнав и что такое «по-французски», и что такое просто взасос, закатывая глаза и постанывая от удовольствия в чужой рот. Он просто открыл его, сдавшись, позволяя доставать языком чуть не до горла, поражаясь, какой оборзевший в этом смысле Натан.

А потом он машинально попытался сдвинуть ноги и сжать колени, но мешал устроившийся между них братец. И Натан не давал ему ничего сказать и возмутиться, паскудно посмеиваясь в рот и при любой попытке что-то высказать, заталкивал слова обратно.

Тэмсин решил, что сошел с ума, а утром его увезут в психушку, потому что было не просто стыдно, ему было стыдно, что ему вообще не стыдно. Он раздвинул ноги и не сопротивлялся. Он только думал, что ненавидит Натана за то, какие у него длинные пальцы. Пусть довольно тонкие и чуткие, но он с особым садизмом просовывал их полностью, издевательски дыша Тэмсину в губы и покусывая нижнюю, облизывая ее и снова хихикая.

Он готов был истерически застонать, вцепиться зубами брату в шею, но решил дождаться самого сладкого момента, терпеливо отсчитывая секунды.

Тэмсин понял, что все было правдой — бежать точно некуда и теперь уже поздно, он этого никогда не забудет. И это перешло из стыда в извращенное удовольствие, хотелось вести себя еще хуже, еще откровеннее и даже спросить у Натана, нравится ли это ему так, как кажется по его лицу.

А судя по выражению лица, он был в восторге, как последний извращенец. Он не говорил ничего, не издевался, не добивался каких-то пошлых признаний от самого Тэмсина. И он убрал руку, наконец, выпрямился и встал на колени, расстегнул джинсы. Они и так уже сползли с него, как обычно, до середины задницы, демонстрируя бешено-зеленого цвета трусы. И их он тоже стащил, отвлекшись от брата на несколько секунд, торопясь, будто он куда-то убежит, например, в окно.

Тэмсин лежал с закрытыми глазами и считал мгновения до своего окончательного позора. А когда услышал шорох и рискнул посмотреть, просто загорелся, вздохнул так, что огоньки свеч на столе задрожали, едва до них дошло его дыхание.

Натан зубами оторвал край упаковки и с противной ухмылочкой опустил руки, привычно и расслабленно, но с нетерпением натягивая презерватив. Тэмсин приподнялся по кровати, отползая назад, привстал на локтях, даже не видя лица брата полностью из-за его густой челки, взмокшей от перевозбуждения.

Натан поймал его ногу под коленкой и дернул на себя, так что Тэмсин съехал обратно и уронил голову на подушку. Натан перегнулся через него, левой рукой сжал его руку, а правую убрал туда, куда Тэмсин даже не хотел смотреть.

А вот Натан смотрел. Сначала вниз, зачарованный этим моментом, когда зрительный образ пересекается с ощущениями, медленно и беспрепятственно протискиваясь глубже. А потом он тряхнул волосами, чтобы не мешали смотреть, и поднял взгляд на лицо Тэмсина. Тот замер с приоткрытым ртом, выгнув шею и еле слышно дыша. Воздух не трогал сам рот, не касался зубов и языка, он проникал сразу в горло, обжигая его и освежая одновременно. Натан сам охнул от удовольствия и навалился на брата, уже обеими руками держа его за запястья, прижимая их к подушке над головой Тэмсина, придавив его волосы и толкая в промежность нижней половиной тела.

Тэмсин не сдержал голос, устав просто вздыхать, он застонал визгливо, вжался затылком в подушку, задрал подбородок, как будто это помогло бы ему отодвинуться и не чувствовать боль. Ее невозможно было терпеть, не острую и не тупую, а просто непривычную и ни на что не похожую. Поэтому он надеялся ее просто пережить, ведь этот противный Фогерсен как-то делает это.

Натан просто не смог бы словами вслух объяснить, что он при виде этого лица чувствовал, каково было эти вскрики слушать. Он старался сделать побольнее, двинуться резче, потому что от этого Тэмсин каждый раз дергался и вскрикивал все громче и громче, а потом начал стонать, вспомнив, что отца дома нет и не от кого прятаться.

Натан старался запомнить его лицо в мельчайших деталях, каждую гримасу, запоминал голос, его изменившуюся тональность, а потом не выдержал и заткнул ставший еще более соблазнительным рот. И губы были не просто «растрепанными» в этот раз, а воспаленными и покрасневшими. Тэмсин нервно сглатывал слюну, так же неразборчиво и безумно двигая языком, сопротивляясь и не давая себя «вести», кусаясь, вырываясь и дергаясь изо всех сил.

Натану казалось, что в брата демон вселился, а его самого это еще сильнее злило и распаляло, так что с каждой секундой было все приятнее, а Тэмсину все больнее, но он уловил маленькую нотку мазохистского удовольствия. Мерзкая тупая боль стала привычной и перестала так уж сильно мешать, так что его захватил экстаз агонии, он перестал соображать и вырвался, наконец. Натан отпустил его руки, и Тэмсин тут же прижался к нему, обнимая за шею, вцепился одной рукой в волосы, а второй расцарапал спину наискосок от правого плеча до самого копчика. Натан же освободившимися руками задрал его ноги, согнул и давил на бедра, так что одно колено прижалось к подушке рядом с плечом Тэмсина, а второе ударилось о край стола.

Стол шатнулся, свеча вместе с подставкой упала на пол, на журналы.

Натан заматерился со смехом Тэмсину в ухо, тот вздрогнул и сжался от этого горячего шепота.

Натан застонал еще громче брата. То ли от боли в по-настоящему разодранной спине, то ли от удовольствия, вжавшись еще сильнее и вдавливая пальцы Тэмсину в бедра, так что синяки обещали стать почти черными. Он упал, вымотавшись, сверху, Тэмсин тоже отцепился и расслабленно, безжизненно разметался по кровати, выпрямил раздвинутые ноги. Он дышал в спутанные волосы Натана, от которых было еще жарче, а Натан пытался отдышаться, тыкаясь носом в его мокрую от пота шею, которая еще сильнее запахла духами.

И запах дыма они почувствовали не сразу, а только когда он стал совсем мерзким, когда огонек от свечки разросся на журналах и принялся за свисавшее с кровати покрывало.

16.05.2012