Неограмматизм

4) Формализм: особое внимание к изучению языковой формы; во всех школах неограмматизма активно разрабатывается учение о грамматической форме; «царицей наук» становится фонетика, наиболее «формальная» из отраслей лингвистики.

5) Позитивизм: отказ от решения таких «философских» проблем, как, напр., происхождение языка, от реконструкции праязыка как реального языка и нек. др.

2.Ф. де Соссюр и Женевская школа. Швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857-1913) стал идейным вдохновителем сразу двух направлений в языкознании ХХ в. – социологизма и структурализма. Начинал Соссюр как компаративист, учился в Лейпциге у младограмматиков; в возрасте 21 года опубликовал работу «Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках», в которой, как видно уже из названия, пытался реконструировать не отдельный звук или форму, а систему индоевропейского вокализма. И этим его подход принципиально отличался от подхода младограмматиков: язык – система, в которой всё взаимосвязано, поэтому нельзя правильно понять отдельное языковое явление, не рассмотрев его связи с другими явлениями. Как компаративист Соссюр занимался также проблемами балто-славянского ударения и одновременно с Ф. Ф. Фортунатовым открыл закон передвижения ударения со слога с нисходящей интонацией на слог с восходящей (1896). Других серьезных работ в области индоевропеистики Соссюр не создал, отошел от науки и занялся преподаванием (сначала в Парижском, затем в Женевском университете). После смерти Соссюра его ученики Шарль Балли и Албер Сеше на основе своих конспектов издали «Курс общей лингвистики» (1916), читанный Соссюром в Женевском университете. Именно это сочинение Соссюра оказало наибольшее влияние на развитие лингвистики в ХХ в. Основные идеи «Курса…»:

1) Язык и речь. Прежде всего, Соссюр поставил перед собой задачу: определить предмет языкознания, отделить его от предметов других наук. Он рассматривает соотношение трех понятий: речевая деятельность (language), язык (langue) и речь (parole): а) речевая деятельность – наиболее общее, сложное понятие, включающее в себя язык и речь; б) речь – это всё говоримое и слышимое; она психофизична, т. е. ее можно слышать (если она устная), видеть (если она письменная); в) язык – это система знаков, используя которую мы порождаем речь, и, зная которую, понимаем чужую речь; он психичен, т. е. идеален, существует в сознании (в головах людей).

Язык и речь противопоставлены у Соссюра по следующим основаниям: а) язык социален – речь индивидуальна; б) язык потенциален (идеален, психичен) – речь реальна (материальна, физична); в) язык системен – речь асистемна; г) язык синхронен и статичен – речь диахронична и динамична; д) язык – сущность, а речь - явление этой сущности.

Противопоставив язык и речь как разные объекты, Соссюр считал, что и изучаться они должны разными разделами лингвистики – лингвистикой языка и лингвистикой речи, причем главной он считает лингвистику языка: «Единственным и истинным предметом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя».

2) Определение языка. Признав «единственным и истинным предметом лингвистики» язык, Соссюр должен был, далее, определить, что такое язык, т. е. найти его место «в ряду прочих социальных явлений». Определение языка у Соссюра звучит так: «Язык есть система знаков, выражающих идеи, а следовательно, его можно сравнить с письмом, с азбукой для глухонемых, с символическими обрядами, с формами учтивости, с военными сигналами. Он только наиважнейшая из этих систем».

Исходя из этого определения, Соссюр находит и место лингвистики в системе наук: «Можно, таким образом, мыслить себе науку, изучающую жизнь знаков внутри жизни общества; такая наука явилась бы частью социальной психологии, а следовательно, и общей психологии; мы назвали бы ее семиология (от греч. semeion – знак). Она должна открыть нам, в чем заключаются знаки, какими законами они управляются. Поскольку она еще не существует, нельзя сказать, чем она будет, но она имеет право на существование; место ее определено заранее. Лингвистика – только часть этой общей науки; законы, которые откроет семиология, будут применимы и к лингвистике». Соссюр здесь действительно предвидел новую науку ХХ в., которая будет названа семиотикой. Поразительно, однако, то, что он тем самым как бы перечеркивает «дососсюровскую» лингвистику: семиология еще не создана, а лингвистика – только «часть» семилогии; законы, которые семиология откроет, будут справедливы и для лингвистики. Выходит, что ничего особенного лингвистика еще не открыла, подлинной лингвистики еще нет, и Соссюр стоит у ее истоков.

Из соссюровского определения вытекают два важнейших свойства языка: (а) знаковость и (б) системность. Рассмотрим их далее.

3) Знаковость языка. Языковой знак, по Соссюру, психическая сущность (т. е. существует идеально, в сознании). Материально (в речи) существуют звуки. Наиболее важными являются следующие положения его теории языкового знака:

А) Языковой знак имеет две стороны: означаемое (или понятие, содержание знака) и означающее (форма знака, акустический образ). Причем, Соссюр настаивает, что обе стороны знака психичны, именно поэтому форму знака он называет акустическим образом (т. е. это не само звучание, а образ звучания, «отпечатавшийся» в сознании). Позднее Л. Ельмслев вместо терминов «означаемое» и «означающее» использовал термины план содержания и план выражения.

Б) Соссюр выдвигает принцип произвольностиязыкового знака, суть которого в том, что связь между означаемым и означающим (понятием и акустическим образом) является произвольной, условной: то, что понятие сестра во французском обозначено комплексом звуков s-ö -r (soeur), является случайностью, для обозначения этого понятия мог быть использован любой другой комплекс звуков (ср. с теорией «тесей» в античности).

В) Из произвольности непосредственно вытекает свойство изменчивости языкового знака: поскольку связь между означаемым и означающим условна, ничто не мешает для обозначения одного и того же понятия использовать разные звучания (т. е. звуковая форма знака может меняться в силу разных причин); и обратно: одно и то же звучание может быть приспособлено для выражения разных понятий (т. е. значение знака может меняться в силу разных причин).

Г) Из произвольности непосредственно вытекает и свойство неизменяемости языкового знака, которое Соссюр толкует как неспособность говорящих что-либо изменить в языке по своему желанию; т. е. мы не властны над своим языком. «Произвольность знака защищает язык от всякой попытки, направленной к его изменению», поскольку, напр., звуковой комплекс [ sö r ]ничем не лучше и не хуже звукового комплекса [ с’истраˊ ], то исчезает всякая почва для обсуждения «достоинств» одного звукового комплекса и «недостатков» другого; оба звучания произвольны, поэтому нет смысла менять одно на другое (шило на мыло). Но даже если бы кто-либо из говорящих и захотел осуществить подобное изменение, этому, помимо произвольности знака, помешали бы три других фактора:

- множественность знаков;

- слишком сложный характер языковой системы (в системе всё со всем связано: изменишь один элемент – и это сразу потянет за собой изменение других);

- консерватизм говорящей массы (привычка, традиция).

Итак, изменчивость и неизменяемость языкового знака не следует считать противоположными, взаимоисключающими свойствами: изменчивость следует понимать как изменения в языке, происходящие помимо воли людей, а неизменяемость – как неспособность говорящих сознательно, специально что-либо изменить в языке. Однако оба свойства обусловлены произвольным характером языкового знака.

Д) Значение и значимость. Соссюр разграничивает значение знака и его значимость (ценность). Значение знака проявляется в речи, в соединении данного знака с другими; оно определяется контекстом. Значимость – это место знака в языковой системе; она определяется его отношением к другим знакам; тем, что отличает содержание данного знака от содержаний других знаков. Напр., значимость слова стул проявляется в его отношениях с другими знаками (кресло, табурет, скамейка, лавка, диван и проч.):

Стул – это

-специальное (а не случайное, как бревно или стол)

-приспособление для сидения (а не для лежания, как кровать или диван),

-имеющее спинку (в отличие от табурета, лавки),

- не имеющее подлокотников (в отличие от кресла),

- рассчитанное на одного человека (в отличие от скамейки, лавки, дивана).

Позднее у структуралистов одной из ключевых станет идея дифференциальных признаков: любой знак будет рассматриваться (и в плане содержания, и в плане формы) как система (пучок) дифференциальных признаков, т. е. признаков, отличающих его от других знаков. Именно эти признаки определяют место знака в системе, т. е., собственно, и делают его знаком; поэтому отношения между элементами для структуралистов важнее самих элементов. Именно в этом смысле следует понимать тезис Соссюра о том, что «в языке существенны только различия».

4) Системность языка. Тезис о системности языка – один из центральных в учении Соссюра. Система – это целое, состоящее из частей (элементов). Составные части системы связаны между собою определенными отношениями. Сетка этих отношений образует структуру (строение) системы.

Итак, система – это элементы и отношения. Элементы языковой системы – это языковые знаки. Отношения между ними, по Соссюру, бывают двух видов: а) синтагматические – отношения сочетаемости, смежности (новый дом; дом строится); б) ассоциативные – отношения сходства (дом, хата, изба, квартира; новый – старый; строить, штукатурить, красить, белить…). Позднее Л. Ельмслев назвал ассоциативные отношения парадигматическими. Идея системности языка во времена Соссюра витала в воздухе, и ее в той или иной форме высказывали все крупные лингвисты: А. А. Потебня, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Н. В. Крушевский, Ф. Ф. Фортунатов и др. У всех этих ученых встречается и тезис о двух типах отношений в языковой системе.

5) Синхрония и диахрония. На язык можно смотреть с двух точек зрения – синхронной и диахронической: а) синхрония (греч. syn – co, chromos – время) – одновременность; взгляд на языковые факты как на одновременно сосуществующие; б) диахрония (греч. dia – сквозь, через, chromos – время) – взгляд на языковые факты как на сменяющие друг друга во времени. Язык как система, по Соссюру, явление строго синхронное, так как система – это совокупность взаимодействующих друг с другом элементов, а следовательно, элементов сосуществующих. И поскольку главную задачу лингвистики Соссюр видел в изучении языка как системы, синхронный аспект изучения языка для него важнее диахронического: «Вполне ясно, что синхронный аспект важнее диахронического, так как для говорящей массы он – подлинная и единственная реальность. Это же верно и для лингвиста; если он примет диахроническую перспективу, то увидит отнюдь не язык, а только ряд видоизменяющих его явлений».

6) Внутренняя и внешняя лингвистики. Жизнь языка определяется двумя группами факторов - внутренними и внешними: а) внутренние факторы – это законы устройства самой языковой системы; б) внешние факторы – это среда, в которой функционирует данная языковая система (характер этноса, говорящего на данном языке, история этого этноса, территория распространения языка, его диалектное членение, контакты с др. народами и проч.). Изучением внутриязыковых факторов занимается внутренняя лингвистика; внешними факторами занимается внешняя лингвистика.

Как и в случае с лингвистикой языка и лингвистикой речи, с синхронной и диахронической лингвистикой – так и в данном случае: Соссюр ставит вопрос о том, какая лингвистика важнее, и отвечает: внутренняя лингвистика важнее внешней, потому что именно она изучает язык как систему: «Вообще говоря, нет никакой необходимости знать условия, в которых развивался тот или иной язык. В отношении некоторых наречий, каковы, например, авестийский язык (зенд) и старославянский, в точности даже не известно, какие народы на них говорили, но неведение это нисколько нам не мешает изучать их изнутри». Для уяснения этого положения Соссюр сравнивает язык с игрой в шахматы: «тот факт, что эта игра пришла в Европу из Персии, – внешнего порядка; напротив, внутренним является всё то, что касается системы и правил игры. Если я деревянные фигуры заменю фигурами из слоновой кости, такая замена безразлична для системы, но если я уменьшу или увеличу количество фигур, такая перемена глубоко затронет «грамматику» игры… внутренним является всё то, что в какой-либо степени видоизменяет систему».

7) Женевская школа. Непосредственными продолжателями Соссюра были ученые Женевской школы (Шарль Балли, Альбер Сеше, Анри Фрей и др.). Важнейшие сочинения: Ш. Балли «Французская стилистика» (1909); «Язык и жизнь» (1913); «Общая лингвистика и вопросы французского языка» (1932); А. Сеше «Женевская школа общей лингвистики» (1929); «Очерк логической структуры предложения»; «Программа и методы теоретической лингвистики»; А. Фрей «Соссюр против Соссюра?»

Бодуэн де Куртенэ вводит в научный обиход термин морфема (1881) как обобщенное наименование для корня и аффиксов, замечая по этому поводу: «считать подобный термин лишним – это то же самое, что считать лишним объединяющий термин дерево и довольствоваться частными названиями дуб, береза, ива и т. д.».

7) Разграничение устной и письменной речи. Для представителей Казанской школы очень важен тезис о несовпадении фонемного состава языка и буквенного состава. Письмо – только «одежда» устной речи, поэтому буквенный состав того или иного алфавитного языка может существенно отличаться от звукового строя этого языка. Именно по этой причине в фонетических исследованиях нельзя абсолютизировать данные письменных памятников (за одной и той же буквой в разные периоды развития языка могут скрываться разные звуки; за одной и той же буквой в разных языках, использующих один алфавит, могут скрываться разные звуки и т. п.).

4.Л. В. Щерба и Петербургская школа. В Петербургскую лингвистическую школу входили в основном ученики И. А. Бодуэна де Куртенэ по Петербургскому университету: Лев Владимирович Щерба, Евгений Дмитриевич Поливанов, Лев Петрович Якубинский, из зарубежных ученых – Макс Фасмер (Германия), а впоследствии – уже их ученики: Алексей Алексеевич Леонтьев, Лев Рафаилович Зиндер, Юрий Сергеевич Маслов, Владимир Викторович Колесов и др.

Важнейшие сочинения:

Л. В. Щерба «Русские гласные в качественном и количественном отношении» (1912), «О частях речи в русском языке» (1928), «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931), «Фонетика французского языка» (1937), «Опыт общей теории лексикографии» (1940), «Литературный язык и пути его развития» (1942), «Очередные проблемы языковедения» (1945), «Преподавание иностранных языков в средней школе» (1947);

Е. Д. Поливанов «Где лежат причины языковой эволюции?» (1931); «Историческое языкознание и языковая политика» (1931);

Л. П. Якубинский «О диалогической речи» (1923), «Ф. де Соссюр о невозможности языковой политики» (1931); «Происхождение и развитие языка» (1932); «История древнерусского языка» (1953).

Основные идеи Петербургской школы:

1) Деятельностный подход к языку. Вслед за Гумбольдтом, Потебней, Бодуэном де Куртенэ, петербургские лингвисты рассматривают язык как «процесс коллективного мышления», как «языковую деятельность», но не как статичную систему. Ср., напр., Якубинский: «Язык есть разновидность человеческого поведения»; Поливанов: «Язык должен изучаться как трудовая деятельность, причем коллективная»; Щерба: грамматика – «сборник правил речевого поведения».

2) Социально-психологическое понимание языка. На раннем этапе существования школы «петербуржцы», вслед за Бодуэном, сводили социальный аспект языка к психическому. С середины 20-х гг. наступает перелом в этом вопросе. У Поливанова это было связано с новым пониманием языка как коллективного достояния, у Щербы – с его учением о трояком аспекте языковых явлений, у Якубинского – с пониманием языка как идеологии. Таким образом, с середины 20-х гг. Петербургская школа становится социологической.

3) Функциональный подход к языку связан с деятельностным пониманием языка. Язык рассматривается не как статичная система (подход Соссюра), а как система функционирующая. Этим Петербургская школа предвосхитила идеи Пражской лингвистической школы. Большое внимание уделяется изучению функциональных разновидностей языка (стилей, жанров и т. п.), и тем самым снимается соссюровское противопоставление языка и речи. Понять сущность языковой единицы невозможно вне ее функционирования в речи, а функционирует она всегда в составе определенных жанровых и стилистических форм. Л. П. Якубинский уже в 1919 г. связывает изучение «функциональных многообразий речи» с «целями речи». Программными в этом отношении стали работы Л. П. Якубинского «О диалогической речи» и Л. В. Щербы «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании».

4) Семантизм. В центре внимания петербургских лингвистов – проблема значения слова, сквозь призму которой рассматривались все прочие проблемы лингвистики. Это непосредственно вытекает из их функционального взгляда на язык. Московских лингвистов интересует преимущественно форма, поэтому московскую (фортунатовскую) школу часто называют формальной; петербургская школа – школа семантическая. Семантический подход господствует и при классификации частей речи, и при выделении членов предложения. Ср. высказывание Л. В. Щербы против формализма: «И до Фортунатова элементы формализма существовали в грамматике, но Фортунатов и его школа провели формализм последовательно, причем истина, что «нет формы без содержания и обратно», часто подвергалась забвению. Так, например, один из формалистов различал в русском языке следующие категории слов: 1) золото, щипцы, ласковость (слова, меняющиеся по падежам, но не по родам и числам); 2) рыба, стол, окно (слова, меняющиеся по падежам и числам, но не по родам); 3) беден, вел, завязан (слова, изменяющиеся по родам и числам, но не по падежам); 4) красный (меняется по родам, падежам и числам); 5) ходит (меняется по лицам и числам). Классификация, как видно, совершенно формальная, без всякого внимания к смыслу получаемых таким образом категорий». Любая языковая единица выделяется в речевом потоке лишь постольку, поскольку она является носителем какого-либо значения; фонема выделяется на основе выполнения ею смыслоразличительной функции и т. п.

5) Метод лингвистического эксперимента. К идеям Бодуэна де Куртенэ восходит последовательное разграничение описания языка «со стороны» («объективный» метод исследования) и «чутья говорящих на данном языке» («субъективный» метод исследования). Языковед, по Щербе, может и должен использовать свое языковое чутье при интерпретации языковых явлений, а также обращаться к чутью других носителей языка (проводить анкетирование, ассоциативный эксперимент и т. д.). Л. В. Щербой был разработан и теоретически обоснован метод эксперимента в языкознании: лингвист (экспериментатор) намеренно изменяет те или иные языковые формы и, опираясь на собственное языковое чутье или на опрос информантов, выясняет, какие наблюдаются при этом семантические или стилистические эффекты: как изменяется смысл фразы, остается ли она при этом грамматически правильной или стилистически уместной. Примеры эксперимента: а) метод «минимальных пар» в фонетике, позволяющий установить инвентарь фонем того или иного языка: дом – дам, дом – дым, дом – дум, дом – том, дом – лом, дом – дол и т. д.; б) синтаксический эксперимент: Никакой торговли в городе не было – Никакой в городе торговли не было – В городе не было никакой торговли... в) стилистический эксперимент: лечить глаза – лечить очи – лечить зенки…

В связи с методом эксперимента очень важна мысль Щербы о значении отрицательного языкового материала для лингвиста: «Надо иметь в виду, что в «текстах» лингвистов обыкновенно отсутствуют неудачные высказывания, между тем как весьма важную часть языкового материала образуют именно неудачные высказывания с отметкой «так не говорят», которые я буду называть «отрицательным языковым материалом». Роль этого отрицательного материала громадна и совершенно не оценена в языкознании…»

6) Эволюционизм – взгляд на развитие языка как на естественный процесс, подчиняющийся жестким закономерностям; взгляд на язык как на саморазвивающуюся систему. Для лингвистов бодуэновского направления характерно последовательное разграничение сознательного и бессознательного в языковом мышлении. В диалектическом взаимодействии сознательного и бессознательного факторов представители петербургской школы видят причины эволюции языка. Так, Л. В. Щерба в статье «О разных стилях произношения и об идеальном фонетическом составе слов» (1915) объясняет наличие разных фонетических вариантов слов (напр., тыща и тысича, здрас’ти и здрафствуйти) взаимодействием сознательного и бессознательного: в полном (публичном) стиле произношения мы сознательно стремимся соблюдать идеальный фонетический состав слов, тогда как в простом (разговорном) стиле бессознательно сокращаем и упрощаем слова, экономя произносительные усилия. Е. Д. Поливанов в статье «Где лежат причины языковой эволюции?» (1931) объясняет языковые изменения действием «закона экономии трудовых усилий» (произносительных усилий и мыслительных усилий). О взаимодействии сознательного и бессознательного в развитии языка размышляет Л. П. Якубинский в статьях «О диалогической речи» (1923) и «Ф. де Соссюр о невозможности языковой политики» (1931).

7) Системность языка. Вслед за Бодуэном де Куртенэ его ученики представляют язык как сложную иерархически организованную систему, включающую единицы разных уровней. Если обобщить, то можно заметить, что в работах ученых Петербургской школы выделяется два ряда языковых единиц: а) грамматические единицы: фонема – морфема – слово-синтагма (словоформа) – синтагма (или словосочетание) – фраза (или предложение); б) лексико-фразеологические единицы: слово и фразеологизм. Л. В. Щерба, в частности, пишет о том, что в любом языке выделяются словарь (словарный состав) и грамматика; описание того и другого составит полное описание данного языка.

8) Принцип естественной классификации. В статье «О частях речи в русском языке» Щерба открыл принцип естественной классификации языковых явлений, суть которого сформулировал так: «… в вопросе о частях речи исследователю вовсе не приходится классифицировать слова по каким-то ученым и очень умным, но предвзятым принципам, а он должен разыскивать, какая классификация особенно настойчиво навязывается самой языковой системой, или точнее… – под какую общую категорию подводится то или иное лексическое значение в каждом отдельном случае».

Сам термин «естественная классификация» Щербой не употребляется, он взят из логики, где классификации принято делить на естественные и искусственные. Естественная классификация отличается от искусственной (или формально-логической) тем, что искусственная классификация всегда строится на едином основании деления. Если говорить о классификациях частей речи, то в истории языкознания можно выделить три их типа, в зависимости от того, какой принцип клался в основу классификации: а) одни ученые строили свои классификации на основе семантического принципа (общность категориального значения слов: существительное обозначает предмет, прилагательное – признак предмета, глагол – действие, наречие – признак действия или признака и т. д.) – так строили классификации частей речи представители логического направления в языкознании; б) другие ученые (напр., представители фортунатовской школы) опирались на морфологические признаки слов (различали, например, слова склоняемые, спрягаемые и неизменяемые; далее склоняемые могли делиться на изменяемые по родам, числам и падежам; изменяемые по числам и падежам; изменяемые только по падежам и т. д.); в) третьи ученые (напр., А. А. Потебня и многие представители лингвистического психологизма) опирались на синтаксический принцип – роль слова в предложении (субъект, объект, предикат, атрибут, предикативный атрибут, атрибутивный предикат и т. д.).

Важнейшие сочинения:

Ф. Ф. Фортунатов «Samaveda…» (перевод и лингвистический анализ древнейшего ведического текста – Самаведы, 1875), «Об ударении и долготе в балтийских языках» (1895), «Лекции по фонетике старославянского (церковнославянского) языка» (1919), «Сравнительная морфология индоевропейских языков» (лекции 1899-1901 гг.), «Сравнительное языковедение» (лекции 19001-1902 гг.), «Краткий очерк сравнительной фонетики индоевропейских языков» (1922);

А. А. Шахматов «Исследование о языке новгородских грамот XIII и XIV века» (1886), «Исследования о двинских грамотах XV века» (1903) «Очерк древнейшего периода истории русского языка» (1915), посмертные издания: «Очерк современного русского литературного языка» (1925), «Синтаксис русского языка» (1927, 1941), «Историческая морфология русского языка» (1957);

А. М. Пешковский «Русский синтаксис в научном освещении» (1914); «Школьная и научная грамматика» (1914); «Объективная и нормативная точки зрения на язык» (1923);

М. Н. Петерсон «О частях речи в русском языке» (1955), «Система русского правописания» (1955);

Г. О. Винокур «Культура языка» (1925), «О задачах истории языка» (1941), «Русский язык. Исторический очерк» (1945), «Заметки по русскому словообразованию» (1946), посмертное издание: «Введение в изучение филологических наук» (2000);

М. М. Покровский «Семасиологические исследования в области древних языков» (1895), «О методах семасиологии» (1896).

1) Истоки московского формализма следует искать в философских и грамматических сочинениях русских славянофилов (К. С. Аксакова, Н. П. Некрасова и др.). Славянофилы стремились придать русской грамматике самобытный характер, с этих позиций они критиковали работы представителей логического направления (Ф. И. Буслаева, Н. И. Греча и др.), которые шли к описанию русского языка от универсальных (общечеловеческих) логических категорий. К. С. Аксаков полагал, что своеобразие того или иного языка может быть обнаружено, если языковед будет изучать его, двигаясь от формы к содержанию, а не наоборот: «В самом деле, содержание слова может быть какое вам угодно, но дело всё в форме…, которая придается этому содержанию и указывает ему место в языке». Внеязыковое содержание выражается в языке только через материальные чувственно воспринимаемые формы; различия в содержании, нюансы смысла выражаются только при помощи различения языковых форм (новый дом – новые дома, брат друга – друг брата, в дом – в доме и т. п.). Мыслительное (логическое) содержание универсально, не имеет этнической специфики, но выражается оно в разных национальных языках различно.

2) Учение о форме слов. Строгого определения формы слова, краеугольного понятия его учения, Фортунатов не дает, он лишь указывает, что слово может быть расчленено на осноʹ вную часть и формальную (аффиксальную): «Формой отдельных слов в собственном значении этого термина называется… способность отдельных слов выделять из себя для сознания говорящих формальную и основную принадлежность слова». Так, напр., формой слова несу является – у, так как слово отчетливо членится на основу и окончание: нес-у; такое расчленение возможно в силу того, что форма нес-у сопоставляется, с одной стороны, с формами нес-ешь, нес-ет, нес-ем, нес-ете, нес-ут, с другой – с формами: пиш-у, бег-у, бер-у и т. п. Очевидно, что в языке могут быть и слова «без формы» (да, бы, и, у, за, здесь и под.). На этом основании все слова языка Фортунатов делит на «полные» (имеющие форму) и «частичные» (не имеющие формы). На этом принципе основывается его классификация частей речи, развитая впоследствии и др. представителями формального направления.

Ценной была мысль Ф. Ф. Фортунатова об отрицательных (нулевых) формах. Так, слово дом, по его мнению, не является бесформенным, в нем выделяется нулевая форма при сопоставлении его с формами дом-а, дом-у, дом-ом и т. п. Впоследствии эта идея получила развитие в учении о нулевых морфемах.