К молодым людям.

I.

Молодые люди, я обращаюсь сегодня исключительно к вам. Пусть старики, т е. старые духом и сердцем, оставят эту книгу и не утомляют даром глаз над чтением, которое им ничего не даст.

Я полагаю, что вам восемнадцать, двадцать лет, что вы заканчиваете ваше образование или обучение ремеслу и вступаете в жизнь.

Я думаю, что вы свободны от предрассудков, которые вам старались внушить; вы не боитесь чертей и не станете слушать пустых бредней священников и пасторов.

Вы не принадлежите, конечно, к тем печальным продуктам человечества в периоде упадка, к тем жуирам, которые целые дни мерят тротуары в модных брюках, с вылощенными физиономиями, и уже в этом возрасте мечтают только о бесплодных развлечениях. Напротив, я думаю, что вы здоровые люди, жаждущие разумного труда, и потому я обращаюсь к вам.

Не раз уже вы ставили себе, должно быть, следующий вопрос: кем я буду? В вас ясно сознание, что вы изучали какую-нибудь науку или ремесло — на счет общества, заметьте это, — не для того, чтоб воспользоваться ими, как орудием для эксплуатации. Надо быть слишком испорченным и изъеденным пороками, чтоб не желать в вашем возрасте посвятить все свои способности, знание и силы служению тем, которые коснеют в невежестве и нищете.

Вы, конечно, мечтали об этом?

Поговорим о том, как осуществить ваши мечты.

Я не знаю, в каких условиях вы родились и воспитывались. Может быть, баловни судьбы, вы получили научное образование; вы будете доктором, адвокатом, писателем или ученым; широкое поле деятельности откроется перед вами; вы вступите в жизнь с обширными познаниями, с выработанными способностями к труду.

Может быть, вы будете честными ремесленниками; ваши научные познание ограничиваются тем немногим, что вы получили в начальной школе; но зато вы хорошо знаете, какова тяжелая трудовая жизнь наших рабочих.

Остановимся сначала на первом предположении. Представьте себе, что вы доктор.

Завтра придет рабочий звать вас к больной. Он поведет вас в один из тех грязных, узких переулков, где соседки через улицу жмут друг другу руки над головами прохожих.

При тусклом освещении коптящей лампы, задыхаясь от спертого воздуха и вони, подымаетесь вы в пятый этаж по грязной, скользкой лестнице. Вы входите в темную, холодную комнату, где в углу, на куче грязных тряпок, лежит больная, покрытая какими-то лохмотьями. Бледные, исхудалые дети, дрожа от холода, вопросительно смотрят на вас широко открытыми глазами. Всю жизнь муж работал по двенадцати, тринадцати часов в сутки, как бы ни был тяжел его труд: теперь, вот уже три месяца, как он не находит работы. Безработица бывала и прежде: она повторяется периодически каждый год. Но тогда жена ходила работать поденно... быть может, стирать ваши рубашки, по полтиннику в день.

Но вот уже три месяца, как она не встает с постели, и ужасающий призрак нищеты и голода стал перед семьей.

Что посоветуете вы больной, господин доктор? Вы, который знаете, что единственная причина её болезни — недостаток пищи и воздуха? Хороший бифштекс каждый день, немного движений на свежем воздухе, сухую, светлую комнату? Какая насмешка! Разве она без ваших советов не знает, что все это ей нужно!

Если вы сумеете вселить к себе доверие и захотите поговорить с этой семьей, она расскажет вам, что за перегородкой живет гладильщица, которую постоянно мучает душу раздирающий кашель, что в нижнем этаже все дети лежат в лихорадке, что прачка, поселившаяся в подвале, не дотянет до весны и что в соседних домах еще того хуже.

Что посоветуете вы всем этим больным? Хорошее питание, перемену климата, менее изнурительный труд?.. Вы не решитесь, конечно, этого сделать и поторопитесь уйти с разбитым сердцем, с проклятием на устах.

Вы еще находитесь под впечатлением этой ужасной нищеты, когда ваш товарищ рассказывает вам, что за ним только что приезжал выездной лакей; он повез его в роскошный отель к светской барыне, изнуренной бессонными ночами, отдающей жизнь туалетам, визитам, танцам и бесконечным ссорам с дураком мужем. Ваш товарищ предписал ей более спокойную жизнь, менее возбуждающую пищу, побольше прогулок и комнатную гимнастику, чтоб заменить до некоторой степени продуктивный труд.

Одна умирает оттого, что она никогда не была сыта и не отдыхала; другая чахнет оттого, что всю свою жизнь она не знала, что такое труд...

Если вы одна из тех дряблых натур, которые легко мирятся со всем, и при виде самых возмутительных фактов ограничиваются пустыми словами и утешаются кружкой пива, тогда, конечно, вы быстро свыкнетесь с этими контрастами и постараетесь, чего бы это ни стоило, поскорее стать в ряды привилегированных, чтоб не попасть, как-нибудь, в число угнетенных. Но, если вы „человек”, если вы реагируете соответствующим поступком на каждое ваше чувство, если животные инстинкты не убили в вас окончательно мыслящего существа, тогда, выходя из дома нищеты и страданий, вы скажете: „Это несправедливо, это не должно идти так дальше! Надо предупреждать болезни, а не лечить их. Немного довольства, побольше умственного развития и половина болезней исчезнет. Бросим все лекарства! Воздух, питание, менее изнурительный труд, вот с чего надо начать. Без этого медицина — только обман и надувательство! ”

В этот день вы поймете, что такое социализм. Вы захотите поближе познакомиться с ним, и если альтруизм для вас не пустой звук, и вы примените к изучению социальных вопросов строгий метод натуралиста, вы попадете в наши ряды и будете вместе с нами работать для социальной революции.

Но, быть может, вы скажете: „Бросим практику! Посвятим себя науке. Предадимся, подобно физику, астроному, химику, тем бесконечным радостям, которые дают изучение тайн природы и развитие наших умственных способностей”. В таком случае, скажите, чем отличается ученый, занимающийся наукой, от пьяницы, который ищет в жизни только непосредственного наслаждение и находит его в вине? Конечно, источник радости ученого даете более интенсивные и продолжительные наслаждения, но в этом вся разница! Оба они, и ученый, и пьяница, преследуют одну и ту же эгоистическую цель — личное удовлетворение.

Но вы не желаете этого эгоистичного счастья. Занимаясь наукой, вы хотите приносить пользу всему человечеству; эта мысль будет руководить всеми вашими научными изысканиями...

Красивая иллюзия! Кто из нас не лелеял ее, отдаваясь впервые изучению науки!

Но если на самом деле вы заботитесь о человечестве, если счастье его — цель ваших научных работ, то перед вами не может не предстать следующее ужасное возражение: наука в современном обществе является исключительно предметом роскоши. Недоступная большей части человечества, она исключительно служит для услаждения жизни небольшого числа избранных.

Посмотрите, вот уже более века, как наука установила здравые космогонические начала, а каково число тех, которые их постигли и выработали в себе критическое, научное отношение к окружающему. Едва оно достигает нескольких тысяч, теряющихся среди сотен миллионов, которые затемняют свой разум предрассудками и суевериями, достойными дикарей, и служат игрушкой в руках духовенства.

Посмотрите, сколько сделала наука для выработки рациональных основ физической и нравственной гигиены. Она учит нас, как устроить жизнь, чтоб сохранить здоровье, как поддерживать в хорошем состоянии людские сообщества; она указывает нам путь к умственному и нравственному благосостоянию. И вся эта огромная научная работа остается мертвой буквой, не выходит из кабинета ученого. А почему? Потому что наука существует сейчас только для привилегированных, потому что социальное неравенство, разделяющее людей на капиталистов и наемников, обращает все научные указание относительно улучшения условий жизни в издевательство над девятью десятыми человечества.

Я бы мог вам привести еще много примеров в подтверждение моей мысли, но вы сами найдете их: выйдите только из кабинета Фауста, уставленного книгами, с запыленными окнами, не пропускающими дневного света, и посмотрите на все то, что делается вокруг вас.

В наше время дело идет не о накоплении истин и научных открытий. Нам следует распространить и вложить в жизнь истины, добытые уже наукой, сделать их всеобщим достоянием. Мы должны стремиться к тому, чтоб все человечество стало способным их воспринять, чтоб наука стала основой жизни, вместо того, чтоб быть предметом роскоши. Этого требует справедливость.

Даже больше: это в интересах самой науки. Наука только тогда прогрессирует, когда новые истины попадают в среду, способную их воспринять. Теория механического происхождение тепла, изложенная в прошлом веке почти в тех же выражениях, как у Гирна и Клаузиса, оставалась восемьдесят лет зарытой в академических мемуарах, потому что познание по физике не были достаточно распространены, чтоб создать среду, способную ее воспринять. Нужно было три поколения, чтоб теория Эразма Дарвина об изменяемости видов была принята из уст его внука и признана учеными академиками, не без некоторого давление со стороны общества. Ученый так же, как поэт и артист, является продуктом той среды, в которой он вращается.

Если вы проникнетесь всеми этими мыслями, вы поймете, что, прежде всего, должен быть произведен полный переворот во всем современном строе, при котором ученые изобилуют научными истинами, между тем как большая часть человечества обречена оставаться тем, чем она была пять, десять веков тому назад; рабами и машинами, неспособными приобщиться к истинам, добытым наукой. В тот день, когда вы проникнетесь этой широкой, гуманной и глубоко-научной идеей, у вас пропадет желание заниматься чистой наукой. Вы всеми силами будете стремиться найти способ, чтоб изменить все существующее, и если беспристрастие, сопровождающее ваши научные изыскания, не покинет вас, вы перейдете на сторону социализма. Вы отделаетесь от разных софизмов и станете в наши ряды. Вы скажете: „довольно работать на услаждение жизни тех, которым и так хорошо живется; посвятим свои знания, способности и силы на освобождение угнетенных! ” И будьте уверены, что тогда сознание исполненного долга и гармония между вашими чувствами и поступками пробудят в вас силы, о существовании которых вы и не подозреваете. В тот день, когда свершится переворот, наука, черпая бесконечные силы в свободном коллективном труде целой армии работников, совершит грандиозный полет, в сравнении с которым настоящие её успехи покажутся ученическими упражнениями. День этот не далек, как бы не гневались ваши учителя.

Тогда наслаждайтесь наукой! Это наслаждение будет доступно всему человечеству!

II.

Положим, вы кончаете курс юридических наук и думаете заняться адвокатурой; у вас, должно быть, есть иллюзии относительно вашей будущей деятельности; я предполагаю, что вы честные, сердечные люди, и что вам не чужд альтруизм. „Можно ли себе представить более благородную деятельность: посвятить свою жизнь бескорыстной борьбе с несправедливостью, заставлять всегда торжествовать закон — выразитель высшего правосудия! ” думаете вы и вступаете в жизнь с полной верой в себя и в избранную вами деятельность.

Но откроем наугад судебную хронику и посмотрим, что нам скажет сама жизнь.

Богатый помещик требует, чтоб удалили с его земли фермера-крестьянина за невзнос арендных денег. С точки зрения закона не может быть никаких сомнений: раз крестьянин не платит, он должен уйти.

Но глубже вникая в дело, мы узнаем, что помещик все время расточал свои доходы на праздные увеселения, а крестьянин всегда работал. Помещик ничего не делал для улучшения своей земли, а стоимость её за пятьдесят лет утроилась, благодаря проведению проселочных дорог, осушению болот, расчистке неплодородных склонов. Крестьянин же, на счет которого, главным образом, все это производилось, разорился, влез в долги и не в состоянии теперь заплатить помещику. Закон, всегда оберегающий собственность, конечно, на стороне помещика. Но что сделаете вы, в которых юридические фикции не успели еще убить живого чувства? Потребуете ли вы, чтоб выгнали на улицу фермера или чтоб помещик вернул крестьянину часть дохода за его труд? — Ведь последнего требует от вас справедливость. Перейдете ли вы на сторону закона против справедливости, или же на сторону справедливости против закона?

А когда рабочий устроит стачку против хозяина, не предупредив его об этом за пятнадцать дней, кого вы будете защищать? Станете ли вы на сторону закона, т. е. на сторону хозяина, который воспользуется моментом кризиса, чтоб бессовестно увеличить свои барыши (просмотрите последние процессы), или же против закона — за рабочих, умирающих в это время с голода? Станете ли вы защищать эту фикцию, состоящую в утверждении „свободы мировых сделок”? Или же вы постараетесь поддержать справедливость, в силу которой контракт, заключенный между сытым и продающим свой труд за хлеб, между сильным и слабым, нельзя признать за контракт?

Вот вам другой пример. В Париже арестовали человека за то, что он стащил из мясной лавки бифштекс. Оказалось, что это рабочий, не имеющий заработка, семья которого не ела уже четверо суток. Все упрашивают мясника отпустить его, но он преследует несчастного и требует торжества правосудия! Бедняка приговаривают к шестимесячному заключению. Того хочет слепая Фемида. — Возможно ли, чтоб, при виде подобных фактов, ваша совесть не возроптала против закона и общества!

Станете ли вы, например, требовать применение закона к несчастному, не слышавшему ни разу в жизни доброго слова, оскорбляемому с самого детства, за то, что он убил соседа из-за пяти франков. Потребуете ли вы, чтоб казнили или — что еще хуже — приговорили к двадцатилетнему заключению этого преступника, вернее, больного, когда все общество ответственно за его преступление?

Потребуете ли вы, чтоб засадили в тюрьму ткачей, которые в момент отчаяния подожгли фабрику? потребуете ли вы, чтоб сослали на каторгу этого юношу, покушавшегося на коронованного убийцу, стоящего вне закона? чтоб расстреляли восставший народ, который решился выкинуть на баррикадах красное знамя будущего?

— Нет, тысячу раз нет!

Если вы сознательно относитесь к окружающему, а не повторяете то, чему вас учили; если вы освободите закон от фикций, которыми его затуманили с целью скрыть его происхождение — волю сильного, и его сущность — оправдание притеснений, завещанных человечеству его кровавой историей, — вы безусловно отнесетесь с глубоким презрением к этому закону. Вы поймете, что писаные законы стоят в прямом противоречии с законами совести. Вы откажетесь от традиции и придете к нам работать над уничтожением всех несправедливостей: экономической, политической и социальной.

Но тогда вы будете социалистом, — тогда вы станете революционером.

А вы, молодой инженер, мечтающий улучшить положение рабочих усовершенствованием способов производства, — знаете ли вы, сколько разочарований вас ожидает! С юношеской энергией вы беретесь за проведение горной дороги, извивающейся над пропастью и разрезающей глыбы гранита, чтоб соединить две страны, отделенные друг от друга самой природой. Когда вы приступите к работе, вы увидите, как в темных тоннелях целые партии рабочих гибнут от болезней и лишений, как другие уходят с несомненными признаками чахотки, унося с собой лишь несколько грошей. Каждый метр вашей дороги вам будет стоить многих человеческих жизней, благодаря преступной скупости капиталистов. Когда же будет окончена ваша работа, вы поймете, что вы трудились над проведением дорог для пушек завоевателей...

Вы посвящаете свою молодость открытию, которое должно облегчить производство, и после долгих усилий, многих бессонных ночей, вы, наконец, достигли цели.

Что же оказалось? Десять, двадцать тысяч рабочих остались без заработка! Для приведения в действие вашей машины достаточно будет нескольких рабочих сил, детей, большей частью, сведенных на положение машин! Трое, четверо фабрикантов разбогатеют от этого открытия и „будут пить шампанское полными бокалами”... Об этом ли вы мечтали?

Изучая положение рабочего класса, мы видим, что швея ничего не выиграла от изобретение швейной машины; что рабочие в Сен-Готарде умирают от глистов, несмотря на употребление горных сверлильных станков с алмазными головками; что каменщик и поденщик по прежнему страдают от безработицы, вопреки изобретению подъемных машин Жиффара. Если вы отнесетесь к социальным вопросам с той непредубежденностью мысли, которая руководила вашими техническими изысканиями, вы неизбежно придете к заключению, что, при существовании частной собственности и заработной платы, каждое новое открытие, даже если оно и улучшает несколько благосостояние рабочего, делает условия его службы тяжелее, труд более притупляющим, учащает безработицу, обостряет кризисы. Эти изобретение увеличивают лишь барыши тех, которые проводят жизнь в вечном наслаждении и праздности.

Что же вам остается делать?

Или убаюкать свою совесть софизмами и в один прекрасный день, распростившись с честными мечтами юности, постараться завладеть всем, что дает право на наслаждение и пойти в стан эксплуататоров. Или же, если вы еще не окончательно зачерствели душой, сказать себе: — „Нет, теперь не время делать новые открытия! будем работать над преобразованием современного промышленного строя. Когда частная собственность будет уничтожена, тогда каждое новое промышленное усовершенствование будет служить благу всего человечества. Эта масса работников, сведенных ныне на положение машин, будет тогда целой армией мыслящих существ, которые внесут в промышленность свою инициативу, развитую наукой и практикой ручного труда. Техника достигнет в каких-нибудь пятьдесят лет таких успехов, о которых мы теперь не смеем и мечтать.”

Что скажем мы школьному учителю, не тому, который смотрит на свою профессию, как на скучное ремесло, нет — учителю по призванию, чувствующему себя прекрасно среди толпы веселых шалунов, скачущих вокруг него с горящими глазами и радостным смехом, мечтающему привить этим младенцам те гуманитарные идеи, которые он лелеял в молодости?

Часто я вас вижу грустным, и я знаю причину вашей тоски. Сегодня ваш любимый ученик, живой и впечатлительный мальчик, с воодушевлением рассказывал легенду о Вильгельме Телле. Глаза его блестели; казалось, он готов был заколоть всех тиранов, так горячо прочел он эти строки Шиллера:

Пред рабом, разбивающим цепи,

Перед свободным — не дрожи!

Но когда мальчик вернулся домой, он получил строгий выговор от отца, матери, дяди за недостаток почтительности к пастору. Родители целый день твердили ему о необходимости „осторожности, подчинение властям, послушания”, так что Шиллер был отложен в сторону и заменен „Искусством устроить свою жизнь на белом свете”!

Вчера еще вам говорили, что ваши лучшие ученики идут по плохой дороге: один мечтает лишь об эполетах, другой, сообща с хозяином, эксплуатирует рабочих. А сколько надежд вы возлагали на этих молодых людей! Как ужасно противоречие между действительной жизнью и идеалом!

Я уже предвижу, что года через два, после многих разочарований, вы отложите в сторону ваших любимых авторов и скажете:

„Конечно, Телль честный отец, но он безусловно ненормален. Поэзия прекрасна, когда сидишь у теплого камина, после того, как целый день преподавал сложные проценты; но жизнь имеет мало общего с стихами поэтов, парящих в небесах, особенно, когда ждешь посещение господина инспектора”...

Или же, ваши юные мечты станут убеждениями зрелого человека. Вы будете стремиться к тому, чтоб все получали широкое, гуманитарное образование и, убедившись, что это невозможно при современных условиях, вы приметесь за разрушение основ буржуазного строя. Тогда, уволенный со службы, вы бросите школу и придете к нам работать с нами, чтоб показать людям, старше вас — но менее опытным — чем должно быть человечество, чем оно может быть и что есть привлекательного в знании. Вы будете помогать социалистам в их работе над полным преобразованием современного строя; вы будете вместе с ними стремиться к достижению всеобщего равенства, солидарности и свободы.

А вы, молодой артист, скульптор, художник, поэт, музыкант, неужели вы не замечаете, что в вас нет того священного огня, который вдохновлял ваших предшественников, что искусство стало банальным, что везде царит посредственность?

Да и возможно ли, чтоб это было иначе? Восторг, охвативший творцов эпохи Возрождения, когда для них воскрес древний мир, когда они обратились к чистым источникам самой природы, — отсутствует в современном творчестве. Революционные идеи еще не отразились в искусстве, и, за отсутствием какой бы то ни было идеи, современные художники увлекаются реализмом. Они изощряются в фотографировании капли росы на листьях растений, в воспроизведении мускулов коровы, в тщательном описании, в стихах или прозе, смрада помойных ям и роскоши будуаров хорошеньких женщин.

Но что же делать, спросите вы. Если священный огонь, который горит в вас, лишь тлеющий уголь, то продолжайте делать то, что вы делаете и доведите искусство до вырождение в ремесло декоратора, поставщика либретто для Буффа и фельетонов какому-нибудь Жирардену. Большая часть из вас уже вступила на этот пагубный путь.

Но, если ваше сердце бьется в унисон с сердцем человечества, если вы, как истый поэт, способны вслушиваться в биение жизни, то, при виде народа, умирающего от голода, трупов, наполняющих рудники, изувеченных тел, лежащих грудами у подножия баррикад, при виде сосланных, идущих умирать за свои убеждение в снега Сибири и на берега тропических островов, в хаосе всемирной борьбы, сопровождающейся воплями побежденных и оргиями победителей, ожесточенных схваток героизма с трусостью, вдохновение с пошлостью, — разве можете вы оставаться пассивными! Вы перейдете на сторону угнетенных, потому что вы знаете, что прекрасное, великое, — словом, сама жизнь, там, где борются за истину, за свет, за справедливость!

Но вы возразите мне: „Если чистая наука — предмет роскоши, медицина — обман, если закон — несправедливость, технические открытия — орудия эксплуатации, если деятельность учителя — ложь, если искусство вырождается без революционных идей, то что же мне делать? ”

„Вам предстоит”, отвечу я, „громадная, увлекательная работа; труд, при котором ваши поступки будут гармонировать с вашей совестью, труд, способный захватить самые благородные, сильные натуры”.

Какой труд? Я вам сейчас скажу.

III.

Или поступать все время против совести и кончить пошлым восклицанием: „Пусть гибнет человечество, лишь бы я мог наслаждаться и пользоваться всеми благами жизни, пока народ по глупости не предъявляет своих прав! ” Или перейти на сторону социалистов и вместе с ними работать над преобразованием всего современного строя. Таков неизбежный вывод произведенного нами анализа. Таково логическое заключение, к которому должен прийти всякий мыслящий человек, если только он отнесется честно к тому, что происходит вокруг него, и сумеет отделаться от софизмов, привитых ему буржуазным воспитанием и пристрастным мнением окружающих.

Тогда перед вами предстанет вопрос „Что делать? ”

Ответ не заставит себя ждать.

Покиньте среду, где вы родились и где смотрят на народ, как на бездушное стадо, идите к этому народу с верой в него, с желанием помочь ему. Там вы найдете себе работу.

Вы увидите, что везде, как во Франции, так и в Германии, как в Италии, так и в Соединенных Штатах, везде, где есть привилегированные и угнетенные, в недрах рабочего класса происходит грандиозная работа над уничтожением рабства, налагаемого капиталистическим феодализмом, и созданием нового общественного строя, основанного на справедливости и равенстве. Народ уже не довольствуется теперь пением душу раздирающих мелодий, в которые выливались страдание рабов XVIII века, которые поются еще русскими крестьянами. Он решительно идет к освобождению с полным сознанием своих сил, не останавливаясь ни перед какими препятствиями. Его мысль неустанно работает над созданием жизни, обеспечивающей счастье всем людям, переставшей быть проклятием для трех четвертей человечества. Он берется за самые сложные вопросы социологии и старается их решить, пользуясь своим здравым смыслом, своей наблюдательностью и тяжелым опытом.

Чтобы установить связи с другими угнетенными, он организует общества, содержащиеся на средства самого народа. Он входит в соглашение с рабочими других стран и лучше чем самые красноречивые проповедники филантропии, подготовляет день, когда войны между народами станут невозможными. Чтоб знать, что делают его братья и сговориться с ними, чтоб вырабатывать и пропагандировать новые идеи, он содержит, — но ценою каких лишений, каких усилий! — свою рабочую прессу. Наконец, когда настает час, он подымается и, обагряя своею кровью подножья баррикад, идет завоевывать себе свободу и права, которые богачи и власти сумеют вскоре направить опять против него, обращая их в свои привилегии.

Сколько постоянных, упорных усилий! Какая непрерывная борьба! Какая гигантская работа, работа, вечно прерываемая, то чтоб пополнить ряды, поредевшие от пуль и картечи; то чтоб заменить беглецов, не вынесших тяжести борьбы и преследований; то чтоб взяться за изучение социальных вопросов, прерванное массовыми избиениями!

Их газеты создаются людьми, которые должны были вырывать у общества обрывки знания, лишая себя сна и пищи; агитация поддерживается на средства бедняков, отдающих свои последние гроши; и все это под вечным страхом, что семья будет обречена на самую ужасную нищету, если только хозяин узнает, что „его рабочий, его раб — социалист! ”

Вот что, прежде всего, вы найдете в среде народа.

И сколько раз, в этой бесконечной борьбе, рабочие, изнемогая под тяжестью обстоятельств, тщетно задавали себе следующий вопрос:

„Где же эти молодые люди, которые получили образование на наш счет, которых мы одевали и кормили, пока они учились? молодежь, для которой, не разгибая спины, с пустым желудком, мы строили дома, академии, музеи и, с изможденными лицами, печатали книги, недоступные нам? А где профессора, эти двигатели гуманитарной науки, в глазах которых человечество не стоит редкого вида гусениц? Эти люди, которые постоянно кричат о свободе и не попробуют никогда защитить нашу свободу, ежедневно попираемую? Эти писатели, художники, поэты, вся эта шайка лицемеров, которые со слезами на глазах говорят о народе и никогда не попытаются помочь этому народу в его тяжелой борьбе”?

Одни довольствуются трусливой индифферентностью; другие, большая часть, презирает народ, „la canaille”, и готовы растерзать его, если только он посмеет коснуться их привилегий.

Появится, правда, иногда какой-нибудь юнец, мечтающий о барабанном бое и баррикадах, ищущий сильных ощущений, но как только он увидит, что путь к баррикадам тяжел, а в лавровом венке, которого он добивается, слишком много терний, он отказывается от борьбы за освобождение народа. Большею частью, это честолюбцы, которые стараются хитростью снискать расположение народа и будут первые громить его, когда он захочет провести в жизнь те принципы, которые они сами проповедовали. Они готовы даже навести пушки на эту „презренную толпу”, если только она посмеет восстать не по их сигналу.

Прибавьте к этому бессмысленное надругательство и высокомерное презрение большей части нашего общества, и вы получите ясную картину того, что дает сейчас буржуазная молодежь народу, чтоб помочь ему в его социальной эволюции.

И вы еще спрашиваете: „Что делать? ”

Что делать, когда ничего еще не сделано, когда целой армии молодых сил, готовых пожертвовать своими способностями, энергией и талантом, не хватило бы на то, чтоб помочь народу в предпринятой им грандиозной работе.

Вы, любители чистой науки, неужели, если вы прониклись принципами социализма и поняли значение наступающей революции, вы не замечаете, что вся наука должна быть изменена соответственно новым принципам; что и в этой области нужна революция, которая своим значением должна превзойти переворот, изменивший течение наук в XVIII веке? Неужели вы не понимаете что современная история — басня о величии царей, история генералов и парламентов должна быть обращена в историю народа, в историю эволюции человечества? Что социальная экономия, оправдывающая сейчас эксплуатацию капиталистами, должна быть переработана, как в своих основных принципах, так и в неисчислимых приложениях? Что антропология, социология и этика должны быть пересозданы, что даже естественные науки должны получить новое освещение, изменяющее, как способы понимание явлений природы, так и методы их изложения? Что же, неужели вам мало работы? Посвятите ваши знания, ваши силы служению новой науке. А, главным образом, помогите нам вашей железной логикой победить вековые предрассудки, выработать путем синтеза основы лучших организаций; научите нас проявлять в наших рассуждениях убежденность, присущую точным наукам; покажите своим примером, как посвящать жизнь служению истине.

Вы, доктора, которых тяжелый опыт заставил понять социализм, повторяйте нам каждый день, что человечество вырождается, что оно погибнет, если не будут изменены условия его жизни и работы. Что ваши лекарства бессильны, пока девяносто девять сотых человечества прозябает в условиях жизни, прямо противоположных требованиям медицины; что должны быть искоренены сами причины болезней, и что есть средства для их искоренения. Возьмите ваш скальпель; рассеките верной рукой современное общество, идущее по пути к разложению и внушите нам, что рациональная жизнь не сказка и что нельзя останавливаться перед ампутацией члена, зараженного гангреной, когда опасность грозит всему организму.

А вы, изыскивающие способы приложение науки к промышленности, расскажите нам откровенно, каков результат вашей работы. Скажите тем, кто не решается порвать с настоящим, сколько зачатков новых открытий несет в себе современное знание, чем бы могла быть промышленность при нормальных условиях и сколько бы мог производить человек, если бы он постоянно работал над улучшением способов производства. Посвятите вашу интуицию, ваш практический ум, ваши организаторские таланты народу, вместо того, чтобы отдавать все на служение эксплуататорам.

А вы, поэты, художники, скульпторы и музыканты, если вы способны понять, в чем ваше призвание и интересы искусства, принесите ваше перо, вашу кисть, ваш резец на алтарь революции. Изобразите нам в сильных образах, захватывающих картинах, бодрящих звуках титаническую борьбу народа с его притеснителями; вдохните в сердца молодежи частичку того революционного огня, который вдохновлял наших предков, расскажите женщине, как возвышенна и красива будет деятельность её мужа, если он посвятит свою жизнь социальной эмансипации. Покажите человечеству в ярких красках все уродство современной жизни и заставьте его приглядеться к причинам этого уродства; опишите ему, чем была бы жизнь, если бы она не сталкивалась на каждом шагу с нелепостью и гнусностью современного строя.

Словом, вы все, обладатели знаний и талантов, если в вас не умерло все человеческое, ваш долг работать для тех, кто унижен и оскорблен. Там нуждаются в вас, там ждут вас. Идите к ним не как учителя, а как товарищи по борьбе; не руководить ими, а вдохновляться в новой для вас среде; не поучать, а впитывать в себя стремление масс, их предугадывать и формулировать. Возьмитесь за эту работу с юношеским пылом и постарайтесь провести в жизнь те принципы, которые вы почерпнули у народа. Тогда, и только тогда, вы будете жить полной рациональной жизнью. Каждое ваше усилие в этом направлении будет приносить обильные плоды; гармония, установившаяся между вашими поступками и требованиями вашей совести, пробудит в вас силы, о существовании которых вы и не подозреваете.

Борьба за истину, за справедливость, за равенство, в среде народа — что может быть возвышеннее?

IV

В трех длинных главах доказывал я молодым людям состоятельных классов, что при дилемме, поставленной им жизнью, если они смелы и искренни, они придут в ряды социалистов и с ними будут работать для социальной революции. Ведь эта истина так проста! А сколько предрассудков приходится разрушать, сколько софизмов и возражений опровергать, говоря о ней с молодыми людьми из буржуазии!

Мне легче будет иметь дело с вами, молодые люди из народа. Сама жизнь нас заставит стать социалистами, если вы хоть сколько-нибудь сознательно относитесь к окружающему. Ведь современный социализм создан народом. Мыслители из буржуазии только изложили его в научной форме и дали ему философское обоснование, но основные принципы социализма — продукт коллективной мысли рабочего народа. А рациональный социализм Интернационала, составляющий нашу главную силу, разве он не был создан в организациях рабочих самим народом? И писатели, содействующие его развитию, формулировали только идеи и стремления, уже намеченные в среде народа.

Принадлежать к рабочему классу и не посвятить себя торжеству социализма —это значит действовать против своих собственных интересов, отрицать самую основу своего существование и свою историческую миссию.

Помните ли вы то время, когда, еще ребенком, в холодный зимний день, вы бегали играть в ваш темный переулок? Мороз пробирал вас через вашу старенькую одежду, и ноги мокли в рваных сапожках. Уже тогда, видя издали упитанных и богато одетых детей, вы прекрасно знали, что вы и ваши товарищи превосходите и умом, и энергией, и сообразительностью, этих разодетых малышей, свысока смотрящих на вас. Но в то время, как нужда заставляла вас работать по двенадцати часов в сутки в грязной мастерской и в течение нескольких лет, следя за равномерным движением машин, вы сами превращались в машины, — они, баловни судьбы, получали образование в школах, в гимназиях, в университетах. А теперь эти самые дети, менее даровитые, но более образованные, стали вашими хозяевами и будут наслаждаться всеми благами жизни, всеми плодами цивилизации. А вы? Что вас ожидает в жизни?

Вы живете в темной, сырой комнате, в которой ютятся пять, шесть человек; вы питаетесь исключительно хлебом, картофелем и какой-то черной жижицей, именуемой кофеем… И кроме заботы о том, чтоб заплатить за черный хлеб и за грязную конуру, есть ли у вас время подумать о чем-либо другом?!

Неужели и вам придется влачить то жалкое существование, которое влачили ваши мать и отец в течение тридцати-сорока лет! неужели и вам придется всю жизнь работать только для того, чтоб доставить нескольким избранным возможность наслаждаться благосостоянием, наукой, искусством, а самим вечно заботиться только о куске хлеба? неужели и вам придется отказаться от всего, что делает жизнь прекрасной, чтоб предоставить все преимущества горсти бездельников? неужели и вам придется вечно работать до изнеможения и знать лишь нужду и даже нищету в периоды безработицы?..

Может быть, вы смиритесь и, не видя возможности изменить свое положение, скажете: „Целые поколение покорялись этой участи, и я, не имея силы протестовать, должен также покориться! Что же, буду работать, а там посмотрим! ”

Пусть будет так! Жизнь сама вас научит.

Придет день, когда наступит ужасный кризис, который убьет целую отрасль промышленности, и тысячи рабочих останутся без заработка; семьи их будут гибнуть от голода. Вы, конечно, всеми силами будете бороться с этим бедствием. Но вскоре вы увидите, что ваша жена, ваш ребенок, ваш друг изнемогают от лишений; тают на ваших глазах и, за недостатком пищи и ухода, медленно чахнут и молча умирают в своем темном углу. А жизнь, которой нет дела до этих жертв, кипит в богатых, залитых солнцем кварталах большего города, принося волны наслаждения и веселья баловням судьбы. Вы поймете тогда всю подлость современного строя, вы призадумаетесь над причинами кризисов и нищеты, вы постигнете весь ужас несправедливости, отдающей тысячи людей в руки небольшого числа алчных капиталистов, проводящих всю жизнь в праздности. Вы согласитесь тогда, что социалисты правы, говоря о необходимости полного преобразование основ современного общества.

Когда хозяин уменьшит вашу заработную плату, не брезгуя этими грошами, чтоб округлить свое состояние, и вы будете протестовать, он вам надменно скажет:

— „Питайтесь воздухом, если не хотите работать за эту цену”.

Вы поймете тогда, что ваш хозяин не только хочет содрать с вас шкуру, но смотрит на вас, как на существа низшей расы, что он не довольствуется тем, что своими деньгами держит вас в когтях, но и стремится сделать из вас раба во всех отношениях. Тогда, — или вы покоритесь, откажетесь от человеческого достоинства и молча будете переносить всякие оскорбления; или же кровь бросится вам в голову, вам станет противна ваша работа, вы восстанете и, получив расчет от хозяина, поймете, что правы социалисты, когда говорят:

— „Восстань, восстань против экономического рабства, так как в нем источник всякого рабства! ”

Тогда вы придете в ряды социалистов и будете вместе с ними работать над уничтожением всякого рабства: экономического, политического и социального.

Наступит день, когда вы узнаете о судьбе, постигшей молодую девушку, горячо любимую вами за её открытый, честный взгляд, стройный стан, оживленную речь. После долгих лет голода и нищеты, она решилась покинуть деревню и поехала в город искать заработка; она знала, что борьба за существование тяжела, но надеялась честно заработать кусок хлеба. В городе за ней стал ухаживать состоятельный юноша, увлек ее своим красноречием, и она отдалась ему со всею страстью молодой чистой души. Через год бедная девушка была брошена, с ребенком на руках. Она не упала духом, продолжала бороться, но не вынесла нищеты и страданий и умерла в больнице... Что же сделаете вы тогда? Утешитесь пошлыми словами: „Она не первая, не последняя”, и пойдете с товарищами в ресторан, оскорбляя непристойными словами память несчастной девушки? Или же возмутитесь до глубины души, постараетесь найти мерзавца-соблазнителя и отомстить ему за его преступление? Но во всяком случае, вы призадумаетесь над причинами подобных фактов, ежедневно повторяющихся, и поймете, что из этого положение нет выхода, пока общество разделено на угнетенных тружеников и праздных жуиров со скотскими наклонностями. Вы поймете, что необходимо уничтожить эту пропасть, и придете в ряды социалистов.

А вы, женщины из народа, можете ли вы быть равнодушными к подобным историям? Лаская белокурую головку, нежно прильнувшего к вам ребенка, не задумываетесь ли вы над участью, ожидающей его при современном социальном строе? Хотите ли вы, чтоб ваши сыновья прозябали подобно тому, как прозябал ваш отец, всю жизнь думая о куске хлеба, не имея других радостей, как посещение кабака?

Хотите ли вы, чтоб ваш муж и ваш сын оставались во власти первого встречного, получившего от отца капитал для эксплуатации? Согласны ли вы, чтоб они оставались пушечным мясом, рабами капиталистов, навозом, удобряющим поля богачей?

Нет, тысячу раз нет! я знаю, как вы возмущались, когда ваши мужья, смело начавши забастовку, покорно приняли унизительные условия, предложенные им надменным тоном толстым буржуа! Я знаю, как вы восторгались женщинами-испанками, идущими во время народных восстаний в первых рядах подставлять свою грудь под штыки солдат! С каким уважением, с какой гордостью вы произносите имя женщины, стрелявшей в деспота, посмевшего оскорбить социалиста, содержавшегося в тюрьме. Я знаю, с каким трепетом вы читали о храбрости женщин, стоявших под градом пуль на улицах Парижа, вдохновляя мужей своих на героические подвиги.

Зная все это, я уверен, что и вы, современные женщины, примкнете к тем, кто работает над завоеванием лучшего будущего.

Все вы, честные молодые люди, крестьяне, рабочие, чиновники, солдаты, вы поймете ваши права и придете к нам. Вы придете помогать вашим братьям пролагать путь революции, которая уничтожит рабство, разрушит старые традиции, откроет человечеству новые горизонты, дает истинную свободу, истинное равенство, труд для всех, всеобщее пользование плодами своих трудов и счастливую рациональную жизнь!

Тогда нам не скажут, что мы маленькая горсточка, не имеющая сил достигнуть намеченной нами цели.

Сделаем подсчет и узнаем, сколько нас, жертв несправедливости. Крестьяне... Нас, работающих на других, довольствующихся овсом, предоставляя пшеницу хозяину, целые миллионы; мы составляем большую часть человечества. Рабочие... нас, ходящих в лохмотьях, изготовляя шелка и бархат для богачей, тоже немало: когда свистки заводов и фабрик предоставляют нам кратковременный отдых, мы, как бушующее море, заливаем улицы и площади больших городов.

Страждущие и угнетенные, мы грозная сила, — океан, способный все поглотить. Стоит нам захотеть, и мы в один миг завоюем счастье всего человечества.

Война.

Современная Европа представляет собою крайне печальное и назидательное зрелище. С одной стороны, царит вечная сутолока дипломатов и маклеров, увеличивающаяся с головокружительной быстротой, как только почуется запах пороха на старом континенте. Заключают, расторгают союзы; как скотом, торгуют людьми, чтоб обеспечить себе союзников. „Столько-то миллионов голов гарантируем мы вам, столько-то десятин пастбищ, такие-то порта для вывоза шерсти”, говорят они, искусно обманывая друг друга в этой купле и продаже. Вот что называется дипломатией на их политическом жаргоне.

С другой стороны, вооружение растет без конца. Каждый день нам приносит новые усовершенствованные способы истребление себе подобных, новые расходы, новые займы, новые налоги. Кричать о патриотизме, распространять шовинизм, разжигать вражду между народами стало самым выгодным занятием политики и журналистики. Не щадят даже детства: наряжают ребятишек солдатами, дают им оружие и вселяют ненависть к пруссаку, англичанину, итальянцу. Внушают слепое повиновение существующему правительству, будь оно черное, белое или синее. Когда же этим детям минет двадцать один год, их, как вьючных животных, нагрузят патронами, провиантом, утварью, дадут в руки ружье и заставят маршировать под звуки труб. Они будут по первому приказанию убивать друг друга, душить, как дикие звери, никогда не спрашивая себя, к чему, с какою целью? Будут ли перед ними голодные бедняки немцы, итальянцы или даже собственные братья, доведенные до восстания нуждой и голодом — раздалось приказание, прозвучали трубы — надо убивать!

Вот к чему сводится вся мудрость наших правителей! Вот, что они способны дать нам, в то время, как угнетенные труженики всех стран протягивают друг другу руки через границы!

„А! вы не хотели социализма, — так у вас будет война, война, продолжающаяся тридцать, пятьдесят лет! ” — говорил Герцен после 1848 года. Его предсказание сбылось; если гром пушек и умолкает на время, то вскоре он раздается с новою силой в другом месте. Европейская война — всеобщая хватка всех народов — угрожает вам вот уже десять лет, и никто не знает, за что придется драться, с кем, с какою целью, во имя каких принципов?

В прежнее время, если и бывали войны, то, по крайней мере, знали, для чего идут на смерть. — „Такой-то царь обидел нашего, — отомстим ему, истребим его подданных! ” — „Такой то император хочет отнять у нашего его провинции — умрем, но сохраним их Его Величеству! ”

Сражались из-за соперничества царей. Это было глупо, и цари не могли найти для войны больше нескольких тысяч человек.

Но теперь, чёрт знает, во имя чего, целые народы накидываются друг на друга, как дикие звери!

С царями не считаются больше в вопросах о войне. Виктория не обращает внимание на обиды, щедро расточаемый ей во Франции; чтоб отомстить за нее, англичане не двинут пальцем; а, между тем, можете ли вы утверждать, что через два года англичане и французы не передушат друг друга за преобладание в Египте? — То же самое на Востоке... Как в России, так и в Англии, как в Германии, так и во Франции больше не сражаются для удовлетворения капризов королей. Теперь сражаются за неприкосновенность доходов, за рост капиталов всемогущих господ Ротшильдов, Шнейдеров, за благосостояние баронов капитализма и промышленности.

Соперничество королей заменилось соперничеством буржуазных обществ.

Правда, говорят еще о „политическом преобладании”.Но переведите метафизическую сущность этого понятия на язык действительных фактов, проследите, как проявляется сейчас в Германии политическое преобладание, и вы увидите, что дело идет исключительно об экономическом преобладании на международных рынках. Германия, Франция, Россия, Англия, Австрия стремятся сейчас не к военному господству, а к господству экономическому. они стараются завоевать себе право предписывать свои таможенные тарифы, навязывать свои товары, эксплуатировать народы, отставшие в промышленности; они стремятся оставить за собой привилегию строить железные дороги в тех местностях, где их нет, и под этим предлогом становиться хозяевами рынков; наконец, они хотят присвоить себе право от времени до времени отнимать у соседей то порт, для поднятия своей торговли, то провинцию, для сбыта излишка своих товаров.

Мы сражаемся теперь, чтоб обеспечить нашим крупным промышленникам тридцать процентов прибыли, баронам капитализма — господство на бирже, акционерам рудников и железных дорог — ежегодный доход в сто тысяч франков. Если бы мы были более или менее последовательны, мы заменили бы орлов наших знамен золотыми тельцами, старые эмблемы — мешком золота, название наших полков, заимствованные некогда у принцев крови, — именами принцев промышленности и капитализма: „третий Шнейдер”, „двадцатый Ротшильд”. Мы знали бы, по крайней мере, тогда, из-за чего мы убиваем друг друга.

Открывать новые рынки, навязывать свои товары, хорошие или дурные, — вот что составляет основу современной политики, европейской и континентальной, вот настоящая причина войн девятнадцатого века.

В прошлом столетии Англия первая положила начало обширной промышленности и экспорту. Она притянула своих пролетариев в большие города, обучила их усовершенствованным ремеслам, неимоверно увеличила производство и сосредоточила в своих магазинах целые горы предметов. Но эти товары не были предназначены тем голышам, которые их производили. Получая ровно столько, чтоб не умереть с голода и размножаться, — что могли купить те, которые всю жизнь ткали шерстяные и льняные материи? И английские корабли, рассекая океан, шли искать покупателей на европейский континент, в Азию, Австралию, Америку, нигде не находя себе конкурентов. Ужасная нищета царила в городах, а фабриканты и купцы увеличивали с каждым днем свои доходы. Богатства, выманенные за границей, сосредоточивались в руках немногих, а экономисты континента восхваляли англичан и приглашали своих соотечественников следовать их примеру.

В конце прошлого века Франция вступила на тот же путь. Она принялась за организацию обширного производства с целью экспорта. Революция, переместив власть, притянув в города деревенских босяков и обогатив буржуазию, дала новый толчок экономической эволюции. Английская буржуазия возмутилась этим гораздо сильнее, чем всеми республиканскими декларациями и кровью, пролитой в Париже; поддерживаемая аристократией, она объявила войну французским буржуа, которые грозили закрыть английским продуктам все европейские рынки.

Исход этой войны нам известен. Франция была побеждена, но она отвоевала себе место на международных рынках. Английская и французская буржуазия заключили даже на время трогательный союз: они признали друг друга сестрами.

Производя для экспорта, Франция стремилась захватить все рынки, не считаясь с тем, что промышленный прогресс растет с каждым днем, распространяясь с Запада на Восток и завоевывая все новые страны. Французская буржуазия ничем не брезгала, чтоб увеличить свои доходы. В течение восемнадцати лет она была под сапогом Наполеона III и молчала в надежде, что этот узурпатор сумеет подчинить всю Европу своим экономическим законам. Но когда она поняла, что он на это не способен, она восстала и отвергла его.

Зарождающаяся страна, Германия, ввела у себя тот же экономический режим. Она обезлюдила свои деревни и собрала бедняков в города, население которых в несколько лет удвоилось. Она принялась за обширное производство. её промышленность, вооруженная усовершенствованными орудиями, поддерживаемая наукой и техникой, начинает вырабатывать целые груды продуктов, предназначенных для экспорта и обогащение господствующих классов. Капиталы накопляются и ищут выгодных помещений в Азии, в Африке, в Турции, в России. Берлинская биржа соперничает с парижской и хочет господствовать над ней.

Из недр немецкой буржуазии вырывается крик: объединимся под каким бы то ни было знаменем, будь то даже прусское, и воспользуемся своей силой, чтобы навязать соседям свои продукты, свои тарифы, чтоб завладеть удобным портом на Балтийском или Адриатическом море! Уничтожим военное могущество Франции, которая двадцать лет тому назад угрожала подчинить всю Европу своим экономическим законам, угрожала продиктовать последней свои торговые договоры.

Следствием этого явилась война 1870 года. Франция потеряла свое преобладание на рынках; теперь Германия старается овладеть им и с неутомимой жаждой наживы стремится расширить свою эксплуатацию, не считаясь с кризисами, крахами и нищетой, подрывающими её экономический строй. Берега Африки, нивы Кореи, равнины Польши, степи России, покрытые розами долины Болгарии, — все возбуждает алчность немецких буржуа.

И каждый раз, как немецкий негоциант видит невозделанные долины, города с незначительной промышленностью, мертвые реки, сердце его обливается кровью, воображение рисует ему заманчивые картины: он представляет себе, сколько золота можно добыть, обрабатывая эти естественные богатства, как легко поработить жителей этих местностей силою капитала. Он клянется ввести „цивилизацию”, т. е. эксплуатацию на Востоке. В ожидании этого, он пробует навязать свои товары, свои железные дороги Италии, Австрии и России.

Но эти государства в свою очередь освобождаются от экономической опеки соседей. Они входят понемногу в круг „промышленных” государств, и их молодая буржуазия не откажется от экспорта, чтоб увеличить свои доходы. В несколько лет Россия и Италия сделали поразительные успехи в развитии промышленности.

Крестьяне, доведенные до самой ужасной нищеты, не в состоянии ничего покупать, и потому русские, австрийские и итальянские фабриканты производят для экспорта. Им тоже нужны рынки, и так как европейские заняты, они набрасываются на Азию и Африку, ежеминутно готовые дойти до драки, когда приходится делить большие барыши.

Какой союз может существовать при современном положении, созданном тем характером промышленности, который придали ей её организаторы? Союз Германии и России — дело приличия. Императоры могут лобызаться, но зарождающаяся буржуазия России не перестает ненавидеть от всей души немецкую буржуазию, которая ей платит тем же. Вспомните крик бешенства, поднятый всей немецкой прессой, когда русское правительство увеличило на одну треть свои ввозные пошлины.

„Война с Россией”, говорят немецкие буржуа и сочувствующие им рабочие, „была бы у нас гораздо популярнее, чем война 1870 года! ”

А пресловутый союз между Германией и Австрией, разве он начертан не на песке? Далеки ли эти державы, вернее, их буржуазия, от серьезного конфликта по поводу тарифов? Даже близнецы, Австрия и Венгрия, готовы каждую минуту объявить друг другу войну из-за тарифов, так как их интересы при эксплуатации южных славян диаметрально противоположны. Да сама Франция страдает не мало от разногласий по тарифному вопросу.

Вы не хотели социализма, так у вас будет война. Война продолжится тридцать лет, если новая революция не положит конца этому бессмысленному и гнусному положению. Но заметьте: третейский суд, политическое равновесие, отмена постоянных войск, разоружение — все это красивые мечты, не имеющие никакого практического значения. Только революция, которая пересоздаст весь промышленный строй и сосредоточит в руках производителей общественные богатства, орудия и машины, положит конец этим войнам из-за рынков.

Труд каждого для всех и всех для каждого — вот единственное средство, способное принести мир всем нациям. Человечество не в силах более переносить гнета господствующих классов, завладевших всем общественным достоянием; оно настоятельно требует полного преобразование всего социального строя.