Взросление

Мама аккуратно разворачивает шелковую упаковку, при этом ее щеки краснеют от удовольствия. Кончиками пальцев — словно от резкого движения чудо может исчезнуть — достает золотую цепочку:

— Родная моя, ну зачем же, это слишком прекрасно…

— Слишком прекрасно для кого, мама? Ее будто специально для тебя делали, подходит идеально…

— Наверное, стоит ужасно дорого…

— Мама, сколько раз я тебе говорила, что в монастыре мне дают достаточно денег. А мне так нравится тебя радовать — больше, чем тебе получать подарки!

Я поднимаю мамины косы и застегиваю цепочку. Первый раз в жизни у меня есть достаточно денег, чтобы подарить маме нечто по–настоящему дорогое. Как и все восточные женщины, мама обожает золото. А я обожаю смотреть в ее счастливые глаза.

Я только что вернулась из Сингапура, куда уезжала почти на полтора месяца: меня пригласила одна очаровательная женщина, буддистка–китаянка Лим Хсиу Мей, которую я называла крестной. Мы познакомились в прошлом году, она приехала в монастырь, чтобы побеседовать с учителем. Перед отъездом Лим Хсиу Мей настойчиво предлагала мне отправиться с ней. Но для этого необходимо согласие Тулку Ургьен Ринпоче. Я сгорала от желания повидать мир, открыть, для себя то, что прежде манило меня с экрана телевизора. Но учителю не хотелось меня отпускать, моя помощь была нужна ему в монастыре. Прошло несколько месяцев, в течение которых я регулярно говорила с ним о путешествии, истратила весь свой запас воображения (надо признать, безрезультатно) — и вдруг мне представился уникальный шанс. С того момента, как Лим Хсиу Мей пригласила меня к себе, прошел год, и тут учителю понадобилось уехать в Тайвань (он должен был отсутствовать несколько недель). Раз его не будет в монастыре, значит, ему не нужна моя помощь! Наконец, устав бороться со мной (и втайне восхищенный моим упорством), он разрешил мне отправиться в путешествие.

Подобная перспектива меня пугала и радовала одновременно. В монастыре моя новая «эксцентричная» выходка вызвала неудовольствие у многих почтенных монахинь. Ну и пусть! Я уже поняла, что никогда не смогу жить с ними в полном согласии. Для меня имело значение лишь мнение Тулку Ургьен Ринпоче. Таким шансом нельзя пренебречь! Несколько поездок с семьей в Индию — вот и весь мой опыт путешественника. А теперь я поеду в далекую страну, где люди живут совсем не так, как мы. Особенно меня волнует то, что я полечу на самолете! Совсем одна… Я надолго запомню этот полет; он был одновременно восхитительным и ужасным. Восхитительным, потому что мне все нравилось: приветливые стюардессы, их чистая форма, замысловатая еда, которую подавали в невероятно маленькой порционной посуде. А еще в самолете так здорово пахло! Ужасным, потому что через пару часов меня укачало. Я вся вспотела, голова кружилась, было невыносимо тяжело дышать. В конце концов меня стошнило. Какая–то морская болезнь… Я чувствовала себя очень неуютно, за весь полет не сказала ни слова, только вжалась в кресло, отодвинувшись как можно дальше от соседки, которая старалась не смотреть в мою сторону. Я так и не смогла заснуть.

Крестная приехала за мной в аэропорт, и тут я забыла о своем недомогании. Все силы уходили на то, чтобы изумляться. Специальный ковер на мраморном полу, куда складывали пассажирский багаж, роскошные бутики с сияющими витринами, перед которыми чинно выстроились блестящие такси, стюардессы, похожие на красавиц из Болливуда, — у меня глаза разбегались от такого пестрого великолепия. С урчащим от страха животом и глупой улыбкой на лице я вышла из аэропорта Сингапура.

Высунув голову в окно автомобиля крестной, я с жадностью всматриваюсь в проносящийся мимо город, словно он может исчезнуть в мгновение ока. Меня поражают его контрасты: с одной стороны — ультрасовременные башни, пронзающие облака, с другой — старые дома с сохнущим на веревках бельем (сначала я приняла его за занавески)! Больше всего мне запомнилась автомойка: огромные пенные валики, странные звуки, доносившиеся снаружи в салон автомобиля — казалось, что мы находимся в центре торнадо, — и страх, соперничающий с новизной впечатлений…

Я мучаюсь от неожиданной жары и сильно потею в своем плотном одеянии. На третий день крестная предлагает мне подобрать что–нибудь не такое монашеское из одежды:

— Ани, ты не можешь ходить вот так, с тебя пот течет ручьем. Почему бы тебе в виде исключения не переодеться во что–нибудь нормальное?

Я не могу выдавить из себя и двух слов, кое–как объясняю крестной, что на улице люди смотрят на меня и я чувствую себя очень неуютно. В Непале так много монахов и монахинь, любая толпа пестрит красно–рыже–желтыми пятнами, и никто не обращает на них внимания. А здесь прохожие часто оборачиваются и начинают меня разглядывать, а мне это не очень нравится. Крестная прекрасно понимает, каково мне, поэтому буквально на следующий день покупает шорты–бермуды и пару футболок того же цвета, что и мои монашеские одежды, так что я чувствую себя гораздо лучше. Теперь я почти не выделяюсь на улицах Сингапура.

Дни бегут один за другим, я снова приступаю к занятиям. По утрам я хожу в лингвистический центр, где австралийский профессор, похожий на актера Робина Уильямса, занимается со мной английским. Я бы осталась в Сингапуре еще дольше, но виза закончилась, и через пять недель я вернулась в Непал, с сумками, полными подарков.

— Расскажи, расскажи, как там, за границей!..

Я успела уже раз пять рассказать родителям и братьям о своей поездке, но начинаю снова, поскольку всем это очень нравится. И мне тоже. Я описываю невероятно прямые улицы, бутерброды с плавленым сыром, женщин в мини–юбках, толпы в метро, светофоры, гудки кораблей в порту, подростков, целующихся прямо на улице, рекламные плакаты…

— А это правда, что все иностранцы живут во дворцах и разговаривают только о любви, красивой одежде и вкусной еде?

Наша соседка — мы даже не заметили, как она вошла, — тоже хочет получить свой кусочек мечты.

Как и многие жители Тибета, никогда не покидавшие родную страну, она свято верит, что за границей все именно так, как показывают в кино. Да и мое мнение о мире до поездки в Сингапур было на редкость наивным, но теперь я поняла, насколько экранная жизнь отличается от жизни настоящей. Мои друзья работают по десять часов в день, почти не бывают дома, возвращаются поздним вечером, усталые и вымотанные. Мне порой кажется, что они постоянно бегут за чем–то недостижимым.

Я успела привыкнуть к долине Катманду, раскинувшейся у моих ног, а они живут на куда меньших пространствах. Мне очень понравилось в одиночку гулять по огромному Сингапуру, ездить на автобусе, часами разглядывать витрины, пробовать необычные блюда, обладающие невообразимым вкусом. Я смогла ощутить и полюбить непрерывное биение сердца большого города, с удовольствием вспоминаю приветливость тех, с кем успела встретиться, но все же я бесконечно рада тому, что вернулась домой.

— А себе–то ты что купила?

Я показала две пары туфель, которые подарили мне друзья. Обожаю туфли. Если бы я не была монахиней, то обязательно стала бы fashion victim — жертвой моды! Мне безумно нравится красивая, хорошо скроенная одежда из дорогих тканей. Наверное, это у меня от отца… Религиозные одеяния не отличаются особым разнообразием. Лишь в том, что касается обуви, я могу проявить хоть немного фантазии. Я всегда стараюсь выбирать простые и элегантные туфли. Это единственная уступка истинно женскому кокетству. Мои китайские друзья знали о моей маленькой слабости и любезно подобрали мне красные мягкие туфельки и коричневые мокасины.

Отец до сих пор молчал и с задумчивым наслаждением нюхал свою рубашку. Я подарила ему французские духи. Он словно опьянен, но на этот раз счастьем. Больше всего его сводят с ума зеленые купюры, весьма своеобразным способом разложенные на столе. Он не может оторвать от них взгляд, ему кажется, что там сотни долларов. Часть банкнот отец распределил по кучкам, часть лежит просто так.

Невольно я жду хоть какой–то благодарности. Мне достаточно одного короткого слова «спасибо». Но отец молчит. Я поворачиваюсь к нему. Мы смотрим друг другу в глаза. Этот молчаливый обмен взглядами заменяет тысячи слов. Я все прекрасно слышу и чувствую. Его гордость. Счастье. Восхищение. Его дочку пригласили на другой конец света, и вот она вернулась домой, с множеством подарков. Он никак не может в это поверить. Хотя понимает, что в глубине души всегда знал, что его Чоинг — не такая, как все. По выражению отцовского лица я вижу, что радость переполняет его сердце.

За пять недель, проведенных в Сингапуре, я старалась экономить каждую монетку. Первый раз в жизни я откладывала что–то про запас. Там я получала множество приношений; по буддийской традиции люди дарят подарки монахам и монахиням, чтобы те молились об их благополучии. Жители Сингапура оказались очень щедрыми, и мне удалось скопить около тысячи долларов. Я аккуратно складывала купюры в красную кожаную сумочку, которую мне подарила подруга. И каждый раз, когда я клала туда очередную бумажку, то думала об отце, о том, как я приеду и протяну ему целую пачку долларов.

С тех пор как шасси самолета коснулось асфальта аэродрома, у меня из головы не выходила лишь одна мысль: отдать все деньги отцу. В сумочке было столько купюр, что я с трудом могла ее закрыть.

— Держи, это тебе!

Как только я переступила порог родного дома, сразу протянула деньги слегка озадаченному отцу:

— Держи, говорю, это вам.

Пытаюсь приглушить нотку триумфа в своих словах, но не могу. Никогда еще я так собой не гордилась. Я всегда хотела сделать свою семью счастливой!

— Тебе больше не понадобится содержать меня, обещаю. Отныне я буду заботиться о вас…

И я говорю правду. Учитель постоянно повторял мне, что родители — самые важные люди в нашей жизни. Надо относиться к ним очень бережно, отдавать им всю любовь, которую они подарили нам, когда мы были еще беспомощным пищащим свертком. Они заботились обо мне после того, как я родилась, а теперь я должна о них позаботиться. Для буддиста нет более почетной и добродетельной обязанности. Родители подарили мне самое драгоценное — жизнь. Я никогда не смогу отблагодарить их за это сполна. До конца их дней я отдавала им все, что могла, и не попросила ни гроша.

В 1991 голу, когда отец решил построить новый дом, чтобы переехать, я помогала родителям как могла. Дела у отца шли хорошо; каждый раз, уезжая за границу, я увозила с собой его статуэтки на продажу. В Гонконге и Тайвани они стоят больше, чем у нас, в Катманду. Некоторые монахини из Наги Гомпа не очень хорошо относятся к тому, что я занимаюсь торговлей. Именно в это время злые языки дали мне прозвище Бизнес–монашка. Но мне было все равно, потому что у меня была одна четкая цель — сделать свою семью счастливой. В тот год я очень много времени провела в Боднатхе. Мне приходилось руководить работами, потому что отец был на это явно не способен. Как наивный ребенок, он доверял сомнительным подрядчикам, постоянно уходил со стройплощадки и был слишком сговорчив с рабочими. Я — нет.

Я приезжаю в Боднатх так часто, как могу, стараюсь заключить самые выгодные контракты, ищу архитекторов, руковожу процессом и внимательно слежу за тем, чтобы нас не обвели вокруг пальца. Я нахожусь на стройке с восьми утра до восьми вечера. Мое постоянство и серьезный подход к делу сначала вызывают любопытство у соседей, а потом они начинают меня искренне уважать. Однажды мужчина, друг моих родителей, которого я едва знаю, подходит ко мне (я заметила, что он и его жена часто за мной наблюдали) и замечает:

— Твоим родителям очень повезло, что у них есть такая дочь, как ты!

— Спасибо. Мне тоже повезло. Я занимаюсь этим, потому что мне нравится.

— Да, я вижу…

Он явно чувствует себя немного неудобно, поэтому начинает рыться в кармане. Достает фотографию и неловко протягивает ее, широко улыбаясь.

— А я тебе уже рассказывал о своем сыне? Он живет в Сингапуре, занимается государственными делами… Хороший мальчик. Что скажешь насчет того, чтобы стать моей невесткой? Мы с женой будем очень рады ввести в семью такую преданную, отважную и работящую девушку. Да ты к тому же еще и такая милая…

Он снова улыбается, его самоуверенность и у меня вызывает желание смеяться. Я решаю воспринять его слова как шутку, чтобы он не почувствовал себя неловко, а еще для того, чтобы поскорее прекратить этот нежелательный разговор. Мне двадцать лет, и я действительно довольно симпатичная. Я прекрасно вижу, что нравлюсь мужчинам, даже несмотря на религиозные одеяния. В квартале меня называют прелестной монахиней. Иногда девушки, слишком рано пришедшие в монастырь, потом меняют свое решение и выходят замуж. Уступая просьбам и желаниям мужчин, они отказываются от монашеской судьбы и вступают в брак. Я знаю, что это случается чаще, чем люди могут себе представить. Но со мной этого не произойдет. Когда я начала путешествовать и вести себя не так, как «традиционные» монахини, родители испугались, что я уйду из монастыря. Многие сплетничали за моей спиной, и мало кто верил в мою твердость. Но я никогда бы не осмелилась опозорить родителей перед лицом всего общества: в нашей стране очень плохо относятся к тем, чья дочь отказалась от религиозной стези. Я, конечно, ни за что на свете на это не пойду. И уж тем более ради соседского сына. Хотя в прошлом году, в Наги Гомпа, мне довелось встретиться с молодым странствующим монахом, который мне очень понравился. Я видела его всего три или четыре раза. Он сопровождал своего учителя и провел у нас в монастыре несколько дней. Я с ним ни разу не заговорила. Но когда мы смотрели друг на друга, наши взгляды были красноречивее всяких слов. Во всяком случае, для меня… Монах был очень красив: чистая гладкая кожа, белые зубы, добрая улыбка. Все, что было между нами, это случайные прикосновения рукавов в коридорах монастыря, ищущие взгляды, легкое покалывание в затылке от того, что кто–то тайком смотрит на тебя, запах, разливающийся в воздухе, запах, который пьянил меня… Когда я видела молодого странствующего монаха, мое сердце стучало так сильно… И я спрашивала себя: «Неужели ты этого хочешь? Уйти из монастыря с мужчиной и стать его женой?» Ответ приходил незамедлительно — громкий, пронзительный, как крик в голове: «Нет! Нет! Нет!»

Мне не пришлось бороться со своим желанием, поскольку осознание того, что мне будет лучше без мужчины, впиталось в мою душу, стало инстинктом. Я слишком люблю свободу, чтобы позволить кому–то приковать меня к себе.