Школа Арья Тара

Я только что вернулась из поездки в Сингапур. Мое сердце переполняет радость: во время путешествия случилось нечто из ряда вон выходящее. Я вбегаю в родительский дом, прыгаю на кровать и хватаю маму за руку:

— Мама, мама, ты не поверишь, что произошло! Я встретила потрясающего человека!

Мама подозрительно смотрит на меня. Конечно, такое часто случается во время заграничных путешествий. И соседки были правы: ее дочь такая миленькая, что просто не могла всю жизнь оставаться монахиней.

— Наверное, ты встретила Мишеаля, сына Гопала?

Гопал — сосед моих родителей, тот самый, который несколько лет назад, когда наш дом только строился, показывал мне фотографию своего отпрыска. Тот по–прежнему живет в Сингапуре — и по–прежнему не женат. А я веселая девушка, совсем не стеснительная, легко схожусь с людьми. Я прекрасно понимаю, что привлекаю внимание людей. И нравлюсь мужчинам. Узнав, что я еду в Сингапур, родители Мишеаля попросили меня передать их сыну лично в руки посылку. Уловка была слишком явной. У меня не было никакого желания встречаться с этим мужчиной, и еще меньше мне хотелось впутываться в эти лицемерные брачные игры: нет, мне, конечно, приятно, но моему эго вполне достаточно молчаливого восхищения… А любовь между мужчиной и женщиной никогда не входила в число моих приоритетов. Мне нравится смотреть на нее в кино. Но в реальной жизни она меня не очень привлекает. И сейчас, когда я только начала наслаждаться свободой и открывать для себя мир, мне меньше всего хочется привязываться к какому–то мужчине, у которого мне надо будет спрашивать разрешения по любому поводу и отчитываться за каждое действие. Сама мысль об этом кажется мне абсурдной. Даже если монашеские одеяния выгодно подчеркивают все мои округлости, в глубине души я осталась девчонкой–сорванцом. Шепот и косые взгляды не трогают меня.

— Я встретилась с ним всего на минуту и даже не успела рассмотреть. Отдала посылку и убежала. Наверное, если я столкнусь с ним где–нибудь, то даже не узнаю. А почему ты об этом говоришь? Нет, я встретила потрясающего человека, который поможет мне со школой!

Моего первого мецената зовут Фредди Мо Тай Тонг, это знакомый моего старого друга Кенга Лека. Сегодня все больше и больше людей хотят меня поддержать. Но мой проект был принят не сразу. А вот Фредди ни минуты не сомневался. Однажды вечером, когда мы с Кенгом Леком договорились о том, чтобы поужинать в ресторане, он пригласил меня к своему Другу. Им оказался невысокий улыбчивый и удивительно добрый сингапурец. А еще очень богатый. И как я узнала позже_, очень щедрый.

— Ани, я хочу представить тебе Фредди, — сказал Кенг Лек. — Он владелец замечательного ресторана здесь, в Сингапуре, который называется «Чикен райе»…

— Очень приятно, Ани. Вы обязательно должны как–нибудь посетить мое заведение, я приглашаю!

— Спасибо…

— Отец Фредди — известный агент по недвижимости, — сообщил Кенг Аек и добавил: — Кстати, он тоже поет!

Мы очень легко нашли общий язык и весь вечер проговорили обо всем и ни о чем. Побывав дома у Фредди и послушав, что он рассказывает о своей жизни, я поняла: он действительно богат. Я была уверена, что этот человек может мне помочь. Мне надо всего лишь уговорить его.

Я собрала всю свою храбрость в кулак и бросилась в атаку безо всяких церемоний. Откровенно высказала все на одном дыхании:

— Знаете, вы явно очень богаты. Думаю, что однажды я попрошу вас о помощи.

— Неужели? И как же я могу вам помочь?

— Я хочу создать школу для монахинь.

— И что же вам нужно?

— Мне нужно купить участок под строительство.

— И сколько, по–вашему, участок может стоить?

— Я пока не знаю…

— Пятидесяти тысяч долларов будет достаточно?

Пятьдесят тысяч долларов!.. Такого я не ожидала. Неужели он настолько доверяет мне, молодой монахине, которая не может предоставить ему никаких гарантий?

— Честно говоря, я действительно пока не знаю, сколько это может стоить, я даже не начала составлять проект. Пусть деньги будут у вас до тех пор, когда я подыщу хороший участок.

— Хорошо, дайте мне знать, как только со всем разберетесь и вам потребуются деньги. Я буду ждать. И сохраню эти деньги специально для вас.

Знаете, удивительно приятно чувствовать, что ты не один в этом мире, что есть люди, готовые тебе помочь, и достаточно лишь указать им путь, чтобы они проявили свою щедрость и великодушие. Мне очень повезло. Не считая нескольких недоверчивых личностей, которые не готовы залезть в свой карман, пока им не предоставят серьезных гарантий, люди с готовность помогали мне в реализации проекта. И я всегда буду помнить их доброту. А Фредди — это тот, кто заложил первый камень в воплощение моей мечты.

Я рассказываю все это маме и вижу, как она рада за меня. Я явно не стремлюсь к тому, чтобы оставить религиозную стезю… Мама стала моим лучшим другом, мы разделяем все печали и радости, я полностью ей доверяю. Мы стараемся больше смеяться, улыбаться и поддерживать друг друга. С тех пор как я вернулась из Соединенных Штатов, мои отношения с родителями значительно улучшились. Папа в любое время дня и ночи заходит ко мне в комнату, чтобы поинтересоваться, как у меня дела и все ли хорошо. А я никогда не запираюсь. Но иногда такие внезапные визиты могут затянуться часа на три. Даже если я тайком молюсь, чтобы отец поскорее ушел, и коротко отвечаю на его вопросы, давая понять, что мне надо работать, я все равно стараюсь его выслушать. В конце концов, я нахожусь в доме у отца, да к тому же я люблю с ним поболтать. Я больше всего на свете ценю такие моменты семейного согласия. Люблю, когда он рассказывает о своей жизни и о своих взглядах на буддистскую философию. Обычно я слушаю его слегка рассеянно, но никогда не забываю улыбаться.

Отец до сих пор работает, хотя уже меньше, чем раньше. За годы совместной жизни и испытаний мои родители смогли наконец достичь гармонии, простой и тихой. Теперь, когда наступила осень их жизни и страсти уступили место выстраданному душевному спокойствию, они полюбили друг друга. Мама всегда, как могла, поддерживала отца. А он всегда был неотразимым покорителем женских сердец. Но сам процесс соблазнения интересовал его куда больше, чем его физиологический результат. Даже если у него и были связи на стороне, он ни разу не помыслил о том, чтобы покинуть семью. Хотя однажды он зашел слишком далеко. Сейчас родители говорят об этом спокойно, в их словах нет горечи.

Когда отцу было семьдесят лет, он отправился в свой родной город Кхам, который находится на востоке Тибета. На обратном пути он остановился в Лхасе, столице нашей страны. Почти шесть месяцев от него не было никаких новостей. Мама места себе не могла найти: она была убеждена, что отец плохо питается, переживала, что злые люди могли его одурачить. В конце концов мама попросила меня отправиться на его поиски. Я поехала вместе с моим старшим братом, сыном отца от первого брака. Мы довольно быстро нашли папу… Нет, его никто не обидел! Напротив, у него была очень хорошая компания… Он поселился у одной тридцатилетней женщины — в то время она была не намного старше меня. Сейчас это воспоминание вызывает у меня улыбку, а тогда я не знала, что и думать. Я не злилась на отца, просто меня смутил возраст его избранницы. Но она была очень внимательной, заботилась о нем; в общем, они представляли собой очень гармоничную пару. Спустя две недели, посетив святые места, мы с братом отправились домой: я плохо переносила режим, установленный китайскими коммунистами, и тот страх, который ощущался на улицах города. Отец поехал с нами, будто ничего не произошло. Он хорошо провел время, теперь можно возвращаться к жене!

Маму эта история, мягко говоря, шокировала. Она поняла, что отцу на счастье осталось меньше времени, чем ей. Он уже стар, и такое приключение сослужило ему хорошую службу. А мамина любовь всегда была чиста, мама лишь отдавала всю себя, ничего не ожидая в ответ — только желая видеть счастливым того, кого она любит. И это действительно красиво. Мне кажется, неверность отца не причинила ей больших страданий. Она понимала, что та молодая женщина — всего лишь временное увлечение. А она останется с ним до конца жизни. Только она. Она всю жизнь была для отца источником равновесия, точкой опоры, плотиной, которая сдерживала ярость, когда та переполняла его душу. И мама была права. После стольких лет ее терпение и смирение в конце концов смягчили бешенство отца. Конечно, у него еще случались взрывы, но крайне редко и тогда, когда меня не было дома — я по–прежнему выступала сдерживающим фактором. К тому же те деньги, что я отдавала родителям, скрашивали их жизнь. У меня остались очень хорошие воспоминания о том времени: наша семья была счастлива, мы стали близки, как никогда, несмотря на периодически вспышки отцовского гнева.

В плане карьеры все тоже шло очень хорошо; я много сил отдавала работе. Часть денег, вырученных за турне, я вложила в обстановку своего кабинета: письменный стол, стул, компьютер, принтер — все новенькое, с иголочки. Хотя кабинет — это громко сказано; я приобрела самое основное, а больше мне и не надо. И наконец основала NWF — Nuns Welfare Foundation — Фонд помощи монахиням. Этот чисто формальный бюрократический акт позволил мне собирать средства для школы и вести учет. В то же время благодаря NWF я почувствовала, что мой сумасшедший проект начинает воплощаться в жизнь, во всяком случае на бумаге. А пока все, что у меня есть, это бланк, удостоверение и почтовый адрес… Я решила не терять напрасно время и воспользоваться предложением Фредди. Знаю, что он не возьмет обратно своих слов, но лучше ковать железо, пока горячо. И если подумать, у меня нет никаких причин откладывать воплощение моей мечты в жизнь.

Я всюду ищу подходящий участок. Приходится объезжать все окрестности Наги Гомпа на своем маленьком джипе, потому что у меня есть одно условие: я хочу, чтобы школа стояла на вершине, как монастырь, где я выросла. Чтобы она возвышалась над толпой, над шумом и грязью городов, смотрела на мир свободно и ясно — совсем как мы. Однажды мне позвонил человек, который случайно узнал о моих поисках. Он сказал, что у него есть участок, который меня может заинтересовать, и предложил приехать и посмотреть.

Раннее утро, около семи часов, у подножия гор стелется туман. Я еду по извилистой дороге, полной опасных поворотов и тяжелых грузовиков. Чувствую себя ужасно усталой: ночью почти не спала, думала о том, как все устроить, организовать. Беспокойная жизнь западных людей не для меня. Я предпочитаю действовать медленно, спокойно, в гармонии с собой. Не надо было мне ехать — скорее всего, меня ожидает разочарование. Машина перебирается через покрытую лесом вершину — и вдруг передо мной открывается невероятное свободное пространство. Из–за облаков выходит по–зимнему скромное солнце. Слева от меня — Катманду: россыпь мерцающих вдалеке огоньков. Справа высятся ослепительные горные вершины, покрытые вечными снегами, — солнечные лучи отражаются от них золотыми искрами; у подножия гор уютно клубятся большие пушистые облака. От такого зрелища дух захватывает. Внезапно на меня снисходит покой, даже сердце словно замедляет свой бег. Здесь. Это место здесь. И продавец уже ждет меня.

— Прошу вас, покажите мне участок… Я очень хочу его увидеть!

— Он чуть дальше, следуйте за мной.

Я снова сажусь в машину и примерно десять минут еду за этим человеком. Он предлагает мне грязный наклонный участок земли, который расположен совсем близко к холодной серой горе; участок открыт только с севера, и его почти не освещает солнечный свет. Какое разочарование! Я так и знала, что напрасно радовалась… Тем не менее окрестности просто завораживали своей красотой. Я с досадой в сердце покидаю продавца. Никогда не думала, что найти участок будет так сложно. Сажусь в джип, проезжаю несколько сотен метров и оказываюсь с другой стороны склона. Хм, а это место может подойти. Почти плоское, ровное, прекрасный вид и много света. Я резко торможу и выхожу из машины. Вдалеке на западе виден монастырь, куда я ходила вместе с учителем, пока он не заболел. Совсем маленькая обитель посреди рая; там мой наставник целыми днями медитировал в мире и покое, часто мы за сутки не обменивались ни единым словом. И теперь я вижу этот монастырь с того места, на котором стою. Подобная случайность воодушевляет меня. Это точно здесь!

— Кому принадлежит эта земля? Я как раз ищу нечто подобное!

Я с легким сердцем оставляю агента по недвижимости — он быстро со всем разберется. Если дела пойдут хорошо, то скоро мы узнаем цену на землю. И вот по прошествии всего нескольких дней он сообщает: восемьдесят тысяч долларов. Хозяева просят восемьдесят тысяч долларов. Безобидное чудачество, которое я не могу себе позволить. А даже если бы и могла, все равно не стала бы, поскольку цена слишком высока.

Я пытаюсь торговаться. На протяжении нескольких недель мы играем в торговый пинг–понг. Пачки долларов летают туда–сюда, как пластмассовые мячики, но цена по–прежнему остается за гранью моих возможностей. Я покупатель, поэтому заведомо нахожусь в проигрыше. Хозяева земли — непальцы, мелкие фермеры; на этой земле явно жили многие поколения их семьи. Я сдаюсь — это все равно что подталкивать мула. И снова принимаюсь за поиски. Как ни странно, я довольно быстро нахожу хороший участок с замечательным видом по приемлемой цене. Накануне подписания всех бумаг звонит телефон.

— Мы звоним по поводу участка, который вас заинтересовал.

— Спасибо, но уже поздно. Я нашла другой вариант, ваш участок меня больше не интересует. И я ведь говорила, что у меня нет таких денег.

— Мы звоним, чтобы сказать, что мы согласны на вашу цену…

А ведь мне завтра подписывать бумаги! Неизвестно, что заставило хозяев изменить свое мнение, скорее всего, потребность в деньгах. И я принимаю их предложение. По прошествии нескольких дней мы сидим у нотариуса и заполняем необходимые документы. Итак, теперь я владелец земельного участка. Но больше–то у меня ничего нет. Я не могу учить монахинь на голой земле. Чувствую себя как выжатый лимон. Мне нужны деньги на строительство школы. Даже если сама работа будет стоить не так уж и много, мне все равно срочно требуются новые спонсоры. Плюс к этому надо давать новые и новые концерты. Я быстро поняла, что выступления — единственный шанс быстро собрать средства. А пока я несколько недель ищу здание, которое можно арендовать под школу. Больше ждать нельзя. Слишком много девочек находится в отчаянном положении безо всякой надежды на лучшее, так что надо действовать как можно быстрее.

— Папа, мне надо съездить посмотреть дом, который агент по недвижимости предложил для временного здания под школу. Помнишь, я тебе говорила. Поедешь со мной?

— С удовольствием! Разберемся, что он там нашел…

Честно признаюсь, мне очень повезло с агентом по недвижимости. Это Барзгар, мой друг из Боднатха. Обычно люди по–разному реагируют на мой проект: консерваторы начинают его критиковать, остальные с энтузиазмом поддерживают меня. Естественно, я не обращаю внимания на первых и продвигаюсь вперед благодаря вторым. Так вот, Барзгар точно принадлежит к тем людям, на которых я могу рассчитывать.

— Ну, вот и приехали!

Мы останавливаемся перед большим зданием, расположенном на тихой улице в десяти километрах от Боднатха, на севере Катманду. На потертой вывеске написано: «Туристическое агентство». Буква «е» давно ушла в отставку. Высунувшись из окна машины, я внимательно изучаю окрестности. Немного бедновато, но ничего.

— Давай зайдем внутрь…

Пять этажей, около пятнадцати комнат — от пыли не продохнешь и пол такой грязный, что непонятно, какого он цвета. Все выглядит ужасно запущенным, будто тут долгие годы не ступала нога человека. Но это не страшно, уборка меня не пугает. Электричество вроде бы в норме. Комнаты расположены как раз так, как мне того хотелось: на верхнем этаже — большой зал, симпатичная кухня и кладовая; на остальных этажах — с десяток маленьких комнат; на первом этаже они расположены в ряд, вдоль коридора, а на верхних расходятся в разные стороны, как лучи у звезды. Превосходно. И плата за аренду кажется вполне реальной: 20 000 рупий в месяц. Получается около двухсот пятидесяти евро, на Запале такую сумму посчитали бы мизерной, но не надо забывать, что средний доход непальца составляет сто семьдесят евро в год. Меня цена устраивает: как я уже говорила, мне по силам оплачивать аренду. Я принимаю решение буквально за минуту:

— Потрясающе, я согласна!

На следующее утро я выступаю на пыльную тропу войны, вооружившись ведрами, тряпками и швабрами. Со мною — семь учениц, для которых предстоящая уборка — нечто вроде обряда посвящения. Да, совсем забыла сказать, что вот уже две недели ко мне приходят девочки, которые хотят учиться в моей школе. Семерых я приняла. Новость о том, что я открываю школу, распространилась по всему кварталу и даже за его пределы. Мои друзья тут же стали отправлять ко мне знакомых девочек. Все они из бедных семей. Многие, совсем как я много лет назад, ушли в монахини для того, чтобы избежать тирании жестокого отца, который превратил их жизнь в ад. Для таких девочек попасть в мою школу все равно что поселиться в раю. Другим повезло меньше. В Непале родители очень часто продают своих дочерей в проститутки; потом несчастные отправляются в Индию, где многие из них заражаются СПИДом. В нашей стране известно, что такое ВИЧ, и в последнее время все больше информационных программ пытаются предостеречь население, но нищета заставляет отказываться от предохранения. Зараженных девочек отправляют обратно домой, где у них нет никакого будущего. Многие из них продолжают торговать своим телом и заражают все новых и новых людей. Один из моих друзей работает с такими девушками, пытается подарить им хоть какую–то надежду.

А еще я наняла первую учительницу. Ей стала Йеши Ламу; она моложе меня, ей двадцать шесть лет. Она тоже монахиня из Тибета, живет при храме Суоямблу Натх в Катманду. Ей выпала редкая возможность получить образование в Индии, в буддистском университете. Очень трудно найти образованную монахиню, поэтому я считаю, что мне очень повезло. Сегодня Йеши Даму вместе с нами занимается уборкой. Она сменила мелок на швабру и трет пол с таким же воодушевлением, с каким преподает литературу. За три дня мы и еще несколько моих друзей вычищаем мою будущую школу от пыли и грязи так, что она выглядит вполне прилично.

— А как думаешь назвать свою школу, Чоинг? — спросил папа после поездки.

— Хороший вопрос. Мне нравится название Школа Арья Тара…

Тара — это наша богиня, женский вариант Будды, воплощение женской силы. Ее статуи и всегда окрашены в зеленый цвет. Имя богини переводится как «Освобождение» или «Та, которая избавляет». Считается, что Тара обладает силой для того, чтобы уберечь от трех опасностей. Or внешней опасности — пожара, землетрясения или оползня; от внутренней опасности — различных болезней; и наконец, от связанных с человеческими чувствами тайных напастей, которые могут нарушить душевное равновесие. Тара хранит нас от этих опасностей, дарит мир и покой. Мне всегда казалось само собой разумеющимся, что школу надо назвать в честь этой богини. А Шокий Ньяма Ринпоче, сын учителя, предложил добавить к ее имени слово «Арья» — «Прославленная». Школа Арья Тара… По–моему, звучит здорово.

Через некоторое время мы уже начинаем проводить уроки. Сначала все держится в основном на импровизации, но постепенно нам удается более-менее организовать учебный процесс. Я закупаю парты и стулья, а доска нам достается из соседней школы. Плачу за все сама, в этом отношении мне никто не помогает. Девочки получают традиционное буддистское образование, то есть учат молитвы и постигают основы религии, но также много внимания уделяется математике, двум языкам: английскому и непальскому. Мне хочется, чтобы в моей школе ученицы получили как можно больше необходимых знаний и навыков. Пока у меня нет возможности купить компьютер, но я постараюсь достать его в ближайшее время, потому что без информатики сейчас никуда.

Чтобы уделять школе еще больше времени и сил, я решаю туда переехать и поселяюсь в одной из комнат. Родители сохраняют мой кабинет, и я в любой момент могу вернуться к ним. Но чаще всего я ночую в школе, ужинаю с девочками… В конце концов у меня возникает чувство, что мне удалось воссоздать ту жизнь и то единение, к которым я так привыкла в Наги Гомпа. Только Школа Арья Тара — пансионат, а не монастырь. Девочки целый день учатся, а я занимаюсь организацией концертов. Мне постоянно поступают различные предложения, вполне возможно, что в ближайшее время я отправлюсь в зурне по Европе. Все произошло так быстро, столько работы навалилось… Кажется, мне нужен секретарь. Я постоянно в разъездах; за все это время я провела в Катманду всего несколько месяцев, но по большей части выступала перед немецкой, французской и американской публикой… Родителей моя новая жизнь слегка беспокоит. Они гордятся мною, но им кажется, что я слишком часто езжу за границу; поддерживают мои начинания, но не совсем понимают, чего я пытаюсь добиться. В Непале меня еще плохо знают и приглашают в основном в Америку и в Европу.

Когда я ночую в школе, то ужинаю вместе со всеми; потом мы молимся в зале для церемоний. Иногда смотрим кино, записанное на кассету. Я по–прежнему обожаю романтические истории Болливуда! И чем фильм грустнее, тем лучше. Если я смотрю кино в одиночестве, то часто плачу, но перед девочками стараюсь себя сдерживать. Мы живем одной большой семьей, девочки снова смеются и улыбаются, а ничто не может радовать меня сильнее. Все идет как нельзя лучше.

Такой моя школа вошла в новое тысячелетие. Сколько в нее было вложено усердия, труда и надежды… Надежды изменить жизнь к лучшему. Надежды подарить счастье тем, с кем жестоко обошлась судьба. Отказаться от обреченности. И конечно, не стоит забывать о больших амбициях: «Think big, start small» — «Думай о великом, начинай с малого». Если ты будешь думать о мелких делах, то тем самым существенно ограничишь себе поле действия, и тебе будет некуда развиваться. Для больших свершений нужны большие амбиции. Обожаю эту фразу. Впервые я услышала ее в Сингапуре и с тех пор часто повторяю — каждый раз, когда затеваю что–либо новое. Никогда не думала о том, что мне что–то не удастся. Старалась всегда верить в себя и благородство других людей. И до сих пор такая установка мне очень помогала. Это не высокомерие, просто вера в себя и в жизнь. Мне кажется, чтобы стать сильной, надо почувствовать себя таковой. А я считаю себя сильной. Во всяком случае, не слабее других девушек. И мужчин.

Сын

Глаза у него темные, как беззвездная ночь, в них можно утонуть. Они прекрасны. Но странная сосредоточенность взгляда меня немного озадачивает. Ребенок смотрит на меня внимательно, неотрывно, будто целую вечность; ресницы у него длинные, густые, совсем как у девочки, и совершенно неподвижные. Малыш слишком серьезен для своего возраста. Я хорошо знаю женщину, которая протягивает мне его и умоляюще улыбается. Майли — монахиня из Наги Гомпа. Я часто помогала ей в монастыре, потому что девушка пришла из бедной семьи и Злюка ужасно с ней обращалась. Ребенок, которого я вижу первый раз в жизни, — сын ее брата. Его родители умерли. Мать умерла, когда ребенку было всего восемь месяцев, отец — через восемь недель. Майли совершенно не нужен племянник, ей даже не на что его кормить. И она, что вполне логично, обращается ко мне за помощью.

Я беру малыша, не раздумывая. Я не из тех людей, которые задаются тысячей вопросов перед тем, как что–то сделают: я слушаю свое сердце, и оно говорит, что надо помочь мальчику. Ни секунды не задумываюсь о последствиях своего решении, в голове лишь одна мысль: я нужна ему. Вот так неожиданно для всех Сонам Дорже стал моим сыном — за несколько секунд, а не за девять месяцев! В тридцать лет я превращаюсь в мать десятимесячного малыша и воспринимаю это как самую естественную вещь в мире. С утра следующего дня я ношусь но магазинам детских товаров и закупаю все необходимое: кроватку, пеленки, люльку для переноски ребенка, одежду, обувь. Все монахини радуются появлению мальчика, особенно Йеши Ламу… Я не знаю, как зовут малыша, поэтому отправляюсь в монастырь Боднатха и прошу Шоклинг Ринпоче, еще одного сына учителя, подобрать ребенку имя. Это он назвал его Сонам Дорже.

Первое время я очень переживаю за сына. Живот у него раздулся от недоедания; руки, шея, грудь постоянно покрываются белыми шероховатыми пятнышками. Кожа на коленях сухая, как у слона. Но больше всего я опасаюсь, что его спокойствие может быть признаком умственной отсталости. Я вырастила двух братьев, поэтому знаю, как обычно ведут себя дети. Плачут, брыкаются, хватают все, что попадет им под руку, срыгивают, смеются… В общем, живут. Сонам ничего подобного не делает. Его можно было бы назвать смирным, послушным ребенком — но ведь ему даже года нет! Кажется, что он все время погружен в раздумья, в воспоминания о страхе, холоде, голоде и одиночестве. Я так хочу сказать ему: ад позади, малыш, теперь ты в безопасности. Шепчу ему это на ушко, ласково мурлычу, по вечерам пою песни — чтобы он заснул или наконец улыбнулся. Но он словно не слышит меня. Как любая мать, я извожусь от переживаний и воображаю худшее. Вдруг у него неизлечимая болезнь мозга?

Сонам быстро становится своим в нашей общине. Он живет со мной в школе, среди молодых монахинь и профессоров. Мальчик — единственный ребенок в нашей большой семье, поэтому всегда найдется немало тех, кто хочет с ним понянчиться. У меня в то время много работы, и Йешу Ламу очень выручает меня, взяв на себя практически всю заботу о малыше. Он словно наша общая кукла. Вокруг него всегда несколько сестер и мам. Порой я смотрю на него и думаю о том, как извилисты пути судьбы: ребенок, чьи родители умерли, обреченный на жизнь без любви, оказался в мире ласки и теплоты!

Когда я в школе, то стараюсь не расставаться с Сонамом ни на минуту. У нас нет маленькой коляски, так что я ношу его на руках, прижимая к своему сердцу. Сонам цепляется за мою шею, как маленькая мартышка. Я смеюсь — и он тоже иногда улыбается. Месяцы бегут один за другим, и мой малыш начинает вести себя как нормальный ребенок. Вроде бы все в порядке. Я наконец могу вздохнуть спокойно. Он такой славный, никогда не плачет. И я говорю это не только потому, что он мой сын!

Но не все одинаково относятся к происходящему. Появление ребенка в моей жизни вызывает слухи и сплетни, глупее которых я еще не слышала…

— Ани, мне надо сказать тебе кое–что, и, боюсь, тебе это не понравится…

Йеши Ламу стоит в дверях моего кабинета, на руках у нее Сонам, безмятежно лепечущий что–то себе под нос.

— …до меня дошли слухи, что кто–то считает, будто Сонам — твой сын.

— Естественно, он мой сын!

— Нет, я хочу сказать… твой сын. Ребенок, которому ты… как бы так выразиться… подарила рождение.

— То есть мой биологический сын?

— Да. Люди болтают, что ты спала с каким–то мужчиной и забеременела от него…

Бедняжка краснеет от смущения. Я тоже, но от ярости. Меня не должна трогать людская злоба, но я ничего не могу с собой поделать: никому не нравится, когда о нем говорят неправду, а я, в конце концов, тоже человек! Иногда мне плевать на мнение окружающих, а иногда нет. Сейчас я вспоминаю высказывание Будды, которое как–то процитировал учитель: «Они будут винить тебя за то, что ты молчишь, они будут винить тебя за то, что ты говоришь слишком много. Что бы ты ни делала, они будут тебя винить. Люди всегда найдут, за что ругать тебя и за что тобой восхищаться». А еще мне вспоминаются слова учителя, которого я видела по телевизору: «В дерево, приносящее самые сладкие плоды, летит больше всего камней». Иногда люди даже ломают ветви, стремясь добраться до плодов. Но это не мешает дереву расти, крепнуть и цвести. Поэтому не стоит останавливаться, ведь так можно потерять свой путь. Что бы ни случилось, нельзя сдаваться. Так учит далай–лама.

Невежество и злоба некоторых больных духом людей заставляют их порой наносить неожиданные и совершенно нелепые улары. Я — и мужчина? Если бы они не вкладывали в эту сплетню столько ненависти, я бы с удовольствием над ней посмеялась. Но не хочу. Эти бесконечные нападки когда–нибудь меня доведут. Я давно поняла, что нельзя нравиться всем людям; я не привыкла подстраиваться под чужое мнение и стараюсь не обращать внимания на недовольство окружающих. Но я никогда не стремилась их шокировать и старалась сдерживать свой темперамент.

Это касается в том числе и сальсы. Я с детства любила танцевать. В Наги Томна я порой устраивала безумные пляски, чтобы развлечь учителя своими прыжками и импровизированными па. Помню, как однажды на Новый год я устроила настоящее представление, которое очень порадовало публику. Повзрослев, я не бросила танцы. Для меня это естественное состояние, тело само реагирует на музыку. Сальса стала для меня настоящим откровением. Я даже стала посещать занятия и так уверенно двигалась в ритме латино, будто у меня внутри был специально настроенный механизм! Мне случалось танцевать на приемах, куда меня приглашали. Но потом я узнала, что мои поступки вызвали слишком большой резонанс. Монахиня, танцующая сальсу, — слишком вольнодумная идея для отдельных ограниченных личностей. И я могу это понять — потому и прекратила танцевать на публике. Я монахиня, и люди ждут, что я буду вести себя в соответствии с определенными нормами. Я не из тех, кто старается выделиться любой ценой; я не стремлюсь выставлять напоказ то, что я немного отличаюсь от других, — особенно если это может кого–то оскорбить или шокировать. Я понемногу приспосабливаюсь.

Но в случае с Сонамом я всего лишь хотела помочь ребенку, который мог оказаться на улице или умереть с голоду! Скорее всего, он не прожил бы и двух месяцев, если бы его не принесли к нам. Я не сделала ничего плохого. Я соблюдаю основное правило всех монахинь — не вступаю в связь с мужчинами. И очень этому рада! Если бы я захотела выйти замуж, я бы это сделала. Но меня не привлекает физическая любовь. Конечно, никогда не стоит говорить «никогда», но вряд ли я когда–нибудь перестану быть монахиней.

— Вы не жалеете о своем выборе? Что скажете по поводу личной жизни?

Журналисты обожают задавать подобные вопросы. А я отвечаю им правду. Свою правду.

Я ни о чем не жалею. На самом деле я считаю, что получила от судьбы больше, чем может пожелать женщина. Я свободна. Могу спать всю ночь, а если захочу, то и весь день; могу путешествовать, разговаривать с кем хочу — и сколько того требует мое сердце. Никто не имеет права сказать мне: «Тебе нельзя это делать!» или «Да как ты осмелилась сделать это без моего разрешения?!» Я иду куда хочу и когда хочу. И это для меня бесценно. Даже если бы я вышла замуж за любимого мужчину и была счастлива в браке, никто не позволил бы мне так жить. А я свободна. Свободна физически, морально, а также в финансовом плане. Могу помогать другим — и в этом мое счастье. Честно говоря, я не понимаю что такого мне может дать мужчина… ну, кроме скуки, конечно! Лучше уж сесть в тюрьму…

Конечно, я испытывала чувства к мужчине, не отрицаю. Когда я была моложе, то нравилась противоположному полу. Два–три человека даже приходили к отцу и просили моей руки! И естественно, был такой период в моей жизни, на исходе подросткового возраста, когда мужчины меня очень интересовали. Каждая женщина проходит через подобный период. Но физического влечения к противоположному полу я не испытывала уже давно. Наверное, во мне слишком много мужской энергетики.

Время от времени, если представится случай, я даже могу любоваться красотой мужчин. Но я сама установила прочный барьер между нами; я понимаю, что связь с мужчиной будет стоить мне слишком дорого. Наверное, я боюсь того — и подсознательно верю в это, — что, даже если мой избранник будет лучшим мужем и отцом, в конце концов он все равно меня предаст. Слишком часто я видела такое в жизни…

Иногда я вспоминаю историю, которую рассказал мне Тулку Ургьен Ринпоче. Она спасает меня от самых дотошных и недоверчивых журналистов.

Однажды влюбленная тибетская монахиня решила уйти из монастыря. Вечером накануне ухода она пришла к учителю, чтобы попрощаться. И он сказал ей:

— Нет ничего страшного в том, что ты хочешь уйти. Но сначала окажи мне услугу. Когда сегодня ночью ляжешь спать, положи рядом с собой этот сверток. Крепко прижми его к себе — это очень важно. Вот, смотри, я уже все приготовил. Не спрашивай, что в нем лежит, доверься мне в последний раз.

Монахиня осторожно отнесла сверток в комнату, радуясь подарку учителя. Даже если завтра она покинет монастырь, не может быть и речи о том, чтобы ослушаться наставника. И она ложится спать, обняв таинственный сверток. На улице зима, холодно. Ночью она просыпается от ужасного тошнотворного запаха. Подарок учителя явно воняет. Монахиня старается превозмочь отвращение, помня об обещании, данном наставнику. Через два часа она снова просыпается. Запах становится просто невыносимым. В конце концов она не выдерживает и выносит сверток из комнаты.

На следующее утро она в последний раз приходит к учителю. Тот спрашивает:

— Ты хорошо спала, дитя мое?

— Учитель, мне очень стыдно, но я не смогла сдержать обещание… — признается монахиня.

— И в чем же дело?

— Простите, но от свертка, который вы мне дали, исходил такой ужасный запах…

Учитель начинает смеяться. Он едва может говорить, так его трясет от смеха. Наконец он успокаивается и вздыхает:

— Я верю тебе, дитя мое. На самом деле я нашел в саду замороженную коровью лепешку, завернул ее в красивое покрывало и отдал тебе. Ночью навоз оттаял, нагрелся и проявил свою истинную природу, то есть начал вонять.

— Но… учитель, зачем вы это сделали?

— Потому что любовь похожа на этот сверток: сперва красивый и привлекательный, со временем он портится и начинает отвратительно пахнуть!

В истории не сказано, осталась ли монахиня в монастыре. Думаю, что нет. Тем не менее этот рассказ всегда меня веселил. Конечно, я знаю людей, которые счастливы в браке. Но мне кажется, что они, несмотря ни на что, слишком привязаны друг к другу. Женщина обязана сообщать мужу о своих действиях и намерениях. Я себя хорошо знаю и понимаю, что не смогу с этим смириться. Я слишком дорожу своей свободой. Единственный принцип, которому я следую, гласит: «Слушай свое сердце». Только оно имеет право говорить мне: «Да, делай это» или «А вот этого делать не стоит». И больше никто. Никогда.

Женщин с таким отношением к жизни часто называют феминистками. Я не против подобного наименования. А почему бы и нет? Тем не менее я очень дорожу своей женственностью, поэтому ни за что на свете не хотела бы стать мужчиной. Мы разные и такими должны оставаться. Для меня это очень важно.

В том же, 2000 году меня пригласили на конференцию в Нью-Йорке, посвященную правам женщин. Ее устраивала Организация Объединенных Наций. Я приехала, чтобы рассказать о своей школе, о первостепенной роли образования, о том, как важно женщинам всего мира получить равные права с мужчинами. Такой случай выпадает раз в жизни. И все же некоторые вещи на конференции в США вызывали у меня грусть. Вокруг меня было множество интеллигентных, образованных женщин, обладающих определенной властью, — и почти все они перенимали у мужчин те недостатки, которые сами так горячо обличали… Честно говоря, меня даже шокировало то, как нагло и вызывающе вели себя некоторые представительницы слабого пола.

Если борьбу за равенство воспринимать как возможность отомстить, ни к чему хорошему это не приведет. Мы, женщины, не должны перенимать манеру поведения мужчин, их стремление к доминированию и дискриминации. Мы выше этого! Мы должны использовать наш потенциал, силу нашей женственности. Руководствоваться природным инстинктом. Способностью заботиться о других. Добиваться всего при помощи ума и ласки. Но для начала необходимо эти качества в себе развить. Думаю, что это гораздо эффективнее, чем громогласно заявлять с трибуны: «Мы покажем вам, какие мы сильные!» Я постаралась коснуться этой темы в своем докладе, говорила о том, что мы не должны копировать мужские недостатки… Пусть у меня нет высшего образования и я плохо знаю этот мир, я верю в то, что говорю. Если вам что–то не нравится, надо идти в противоположную сторону.

Мы должны бороться, это факт. Но только своим собственным оружием. Без ненависти. Даже я научилась любить мужчин, хотя прежде испытывала к ним отвращение. Для меня олицетворением мужчины всех да был отец. Полное неприятие. Никакой возможности компромисса. Но я изменилась благодаря учителю, который стал для меня воплощением другого типа мужчин — добрых, ласковых, любящих защитников. Но я до сих пор настороженно отношусь к противоположному полу, это сильнее меня. Мой сын — другое дело, он еще совсем маленький, ему и десяти лет нет, а предыдущие девять он жил в окружении монахинь. И все–таки я решилась отправить Сонама в пансионат, чтобы он наконец покинул нашу женскую вселенную, где чувствовал себя полностью защищенным, — для него пришло время развиваться в более разнообразном мире. Теперь он посещает частную школу, получает хорошее образование, учит английский язык и дружит с детьми своего возраста. Но я могу быть уверена в том, что он прошел хорошую подготовку и получил правильное воспитание! Я твердо знаю, что он будет всегда уважать женщин, потому что он сам видел, какие они добрые, ласковые и в то же время сильные и смелые.

Но часто случается так, что мужчины иначе смотрят на наш мир. Пару раз я оказывалась в весьма деликатной ситуации, когда отдельным личностям казалось, будто за моим поведением скрывается нечто большее, чем простая приветливость. Одного из них я помню особенно хорошо. Это был знакомый моего друга. Очаровательный, веселый, невероятно обаятельный мужчина. Мы часто виделись, и каждый раз я разговаривала с ним очень тепло и ни капельки не смущалась. Я всегда себя так веду, но он воспринял это как приглашение к чему–то большему. Мне пришлось его оттолкнуть: меня поразило то, что он мог подумать, будто у меня в голове появились подобные мысли. Никогда прежде меня не пытались обольстить. Но мне прекрасно известно, что у многих возникают неуместные желания по отношению ко мне. Откуда я знаю? Мне говорят об этом руки, которые задерживаются на моих руках дольше, чем того требует вежливость, и потом поспешно отстраняются, будто обжегшись. Нет, я не умру от этого, просто мне неприятно.

— Во время путешествия будьте осторожны с мужчинами. Вполне возможно, что некоторые попытаются с вами познакомиться. Вы молоды и даже с бритыми головами остаетесь женщинами.

Группа моих учениц отправлялась в Индию, и я решила предостеречь их перед отъездом. Во время уроков и разговоров с ними я старалась избегать вопросов, касающихся наших тел. Но тем не менее. Порой несколько слов могут изменить всю жизнь.

— Если мужчина будет шептать тебе на ушко ласковые слова, не торопись ему верить. Сохраняй ясность ума. Ты знаешь, к чему стремишься и что для тебя важнее всего. Никогда не забывай о том выборе, с которым связала свою жизнь.

Я беспокоюсь за девочек и стараюсь, как могу, оградить их от возможных опасностей.

Я уверена, что женщина может прекрасно обойтись без мужчины. Гораздо тяжелее отказаться от радостей материнства. Однажды, когда мне было двадцать семь лет, я испытала непреодолимое желание завести ребенка. Это было сильнее меня. Я хотела ощутить растущую внутри меня жизнь, стала буквально одержима этим желанием. Мне даже снилось по ночам, что я беременна… Я поговорила об этом с подругами, и их изрядно повеселила эта парадоксальная ситуация: я хочу ребенка, но боюсь подпускать к себе мужчин! Я мучилась почти год, а потом все внезапно прошло. И у меня появился Сонам, хотя я ничего для этого не делала. Я без раздумий приняла малыша — очень часто добрые чудеса именно так и происходят. Просто это наша карма. Сонам — единственный мужчина, когда–либо живший в нашей школе. И скажу вам честно: ни одна монахиня и ни один учитель ни разу на него не жаловались.