Предварительные замечания

Общество устанавливает способы категоризации людей и определяет набор качеств, которые считаются нормальными и естественными для каждой из категорий. Социальная среда устанавливает, какие категории людей в ней возможны. Рутинная практика социального взаимодействия в условиях сложившейся среды позволяет нам обращаться к окружающим нас знакомым людям [anticipated others], не особенно задумываясь об этом. При встрече с незнакомцем первое же впечатление от его внешности позволяет нам отнести его к той или иной категории и определить его качества - т.е. его " социальную идентичность". Этот термин представляется нам более удачным, чем " социальный статус", поскольку наряду со структурными качествами (" видом занятий") он включает и личностные качества (например, " честность").

Мы опираемся на эти предположения, трансформируя их в нормативные ожидания, в справедливо предъявляемые требования к другим.

Как правило, мы не осознаем, что составили такие требования, равно как не сознаем и самих требований - до тех пор, пока не столкнемся с проблемой их осуществления. Именно в этот момент мы понимаем, что все время формулировали для себя определенные предположения относительно того, каким должен быть данный индивид. Таким образом, наши требования, вероятно, лучше назвать требованиями " по факту совершения" [demands " in effect" ], а характер, который мы приписываем индивиду, лучше рассматривать как вменение, осуществляемое в потенциальной ретроспективе, - т.е. как вынесение характеристики " по факту совершения", или как виртуальную социальную идентичность [virtual social identity]. Тогда его категория и черты, которыми, как можно доказать, он обладает в действительности, будут называться его истинной социальной идентичностью [actual social identity].

При встрече с незнакомцем мы можем заметить свидетельства того, что он обладает неким качеством, отличающим его от других людей его категории и являющимся нежелательным для него: если взять крайний случай, то этот человек может быть основательно испорченным, опасным или слабым. Таким образом, в нашем сознании он превращается из цельного обычного человека в неполноценного, обладающего каким-то дефектом (подпорченного) [tainted, discounted]. Подобное качество - это и есть стигма, особенно если речь идет об очень сильном негативном воздействии; порою его называют также недостатком, дефектом, увечьем [failing, shortcoming, handicap]. Оно образует особый тип несоответствия между виртуальной и истинной социальной идентичностью. Обратите внимание, что есть и другие типы несоответствия между виртуальной и истинной социальной идентичностью - например, тот ее тип, что заставляет нас заново классифицировать индивида, перенося его из одной социально ожидаемой [socially anticipated] нами категории в другую, также вполне предсказуемую, или тот, что заставляет нас изменять нашу оценку индивида в лучшую сторону. Заметьте также, что речь идет не о всех нежелательных качествах, а только о тех, которые не соответствуют нашим стереотипным представлениям о том, каким должен быть данный тип индивида.

Таким образом, термин " стигма" будет использоваться для обозначения качества, выдающего какое-то постыдное свойство индивида [an attribute deeply discrediting]; причем характер этого качества определяется не самим качеством, а отношениями по поводу него. Качество, стигматизирующее один тип владельца, может лишь подтвердить обычность другого, и в этом смысле само по себе качество не является ни лестным, ни постыдным [neither creditable, nor discreditable]. Например, некоторые виды работ в Америке вынуждают занимающихся ими людей скрывать, что они не имеют соответствующего университетского образования; другие виды работ, напротив, вынуждают занимающихся ими людей скрывать свое университетское образование, если они не хотят прослыть неудачниками или чужаками. Аналогично, мальчик из среднего класса не станет сожалеть о том, что его видели в библиотеке; тогда как профессиональный преступник пишет:

" Я сейчас вспоминаю, это было не один раз, что я, например, приходил в публичную библиотеку рядом с домом и прежде, чем войти, пару раз оглядывался, чтобы убедиться, что меня никто не видит".(5)

Точно так же, индивид, стремящийся сражаться за свою страну, может скрыть какой-то физический недостаток, чтобы тот не повлек за собой нежелательное для индивида изменение физического статуса; позднее тот же самый индивид, ожесточенный и желающий поскорее покинуть армию, может изо всех сил стремиться попасть в военный госпиталь - и там его статус также окажется под вопросом, если обнаружится, что на самом деле с ним ничего серьезного не случилось.(6) Таким образом, стигма - это особый тип отношения между качеством и стереотипом (хотя я не предлагаю и дальше расширять это определение - отчасти потому, что бывают важные качества, которые практически повсюду в нашем обществе считаются постыдными для владельца).

За термином " стигма" и его синонимами скрывается двойной вопрос: считает ли стигматизированный индивид, что о его необычности уже известно окружающим или что о ней станет известно в момент общения - или же он предполагает, что им о ней неизвестно и они не сразу ее заметят? В первом случае речь идет о состоянии свершившегося позора [the discredited], во втором - о позоре возможном [the discreditable]. Это важное различие, даже несмотря на то, что стигматизированный индивид скорее всего имеет опыт обеих ситуаций. Я начну с рассмотрения ситуации свершившегося позора, затем перейду к возможному позору, но не буду всегда четко разделять эти две ситуации.

Можно назвать три существенно различающихся типа стигмы. Во-первых, есть телесное уродство - разного рода физические отклонения. Во-вторых, есть недостатки индивидуального характера - такие, как слабая воля, неконтролируемые или неестественные страсти, подлые или косные убеждения, бесчестность; о них становится известно, например, из факта умственного расстройства, заключения в тюрьму, отсутствия постоянной занятости, попыток самоубийства, радикальных политических пристрастий, склонности к наркотикам, алкоголю, гомосексуализму. Наконец, есть родовая стигма расы, национальности и религии, которая может передаваться по наследству и охватывать всех членов семьи.(7) Однако во всех этих различных примерах стигмы, включая и тот, что использовали греки, можно обнаружить одни и те же социологические черты: индивид, который мог бы легко участвовать в обычном социальном взаимодействии, обладает некой особенностью, которая навязчиво привлекает к себе внимание и отвращает от него собеседников, - тем самым перекрывая путь и другим качествам этого индивида. У него есть стигма, нежелательное отличие от того, чего мы ожидали [от его категории людей]. Нас и тех, у кого нет негативных отклонений от определенных ожиданий, я буду называть нормальными.

Наше (т.е. нормальное) восприятие человека со стигмой, равно как и наши действия по отношению к нему, хорошо известны, ибо эта реакция являет собой то, что благожелательное социальное действие призвано смягчить и сгладить. Конечно, по определению мы полагаем, что человек со стигмой - не вполне человек [is not quite human]. На основании этого предположения мы применяем различные виды дискриминации, посредством которых существенно - причем порою не задумываясь - уменьшаем его жизненные шансы. Мы конструируем теорию стигмы - идеологию, призванную обосновать его неполноценность и объяснить опасность, которую он представляет, иногда - оправдать враждебность по отношению к нему, которая возникает на основании других его отличий, например, его принадлежности к определенному социальному классу.(8) В нашей повседневной речи мы используем особые термины для обозначения стигмы (такие, как калека, ублюдок, кретин) в качестве образного выражения, причем, как правило, не задумываемся об их исходном значении.(9) Мы склонны приписывать человеку длинный ряд несовершенств на основе какого-то одного исходного несовершенства; (10) мы приписываем также и некоторые желательные для нас, но нежеланные для него свойства, зачастую это свойства суеверного характера - такие, как " шестое чувство" или " особая чуткость восприятия": (11)

" Одни люди колеблются, прежде чем коснуться слепого и помочь ему сориентироваться, в то время как другие воспринимают отсутствие зрения как состояние общей инвалидности и принимаются кричать слепому, как если бы он был глухим, или пытаются поднять его на руки, как если бы он не мог ходить. Те, кто сталкиваются со слепыми, могут иметь целый ряд представлений, основанных на стереотипе. Например, они могут считать, что в данном случае они получают уникальную оценку, - ибо предполагают, что слепой человек получает информацию по особым каналам, недоступным остальным".(12)

Кроме того, мы можем интерпретировать защитную реакцию индивида на ситуацию как непосредственное проявление его дефекта и затем будем воспринимать и дефект, и реакцию на создаваемую им ситуацию как расплату за что-то, что совершил он сам, его родители или его племя, - отсюда и оправдание нашего поведения по отношению к нему.(13)

Перейдем теперь от анализа с точки зрения нормального человека к анализу того, относительно кого он нормален. Как правило, члены одной социальной категории могут проповедовать жесткое подчинение некоему стандарту поведения, которое - по их мнению и по мнению окружающих - не распространяется на них самих. Например, бизнесмен будет ожидать женственного поведения от женщин и аскетического - от монахов, при этом он не будет считать, что эти стили поведения могут относиться и к нему. Различие здесь состоит в том, что в одном случае норма выполняется (монахи и женщины), а в другом просто поддерживается (бизнесмен). Проблема стигмы возникает не здесь, а лишь когда все участники ситуации ожидают, что определенная категория людей должна не просто поддерживать какую-то норму, но и выполнять ее предписания.

Кроме того, возможна и ситуация, когда индивид не сумеет соответствовать нашим ожиданиям, однако эта неудача практически его не коснется; отчуждение отгораживает его от других людей, собственные представления об идентичности защищают его, в результате он чувствует себя полноценным нормальным человеком и считает, что это мы не вполне нормальны, а не он. Он несет на себе знак стигмы, но, похоже, это не занимает его и не удручает. Вероятность такого восприятия собственной стигмы наглядно описана в рассказах о меннонитах, цыганах, (14) закоренелых негодяях или очень ортодоксальных евреях.

Однако в современной Америке подобные раздельные системы почета, видимо, уходят в прошлое. Стигматизированный индивид склонен придерживаться тех же убеждений относительно идентичности, что и мы, - и это главное наблюдение. Его самые глубокие чувства касаются того, кто же он; и в этом отношении он может чувствовать себя " нормальным человеком", таким же, как все, - а, значит, заслуживающим таких же шансов и возможностей.(15) (Вообще-то, как бы мы это ни называли, он основывает свои притязания не на том, что, по его мнению, положено каждому, а на том, что положено каждому из определенной социальной категории - той, к которой он сам однозначно относится, например, на основании своего возраста, пола, профессии и т.д.). Однако он может чувствовать (причем, как правило, довольно верно), что, о чем бы ни заявляли другие, на самом деле они не " принимают" его и не готовы с ним взаимодействовать " на равных".(16) Кроме того, усвоенные им стандарты более широкого общества позволяют ему тонко улавливать то, что другие считают недостатком, и это неизбежно заставляет его признавать, пусть даже только на время, что он действительно не является тем, кем он должен быть на самом деле. Стыд становится основным чувством, он возникает из восприятия индивидом своих собственных качеств как позорных, от которых он был бы рад избавиться.

Непосредственная близость нормальных людей может увеличить разрыв между требованиями к себе и собственной идентичностью, однако ненависть к себе и самоуничижение возможны и когда человек остается наедине с зеркалом:

" Когда я наконец поднялся. и снова научился ходить, однажды я взял маленькое зеркальце и подошел в большому зеркалу посмотреть на себя, я был один. Я не хотел, чтобы кто-нибудь. знал, что я почувствовал, когда я увидел себя в первый раз. Не было ни шума, ни крика; я не закричал от ярости, когда увидел себя. Я просто оцепенел. Тот человек в зеркале не мог быть мной. Внутри я ощущал себя здоровым, обычным, счастливым человеком - совсем не таким, как в зеркале! И все же когда я повернул лицо к зеркалу, на меня смотрели мои глаза, полные стыда. Я не закричал, не издал ни единого звука, я не мог говорить об этом с кем-то еще, и весь страх и паника от моего открытия остались тогда у меня внутри, я очень долго никому о них не рассказывал.(17)

Я старался забыть о том, что видел в зеркале. Этот образ не мог проникнуть вглубь моего сознания и стать частью меня. Мне казалось, он не имеет со мной ничего общего; это лишь маска. Но это не та маска, которую человек надевает по доброй воле, пытаясь ввести окружающих в заблуждение по поводу своей идентичности. Моя маска оказалась на мне не по моей воле, без моего согласия - просто как в сказке, и она ввела в заблуждение меня самого, исказила мое представление о себе. Я смотрел в зеркало, и меня охватывал ужас - я не узнавал себя. На моем месте (месте человека романтически восторженного, как это бывает у баловней судьбы, перед которыми открыты все дороги), я видел незнакомца - маленькую, жалкую, омерзительную фигурку и лицо, мучительно искажавшееся под моим взглядом и багровевшее от стыда. Это была лишь маска, но она была моя, она была со мной на всю жизнь. Она была со мной, со мной, она была настоящая. Каждая такая встреча была для меня ударом. Всякий раз я замирал, цепенел, утрачивал способность восприятия - пока медленно и упорно мое настойчивое воображение не одерживало верх и не вселяло в меня вновь эту цепкую иллюзию о том, что я здоров и красив; тогда я забывал о незначимой для меня реальности - и когда я сталкивался с ней снова, то опять оказывался не готовым к встрече, и она опять ранила меня".(18)

Теперь можно сформулировать основную особенность жизненной ситуации стигматизированного индивида. Это проблема того, что часто - хотя и не вполне ясно - называют " принятием" [acceptance]. Люди, имеющие дело с этим индивидом, не выказывают ему того уважения и почтения, которые предполагают аспекты его социальной идентичности, не зараженные стигмой, и которых он ожидал бы на основании этих аспектов; индивид отзывается на такое неприятие признанием того, что оно обосновано некоторыми его качествами.

Как стигматизированный индивид реагирует на ситуацию? В некоторых случаях он сможет попытаться напрямую исправить то, что ему кажется объективным основанием своего порока, - например, человек с каким-либо физическим изъяном делает пластическую операцию, слепой лечит зрение, безграмотный получает минимальное образование, гомосексуалист проходит курс психотерапии. (Если подобное лечение возможно; результат иногда ведет не к обретению нормального статуса, а к трансформации " я": из человека с каким-либо изъяном он превращается в человека с историей исправления изъяна.) Здесь следует упомянуть склонность к " виктимизации" [proneness to victimization] - результат ситуации, когда стигматизированный индивид обращается к услугам мошенников, предлагающих исправить дефекты речи, отбелить кожу, увеличить рост, вернуть молодость (например, путем лечения оплодотворенным желтком), излечить при помощи веры, разговора. Идет ли речь о практической методике или мошенничестве, их настойчивый поиск, зачастую скрытый, еще раз подчеркивает крайности, на которые готов пойти стигматизированный индивид, - а такие крайности, в свою очередь, свидетельствует о болезненности ситуации для индивида. В качестве примера можно привести следующее описание:

" Мисс Пек [одна из первых социальных работников с людьми, страдающими расстройствами слуха, в Нью-Йорке] рассказывала, что поначалу изобиловавшие тогда шарлатаны и жаждавшие быстрого обогащения продавцы снадобий, видели в Лиге [людей с проблемами слуха] место удачной охоты, идеально подходящее для продажи магнитных шлемов, волшебных вибраторных аппаратов, искусственных барабанных перепонок, усилителей звука, воздушных фильтров, массажеров, магических масел, бальзамов и прочих средств, гарантированно, без вредных последствий раз и навсегда исцеляющих от неизлечимой глухоты. Объявления о подобных жульнических услугах осаждали глухих на страницах ежедневных газет и даже уважаемых журналов (до 1920-х гг., пока Американская медицинская ассоциация не вмешалась и не провела расследование)".(19)

Стигматизированный индивид может попытаться исправить свой недостаток и косвенным образом, изо всех сил стремясь овладеть видами деятельности, которые - по крайней мере, так считается - увечье делает ему недоступными по физическим причинам. В качестве примера можно привести хромого человека, который учится - впервые или заново - плавать, ездить верхом, играть в теннис, летать на аэроплане, или слепого, который мастерски катается на лыжах или занимается альпинизмом.(20) Конечно, такое мучительное обучение может вести и к столь же мучительному исполнению разученного - как, например, когда в танцевальной зале человек в инвалидной коляске исполняет некое подобие парного танца.(21) Наконец, индивид с каким-то постыдным отличием от других может порвать с тем, что называется реальностью, и упорно пытаться использоваться нетрадиционную интерпретацию особенностей своей социальной идентичности.

Стигматизированный индивид склонен использовать свою стигму для получения " вторичных выгод" [secondary gains] - как оправдание своей неудачи, произошедшей по причинам, не связанным со стигмой:

" Многие годы шрам, заячья губа или неправильной формы нос считаются физическим недостатком [handicap], а их значимость для социальной и эмоциональной адаптации помимо воли оказывается всеобъемлющей. Этот тот " предлог" [hook], которым больной объясняет все проявления своей несостоятельности, всю неудовлетворенность, все промедления, которые принесла ему социальная жизнь, и все связанные с нею неприятные обязанности; эта его особенность нужна ему уже не только как оправдание неучастия в конкуренции с другими людьми, но и как способ избежать социальной ответственности.

Когда этот фактор устраняется путем хирургической операции, индивид лишается той более или менее приемлемой эмоциональной защиты, которую он ему давал, и вскоре обнаруживает - к своему удивлению и беспокойству - что жизнь не всегда гладкая даже для тех, у кого " обычное" лицо без изъянов. Он не готов справиться с этой ситуацией, когда его уже не поддерживает статус " инвалида", и может прибегнуть к более простому, хотя и родственному, способу защиты - избрать модель поведения неврастеника, ипохондрика, позволять себе истерические перепады настроения или пребывание в состоянии крайнего возбуждения".(22)

Он также может трактовать пережитые им неприятные минуты как своего рода замаскированное благословение - особенно в силу того, что считается, будто страдание способно научить человека жизни и пониманию других людей. Например, мать, неизлечимо больная полиомиелитом, пишет:

" Но теперь, когда больница уже давно позади, я могу оценить, чему я научилась. Это было не только страдание - это было обучение посредством страдания. Я знаю, что я теперь лучше понимаю и чувствую других людей, и мои близкие могут рассчитывать на то, что я все сердцем и душой отдамся их проблемам. Этому я никогда бы не научилась на теннисном корте".(23)

Соответственно, этот индивид может по-новому увидеть для себя ограничения нормальных людей. Вот, что рассказывает больной рассеянным склерозом:

" И здоровый ум, и здоровое тело могут быть увечными. Тот факт, что " нормальные" люди могут двигаться, могут видеть, слышать, не означает, что они действительно видят и слышат. Они могут быть совершенно слепы к вещам, способным омрачить их счастие, совершенно глухи к мольбам других; когда я думаю о них, я чувствую себя не более увечным или убогим, чем они. Возможно, каким-то образом я могу помочь им открыть глаза и увидеть всю красоту вокруг нас - такие вещи, как теплое рукопожатие, слова ободрения, весенний ветерок, звучащая музыка, дружеский кивок. Эти люди важны для меня, и мне нравится мысль, что я могу им помочь".(24)

Или слова слепого писателя:

" Это сразу привело бы к мысли о том, что есть немало ситуаций, когда понимаешь, что слепота - отнюдь не самое страшное в жизни, и это совершенно здравая мысль. Так, с этой точки зрения мы можем понять, что такое несовершенство в жизни, как, например, неспособность принять человеческую любовь - которая может практически полностью лишить радости жизни, - гораздо большая трагедия, нежели слепота. Но больной этой болезнью редко вообще понимает, что он болен, так что он не способен испытать жалости к себе по этому поводу".(25)

Или калеки:

" За свою жизнь я узнал много самых разных видов увечья, не только физических, и начал понимать, что слова девочки-калеки, приведенные выше [горькие слова] точно так же могли принадлежать и молодой женщине, которой никогда не нужны были костыли, но которая тем не менее чувствовала себя неполноценной, не такой, как другие, - вследствие некрасивости, неспособности иметь детей, неумения общаться с людьми или какой-нибудь еще причины".(26)

Рассматривавшиеся нами до сих пор реакции нормальных и стигматизированных людей на стигму таковы, что могут иметь место в течение длительных промежутков времени и вне зависимости от текущих контактов между нормальными и стигматизированными.(27) Данная книга, однако, посвящена именно проблеме " смешанных контактов" - моментам, когда стигматизированные люди и нормальные оказываются в одной " социальной ситуации", т.е. испытывают физическое присутствие друг друга, будь то непосредственная беседа или просто одновременное присутствие на каком-либо мероприятии.

Конечно, уже само предвидение возможности такой ситуации может заставить нормальных людей и стигматизированных устроить все так, чтобы ее избежать. Вероятно, это стремление повлечет за собой более серьезные последствия для стигматизированных индивидов, поскольку, как правило, именно от них потребуются какие-то действия:

" До того, как она оказалась обезображенной [ей ампутировали периферическую часть носа], миссис Довер жила с одной из своих замужних дочерей и была независимой, теплой и дружелюбной женщиной, любившей путешествовать, ходить по магазинам и с удовольствием гостившей у родственников. Однако операция на лице совершенно изменила ее образ жизни. В первые два или три года она редко выходила из дома дочери, предпочитая оставаться у себя в комнате или сидеть на заднем дворе. " Я чувствовала себя несчастной, - говорит она, - жизнь закрыла двери передо мной".(28)

Нехватка приветственного подбадривания, обычного в повседневном социальном взаимодействии с другими людьми, может превратить оказавшегося в изоляции человека в мнительного, подавленного, враждебно настроенного, беспокойного и растерянного. В качестве примера можно привести рассказ Салливана:

" Осознание ущербности означает, что человек неспособен вытеснить из своего сознания непреходящее чувство совершенной незащищенности; это означает, что человек испытывает беспокойство или даже нечто более неприятное - если подозрительность хуже беспокойства. Страх, что другие не будут уважать тебя в силу каких-то твоих внешних качеств, означает, что ты всегда чувствуешь свою незащищенность при взаимодействии с другими. Это чувство незащищенности возникает не в силу каких-то загадочных, скрытых от нас причин - как это часто бывает в случае возникновения беспокойства - а в силу того, что этот человек не в состоянии исправить - и он знает об этом. Это означает почти полное разрушение самооценки, поскольку " я" человека не может смягчить или заглушить жесткие слова: " Я неполноценен. Поэтому люди не будут любить меня, и я не могу чувствовать себя с ними в безопасности".(29)

Когда нормальные люди и стигматизированные оказываются в непосредственной близости друг от друга, особенно когда они пытаются поддержать совместную беседу, имеет место одна из наиболее важных для социологии ситуаций: во многих случаях здесь обе стороны должны непосредственно иметь дело с тем, что служит источником возникновения стигмы, и с последствиями ее существования.

Стигматизированный индивид может обнаружить, что чувствует себя не уверенным относительно того, как мы, нормальные, будем идентифицировать и воспринимать его.(30) Приведем наблюдение исследователя физических недостатков:

" Неопределенность статуса инвалида распространяется на целый ряд ситуаций социального взаимодействия помимо сферы занятости. Пока не состоится контакт, слепой, больной, глухой или калека никогда не могут знать наверняка, как к ним отнесется новый знакомый, примет ли он их или отвергнет. В этой ситуации оказывается подросток, негр со светлой кожей, эмигрант во втором поколении, индивид, изменивший свой статус вследствие социальной мобильности, или женщина, которая выполняет работу, считающуюся мужской".(31)

Эта неопределенность возникает не просто вследствие незнания стигматизированным индивидом того, к какой категории он будет отнесен, но и, в случае отнесения его к " хорошей" категории, вследствие осознания им того факта, что в душе люди могут искать для себя оправдания его стигмы:

" Я всегда ощущаю это с прямодушными людьми - что всегда, когда они милы со мной, хорошо ко мне относятся, они всегда в глубине души считают меня преступником, и все. Мне уже слишком поздно становиться кем-то другим, и все равно я остро это ощущаю - что это их единственное возможное ко мне отношение, что они не могут воспринимать меня как-то иначе".(32)

Таким образом, у стигматизированного индивида возникает чувство, что он не знает, что же другие " на самом деле" думают о нем.

Далее, в ходе смешанных контактов стигматизированный индивид может почувствовать, что он " на арене", (33) будучи вынужденным всегда контролировать себя и следить за тем, какое впечатление он производит, - предполагая, что внимание к нему более пристальное и охватывает больше сторон поведения, чем в случае с другими людьми.

Вероятно также, что он будет чувствовать, что привычная схема интерпретации повседневных событий здесь не работает. Ему кажется, что его незначительные успехи расцениваются окружающими как проявления каких-то замечательных, серьезных способностей. Например, профессиональный преступник рассказывает:

" [Он сказал: ] " Знаете, просто невозможно поверить, что Вы читаете эти книги, меня это совершенно потрясает. Я-то наверняка полагал, что Вы читаете все эти приключения, все эти книжки ярких обложках. А тут, пожалуйста, - Клод Кокберн, Хью Клер, Симона де Бовуар, Лоуренс Дюррел! "

Он просто не считал это чем-то оскорбительным: наверное, он думал, что правильно делает, честно говоря мне о том, как он заблуждался. Вот какую опеку получает преступник со стороны прямодушных людей. " Только подумайте! - восклицают они, - В чем-то вы ведете себя, как самые обыкновенные люди! " Я не шучу, когда я слышу это, мне хочется их просто придушить".(34)

Или пример, который приводит слепой человек:

" Его самые обычные действия - когда он спокойно прогуливается по улице, кладет на тарелку зеленый горошек, зажигает сигарету, - уже не воспринимаются как обычные. Он становится необычным человеком. Если он выполняет эти действия легко и уверенно, это вызывает такой же восторг, как и восторг при виде фокусника, вытаскивающего кролика из шляпы".(35)

В то же время ему кажется, что незначительные промахи или случайные ошибки могут быть проинтерпретированы как прямое проявление его стигматизированной особости. Например, бывшие душевнобольные порою остерегаются вступать в бурную ссору с супругом/супругой или начальником, поскольку опасаются, что подобное проявление эмоции будет воспринято как признак прошлой болезни. Умственно отсталые люди оказываются в аналогичной ситуации:

" Бывает также, что, когда человек с замедленным умственным развитием сталкивается с какими-то трудностями, последние более или менее автоматически списываются на его " умственную неполноценность", в то время как если в такую же ситуацию попадает человек с " нормальными умственными способностями", это не воспринимается как особый симптом".(36)

Еще один пример приводит одноногая девочка, вспоминая о своем опыте занятий спортом:

" Стоило мне упасть, тут же сбегались встревоженные женщины, кудахча и суетясь как перепуганные курицы. Они делали это с добрыми намерениями, и сейчас я ценю их заботливость, но тогда меня обижало и ужасно смущало их участие. Поскольку они, не задумываясь, считали, что я упала не потому, что в ролики что-то случайно попало - палка или камешек, а потому что это я упала - бедная, беспомощная калека".(37)

" Никто из них не возмущался: " Ее сбросила эта дикая лошадь! ", - а, прости Господи, именно это и случилось. Это было как ужасное возвращение в прежние дни, когда я каталась на роликовых коньках. Все сердобольные люди хором причитали тогда: " Ах, бедняжка, она упала! " (38)

Когда промах стигматизированного индивида можно заметить, просто обратив на него внимание (т.е., как правило, посмотрев) - иными словами, когда позор индивида превращается из возможного в свершившийся, - он может почувствовать, что, продолжая оставаться среди нормальных людей, он оказывается совершенно беззащитным против вторжения в его частную сферу(39) - последнее ощущается, пожалуй, наиболее остро, когда на тебя начинают глазеть дети.(40) Дискомфорт от ощущения собственной беззащитности может возрасти в результате разговоров с посторонними людьми, считающими себя вправе завязать с ним разговор и принимающимися интересоваться отвратительными, с его точки зрения, подробностями его существования или предлагать помощь, в которой он не нуждается или которой не хочет".(41) Можно добавить, что есть даже классический сценарий подобных расспросов: " Моя дорогая девочка, откуда у тебя эта болячка? "; " У моего двоюродного дяди была такая болячка, так что я все знаю о Вашей беде"; " Знаете, я всегда говорил, что люди с такой болячкой превосходно ладят со своей семьей и помогают бедным родственникам"; " Скажи, а как же ты купаешься с этой болячкой? ". Все эти авансы подразумевают, что стигматизированный индивид - человек, к которому вправе подойти с расспросами любой посторонний, достаточно лишь быть доброжелательно настроенным к людям с такой бедой.

Зная, с чем он может столкнуться, попав в смешанную социальную ситуацию, стигматизированный индивид порою заранее внутренне съеживается и занимает оборонительную позицию. В качестве примера можно привести слова 43-летнего каменщика из исследования немецких безработных во время Депрессии:

" Как же это тяжело и унизительно - зваться безработным. Когда я выхожу на улицу, я опускаю глаза, потому что чувствую себя совершенно ущербным. Когда я иду по улице, мне кажется, что я отличаюсь от обычных людей, что все показывают на меня пальцем. Я инстинктивно избегаю встреч с кем бы то ни было. Мои прежние знакомые и друзья, знавшие меня в лучшие времена, уже не столь сердечны со мной. При встрече они лишь равнодушно приветствуют меня. Они уже не предлагают мне закурить, и мне кажется, их глаза говорят: " Ты этого не стоишь, ты не работаешь".(42)

Или вот как анализирует ситуацию девочка-калека:

" Когда. я начала гулять одна по улицам нашего города. я обнаружила, что всегда, когда я проходила мимо группы из трех-четырех детей и если я при этом оказывалась одна, они принимались свистеть мне вдогонку. Иногда они даже бежали за мной, крича и улюлюкая. Я не знала, что с этим делать, мне казалось, я этого не вынесу.

Какое-то время эти встречи на улице наполняли меня холодным страхом перед всеми незнакомыми детьми.

А однажды я вдруг поняла, что стала настолько запуганной, настолько боялась всех незнакомых детей, что, подобно животным, они чувствовали мой страх, так что даже самые тихие и дружелюбные из них автоматически принимались смеяться надо мной, стоило им увидеть, как я съеживаюсь и трушу".(43)

Иногда в случае подобных смешанных контактов стигматизированный индивид, вместо того, чтобы заранее внутренне сжаться, может попытаться нарочито, грубо бравировать своим состоянием; однако это может привести к тому, что другие в ответ будут вести себя аналогичным образом. Можно добавить, что стигматизированный индивид порою колеблется, выбирая между оборонительной позицией и бравадой, мечется от одной тактики к другой и тем самым демонстрирует один из основных способов, которым обычное взаимодействие лицом к лицу может выйти из-под контроля.

Cледовательно, стигматизированный индивид - по крайней мере, " зримо" стигматизированный - имеет веские причины чувствовать, что смешанные социальные ситуации чреваты неуютными, непредсказуемыми актами взаимодействия. Но если это так, то логично предположить, что и нам, т.е. нормальным людям, эти ситуации покажутся неопределенно-неловкими. Мы почувствуем, что стигматизированный индивид либо чересчур агрессивен, либо чересчур застенчив - причем и в том, и в другом случае готов усмотреть скрытый смысл в наших невинных действиях. И мы сами можем ощущать, что если мы попытаемся выказать ему откровенное сочувствие, нам придется перешагнуть через собственное смущение; при этом, если мы и в самом деле забудем о его недостатке, мы можем случайно потребовать от него невозможного или неосознанно оскорбить других индивидов с таким же недостатком. Пока мы с ним, каждый возможный повод для дискомфорта с его стороны может быть моментом, о котором, как мы думаем, он знает - и знает о том, что мы об этом знаем, или даже о том, что мы знаем, что он знает. В результате возникают условия для бесконечного регресса взаимной предупредительности во взаимодействии, относительно которого социальная психология Мида учит нас, как начинать такие действия, но не учит, как их заканчивать.

Если учесть все, что привносится в смешанную социальную ситуацию стигматизированным индивидом и нами, т.е. нормальными людьми, легко представить, что едва ли все в ней будет идти гладко. Мы скорее всего попытаемся вести себя так, будто он точно такой же, как и все люди, чье участие в данной ситуации естественно: мы можем попытаться воспринимать его лучше, чем он нам на самом деле кажется, или, напротив, хуже. Если не уместна ни одна из этих тактик, мы можем попытаться действовать, как если бы это был вообще " не человек" - а кто-то, в отношении кого мы не должны соблюдать ритуалы общения. Он, в свою очередь, скорее всего будет подыгрывать нашей тактике, по крайней мере сначала.

В результате, внимание потихоньку смещается в сторону от очевидных, бросающихся в глаза целей, и на первый план выходят обостренное осознание себя и осознание другого [self-consciousness / other-consciousness], что проявляется в патологической неловкости взаимодействия [pathology of interaction-uneasiness].(44) Вот как описывает эту ситуацию человек с физическим недостатком:

" Если имеет место откровенная, бестактная реакция на недостаток как таковой или же, как это чаще бывает, когда явной реакции на него нет, подспудное повышенное, напряженное ощущение этого недостатка ведет к нарочитому его замалчиванию в процессе взаимодействия. Как отмечали мои респонденты, как правило, это сопровождается распространенными действиями, выдающими дискомфорт и неловкость, - когда человек тщательно взвешивает свои высказывания, неожиданно отказывается от обычных повседневных слов, принимается усиленно разглядывать любой другой объект, только не недостаток собеседника, натужно изображает веселость, говорит без остановки или вдруг напускает на себя неуместный пафос".(45)

Таким образом, в ситуациях социального взаимодействия с индивидом, у которого есть та или иная стигма, - или мы предполагаем, что она у него есть, - нам свойственно прибегать к категоризациям, которые не отвечают ситуации, и испытывать неловкость. Без сомнения, нередки значительные отклонения от этой исходной позиции. И поскольку стигматизированный индивид, видимо, чаще нас оказывается в подобных ситуациях, он скорее нас научится ими управлять.

" Свои" и " Понимающие"

Выше мы предположили, что виртуальная идентичность индивида может не совпадать с его истинной идентичностью. Это расхождение, если оно очевидно или если о нем становится известно, негативно влияет на социальную идентичность индивида; оно отгораживает его от общества и от самого себя, и в результате он оказывается опозоренным человеком [discredited person], стоящим перед не принимающим его миром. Иногда (например, если человек родился безносым) он всю жизнь может чувствовать, что он одинок в своей беде и что весь мир против него. Однако в большинстве случаев он обнаружит, что есть люди, дружелюбно к нему настроенные, готовые взглянуть на мир с его позиций и внушить ему, что он такой же человек и " в сущности" нормален - несмотря на такую внешность и собственные сомнения. Рассмотрим две категории таких людей.

К первой категории дружелюбно настроенных других относятся, конечно же, люди с такой же стигмой. На собственном опыте зная, что это значит - иметь такую стигму, некоторые из них могут помочь данному индивиду советом, научить каким-то особым приемам, выслушать его жалобы - в результате он обретет моральную поддержку, ему станет легче, он почувствует, что он дома, что он принят другими людьми, как и всякий нормальный человек. В качестве примера можно привести фрагмент из исследования неграмотных людей:

" О существовании иной системы ценностей среди этих людей свидетельствует общность поведения, заметная при взаимодействии неграмотных друг с другом. Из невыразительных, смешавшихся людей - какими они зачастую выглядят в " большом" обществе - среди своих они превращаются в ярких и понимающих. Более того, их самовыражение происходит в институциональных терминах. У них есть своя система реагирования [universe of response]. Они создают и признают определенные символы престижа и позора; оценивают значимые ситуации с точки зрения своих норм и стилей - в своих взаимоотношениях они сбрасывают маску услужливой готовности подстроиться [под других, грамотных].(46)

Или как рассказывает человек с проблемами слуха:

" Я помню, каким облегчением было оказаться в школе Ничи с людьми, для кого проблемы со слухом были само собой разумеющимися. Я хотел познакомиться с людьми, для кого слуховой аппарат - само собой разумеющаяся вещь. Какое это облегчение - налаживать уровень громкости на своем аппарате и не думать, что кто-то на тебя смотрит. Какое-то время не думать о том, не торчит ли у тебя проводок сзади на шее. Какая это роскошь - громко сказать кому-то: " Вот незадача, у меня села батарейка! " (47)

Среди своих стигматизированный индивид может использовать свой недостаток как жизнеорганизующую основу, однако при этом он должен примириться с тем, что так же будет поступать и половина его мира. Здесь он может совершенно не стесняясь рассказывать о том, как тяжело ему приходится с такой стигмой. В качестве примера приведем объяснения душевно больных людей по поводу причины их заключения в лечебницу:

1) " Я попал в дурную компанию. Однажды ночью мы ограбили заправочную станцию, и полиция схватила меня. Я здесь случайно"; 2) " Знаете, я совсем не должен здесь быть. Я вообще-то эпилептик, и мне совсем не место с этими людьми"; 3) " Мои родители ненавидят меня и поэтому поместили сюда"; 4) " Говорят, я сумасшедший. А я не сумасшедший, даже если я когда-то им и был, мне не место с этими убогими".(48)

С другой стороны, ему могут наскучить рассказы товарищей по несчастью, и все эти истории о проявлениях жестокости по отношению к инвалиду, о неприятии со стороны группы, о различных уловках - словом, разговоры о " проблеме" становятся одним из самых тяжелых наказаний для обладателя стигмы. Конечно, за подобным вниманием к стигме скрыта позиция, не особенно отличающаяся от позиции нормального человека. Это видно в следующем высказывании:

" Кажется, что все мы склонны идентифицировать людей на основании черт, имеющих значение для нас, или черт, которые, по нашему мнению, важны всегда. Например, если спросить, кем был Франклин Рузвельт, вероятнее всего вам ответят, что Рузвельт был 32-м президентом Соединенных Штатов, а не что это был человек, страдавший полиомиелитом, - хотя, конечно, многие упомянут полиомиелит в качестве дополнительной информации, сочтя интересным тот факт, что он сумел пробиться в Белый Дом несмотря на свое заболевание. Однако калека при упоминании имени Рузвельта вполне может подумать прежде всего именно о его полиомиелите".(49)

Проводя социологическое исследование стигматизированных индивидов, авторы, как правило, анализируют и корпоративную (групповую) жизнь данной категории людей (если она вообще имеет место). Несомненно, здесь можно найти практически весь спектр типов образования и функционирования группы. Например, есть люди с дефектами речи, и эта их особенность едва ли позволяет им объединиться в какую бы то ни было группу.(50) Противоречивые чувства в отношении объединения в группу испытывают бывшие душевнобольные: лишь незначительное их число охотно посещают клубы душевного здоровья, даже несмотря на то, что у таких клубов совершенно безобидные названия, призванные позволить их членам собираться вместе, не боясь того, что подумают окружающие.(51) Существуют также клубы взаимопомощи, где люди ищут товарищей по несчастью: клубы разведенных, престарелых, страдающих ожирением, стомированных пациентов, (52) клубы инвалидов.(53) Есть клубы по месту жительства с более или менее добровольным членством для бывших алкоголиков и наркоманов. Есть общенациональные ассоциации (такие, как Общество анонимных алкоголиков), предлагающие своим членам целую доктрину, практически - образ жизни. Зачастую такие ассоциации являются продуктом многолетних усилий первоначально разрозненных индивидов и групп, что может служить объектом исследования социальных движений.(54) Есть сети взаимопомощи [mutual-claims networks], сформированные бывшими заключенными одной тюрьмы или колонии; примером может служить якобы существующее негласное общество бежавших из французской исправительной колонии во Французской Гвиане в Южной Америке; (55) более традиционный вариант сетей - национальные сети знакомых между собой (непосредственно или через третьи лица) преступников и гомосексуалистов. Существует также определенная городская среда, в которой складываются особые институты услуг [service institutions], выступающие территориальной базой для проституток, наркоманов, гомосексуалистов, алкоголиков и представителей других " позорных" групп; иногда к ним присоединяются бродяги и прочие бесприютные люди, иногда нет. Наконец, в городе есть полноценные сообщества, образованные по принципу соседства и объединяющие людей определенной этнической, расовой или религиозной группы; такие сообщества характеризуются высокой концентрацией индивидов, стигматизированных на родовом уровне, и - в отличие от большей части стигматизированных групп - основной единицей организации в них выступает не индивид, а семья.

Конечно, здесь имеет место некоторая концептуальная путаница. Термин " категория" совершенно абстрактен и приложим к любой совокупности [людей] - в данном случае, к людям с определенной стигмой. Значительная доля лиц, попадающих в некоторую категорию на основе своей стигмы, могут говорить о себе, используя термин " группа" или его эквивалент - например, " мы" или " наши люди". Те, кто не входит в данную категорию, так же могут обозначать входящих в нее в терминах группы. Однако в большинстве случаев членство в такой группе не предполагает существования единой группы в строгом смысле слова; у этих людей нет ни возможности коллективного действия, ни стабильной модели взаимодействия, которая охватывала бы все его стороны. Что же действительно имеет место - это то, что представители одной категории (т.е. одинаково стигматизированные) имеют тенденцию собираться небольшими группами, все члены которых так или иначе связаны с данной стигмой; эти группы, в свою очередь, могут быть в различной степени встроены в организацию более общего характера. Оказывается также, что когда один представитель данной категории вступает в контакт с другим, оба могут изменить свое взаимное поведение, руководствуясь тем, что оба принадлежат к одной " группе". Далее: являясь членом данной категории, индивид с большей вероятностью вступит в контакт с другим ее членом, в результате у него даже могут с ним сложиться некоторые отношения. Таким образом, категория может выступать как средство, позволяющее принадлежащим к ней индивидам образовывать группы и выстраивать отношения между собой, - однако только лишь факт принадлежности к ней еще не означает формирования группы (в дальнейшем в данной работе мы не всегда будем обращать внимание на этот концептуальный нюанс).

Независимо от того, образуют ли индивиды с той или иной стигмой некоторое сообщество, закрепленное на экологическом уровне, они скорее всего будут поддерживать представляющих их акторов и структуры [agents and agencies]. (Любопытно, что у нас нет специального слова для таких людей - нечто вроде поклонников или фанатов таких представителей.) Например, члены такой группы могут иметь своего человека, которые лоббирует их интересы в прессе или правительстве; причем, это может быть как человек из этой же среды, т.е. " свой", - как, например, в случае с глухими, слепыми, алкоголиками и евреями, или кто-то со стороны - как, например, в случае с бывшими ворами или душевнобольными.(56) (Группы действия, представляющие интересы одной и той же категории стигматизированных индивидов, иногда могут находиться в некоторой оппозиции по отношению друг к другу, и эта оппозиция зачастую отражает различия в стиле управления - в зависимости от того, осуществляется ли оно " своими" или " нормальными".) Характерной задачей таких представителей является убедить общественность использовать более мягкие социальные ярлыки в отношении данной категории:

" Действуя в соответствии в этими взглядами, представители Лиги [Нью-йоркской Лиги людей с проблемами слуха] решили использовать только такие термины, как " проблемы слуха", " ослабленный слух", " потеря слуха"; отказаться от слова " глухой" в разговоре, на письме, в процессе обучения и в случае публичных выступлений. Это сработало. Нью-Йорк начал постепенно переходить к новым обозначениям. Это шаг к нормальному мышлению".(57)

Другая их обычная задача - выступать в качестве " докладчика" перед различными аудиториями нормальных людей и стигматизированных. Они представляют здесь сторону стигматизированных и, в случае если сами принадлежат к данной категории, являют собой образец нормальной, полноценной жизни - т.е. выступают как люди, героически справившиеся с адаптацией и заслуживающие общественного поощрения, ибо сумели доказать, что индивид данной категории может быть хорошим человеком.

Нередко люди с той или иной стигмой финансируют какое-либо печатное издание, на страницах которого люди делятся своими чувствами, высказывают слова поддержки, что в результате укрепляет веру читателя в " реальность" данной группы и усиливает его связанность с ней. Здесь формулируется идеология членов данной группы - их жалобы, надежды, политика. Называются имена известных друзей и врагов " группы", приводится дополнительная информация, подтверждающая соответственно плохие или хорошие стороны этих людей. Публикуются истории успеха, рассказывается о героях, сумевших адаптироваться и завоевавших для себя новые сферы нормальной жизни. Рассказывается о жестоком отношении нормальных людей к представителям данной категории - приводятся давние истории и совсем новые. В биографической и автобиографической форме публикуются рассказы поучительного характера, показывающие желательную линию поведения для данной категории стигматизированных. Такое издание служит также и местом дискуссии, в которой могут быть представлены разные точки зрения на то, как лучше всего стигматизированному человеку вести себя в данной ситуации. Если изъян человека предполагает использование определенного оборудования, публикуется реклама этого оборудования, его описание и анализ. Читательская аудитория подобного издания служит рынком для других книг и брошюр аналогичной направленности.

Важно подчеркнуть, что, по крайней мере в Америке, независимо от того, сколь мала та или иная категория стигматизированных людей или сколь тяжело ее положение, позиция ее членов почти всегда будет представлена публично. Следовательно, можно утверждать, что стигматизированные американцы, сколь бы далеко они ни были от культуры, в большинстве своем ориентируются на мир, живущий по законам литературной традиции. Если они не читают книг о людях в аналогичном положении, то по крайней мере они читают журналы и смотрят фильмы; если же они не делают и этого, то они слушают разговоры своих более красноречивых товарищей-соседей. Таким образом, их интеллектуально обработанная точка зрения становится доступной для большинства стигматизированных индивидов.

Здесь требуется некоторое пояснение по поводу тех, кто выступает в качестве представителей стигматизированной категории. Начиная как человек, чуть более красноречивый, чуть более известный или имеющий чуть более хорошие связи, чем свои товарищи, стигматизированный индивид может обнаружить, что это " движение" занимает у него весь день и что он стал профессионалом. Вот как говорит об этом женщина с проблемами слуха:

" В 1942 г. я проводила почти каждый день в Лиге. По понедельникам я шила в отделении Красного Креста. По вторникам я работала в конторе - что-то печатала, подшивала бумаги, сидела на телефоне. В среду днем я помогала доктору в клинике нашей Лиги по предупреждению глухоты в Манхэттенской больнице проблем глаза и уха; эта работа мне особенно нравилась - вести истории болезни детей, которые, перенеся простуду, воспаление среднего уха, различные инфекции или осложнения детских болезней, могли воспользоваться новыми знаниями, новыми лекарствами, новыми отологическими средствами - и которым, возможно, уже не придется жить с ватой в ушах. По четвергам я ходила в Лигу на уроки чтения по губам, а после мы играли в карты и пили чай. По пятницам я работала над " Бюллетенем". По субботам я делала какао и сэндвичи с салатом и яйцом. Раз в месяц я ходила на собрание Женской взаимопомощи - добровольной организации, основанной в 1921 г. Миссис Венделл Филлипс и другими женами специалистов по ушным болезням для поиска средств для Лиги, привлечения в нее новых членов и представления ее общественности. Я готовила подарки шестилетним детишкам на Хэллоуин и помогала устраивать ужин на День Благодарения. Я рассылала рождественские открытки с просьбой о пожертвованиях, писала адреса и наклеивала марки. Я шила новые занавески и чинила старый столик для пинг-понга, устраивала танцы для молодежи в День Св. Валентина и торговала в киоске на пасхальном базаре".(58)

Можно добавить, что когда человек с той или иной стигмой достигает высокого профессионального, политического или финансового положения (высота его зависит от того, о какой стигматизированной группе идет речь), он может начать делать новую карьеру - профессионально представлять свою категорию людей. Он начинает считать себя слишком заметным, чтобы ему возможно было избегать роли представителя этих людей. (Таким образом, слабость стигмы можно измерять тем, насколько заметен представитель данной категории и удается ли ему при этом избегать подобного давления.)

Две точки зрения порою высказываются относительно данного вида профессионализации. Во-первых, сделав из своей стигмы профессию, эти лидеры обязаны иметь дело с представителями других категорий и тем самым выйти за узкие рамки своего круга. Вместо того, чтобы опираться на свой костыль, они принимаются играть им в гольф и - с точки зрения социального участия - перестают быть представителями своей группы в буквальном смысле.(59)

Во-вторых, люди, профессионально представляющие позиции своей категории, могут вносить в свою работу систематические предубеждения - просто потому, что они слишком тесно связаны с этой проблемой, чтобы писать о ней отстраненно. Хотя для любой категории стигмы вероятно существование в ней профессионалов, высказывающих разные точки зрения и даже поддерживающих публикации, которые представляют разные программы, существует общее негласное соглашение, что положение индивида с данной стигмой заслуживает того, чтобы на него обратили внимание. Независимо от того, рассматривает ли автор публикации стигму всерьез или настроен достаточно легкомысленно, он должен определять ее как нечто, достойное рассмотрения. Это минимальное соглашение, даже при отсутствии всяких других соглашений, способствует закреплению стигмы в качестве основы самовосприятия [self-conception]. И опять представители здесь перестают быть представителями в буквальном смысле, ибо едва ли возможно представление со стороны людей, не обращающих внимание на свою стигму или не особенно владеющих пером.

Я здесь отнюдь не хочу сказать, что такие профессионалы являются для стигматизированных индивидов единственным публичным каналом для напоминания об их жизненной ситуации; для этого у них есть и другие возможности. Всякий раз, когда индивид с той или иной стигмой вдруг становится объектом всеобщего внимания (например, нарушает закон, получает премию или становится первым среди своих), местное сообщество начинает говорить об этом; подобные события могут даже обсуждаться в новостях " большого" общества. В любом случае люди с такой же стигмой, что и прославившийся индивид, сразу становятся ближе к окружающим их нормальным людям, и на них отчасти переносится то же отношение - хорошее ли, дурное ли, - что и к данному индивиду. Таким образом, эта ситуация выводит их в мир прославившихся героев или злодеев с такой же стигмой, что и у них самих, и их отношения с этим миром во многом определяются их непосредственным окружением, включающим и нормальных людей, и стигматизированных, рассказывающих им о том, как поступил человек с такой же стигмой.

Я описал одну группу людей, со стороны которых стигматизированный индивид может ожидать поддержки, - людей, которые обладают такой же стигмой и в силу этого относятся другими и относят себя сами к этой же категории. Вторая группа - так называемые " понимающие" [the wise] (если заимствовать термин, однажды использованный гомосексуалистами), или люди, которые сами являются нормальными, но их специфическая ситуация посвятила их в скрытую от посторонних жизнь стигматизированного индивида, которые симпатизируют ему и которые в определенной мере допускаются в его клан - и в определенной мере являются его членами. Понимающие люди - это в прошлом маргиналы, перед которыми стигматизированному индивиду нет нужды испытывать стыд или особенно контролировать себя, ибо он знает, что несмотря на свой недостаток он воспринимается как обычный человек. Можно привести пример из мира проституции:

" Ни во что не ставя светские условности, проститутка, особенно девочка по вызову, тем не менее чрезвычайно ценит вежливое обращение, находя прибежище в свободные от работы часы в общении с богемными художниками, писателями, актерами, философами. Здесь ее принимают как оригинальную личность, а не как любопытную зверюшку".(60)

Прежде чем принять точку зрения индивида с той или иной стигмой, нормальный человек, превращающийся в понимающего, сначала должен пережить нечто, задевающее его душу и сердце, - и об этом написано немало.(61) Часто нормальному индивиду, сочувственно настроенному к стигматизированному и решившему приблизиться к нему, приходится ждать, пока тот сочтет его достойным доверия. Недостаточно предложить себя, надо еще, чтобы тебя приняли. Конечно, кажется, что окончательный шаг иногда также инициируется нормальным индивидом; нижеследующее описание иллюстрирует это утверждение.

" Не знаю, получится ли у меня, но я попробую рассказать вам одну историю. Однажды меня приняли в группу мальчиков-негров примерно моего возраста, мы ходили вместе на рыбалку. Когда я первый раз пошел с ними, они очень тщательно следили за использованием обозначений " черномазый", " ниггер" в моем присутствии. Постепенно, когда мы стали рыбачить все чаще, они начали подтрунивать друг над другом - также в моем присутствии - и обзывать друг друга " черномазыми". Произошла перемена в использовании ими в шутку слова " черномазый" - прежде они всячески его избегали.

Однажды, когда мы пошли купаться, один мальчик в шутку сильно толкнул меня, и я сказал ему: " Ты, черномазый, только толкни еще".

На что он радостно осклабился: " Ну ты, ублюдок".

С того момента мы все могли использовать слово " черномазый", но значение его было уже совершенно иным. И я уже никогда не забуду того чувства, которое я испытал глубоко-глубоко внутри, когда произнес " черномазый" без запинки, совершенно чисто, без всяких оговорок и опасений".(62)

Первый тип понимающих людей - те, чье понимание сформировалась в результате работы в сфере, связанной с помощью людям с определенной стигмой или с действиями общества в отношении таких людей. Например, понимающими в этом смысле могут быть медсестры и физиотерапевты; случается, они больше знают о каком-то виде протезов, чем пациент, который должен научиться ими пользоваться, чтобы компенсировать свое увечье. Понимающими зачастую бывают работники-неевреи в еврейских магазинах (кошерной пищи), бармены-негомосексуалисты в барах для гомосексуалистов или горничные проституток в [лондонском фешенебельном районе] Мейфер.(63) Полицейские, будучи вынужденными постоянно иметь дело с преступниками, могут научиться относиться к ним с пониманием; это позволяет предположить, что ".полицейские - единственные люди, кроме самих преступников, которые видят и ценят тебя самого".(64)

Ко второму типу понимающих людей относятся индивиды, на уровне социальной структуры связанные со стигматизированным индивидом; эта связь ведет к тому, что в некоторых отношениях " большое" общество воспринимает этих двух индивидов как одного. Так, преданная жена душевнобольного, дочь бывшего заключенного, родитель калеки, друг слепого, семья палача (65)- на них всех переносится часть позора связанного с ними стигматизированного индивида. Возможная реакция на такую участь - смириться и жить в мире подобных стигматизированных отношений. Следует добавить, что индивиды, на которых таким образом переносится часть стигмы, сами могут передавать ее на свои собственные дальнейшие знакомства. Проблемы стигматизированных людей распространяются волнами, но всякий раз интенсивность влияния уменьшается. В качестве примера можно привести вырезку из газеты:

" Дорогая Энн Ландерс,

Мне 12 лет, и я полностью выключена из всякой общественной жизни, потому что мой отец - бывший заключенный. Я стараюсь быть со всеми милой и дружелюбной, но это не помогает. Девочки в школе сказали мне, что их мамы не хотят, чтобы они водились со мной, потому что это дурно повлияет на их репутацию. О моем отце плохо писали в газетах, и даже хотя он отсидел свой срок, этого уже никто не забудет.

Могу ли я что-то изменить? Я очень одинока, это совсем не весело - быть все время одной. Моя мама старается брать меня собой в разные места, но я хочу иметь друзей моего возраста. Пожалуйста, посоветуйте мне что-нибудь. Отверженный человек".(66)

В целом, тенденция стигмы переходить от стигматизированного индивида на близких ему людей объясняет, почему подобных отношений либо избегают вовсе, либо стремятся поскорее оборвать, если они все-таки возникают.

Люди с такой стигмой " по обычаю" (т.е. " почетной", а не подлинной) демонстрируют модель " нормализации", (67) показывая, сколь далеко можно зайти в своих попытках обращаться со стигматизированным индивидом так, как если бы у него не было стигмы. (Нормализацию следует отличать от " нормификации" - попыток стигматизированного индивида представлять себя как обычного человека, при этом не обязательно, что он скрывает свой недостаток). Может иметь место и культ стигматизированного человека, когда боязнь стигмы со стороны нормальных людей наталкивается на уважительное отношение к стигме со стороны мудрых людей. Человек с такой " почетной" стигмой может на деле вызвать неловкость и у стигматизированного индивида, и у нормального: его постоянная готовность взять на себя " чужое" бремя может быть неприятной всем остальным людям своим излишним морализаторским духом; его попытка представить стигму как что-то нейтральное, на что не стоит обращать особенного внимания, может привести к тому, что его поведение и поведение стигматизированного человека будет истолковано нормальными индивидами как оскорбление/агрессия.(68)

Отношения между стигматизированным индивидом и его компаньоном могут быть непростыми. Тот из них, у кого есть какая-то стигма, может бояться, что в любой момент его спутник изменит свое отношение, причем что это произойдет тогда, когда он уже перестанет его опасаться и начнет зависеть от него. Например, проститутка рассказывает:

" Я просто хочу посмотреть, что получится, если я буду действовать первой. Я объясняла ему, что если, например, мы поженимся и вдруг поссоримся, он все свалит на меня. Он говорит, что нет, но мужчины все такие".(69)

С другой стороны, индивид с " почетной" стигмой [courtesy stigma] может обнаружить, что ему приходится испытывать многие из тех стандартных лишений, что испытают стигматизированные индивиды, с которыми он общается, но не испытывать при этом удовлетворения от высокой самооценки - что является распространенной защитой при подобной линии поведения. Более того, почти так же, как и стигматизированный индивид по отношению к нему самому, он может терзаться сомнениями, что его группа стигматизированных действительно " приняла" его.