Моральная карьера

Люди с определенной стигмой часто переживают схожие моменты в оценке своего положения и схожие изменения в самовосприятии - у них схожая " моральная карьера", которая является одновременно и причиной, и результатом выбора схожей последовательности актов личностной адаптации. (Естественную историю категории людей с определенной стигмой следует четко отличать от естественной истории самой стигмы, т.е. истории происхождения, распространения и уменьшения способности того или иного качества выступать в качестве стигмы в определенном обществе - каким, например, в Америке является развод в обществе высшего среднего класса). Первая фаза этого процесса социализации состоит в том, что стигматизированный индивид изучает положение нормального человека, запоминает его и тем самым усваивает представления об идентичности, принятые в " большом" обществе, а также общую идею: что это такое - обладать определенной стигмой. Во время второй фазы он узнает, что обладает определенной стигмой и, на этот раз подробно, изучает все последствия этого факта. Выстроенность этих начальных фаз моральной карьеры во времени и их взаимодействие между собой ведет к формированию важных моделей, закладывая основы дальнейшего развития и обеспечивая средства выбора моральных карьер, доступных стигматизированным индивидам. Можно выделить четыре таких модели.

Первая модель относится к индивидам с врожденной стигмой, которые вживаются в свою ущербную ситуацию одновременно с изучением и освоением ущемляющих их стандартов.(70) Например, сирота узнает, что для детей естественно и нормально иметь родителей, и одновременно он узнает, что это значит - когда их нет. Проведя первые шестнадцать лет свой жизни в приюте, впоследствии он все равно может чувствовать, что он естественным образом понимает, что значит быть отцом своему сыну.

Вторая модель построена на способности семьи и, в меньшей степени, соседского окружения, создать защитную оболочку для своих детей. В такой оболочке поддерживается информационный контроль, и ребенок с врожденной стигмой может воспитываться осторожно. Этот волшебный круг перекрывает путь самоуничижительным определениям, при этом ребенок усваивает многие другие понятия " большого" общества - те, которые позволяют ему увидеть себя полноценным, совершенно обычным человеком, с нормальной идентичностью в отношении таких основных вещей, как возраст и пол.

Момент, в который этот защитный домашний круг разрывается и уже не может предохранять ребенка, варьируется в зависимости от социального класса, места проживания и типа стигмы, однако всякий раз, когда это происходит, ребенок переживает определенный моральный опыт. Так, поступление в школу часто оказывается моментом узнавания своей стигмы, причем это случается порою совершенно стремительно, в первый же день - насмешки, издевательства, остракизм, драки.(71) Интересно, что чем более серьезен " дефект" ребенка, тем с большей вероятностью его отправят в специальную школу для детей с таким же недостатком и тем скорее он столкнется с тем, как воспринимает его большинство людей. Ему будут говорить, что ему будет легче среди " своих", - в результате он узнает, что те, кого он до сих пор считал " своими", на самом деле ему не " свои", а эти, ему пока чужие, - его настоящие " свои". Надо добавить, что если человеку с врожденной стигмой удается пережить свои ранние школьные годы, все еще питая некоторые иллюзии, то зачастую истину ему открывают его первые попытки ухаживания или получения работы. В некоторых случаях речь идет просто о большей вероятности узнать это случайно:

" Думаю, впервые я осознала свое положение и впервые испытала из-за этого острую боль, когда однажды, будучи подростками, мы с ребятами совершенно случайно пошли на пляж. Я лежала на песке, и, наверное, ребята и девочки думали, что я сплю. Один из них сказал: " Доминика мне очень нравится, но я никогда не пошел бы куда-нибудь со слепой". Я не могу себе представить никакого другого предубеждения, которое означает столь полное твое неприятие".(72)

В других случаях происходит систематическое узнавание - как, например, рассказывает больной церебральным параличом:

" Если не считать одного очень болезненного исключения, все время, что я жил под защитой семьи или школьных расписаний, - все время, что я жил, не пользуясь своими правами взрослого человека, силы общества были ласковыми и ровными ко мне. И только после - в бизнес-школе и во время бесчисленных случаев участия в проектах местного сообщества в качестве добровольца, я постоянно натыкался на средневековые предрассудки и суеверия мира бизнеса. Искать работу было все равно что ходить на расстрел. Работодателей шокировало, что у меня хватало наглости подавать документы на работу".(73)

Третья модель социализации характерна для человека, который достаточно поздно приобрел стигму или узнал, что она всегда у него была: в первом случае это не ведет ни к каким радикальным изменениям в восприятии собственного прошлого, а во втором подобные изменения имеют место. Такой индивид составил себе представление о нормальных людях и стигматизированных задолго до того, как ему пришлось увидеть себя с этой стигмой. Вероятно, у него будут трудности с повторной идентификацией, и велика вероятность того, что он начнет не любить себя:

" До того, как у меня появилась колостома, меня очень раздражал запах в автобусе или метро. Я думал, что люди ужасны, что они не моются, что им надо было пойти помыться, прежде чем куда-то ехать. Я думал, что от них может пахнуть потому, что они так питаются. Меня это ужасно раздражало, они казались мне неряшливыми, грязными. Конечно, при первой же возможности я пересаживался, и если пересесть было некуда, все во мне протестовало. Так что, естественно, я думаю, что молодые люди чувствуют то же самое, когда от меня пахнет".(74)

Хотя несомненно есть случаи, когда уже во взрослом возрасте люди обнаруживают, что принадлежат к стигматизированной родовой группе или что у их родителей " заразный" моральный недостаток, чаще подобный поздний " шок" случается с людьми с физическими недостатками:

" Но однажды я вдруг проснулась утром и обнаружила, что не могу стоять. Когда-то раньше у меня был полиомиелит, и вот это опять был он. Я была совсем как маленький ребенок, которого бросили в огромную, черную дыру, и единственное, что я знала наверняка - это что я не выберусь оттуда, если кто-нибудь мне не поможет. Все образование, лекции, знания родителей, полученные мною за двадцать четыре года, так и не сделали из меня человека, который мог бы мне хоть чем-то помочь теперь. Я была точно такой же, как все, - нормальной, задиристой, веселой, полной планов, и вдруг что-то случилось! Это что-то случилось, и я стала совсем другим, чужим. Более всего я была чужой для самой себя, чем для кого-то другого. Меня не узнавали даже мои сны. Они не знали, что им можно мне рассказывать; и когда я во сне танцевала или ходила на вечеринки, всегда в этом было что-то странное, какие-то ограничения - они не произносились вслух, и все же они там были. Я неожиданно испытала очень серьезное умственное и эмоциональное противоречие - как женщина, живущая двойной жизнью. Это ощущение было нереальным, оно меня озадачивало, и я не могла от него избавиться".(75)

И здесь должен вмешаться врач и рассказать слабому человеку, что ему предстоит.

Четвертая модель описывает людей, которые первоначально прошли социализацию в другом сообществе - неважно, в географических ли границах нормального общества или за их пределами, и которые должны научиться новому образу жизни - настоящему и правильному для людей, которые окружают их теперь.

Добавим, что когда индивид обретает новое стигматизированное " я" в зрелом возрасте, неловкость, которую он испытывает по отношению к своему новому окружению, может постепенно смениться неловкостью по отношению к прежним товарищам. Люди, познакомившиеся с ним после появления стигмы, просто считают его человеком с изъяном; для людей, узнавших его до появления стигмы, помнящих его таким, каким он был раньше, может оказаться затруднительным проявить к нему как формальный такт, так и привычное дружеское участие:

" Моей задачей [как слепого писателя, расспрашивавшего потенциальных клиентов о своей литературной продукции] было сделать так, чтобы люди, к которым я пришел, почувствовали себя непринужденно - т.е. мне предстояло в корне изменить ситуацию. Забавно, что мне было легче это делать с людьми, которых я никогда не встречал прежде. Возможно, это было потому, что с посторонними людьми у нас не было никаких совместных воспоминаний, которые непременно всплывали бы перед тем, как мы перешли бы к делу, - и в результате не было неприятного контраста с настоящим".(76)

Независимо от того, какая модель моральной карьеры свойственна стигматизированному индивиду, особенно интересной будет та фаза его опыта, когда он узнает о том, что он обладает стигмой, ибо в этот момент велика вероятность того, что он завяжет новые отношения с теми, у кого тоже есть эта стигма.

В некоторых случаях единственный контакт стигматизированного индивида с ему подобными оказывается весьма скоротечным - и тем не менее этого оказывается достаточно, чтобы показать ему, что есть такие же люди, как он:

" Когда Томми первый раз пришел в клинику, там были еще два маленьких мальчика, оба - с врожденным отсутствием одного уха. Когда Томми увидел их, он медленно поднес правую руку к своему больному уху, потом с широко раскрытыми глазами повернулся к отцу и сказал: " Там еще мальчик с ухом, как у меня".(77)

Если физический недостаток появился у индивида недавно, его товарищи по несчастью, у которых больше опыта относительно того, как вести себя в данной ситуации, могут прийти к нему, подбодрить, позвать в свой клуб и научить, как управляться с тобой физически и психологически:

" Почти впервые я понял, что есть определенный механизм адаптации, когда увидел рядом с собой двух других пациентов в Больнице проблем уха и глаза. Они навещали меня, пока я был лежачим, и мы познакомились друг с другом довольно хорошо. Оба были слепыми уже семь лет. Они были примерно одного возраста - им было немногим более тридцати, и оба закончили университет".(78)

Во многих случаях, когда стигматизация индивида связана с его нахождением в закрытом заведении - таком, как тюрьма, санаторий, приют, - многое из того, что он узнает о своей стигме, передается ему во время продолжительного тесного взаимодействия с товарищами по несчастью - когда он сам постепенно становится таким же, как они.

Как мы уже говорили, в моменты, когда индивид впервые узнает, кого он теперь должен считать своими, есть вероятность, что он почувствует некоторую двойственность своего положения: ведь они не только будут явно стигматизированными (и, следовательно, не будут нормальными - а он привык считать себя нормальным), но у них также могут оказаться и другие качества, с которыми ему будет трудно представить себя рядом. То, что может закончиться взаимопониманием, может начаться с содрогания. Яркий пример - рассказ ослепшей девочки, которая пришла в " Маяк" сразу после больницы:

" От моих вопросов о собаке-поводыре вежливо уклонялись. Работавший там человек, у которого было зрение, повел меня показать все вокруг. Мы были в библиотеке для слепых; в классах; в клубах, где собирались слепые члены музыкальных и драматических кружков; в зале, где по праздникам слепые танцуют со слепыми; в аллеях, где слепые играют друг с другом; в столовой, где слепые вместе едят; в огромных мастерских, где слепые зарабатывают на свое существование, мастеря веники и щетки, плетеные коврики и стулья из тростника. Мы шли от комнаты к комнате, и я слышала легкий шорох ног, приглушенные голоса, потрескивание тростниковых прутьев. Здесь был безопасный, отгороженный от всех мир незрячих - как меня заверил социальный работник, совершенно иной мир, нежели тот, откуда я только что пришла.

Предполагалось, что я войду в этот мир. Что я откажусь от своей профессии и буду зарабатывать на жизнь, делая веники. В " Маяке" будут рады научить меня делать веники. Я должна буду провести всю свою оставшуюся жизнь, делая веники с другими слепыми, обедая со слепыми, танцуя со слепыми. Мне стало нехорошо от страха, когда я представила это. Никогда прежде я не встречала столь деструктивной изоляции".(79)

Учитывая двойственность, которой сопровождается отождествление индивида с его стигматизированной категорией, легко понять, что в его поддержке своих, идентификации себя с ними, общении с ними возможны колебания. Здесь будут иметь место " циклы аффилиации" [affiliation cycles], в ходе которых он научится соглашаться с особыми возможностями, которые дает членство в данной группе, или отказываться от них после того, как однажды принял их.(80) Например, подростки (и старшеклассники) могут четко отказываться отождествлять себя с собственной группой в пользу отождествления себя с группой нормальных.(81) Эти перемены в самоождествлении и убеждениях являют собой более поздние фазы моральной карьеры индивида.

Таким образом, очень важную роль играет связь стигматизированного индивида с неформальным сообществом и формальными организациями " своих". Например, здесь будет огромная разница между теми, в чьей ситуации непохожести на других возможно очень малое число " своих", и теми, кто, как представители различных меньшинств, являются частью хорошо организованного сообщества с длительными традициями - сообщества, имеющего внятную позицию относительно лояльности и доходов и определяющего своих членов как людей, которые должны гордиться своей болезнью и не стремиться исправить ситуацию к лучшему. В любом случае - является стигматизированная группа институционально сложившейся или нет - в значительной мере именно по отношению к группе " своих" возможно говорить о естественной истории и моральной карьере стигматизированного индивида.

Анализируя свою моральную карьеру, стигматизированный индивид может вычленить и задним числом достроить опыт, на основании которого он объясняет свои убеждения и практики в отношении " своих" и нормальных. Таким образом, то или иное событие его жизни может иметь двойное значение для его моральной карьеры: сначала - как непосредственная объективная причина реального переломного момента, а затем (и это легче показать) - как средство объяснения ныне занимаемой позиции. Примером опыта, который часто служит для последней цели, является опыт, в ходе которого индивид, недавно приобретший стигму, узнает, что полновесные члены данной группы - совершенно такие же, как обычные люди:

" Когда я [молодая девушка, решившая ступить на путь порока и идущая на встречу с содержательницей заведения] пришла на Четвертую улицу, решимость опять оставила меня, и я уже почти развернулась, чтобы бежать обратно, из ресторана напротив вдруг появилась Мэми и тепло поздоровалась со мной. Швейцар, открывший дверь на наш звонок, сказал, что Мисс Лора у себя в комнате, и показал, как к ней пройти. Я увидела привлекательную женщину средних лет, совсем не походившую на те ужасные образы, что рисовало мне мое воображение. Она поздоровалась со мной, голос ее был мягким, хорошо поставленным, и все в ней так красноречиво говорило о ее способности к материнству, что я инстинктивно оглянулась посмотреть, нет ли в комнате детей, которые вот-вот прильнут к ее юбке".(82)

Другой пример - рассказ гомосексуалиста о том, как он стал таким:

" Я повстречал мужчину, с которым мы вместе учились в школе. Конечно, он сам тоже был голубым и считал само собой разумеющимся, что и я такой же. Меня это удивило и озадачило. Он совсем не походил на расхожий образ гомосексуалиста - у него была хорошая мужественная фигура, он был хорошо одет. Это было для меня чем-то новым. Хотя я с готовностью признавал, что между мужчинами возможна любовь, те явные гомосексуалисты, которых я встречал прежде - с их нарочитостью, экзальтированными манерами, бесконечным щебетанием - вызывали у меня легкое отвращение. Но, как оказалось, это была лишь малая, хотя и самая заметная, часть гомосексуального мира." (83)

Похожую историю рассказывает и калека:

" Если бы мне пришлось выбирать переживания, которые убедили бы меня в серьезности этой проблемы [собственного образа], и если бы мне пришлось сражаться за собственную идентификацию, то это были бы события, которые заставили меня понять, всей душой понять, что калеки имеют и другие качества помимо своего физического недостатка. Я смог увидеть, что калеки могут быть привлекательными, милыми, уродливыми, хорошенькими, глупыми, яркими - так же, как все люди, и я обнаружил, что я мог любить или ненавидеть калеку невзирая на его увечье".(84)

Возвращаясь к ситуации, когда человек обнаруживает, что люди с такой же стигмой, как у него, - такие же люди, как все, можно добавить, что индивид может позднее пережить и другую ситуацию: когда его друзья, знавшие его до появления стигмы, будут считать неполноценными людьми тех, кого он сам уже научился считать такими же полноценными людьми, как и он сам. Так, вспоминая свой опыт работы в цирке, молодая девушка говорит, что сначала она обнаружила, что ее товарищи по работе - не гомосексуалисты, не наркоманы и не придурковатые, а потом - что ее прежние друзья боятся, что она будет путешествовать в одном автобусе с другими членами труппы.(85)

Другой переломный момент, - который понимаешь если не сразу, то задним числом, - это опыт изоляции, когда ты беспомощен; часто это период госпитализации, который впоследствии воспринимается как время, когда индивид мог осмыслить свою проблему, узнать себя, разобраться в ситуации и заново понять для себя, что важно и к чему следует стремиться с жизни.

Надо добавить, что в качестве таких переломных моментов задним числом воспринимается не только собственный опыт, но и вторичный опыт. Например, чтение литературы о группе, к которой ты принадлежишь, может оказаться таким опытом - опытом, который воспринимаешь как свой и который ведет к реорганизации сознания:

" Думаю, не будет преувеличением сказать, что " Хижина дяди Тома" - честная и правдивая панорама рабства; как бы то ни было, она открыла мне глаза на то, кто я и что я, и кто я для своей страны; она повлияла на формирование моей позиции".(86)

ЧАСТЬ 2. КОНТРОЛЬ НАД ИНФОРМАЦИЕЙ И СОЦИАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ (ГЛАВЫ 3 - 6)

Зримость (visibility - видимость, заметность, возможность увидеть)

Возможность внушить информацию своей внешностью традиционно связана с проблемой " зримости" той или иной стигмы - иными словами, с тем, насколько хорошо эта стигма способна сообщать о том, что данный индивид обладает ею. Например, выздоровевшие душевнобольные и неженатые будущие отцы похожи в том, что этот их статус не сразу заметен; и, напротив, мы сразу замечаем слепого. Конечно, решающую роль здесь играет зримость. Для индивида чрезвычайно важно, что именно его внешность постоянно сообщает о его социальной идентичности всем, с кем он пересекается. Последствия подобной самопрезентации, когда индивид волей-неволей представляет себя широкой публике, могут быть не столь значительны в случае отдельно взятых контактов. Однако каждый контакт ведет к тем или иным последствиям, и все вместе они могут быть весьма существенны. Имеющаяся обыденная информация об индивиде составляет основу, от которой он отталкивается, выбирая свою линию поведения соответственно видимой стигме. Именно в силу этих причин, любое изменение в том, как индивид презентирует себя (что происходит всегда и везде), жизненно важно. Вероятно, в первую очередь этот факт и навел греков на мысль о стигме.

Поскольку мы замечаем стигму других людей, как правило, посредством зрения, термин " зримость" здесь, наверное, порождает меньше всего недоразумений. Вообще-то, точнее здесь был бы более общий термин " возможность восприятия" [perceptability], а лучше - " заметность" [evidentness]. В конце концов, заикание - очень " зримый" [visible] недостаток, но мы замечаем его прежде всего на слух, а не зрительно. Однако, прежде чем использовать понятие " зримости" даже с этими оговорками, необходимо четко отделить его от трех других идей, с которыми его часто путают.

Во-первых, зримость стигмы следует отличать от " знания-о-её-существовании". Когда стигма того или иного индивида очень заметна, сам факт его контакта с другими людьми сделает эту стигму им известной. Однако, помимо зримости в настоящий момент, есть и другой фактор, определяющий, известно ли другим о стигме данного индивида. Этот фактор - наличие у них какой-либо предварительной информации о нем; это могут быть сплетни или более ранний контакт, во время которого стигма так или иначе проявлялась.

Во-вторых, видимость следует отличать от " навязчивой заметности" [obtrusiveness] - последняя принадлежит к группе черт, первичных по отношению к зримости стигмы. Даже когда стигма воспринимается сразу же, нельзя сказать наверняка, как сильно она повлияет на ход взаимодействия. Например, на деловой встрече сразу же замечаешь участника в инвалидной коляске, однако когда все сидят за столом, порою довольно легко забываешь о том, что он инвалид. C другой стороны, стоит человеку с дефектом речи (т.е. значительно менее беспомощному по сравнению с тем, кто в инвалидной коляске) раскрыть рот, и его недостаток тут же станет очевиден; он будет постоянно напоминать о себе в течение всего разговора. Сама механика восприятия на слух постоянно притягивает внимание к этому недостатку, требуя ясного и скорого ответа - который постоянно поступает с запозданием. Можно добавить, что один и тот же недостаток может проявляться по-разному (степень его " навязчивой заметности" будет различной). Например, слепой, передвигающийся с белой тросточкой, совершенно очевидно показывает свою слепоту; однако, стоит нам однажды обратить внимание на этот стигматизирующий символ, и в дальнейшем мы можем порой не замечать его, равно как и то, что он обозначает. Однако то, что слепой человек не оборачивает лица к собеседнику и тем самым раз за разом не соблюдает этикет общения, постоянно нарушает механизм обратной связи в случае устного взаимодействия.

В-третьих, зримость стигмы (так же, как и ее " навязчивую заметность") следует отличать от возможности воспринять ее, так сказать, " средоточие" [perceived focus]. Как правило, мы вырабатываем определенные представления - неважно, объективно обоснованные или нет - относительно того, для какой сферы жизнедеятельности данная стигма делает носящего ее индивида непригодным. Например, уродливость имеет значение прежде всего в ситуациях социальных, ибо лишает нас удовольствия, которое мы могли бы получить от общения с этим человеком, будь он красивым. Мы видим, однако, что это качество никак не скажется на компетентности этого человека при выполнении им тех или иных задач в изоляции от других людей; хотя, конечно, и здесь мы можем быть настроены против него просто потому, что нам неприятно на него смотреть. Значит, уродливость является стигмой, сосредоточенной в социальных ситуациях. Другие стигмы, скажем, заболевание диабетом, (87) сначала никак не влияют на восприятие нами данного индивида при близком общении с ним. Они заставляют нас иначе относится к носящему их индивиду (например, при назначении его на рабочее место) и влияют на непосредственное социальное взаимодействие только в случае, если, например, стигматизированный индивид попытался утаить свою особенность и не уверен, что ему это удалось, или если другие знают о ней и мучительно пытаются ее не замечать. Многие стигмы занимают промежуточное положение между этими двумя крайностями с точки зрения своего " средоточия"; факт их восприятия сразу оказывает влияние на многие сферы жизни. Например, больной церебральным параличом может тяготить нас в случае непосредственной коммуникации, (88) при этом мы также можем сомневаться в его способности выполнить ту или иную работу в одиночку.

Таким образом, проблему зримости следует отличать от некоторых других вопросов: " знания-о-существовании" данного качества, его " навязчивой заметности" и " воспринимаемого средоточия". При этом мы не касаемся негласного предположения о том, что в процесс разглядывания так или иначе будет вовлечена публика в целом. Однако, как мы увидим ниже, среди этих людей могут оказаться и специалисты по раскрытию идентичности, чья подготовка позволяет сразу же замечать то, что непрофессионал оставит без внимания. Врач, повстречавший на улице мужчину с воспаленной покрасневшей роговицей глаз и неровными зубами, сразу идентифицирует в нем человека, у которого два явных признака синдрома Хатчинсона и, может быть, сифилис. Другие люди, также видевшие этого человека, но не имеющие медицинского образования, не обратят на него особого внимания. Таким образом, в целом, прежде чем говорить о степени зримости [ стигмы ], следует обозначить способность аудитории к декодированию.