Школа в Кармартене 6 страница

- Я написал домой, что нашел себе невесту! - крикнул Фингалл ей вслед, отчего Гвенллиан подпрыгнула на бегу и припустила еще быстрее. - Весь клан МакКольмов приветствует тебя!..

...Отвечая Мэлдуну по астрономии, Фингалл случайно назвал Альфу Центавра Альфой Кентавра. Зашедший на огонек Дион Хризостом высоко оценил эту оговорку и сразу зачел МакКольму древнегреческий, задав для проформы два-три праздных вопроса на этом языке. За всем этим МакКольм напрочь забыл о предмете Моргана-ап-Керрига, чем привел профессора в совершеннейший восторг.

* * *

В Главном зале западной четверти происходил педсовет.

- Первый вопрос на повестке дня. Коллеги, как вы относитесь к чрезмерному увлечению наших учеников метаморфозами? - спросил Мерлин.

Профессор Финтан вытаращил на него глаза.

- Ах, да, - спохватился Мерлин. - Под метаморфозами я разумею не раздел вашего курса, коллега Финтан, а популярную школьную игру, метаморфозы барда Талиесина.

- Вот я и думаю, - ворчливо отозвался Финтан. - Метаморфоз как раздела моей дисциплины они не знают совершенно, на прошлой неделе за текущую контрольную нахватали все по тридцать три балла, бездельники.

- Я повторяю: ваше мнение по поводу повального увлечения метаморфозами Талиесина, доходящего до того, что явившись иной раз с перемены в класс с этой игрой на устах, они посвящают ей три-четыре минуты от урока?

- Я полагаю, - осторожно высказался профессор Морган, - что эта игра помогает учащимся активизировать... э-э... словарный запас.

Профессор Курои немо разразился целым градом молний.

- Коллега Мак Кархи, - сказал Мерлин. - Возможно, вы как самый молодой среди нас могли бы каким-то образом приблизить нам предмет нашего обсуждения.

- Охотно, - сказал Мак Кархи и молчал полторы минуты. - Видите ли, - сказал он потом, - игра эта имеет разные формы и более или менее усложненные правила. Главная задача игры на формальном уровне - не испортить общего целого. Если иметь в виду то, как играют в нее первокурсники, то это, конечно, полная чепуха. Единственное, что они делают, - они создают некий общий текст, во время произнесения которого коллективно и последовательно представляют себе каждое из воплощений. Все остальное - это, конечно, безобразие. Они часто даже не ставят ограничения на приметы времени. Но вот вчера я случайно застал и прослушал партию игры между девятиклассниками, и, скажу я вам...

- Позвольте, коллега, - перебил его Финтан. - Что значит не ставят ограничения на приметы времени?

- Ну, то есть они могут сказать: " Я был в сраженье мечом и был глотком кока-колы".

- Какой ужас! - воскликнул профессор Морган.

- Я несколько утрирую, - успокоил его Мак Кархи. - При игре с чуть более серьезными правилами игроки сразу же договариваются об ограничении на приметы времени и о порядке повтора приемов.

- То есть? - заинтересованно наклонился вперед Мак Кехт.

- К примеру, мы условились, что если по ходу игры используется прием зеркального отображения, следующий игрок обязан его повторить. Если игравший перед вами закончил строкой: " Я был крапивой в росе и росой на крапивных листьях", то вы можете сказать, например... э-э... " Я был настойкой из трав и белого горного меда, был сворою, гнавшей лань, и ланью, от своры бегущей". То же может касаться и числа лет.

- Допустим, я говорю: " Семь лет я пробыл козой на склонах Карриг-Невенхир", - с интересом проговорил Мак Кехт.

- Тогда тот, чей ход через одного, обязан упомянуть число лет хотя бы для одного из своих воплощений: " На книжной полке стоял я в виде библейских текстов, сто лет я был в гобелен вплетен пурпурною нитью", - отозвался Мак Кархи. - Можно еще договориться о смене стихий, но это одна из высших ступеней игры. Выше нее считается только сопряжение далеких предметов.

- Как это - смена стихий? - раздалось сразу несколько заинтересованных голосов.

- Играющие заранее оговаривают последовательность смены стихий, предположим, огонь - вода - воздух - земля, и далее на протяжении всей игры каждый обязан вводить в свой текст по одной стихии в любой формулировке: я факелом был в ночи - плюс ряд других воплощений, стекал водой ключевой - и дальше все, что угодно, семь лет был неважно чем и был дуновеньем бриза, я галькой катился вниз по осыпям горных склонов. Вы следите за моей мыслью?

- Позвольте, позвольте, - сказал, подавшись вперед, профессор Финтан. - Я был волшебным копьем, сошедшим на землю с неба, я был муравьем лесным и мирным костром в долине...

- Был лужей талой воды и был корабликом в луже, - с готовностью подхватил Мак Кархи, - был ястребом в небесах и тенью его скользящей.

- Я был терновым венцом и был венком из ромашек, был вихрем, поднявшим пыль, и странником, в пыль ступавшим, - робко оглядывая присутствующих, рискнул Морган-ап-Керриг.

- Я был короной царей и нищенской кружкой медной, - бросил Змейк.

- Кустом бузины во рву и серым могильным камнем, - с явным удовольствием заключил Курои.

- Я был мореходом, читавшим по звездам майского неба, был пламенем фонаря и бабочкой, в нем сгоравшей, - вступил в игру Мак Кехт.

- Э-э-э... Я был вьюнком на стене, цеплявшимся за уступы, волной белопенной был и бился о скалы фьорда, - проговорил доктор Вёльсунг, задумчиво скребя подбородок.

- Был пеньем старой шарманки в тиши городских переулков, я сетью рыбацкой был и был колодезным эхом, - сказал доктор Итарнан, изящный пиктолог с грустными глазами. Все переглянулись как громом пораженные: дело в том, что доктор Итарнан, как всякий фонетист, никогда не пользовался голосом, кроме как на уроке. Это был профессиональный навык: он берег горло. Во всяком случае, никто прежде не слышал его голоса за пределами класса.

- В глубинах гор девять лет пещерным был сталактитом и цветом миндальным цвел весною на Эсгайр-Эрфел, - мелодично закончила Рианнон.

- Ну, мы нарушили сейчас несколько элементарных правил, - мягко заметил Мак Кархи. - Так вот: девятиклассники их не нарушают.

Все молча переглянулись.

- Если я правильно понял вас, коллеги, - заговорил Мерлин, - мы не запрещаем нашим ученикам игру в метаморфозы. Второй вопрос на повестке дня: ожидающаяся инспекция. Надеюсь, вы понимаете, что такими, как мы есть, нас увидеть ни в коем случае не должны.

Все внимательно посмотрели на себя и на других.

- Гм... пожалуй, - первым прокашлялся Финтан.

- Какие будут предложения? - оживленно спросил Мерлин.

- Может быть, мы их отправим в царство Похъёлы туманной, на съеденье лосю Хийси? - задумчиво предложил один из преподавателей старших курсов, седовласый старичок с лучистыми, безмятежными глазами. Он вел у шестого и седьмого курсов " Мифы северных народов", причем в расписании название этого семинара было стерто, и сверху рукой преподавателя высечено: " Какие еще мифы?! Никакие это не мифы! " Так дисциплина и проходила под этим названием.

- Как можно! - в испуге воскликнул Мерлин. - Это официальная комиссия! Из Лондона!

- Что вы предлагаете? - с легким древневерхненемецким акцентом спросил доктор Зигфрид.

Мерлин обвел взглядом свой педагогический коллектив. Первым делом взгляд его уперся в профессора Лютгарду, которая даже сидя возвышалась почти до потолка.

- Э-э... гм... Лютгарда, голубушка, - сказал Мерлин. - Не хотели бы вы на... э-э... месяц-другой уйти на ФПК¹²?

- С удовольствием, - низким голосом отозвалась Лютгарда.

- Вот и славно, - обрадовался Мерлин. - Съездите в Исландию, в Ястребиную долину, в эти... как их... Дымные фьорды, навестите вашу очаровательную матушку, Рунхильду. Нижайший ей мой поклон. Теперь остальные. Я... гм... на днях постараюсь побывать на ваших семинарах и, возможно, отпущу одно-другое... гм... замечание. Возможно, этим мы и ограничимся.

* * *

Подготовка к приему инспекции развернулась в ураган, сметавший все на пути. Приметы времени просто отменили; вместо них мыли лестницы, считали ступеньки, подбадривали статуи философов древности и льстили витражам. Льстить витражам было обязательно: когда они подолгу стояли без похвалы, девы на витражах мрачнели, святые отворачивались, цветы закрывались, и единороги паршивели. Самые запущенные витражи дали, конечно, младшим ученикам, и теперь Гвидион, покачиваясь на пятках, стоял перед порученным ему огромным витражом и изо всех сил признавался ему в любви. Ему уже удалось привести в должный вид почти всю правую его половину; теперь он перешел к деве с лилиями, прижал руку к сердцу и начал:

- О прелестнейшая, неужели ты, при всей твоей несравненной красоте, не удостоишь меня хотя бы взглядом?

- Перестаньте орать, - заметил ему проходящий мимо Мерлин.

Гвидион, у которого до этого сложилось впечатление, что он на галерее один, извинился.

Мерлин шел мимо, отчитывая на ходу сопровождавшего его Мак Кархи:

- Вы хоть понимаете, милейший, что будет, если инспекция зайдет к вам на поэзию Туата Де Дананн?

- А что такого будет? - вопросительно взглянул на него Мак Кархи. - Красивейшая поэзия.

- Можно подумать, вы не знаете, как у вас проходят уроки! - всплеснул руками Мерлин. - Разумеется, комиссия войдет как раз тогда, когда вы поручите какому-нибудь нерадивому юнцу читать заклинание Фиадаха, а тот, не помня, конечно, толком ни строки, вызовет в середине поэмы вместо цветущего пейзажа гнетущий и вместо росы на лугах - отличнейшую росомаху, размером с вас, дорогой, так что даже вы не успеете достаточно быстро убрать ее. И я не думаю, что инспекция закроет на нее глаза! А мне потом выговор. Впрочем, это все ерунда. Делайте, что хотите.

- Вы правы, учитель, - Мак Кархи распустил волосы, чтобы со смаком почесать в затылке, с тоской подумал о том, что можно вызвать при неумелом чтении текстов Атирне, который шел сейчас по программе, и предложил:

- Давайте сделаем вид, что поэзии Туата Де Дананн нет в расписании.

Показуха учителям претила.

Мерлин ухватил за рукав пробегавшего мимо Моргана-ап-Керрига и подтащил к себе, устраивая, таким образом, импровизированное совещание:

- Коллеги, я только что посетил два-три семинара. Коллега Финтан в задумчивости появился из стены, превратил учеников в лососей, побросал их в фонтан и сел играть сам с собою в фидхелл¹³, изредка покрикивая на них, чтобы шевелили плавниками. Сам по себе этот педагогический прием не может не вызвать уважения, но... Тарквиний Змейк смешал четыре яда, залпом махнул полный бокал, лег на лабораторный стол и сообщил студентам, что если они к концу урока не составят противоядия, то будут повинны в его смерти. А привычка профессора Курои метать молнии в неприлежных учеников?

- Если бы только в неприлежных! - оживился Мак Кархи. - Он мечет молнии направо и налево.

- Да, но профессор Курои, - робко вступился за него Морган-ап-Керриг, - редко попадает.

Мак Кархи у него за спиной закатил глаза.

- Словом, у меня спешные дела в Шотландии, - неожиданно заключил Мерлин и хихикнул, потирая руки. - Выпутывайтесь сами. Я только что поручил всю подготовку к приему инспекции Тарквинию Змейку. Надеюсь, что студенты уж как-нибудь нас не подведут и отыщут противоядие.

Мерлин еще раз хихикнул и, шаркнув туфлями, испарился.

Гвидион тем временем почти закончил с витражом: все четыре порученные ему девы польщенно улыбались, единорог бил копытом, святой Ангвин перестал надрывно кашлять и изображать из себя мученика; развеселился даже грубоватого вида рыцарь со львом из правой части триптиха, хотя юмор, который пришлось для этого употребить Гвидиону, трудно было назвать тонким; ничего не получилось только с последним рыцарем в левом верхнем углу. Тот как был мрачнее тучи, так и остался. Тогда Гвидион перегнулся через парапет во внутренний дворик и отчаянно замахал руками, делая знаки Керидвен, дочери Пеблига, подняться к нему. Та прибежала.

- Слушай, у меня тут один рыцарь, которому, по-моему, не хватает женского внимания. Видишь витраж? Ты не могла бы?..

- Запросто, - сказала Керидвен. Она прочла имя рыцаря, подписанное на вьющейся ленте, и завопила, подпрыгивая:

- О Мейрхион, сын Гвиара, доблестный и грозный, чья улыбка пронзает даже самые надменные сердца!.. Как я счастлива, что удостоилась лицезреть твой несравненный лик, о украшение рыцарства!.. Видеть тебя составляет мою единственную радость!..

Рыцарь просиял. Он принял мужественную позу, прихорошился, отряхнул перчаткой пыль с доспехов и пригладил волосы. Гвидион пожал Керидвен руку, и они разошлись.

...Тем временем урок по токсикологии на четвертом курсе подходил к точке высшего напряжения.

- Десять минут до конца, - объявил Тарквиний Змейк. - Я жутко страдаю, - добавил он, отводя со лба слипшиеся черные волосы холодеющими пальцами. - Через пять минут у меня пропадет голос, так что если у вас какие-то вопросы, поторопитесь.

За пять минут до конца по кабинету пронесся вздох облегчения.

- Эти яды попарно нейтрализуют друг друга, - наперебой загалдели студенты, закончив корпеть над химическими формулами. Кто-то подошел осторожно сообщить учителю, что он не умрет.

- Да? Ах, черт, - отозвался Тарквиний Змейк, услышав, какого он дал маху с ядами. - Старею, должно быть, - и он бодро спрыгнул со стола.

...Подбадривать статуи было делом не из легких, - совсем не то, что нахваливать витражи. Философы древности приходили в хорошее расположение духа, только когда им цитировали их самих, причем дословно. Гвидион обработал Сократа, Фалеса, Ксенофана и Гераклита, украдкой вытер пот со лба, и, заглянув в следующую нишу, где стоял хмурый Эмпедокл, поспешно направился в библиотеку. Когда он проходил через нижнюю галерею, Керидвен упросила его взять на себя еще и криво улыбающегося Демокрита.

Вход в библиотеку был под стрельчатыми арками западной галереи, не доходя моста, ведущего в Северную четверть, - собственно, между переходом к Пиктской башне и башней Парадоксов, - словом, библиотека была там же, где и хранилище манускриптов, только с другой стороны. Это был гигантский зал с окнами вдоль западной стены, длинный-предлинный, с высоченным потолком и ужасающе высокими дверями, обе створки которых никогда не запирались, чтобы могла пролезть Рунхильда. То есть теперь в школе преподавала профессор Лютгарда, но старшие преподаватели помнили ее мать, Рунхильду, и по привычке говорили, что двери, притолоки и все прочее должно повсюду соответствовать стандарту - чтобы могла пролезть Рунхильда. А самые старшие преподаватели иногда оговаривались и говорили - Брунхильда. На самом же деле пролезала теперь в библиотеку профессор Лютгарда, ворча, усаживалась за свой дубовый стол, набирала книг и сидела целыми днями, не отрываясь. Профессор Лютгарда любила посидеть в библиотеке.

Там же сиживал временами и доктор Мак Кехт, подобрав волосы и намотав их на руку, чтобы они никому не мешали, и листал новые журналы по медицине. Иногда он отрывался, поглядывал на младших учениц напротив, которые конспектировали методичку Авиценны, раздел " Шестнадцать средств от несчастной любви", и добродушно интересовался, как у них дела.

Захаживал поскандалить и Курои, сын Дайре. Он обычно, обнаружив, что в выданной ему на абонемент книге не хватает страниц, или вообще хватает, но лично ему не хватило, или же поля испещрены пометками, с которыми он не согласен, приходил и выплескивал на библиотекаря все свое негодование, стуча дубовым посохом, не всегда по неодушевленным предметам, и нарушая тишину библиотечного зала проклятиями столь же сложными, сколь и древними.

Святой Коллен выбирался в таких случаях из-за кафедры и шел его утихомиривать. Святой Коллен был школьным библиотекарем. Собственно, немногие знали про него, что он святой, потому что он очень стеснялся и, по скромности, старался замять всякие разговоры об этом. Гвидион тоже мог бы не знать этого, но очень похожая статуя святого Коллена стояла у них в часовне на перекрестке, если идти из Лландилавера в Каэрдиллон. Святой Коллен избегал лишний раз творить чудеса и предпочитал, охая, взбираться по скрипучей приставной лестнице к самым верхним полкам за какой-нибудь книгой, хотя ясно было, что стоит ему поманить пальцем, и книга сама слетит к нему в руку. Но справляться со вспышками профессора Курои он умел. Во-первых, когда он направлялся к нему со своей обычной миролюбивой улыбкой, посох в руках профессора обрастал мхом и плющом и начинал стучать гораздо тише. Во-вторых, под взглядом святого Коллена на страницах злополучной книги, которой потрясал Курои, расцветали фиалки. Потом на плечо к Курои слетала птичка-коноплянка и устраивалась там, умильно заглядывая рассерженному профессору в глаза. Словом, через пять минут Курои слагал оружие и покидал библиотеку в мирном настроении и в шляпе, украшенной пурпурной наперстянкой, которая случайно выросла там, пока святой Коллен убеждал его расписаться в формуляре.

Однажды, когда Мерлин был в хорошем расположении духа, младшие коллеги отважились спросить у него, почему он все-таки счел возможным пригласить преподавать в школе Курои, сына Дайре, при его неописуемом характере. Мерлин отвечал, бегая взглядом по углам: " Ах, да потому что другие ученые его ранга и его специальности еще хуже, поверьте мне. Курои, по крайней мере, признает письменность, а ведь многие в его области и слышать не хотят об этом позднем изобретении! Тезисы на конференцию в виде гонца присылают. А его корми еще!.. Так нет же, уперлись - только устная передача сакральных знаний! А ведь так любое знание сакральным станет - как поучишь его с учениками наизусть веков пять-шесть, попередаешь устно, смысл-то и... это... ищи-свищи!..."

За спиной у сидящих в библиотечном зале, ближе к стенам, стояли огромные глобусы, такие тяжелые, что их обычно не вращали, а обходили вокруг, если нужно было что-то посмотреть, и не уступающие им по размеру модели плоского мира, со слонами и черепахой, - мало ли кому что понадобится. Здесь же подвешены были свитки и папирусы с самыми ходовыми картами, чаще всего требуемыми династиями королей и списками политзаключенных в Северной Ирландии.

Гвидион влетел в библиотеку, запыхавшись, проехал по скользкому полу до библиотечной кафедры, ухватился за нее обеими руками, затормозил и сказал:

- Отец библиотекарь, мне надо что-нибудь из Демокрита с Эмпедоклом!

- Насколько мне известно, в соавторстве они не писали, - отвечал ему святой Коллен, отрываясь от оформления только что поступивших книг. Он приучал младших учеников к точности формулировок.

- Ай-й-й, ну, я не так сказал. Из Демокрита и из Эмпедокла. Ужасно надо!

- Для статуй? - предположил святой Коллен. Гвидион отчаянно закивал. - Что-нибудь придумаем, - он повернулся и стал рыться на ближайших полках у себя за спиной. - Демокрит, помнится мне, говорил: " Пусть женщина не рассуждает - это ужасно".

- Вот поэтому Керидвен мне его и передала, - сказал Гвидион.

- Эмпедокл же говорил: " Кто затевает беседу с мудрецом, для начала сам должен быть мудр", - и отец библиотекарь выложил перед Гвидионом две немалых размеров книги. - Это для начала. Вот еще одна, про которую Цицерон сказал, что кто возьмется ее читать, того он назовет не мальчиком, но мужем; того же, кто прочтет Саллюстия, говорил Цицерон, я готов считать не человеком, но богом, - и поверх всей стопки легла книга Саллюстия " Эмпедокл". С этим грузом Гвидион отправился, пошатываясь, за длинный стол у окна; святой Коллен напутственно перекрестил его и всыпал ему в руку горсть орехов мудрости, которые неизменно в изобилии держал для младших студентов в потускневшей чаше святого Грааля, стоявшей у него под рукой.

Раньше святой Коллен был отшельником, но на тринадцатый год отшельнической жизни он так устал от постоянного шума и столпотворения вокруг, что с радостью перебрался в школу, едва ему предложили это место.

* * *

Все до единого преподаватели были возмущены тем, что позволял себе Тарквиний Змейк, который под видом подготовки к встрече инспекции немилосердно всех угнетал. Пользуясь властью, данной ему Мерлином, он в первый же день отдал несколько совершенно ни с чем несообразных распоряжений: временно стереть из расписания искусство забвения, древнейшую дисциплину " Язык зверей и птиц" временно именовать оскорбительным названием " Введение в протолингвистику" и ни в коем случае, ни под каким предлогом не упоминать о том, что профессора Орбилия Плагосуса зовут Орбилий Плагосус. И это было только начало. Тарквиний Змейк появлялся в самых неожиданных местах и отдавал приказы все более и более дерзкие. Как с возмущением рассказывал сам профессор Курои, Тарквиний Змейк возник на рассвете у него в спальне и сказал довольно-таки язвительно:

- Дорогой коллега, не могли бы вы на три-четыре дня воздержаться от метания молний, в особенности в приезжающую комиссию?

Он настоятельно попросил доктора Мак Кехта временно вывести кровавые пятна с одежды и даже одолжил ему для этой цели склянку какой-то жидкости - не менее въедливой, чем он сам.

Профессор Финтан в беседе с Морганом-ап-Керригом вообще выразил изумление по поводу того, что Мерлин мог поручить прием инспекции человеку с запятнанной репутацией, каким был Змейк.

Темное прошлое Тарквиния Змейка не мешало ученикам обожать его, но преподаватели, люди менее восторженные и более осведомленные, поговаривали, что было бы все же лучше, если бы он не служил в свое время Кромвелю¹⁴. Связь с Кромвелем была обвинением настолько тяжким и самодостаточным, что когда Мак Кархи однажды беззаботно ввернул, что нисколько не удивится, если Змейк и при Генрихе VIII что-то такое выкаблучивал, Курои прервал его и с суровой уверенностью заявил, что в то время Змейк еще не родился. При этом он так скривил рот, что сразу стало ясно, что он хочет сказать: репутацию Тарквиния нет нужды подмачивать дополнительно, - имя его и так достаточно сильно забрызгано. Все искренне недоумевали, почему Мерлин доверяет Змейку и как можно допускать такую личность к ученикам, но когда однажды профессор Мэлдун улучил момент и спросил об этом Мерлина напрямую, тот с рассеянным видом заговорил о погоде, о том, что пора бы разогнать над школой облака, и отправился с букетом шотландского чертополоха проведать своего пони.

* * *

...Когда Мерлин, во время какого-то проблеска, случайно осознал всю непосильность задачи, возложенной им на Змейка, он взволновался, выбежал в коридор, похватал за рукава каких попало преподавателей и стал убеждать их:

- Я опасаюсь, что я тут слишком много... э-э... взвалил на Змейка. Змейк должен и подогнать расписание под требования нынешней системы образования, и замаскировать факт существования... э-э... кое-кого из коллег, и то, и это. А потом, эта... переходящая башня? Это же никаких рук не хватит. Коллега Курои, не в службу, а в дружбу, возьмите на себя хотя бы расписание. Облегчите Тарквинию жизнь.

- Я вообще избавил бы его от этого бремени, - тут же громогласно отозвался Курои, давно полагавший досадным недосмотром то, что Змейк до сих пор жив. - Причем с большим удовольствием.

Впрочем, профессор Курои всегда и во всех случаях требовал крови, и коллеги давно уже принимали это спокойно. Мерлин переключился на Мак Кархи:

- Мне неловко просить вас, Оуэн. Вы так загружены... Но займитесь же наконец этим чертовым расписанием!

- Что с ним сделать? - деловито спросил Мак Кархи.

- Э-э... там обнаруживается ряд предметов... не совсем... э-э... лояльного вида. Искусство забвения, топография волшебных холмов, спецкурс по ползучим этим самым... растениям. Преображение стихий. Потом некоторые языки у нас... того... кхе-кхе...

- Что некоторые языки? - попытался уяснить Мак Кархи.

- Да что? Мертвы уж давно, - раздраженно сказал Мерлин, дивясь непонятливости собеседника. - Вы уж их там как-нибудь соскоблите со стены-то. Временно.

- Но, учитель!.. - воскликнул Мак Кархи. - Ведь нет запрета на изучение мертвых языков!

- А, нет? - обрадовался Мерлин. - Фу-у, слава Богу. Гора с плеч. А то, знаете, каждый раз не знаешь, чего ждать. То, помню, однажды стирали все, что какой-то религии противоречило, не помню уж какой, в другой раз - все, что намекало на отношения полов, - да, почему-то, я сам поразился; упарились мы тогда страшно; потом еще был случай, не помню, в чье правление, мракобесие царило неописуемое: все чистые науки, вроде химии и физики, пришлось в какую-то кабалистику переименовывать!.. Да. На моей памяти всякое было. Идите, идите, Оуэн, не мельтешите тут.

Мак Кархи подчинился и того же дня пополудни долго веселился, переименовывая дисциплины. Делал он это с размахом и оказался едва ли не хуже Змейка.

Ллевелис с Гвидионом как раз считали ступеньки на северо-западной лестнице западного холла - один считал сверху, другой снизу, чтобы лестница никак их не обхитрила, - когда случайно услышали разговор. Наверху, где
Мак Кархи правил расписание, были еще, судя по голосам, Финтан, Курои, Мэлдун и Орбилий Плагосус.

- Страшная опрометчивость - назначать Змейка ответственным за прием комиссии, - убежденно говорил профессор Финтан.

- Конечно, школьный учитель химии - слишком скромная роль для такого дарования. Я великолепно помню, - грохотал Курои, - как при возвышении Кромвеля он, ни с кем не прощаясь, отправился в Уайт-холл, и делил там свое время между пирами и забавами...

- Между казнями и экзекуциями, я сказал бы, - поправил Финтан.

- Между экзекуциями и забавами, - продолжил Курои, - пока я тут дочитывал вместо него его спецкурс!..

- Политический взлет его меня не удивляет, - заметил Мэлдун. - Меня удивляет, как после смерти Кромвеля у него хватило совести вернуться и просить о прежнем месте.

- Мерлин сжалился над ним. Бормотал, что молодо-зелено, что повинную голову меч не сечет... А какая тут, к черту, молодость! Змейк какого года, коллеги? 1579-ого?

- Мерлина трудно переубедить, он уже... как бы это сказать... Иногда впадает в легкое...

-...умопомешательство.

- В легкую рассеянность, скажем так. Но Змейк, общающийся от имени всей школы с англичанами, - это взрывоопасная смесь. Он служил им и служит. Он по правую руку от Кромвеля на всех гравюрах.

- Змейк вообще - взрывоопасная смесь, даже и без англичан.

- Змейк - это тот шип, который впивается в палец, когда хочешь сорвать розу. Это та подкова, которая отвалится у коня как раз в разгаре битвы. Змейк - это тот рассвет, который так некстати застает влюбленных. Это та ступенька, которая скрипнет под ногой в самый неподходящий...

- Да оставьте вы вашу риторику, Орбилий. И так ясно.

- Вот насчет ступеньки - это он очень правильно сказал, - прошептал Ллевелис Гвидиону. - И не скрипнет, а прямо укусит.

- Ты про Змейка?

- Да нет, при чем тут Змейк! Я про ступеньку. Смотри.

Действительно, Ллевелис нашел одну ненастоящую: девятая ступенька держалась крайне вольно и, когда Гвидион посветил фонариком, чуть ли не ухмыльнулась.

- Что делать будем?

- Прибьем.

- Постой, попросим кого-нибудь.

Они поднялись до верха лестницы и остановились у входа в зал, где Курои, сгорбившись и тяжело опершись на посох, громоподобным голосом предлагал средства против Змейка, другие же преподаватели, соглашаясь по существу, подыскивали способы, которые сохраняли бы хотя бы легкий налет гуманизма.

Гвидион и Ллевелис не сразу заметили, что за спиной у них уже некоторое время стоит Кервин Квирт.

- Уважаемый профессор, - тихонько сказал он, покачиваясь на каблуках, - не кажется ли вам не совсем уместным вести этот разговор в присутствии учеников Змейка?..

Курои спохватился, бросил гневный взгляд на всю троицу в дверях и вышел, шурша одеждами. За ним вышел Финтан.

Ллевелис остался с досадливым ощущением, что если бы не куратор, он мог бы узнать о Змейке кое-что скандальное, но счастье оттого, что доктор Квирт вернулся, заслонило все. " Родня напилась моей крови и на время отпала, " - кротко сказал Кервин Квирт и повернулся, чтобы сбежать вниз по лестнице, но тут Гвидион с Ллевелисом вспомнили, какая забота их гнетет, и показали ему ступеньку. Куратор вник в их положение.

- Э, да это не ступенька, - присмотрелся он. - А ну, кыш отсюда! - топнул он на нее, и ступенька поспешно вынула из-под себя лапы и куда-то юркнула.

Ллевелис с Гвидионом пошли за дубовой доской.

* * *

Неустрашимый в своей наивности, Гвидион сумел-таки добиться у Змейка индивидуального спецкурса по фармакологии. На очередном уроке химии Змейк раздал студентам очень простые соединения, всем одни и те же, и велел получить путем сочетания этих элементов вещество как можно более опасное для жизни. Гвидион сумел получить из этих составляющих вещество настолько ужасное, что Тарквиний сперва обратил внимание на колбу с кипящей и плюющейся субстанцией, потом - на Гвидиона, впился в него черными глазами, выслушал и пригласил прийти в понедельник после всех уроков.

О Кромвеле Гвидион знал достаточно, однако Ллевелис счел его знания неполными. Накануне первого визита к Змейку он притащил огромную " Историю Британии", раскрыл ее на деяниях Кромвеля и подсунул Гвидиону под нос со словами:

- Вот он, Змейк-то!

- Я не вижу здесь ничего про Змейка, - сказал Гвидион, очень внимательно просмотрев раздел.

- " Город был очищен не только от защитников, но и от жителей", - зачитал Ллевелис из книги. - " Ближайшее окружение Кромвеля составляли столь же жестокие фанатики, склонные считать успехи своих кровавых предприятий знаком особой благодати Божьей". Ты думаешь, Змейк с тех пор внутренне изменился?