Школа в Кармартене 15 страница

По правде говоря, Гвенллиан ни разу раньше не слышала, чтобы кому бы то ни было удалось узнать от статуи что-нибудь дельное.

- Еще раз тебе говорю, - спокойно повторил МакКольм. - Подойди сюда и встань ко мне как можно ближе, плечом к плечу.

- Ты прямо какая-то... распутная личность, - сказала Гвенллиан, отходя подальше. - Скажи честно: как это ты разговариваешь с Зеноном?

- Да с каким Зеноном? - не понял МакКольм. - А-а, вон оно что. Тут Зенон стоит.

Он спрыгнул с цоколя колонны, подошел и положил руку Зенону на сгиб локтя.

- О-о, слушай, это вообще такая глыба!.. Кстати, этот коринфский мрамор даже не знает, что из него какой-то Зенон сделан.

С этой загадочной фразой МакКольм и оставил Гвенллиан.

* * *

- Процедура обработки при копытной гнили - более позднее название заболевания - влажная гнойно-гнилостная флегмона, - состоит во введении в межкопытную щель смеси медного купороса с дегтем..., - продолжая говорить, Змейк опустил руку в огонь. Огонь обрадовался, это было видно, и взобрался по руке ему на плечо. Гвидион уже так привык наблюдать общение Змейка с огнем, что почти не вздрогнул.

...Покончив с лекцией, Змейк спросил: " У вас есть вопросы? "

Гвидион опешил от неожиданности, - Змейк не так часто предлагал ему задавать вопросы, - и мысли его сразу разбежались.

- Я хотел узнать насчет огня, - Гвидион поискал подходящие слова. Не почему огонь подчиняется Змейку, нет. - Почему он к вам так относится? - выпалил он.

- Вообще-то я ожидал каких-то вопросов по существу, - спокойно сказал Змейк, - но если вас это интересует... Когда я учился и прислуживал при храме Немезиды, в мои обязанности входило участвовать в ритуалах во время мистерий. В храме было внутреннее помещение, где ни разу никто не появлялся в ходе обряда, но где должен был постоянно поддерживаться священный огонь. По некоторым соображениям, на этой должности полагалось находиться мальчику двенадцати лет, что как раз совпадало с моим тогдашним возрастом. Моей обязанностью было поддерживать огонь. А когда долго сидишь с кем-нибудь наедине, тут-то и завязываются отношения, - сказал Змейк.

* * *

Вездесущий Ллевелис весь изнервничался, наблюдая за неуклюжими попытками доктора Мак Кехта наладить отношения с Рианнон.

- Боже мой, ну кто так делает! - восклицал он. - То есть, я хочу сказать, это, конечно, не мое дело, но ведь сердце кровью обливается!.. Подумай только: бедный доктор Мак Кехт, такой одинокий, в своей одежде в кровавых пятнах, робко пытается обратить на себя ее внимание - при том, что давно мог бы сварить любовное зелье и одурманить ее. Он так трогательно каждый раз садится в калошу. Другая давно бы уже обрыдалась и бросилась ему на шею. Откуда в Рианнон столько жестокости?

Гвидион помалкивал.

- Может быть, нужно как-то... подтолкнуть эту ситуацию?

- Оставь людей в покое... организатор помощи, - посоветовал Гвидион.

- Да нет! Я очень деликатно, - уверял Ллевелис. - Никто ничего и не заметит.

...Тем временем доктор Мак Кехт, даже не подозревая, что он может вызывать у кого-то такие чувства, задумчиво заполнял медицинскую карту Сюань-цзана, который впервые обратился к западной медицине, почувствовав отвращение к местной пище, и в ходе врачебного осмотра несказанно изумлялся тому, что Мак Кехт зачем-то осматривает его ничтожную земную оболочку вместо того, чтобы воспользоваться гадательной травой и панцирем черепахи-гуй и вывести причину болезни из расположения звезд.

* * *

На закате в комнату к Ллевелису и Гвидиону властно постучали, и в дверь, как боевой корабль, вдвинулась Пандора Клатч.

- Я занимаюсь условиями жизни! - трубным голосом объявила она. - Есть какие-нибудь жалобы?

Случилось так, что у Ллевелиса на спинке кровати как раз висело в то время два носка - один серый, другой коричневый, и он поспешно смел их в невидное место при появлении Пандоры, вскочил, расшаркался и предложил ей стул. Гвидион, занимавшийся за столом у окна, обернулся.

- Да, - сказал он. - Очень жаль, что вымерли плезиозавры и индрикотерии. Нельзя ли их как-нибудь вернуть?

- Это не моя епархия, - отрезала Пандора Клатч.

- Вы же сказали, что занимаетесь условиями жизни! - удивился Гвидион. - Это прямо касается условий жизни на Земле!

- Не обращайте на него внимания, - затараторил Ллевелис. - Он у нас недалекий малый, всегда что-нибудь такое сморозит. Взгляните лучше, какой прекрасный вид из окна!..

- Грызуны есть? - прямо спросила Пандора Клатч, не желая смотреть в окно. - Дров для камина хватает?

- Грызунов нет, к сожалению, но не ставьте это, пожалуйста, в вину нашему куратору: если по новым нормам это необходимо, мы заведем, - заверил ее Ллевелис, прижимая руку к сердцу. - А дрова для камина есть, что очень обидно, потому что тем, у кого не хватает в холодную пору дров для камина, профессор Лютгарда одалживает свои носки, а вот нам, к сожалению, не светит.

- Одалживает свои носки? - переспросила Пандора Клатч. - Как это понимать?

- Ох! - сказал Ллевелис, состроив глазки. - Я сейчас, сейчас! Я одолжу такой носок у Дилана, у него есть, он, конечно, даст, и покажу вам!..

Меньше чем через минуту Ллевелис вернулся с носком. Это был прекрасный носок из исландской шерсти, с широкой полосой орнамента по краю, теплый, пушистый, с искусно вывязанной пяткой. Ллевелис быстренько влез в него, чтобы было совсем уж понятно, как и для чего он служит.

- Что за странная фантазия вязать спальные мешки в форме носков! - фыркнула Пандора Клатч.

- Да нет же, это никакой не мешок, - удрученный непонятливостью комиссии, втолковывал Ллевелис. - Это и есть собственный носок Лютгарды!

- Но тогда Лютгарда..., - начала Пандора и замерла, грозно поводя носом.

- Ну конечно! - радостно закричал Ллевелис. - Она в эту комнату не пройдет!

- Это несусветная чушь, - сказала Пандора. - Кого вы думаете этим обмануть? Где эта Лютгарда?

- Профессор Лютгарда сейчас в отъезде, - сказал Ллевелис. - Но если хотите..., - он радостно подмигнул, - подождите еще, я знаю, где взять ее гребень!

Через десять минут Ллевелис, тяжело дыша, втащил в комнату огромный деревянный гребень для волос, вырезанный из березы, искусно отполированный, со звериными головками на концах. Он поставил его зубцами вниз, и изделие заслонило собой весь камин.

- Вот. Профессор Лютгарда случайно забыла его в зале педсовета.

Пандора внимательно осмотрела гребень и вынуждена была признать, что это действительно гребень, а не борона, как она предположила вначале, поскольку Ллевелис живо указал ей на то, что здесь некуда впрягать лошадей.

После этого Пандора удалилась, мрачно бормоча, что все это еще требует проверки.

* * *

- Сегодня мы знакомимся с генеалогической классификацией драконов, - объявил доктор Зигфрид. - Эту классификацию вы должны знать настолько, чтобы комар не мог точить об нее свой нос. Да.

И Зигфрид достал из сундука большой пожелтевший по краям лист с роскошной классификацией, похожей на родословное древо и украшенной миниатюрами с изображением драконов.

- Итак, прародители драконов, и затем - какие виды от кого произошли в процессе эволюции. Всем, кто относится по складу ума к группе D, это знать совершенно не обязательно. Более того, сейчас вам знакомство с этой классификацией повредит. Ваш склад ума требует обратной последовательности подачи материала. Поэтому я покажу вам ее в конце мая. Теперь вы не способны понять ее в полной мере. До свидания, - категорично сказал Зигфрид и вымел группу D за дверь.

Хлопая глазами от недоумения и возмущения, Ллевелис и еще трое ребят очутились перед закрытой дверью и мрачно разошлись восвояси.

...С некоторых пор Фингалл МакКольм ходил за доктором Зигфридом по пятам и искоса посматривал на то, что тот и как делает. Он сразу решил для себя, что занятия драконографией опасны и восхитительны, и смешки первокурсников, утверждавших, что объекта изучения - драконов - в действительности не существует, мало трогали его. Поскольку Зигфрид решительно пресекал всякие попытки втянуть его в беседу о существовании драконов, Фингалл со свойственной ему цепкостью и неустрашимостью вновь и вновь вступал в разговоры со старшекурсниками, терпеливо собирал обмолвки и недоговорки преподавателей и наконец составил себе полную и ясную картину ситуации.

По сведениям, скопившимся у Фингалла, дело обстояло следующим образом: из хранилища манускриптов вбок вела небольшая дверца, которую не всякий и не всегда мог найти. В конце июня, когда наступало время практики по драконографии и Зигфрид считал учеников первого курса достаточно подготовленными к встрече с драконами, он отпирал эту дверцу и отправлял их поодиночке вперед по коридору с одним только напутствием: использовать все свои знания. Что именно было в конце коридора, узнать Фингаллу не удалось. Известно было только, что одни возвращались оттуда чрезвычайно веселые и возбужденные и охотно, красочно, со множеством деталей описывали свою встречу с драконом. Таких доктор Зигфрид обычно отправлял на пересдачу. Редкие ученики возвращались оттуда мрачные, задумчивые и молча, не говоря ни слова, клали Зигфриду на стол письменную работу на двух-трех листах. У таких Зигфрид ничего больше не спрашивал.

...В ту же ночь все, кто относился к группе D, столкнулись носами в кабинете драконографии около сундука, в котором Зигфрид хранил классификацию. Всех их привела туда одна и та же причина: они, совершенно независимо друг от друга, изныли от любопытства. Дожидаться конца мая было выше их сил. Шикая друг на друга, они осторожно вытащили лист с классификацией, развернули, внимательно изучили ее, светя себе фонариками, и переписали в тетрадь.

Когда они начали перерисовывать драконов, отворилась внутренняя дверь, и в класс вошел Зигфрид, почему-то в кольчуге поверх ночной рубашки.

- А, - сказал он. - Это вы. Очень хорошо.

После этой зловещей фразы кто-то стал сбивчиво извиняться.

- Очень хорошо, - повторил Зигфрид. - Теперь я могу быть спокоен. Людей вашего склада ума ничто так не привлекает, как запрет и тайна. Я сделал все от меня зависящее, чтобы вы отнеслись к этой классификации с подобающим вниманием. И я рад видеть, что вы нашли к ней подход.

- Так вы поэтому выгнали нас с урока? - спросил Мейрхион, вцепившись на всякий случай покрепче в драгоценную классификацию.

- Именно. В противном случае вы бы умерли скорее от скуки, чем от любопытства.

* * *

В субботу вечером Мерлин собрал педсовет. В большом зале под портретами покровителей школы сошлись все присутствовавшие на тот момент в школе преподаватели, - иные из них в истинном облике, - образовав обычное пестрое сборище. Поскольку все присутствующие были людьми достаточно занятыми, Мерлин придал ускоренный характер обсуждению повестки дня.

- Для начала, - строго сказал он, обводя всех взглядом, - следует обсудить безобразный поступок Придери-ап-Мейрхиона с девятого курса, который вчера чуть не остановил битву при Гастингсе!..

- А что такое? - встрепенулся в углу архивариус, протирая сонные глазки. - Я ничего не знаю!..

- Придери-ап-Мейрхион, - громовым голосом сказал Мерлин, - Придери, выйдите сюда, на середину!.. вчера, в пять часов вечера по нашему времени, отправился под Гастингс и произнес там перед норманнским и саксонским войсками речь, призывая их к миру. Есть свидетели его возвращения оттуда, - он кивнул на Курои и Ивора-ап-Киллоха. - Какие последствия имела эта речь, - Мерлин повысил голос, оглядывая невзрачного нарушителя, - пусть расскажет сам Придери-ап-Мейрхион, я не буду ему мешать.

- Меня никто не послушал! - страстно воскликнул Придери. - То есть меня дослушали, и очень доброжелательно, но...

- Но? - хищно спросил Мерлин.

- Э-э... Ну, когда я закончил, Гаральд похлопал меня по плечу и сказал: " Ты прекрасно говорил, парень, не хуже нашего епископа. А теперь в сторонку, здесь сейчас станет жарковато". Ну, и норманнские графы сказали, что я тронул их сердца, ну, и... чтобы я отошел и не мешал.

- А вы думали, что они побросают знамена и, рыдая, сложат с себя доспехи? - ядовито сказал Мерлин.

- Как эта пагубная идея вообще могла прийти вам в голову? - спросил профессор Мэлдун.

- О, я знаю! - перебил Дион Хризостом, спрыгивая с высокого кресла. - Я объясню!.. Дело в том, что на риторике в группе Придери мы как раз закончили проходить речи, призванные примирять враждующие армии. Ну, и Придери, вероятно, решил попрактиковаться перед зачетом, не так ли?..

- Не совсем так, - ответил Придери.

- Да кому нужно практиковаться перед вашим зачетом, Дион! - закричал профессор Орбилий. - Не смешите людей! Если бы он этого хотел, ему нужно было бы говорить по-гречески!

На лице сидевшего рядом хрониста Элиса-ап-Гриффида отобразилась какая-то мысль.

- То есть вы хотели именно остановить битву при Гастингсе? - уточнил Змейк. - Чем она вам мешала?

- Она живо запомнилась мне еще с первого курса, - честно сказал Придери.

- Постойте! - сказал Элис-ап-Гриффид, обращаясь к Придери. - А на чем вы говорили? По-старофранцузски - вас понимали бы только норманны, по-древнеанглийски - опять же только саксы. Кто-нибудь из здесь присутствующих слышал эту речь?

- Я слышал эту возмутительную речь от начала и до конца, - с достоинством сообщил Мерлин. - Все это время я стоял прямо у него за спиной.

- Вы? - изумился Элис-ап-Гриффид. - А что же вы не вмешались? Если вы переместились вслед за ним во времени, чего же вы ждали?..

- Да не перемещался я вслед за ним во времени! - раздраженно сказал Мерлин. - Другого дела у меня нет! Я просто там стоял. Сам по себе. Я там стоял задолго до того, как Придери пришла в голову эта злосчастная выходка. А где, по-вашему, должен стоять придворный маг?..

- Так на чем вы говорили, Придери, сын Мейрхиона?

- Он говорил на каком-то безобразном койне с исковерканной грамматикой. Я в жизни не слышал такого отвратительного пиджина, - подлил масла в огонь Мерлин.

- Ну... я старался говорить так, чтобы и тем, и другим было понятно, - сказал Придери. - На такой... вроде как смеси.

- Коллеги! - торжественно сказал Элис-ап-Гриффид. - Но... в таком случае... мальчик создал среднеанглийский литературный язык!

По залу педсовета пронесся шепот.

- Ну и что? - запальчиво воскликнул Мерлин. - Вы считаете, что это хорошо?..

- Я не предлагаю поощрять его за это. Я предлагаю не исключать его, - просительно сказал Элис-ап-Гриффид.

Доктор Итарнан молча показал жестом, что он присоединяется к этому мнению. Дион Хризостом принял позу защитника в суде и картинно завернулся в свой гиматий. Из угла вылез архивариус Хлодвиг и обошел Придери кругом, присматриваясь к нему. Придери стоял, повесив голову.

- Так вот, Придери: вы убедились, я надеюсь, что прекратить битву словом невозможно.

- А речи риторов?..

- Речи риторов рассчитаны на греков, которые и сами обычно подумывают о том, как бы разбежаться, - да, да, Дион, не возражайте мне. Ладно. Поскольку тут некоторые коллеги просят за вас... и даже находят у вас лингвистические способности... то я настоятельно советую вам направить эти способности в другое русло. Мы делаем вам предупреждение, Придери. Еще одна смелая выдумка - и вы свободны, - сурово сказал Мерлин.

- Я не совсем отчетливо понимаю, что происходит, - безмятежно обратился к Змейку Сюань-цзан.

- Мы обсуждаем случай мелкого хулиганства, - спокойно отвечал Змейк.

Когда дверь за Придери, скрипнув, закрылась, Мерлин молниеносно повернулся к Курои.

- Коллега Курои! Вас не удивляет, что регулярные нарушения дисциплины среди учащихся почему-то связаны с битвой при Гастингсе? Может быть, пора уже как-то уменьшить роль этой битвы в учебном процессе?

- И что поставить на ее место? - резко возразил Курои. - Битву, в которой пятеро храбрых валлийцев отвоевали у семерых других валлийцев полторы грядки с луком?

- А вот вы подайте мне через неделю список исторических битв, - глядишь, что-нибудь и подберем, - твердо сказал Мерлин. - Неужто ничего не найдется? А штурм Дрохеда?

- Если вы поставите в программу практических приложений хоть одну битву времен Оливера Кромвеля, я прошу отставки, - сказал Змейк.

- Хорошо, хорошо, Тарквиний, - спохватился Мерлин. - Не будем пороть горячку. Но давайте смотреть правде в лицо: нет никаких сомнений, что битва при Гастингсе первому курсу уже обрыдла!.. Теперь несколько технических моментов. Башня Феникс скоро уже обвалится. Надо бы не объявлять в ней никаких занятий - ведь вот-вот рухнет. Пожалуйста, коллеги, все, у кого там занятия по расписанию, примите меры.

- Зачем же было доводить башню до такого состояния? - вполголоса спросил Сюань-цзан у Змейка. - Ведь можно было вовремя пригласить реставраторов...

- Эта башня падает раз в сто лет, - сказал Змейк, - и сама собой возрождается. Из пепла.

- Но ведь это опасно!

- Нет. Это совершенно безопасно и очень красиво.

- Далее. Над нами сгущается какая-то гроза, коллеги, - сказал Мерлин, ощупывая свой затылок. - Вам не кажется? Давление будто бы... растет?

- Да, да, - рассеянно откликнулся Морган-ап-Керриг.

- Пандора Клатч прихватила с собой выписки из приходно-расходных книг, чепец хлебопечки, носок Лютгарды и ее гребень в качестве трофеев. Коллега Мак Кархи! Вот вы, как самый молодой из нас, поясните, пожалуйста: какое впечатление могут произвести эти предметы в Министерстве?

- Самое неблагоприятное, - откровенно сказал Мак Кархи, подумав. - Но если она не взяла мою зубочистку, то думаю, что все еще не так страшно.

* * *

После отъезда второй комиссии школа вздохнула с облегчением. Приближалась долгожданная встреча с Давидом-ап-Гвиллимом. Когда дата его приезда стала известна, все завизжали от счастья и забегали. Один только Фингалл МакКольм, в силу своего нездешнего происхождения, спросил, кто это.

- Ты что? - сказала Гвенллиан. - Это настоящий бард, пятнадцатого века, роскошный, играет на арфе, поет собственные тексты. Мы все по нему фанатеем. Ты что, не слышал о нем никогда?..

Целых три дня школа стояла на ушах.

- Боже мой, не забыть попросить его спеть " Дрозда из Келли-Гадарн"! - беспокоилась Керидвен. - И балладу о Медовом Рыцаре. И " Трех красавиц острова Придейн"!

- И " Братьев-всадников", и балладу о детстве Уриена, короля Регеда, - припоминала Двинвен. - Загибай пальцы.

- Ладно, ладно. Я чувствую, вы не собираетесь его отпускать до рассвета, - проворчал Мерлин. - Надо приготовить угощение и... это... выпивку. Да. Бог с вами. Я сам займусь. Никому ничего нельзя поручить!.. Что вы стоите, как истукан, Ллевелис, сын Кинварха? Идите восторгаться витражами, а то они у нас со скуки уже пятнами пошли.

Да-а, когда приехал Давид-ап-Гвиллим и когда он размотал все, во что был закутан, сразу стало понятно, почему все девочки от него без ума. При этом он был неприметен и скромен. Арфу он нес сам, и вообще с ним не прибыло почти никакой свиты, только парочка закутанных до самого носа учеников. Голос его, даже когда он просто говорил, а не пел, подкашивал совершенно. Человека со вторым таким голосом с пятнадцатого века не рождалось. И если учесть, что он был при этом талантливейшим поэтом, опасность для юных сердец складывалась очень большая. Но Давид-ап-Гвиллим умел как-то сохранять вокруг себя равновесие и покой. Рианнон с лилией в волосах, Блодвидд и Морган-ап-Керриг проводили его в Южную четверть, в зал, где студенты расселись уже повсюду, даже на подоконниках. Давид-ап-Гвиллим подобрал полы плаща, сел на табуретку и пристроил на колене арфу. " Я надеюсь, никто не осудит меня за то, что я в основном воспеваю красоту, - сказал он. - Тем более, если оглянуться вокруг". После этого предисловия он спел о красавице Элинед, обводя зал извиняющимся взором, как бы желая сказать, что здесь достойных тем для баллады он видит столько же, сколько девичьих личиков перед ним.

Потом бард спел о победах валлийского оружия, которых, как оказалось, за долгую историю Уэльса все-таки несколько было. Потом он спел " Видение Ронабви", " Кассандру, дочь Приама", " Замок Теганви в Лланросе", " Воинов Алана Виргана" - ошеломляющую балладу о неверных войсках, которые бросили своего полководца в битве, - " Монаха из Лланкарвана", " Приключения Гвиона Баха" и песнь о походе рыцарей короля Артура на Рим. Затем он спел " Трех красавиц острова Придейн" и тут же, глазом не моргнув, перешел к импровизации религиозного содержания. Великий Давид-ап-Гвиллим был очень разнообразен. Потом он, очень тепло отозвавшись об отсутствующих бардах Анейрине, Хайнине и Лливархе Хене, спел по одной песне каждого из них, склоняя голову перед их талантом, чем совершенно подкупил публику.

Под конец Давид-ап-Гвиллим спел " Отшельника из Гверн-Абби" - песню о святом Коллене, который был тут же, в зале, и робко слушал из задних рядов. Отец библиотекарь, растроганный до слез, не знал, куда деваться от смущения.

После этого разрешили заказывать песни, кто какие хочет, и лихая понеслась. Давид подтянул струны арфы и, выхватывая из гула голосов все новые и новые названия, без возражений начал исполнять заказы младшего поколения. Только однажды, когда какой-то тоненький голосок из угла попросил балладу " Рин-ап-Мэлгон", Давид провел рукой по лбу и пробормотал со вздохом: " Боже мой, она же очень слабая", - но и тут подчинился и спел то, что просили. В середине ночи Мерлин все-таки вклинился с угощением, и, ворча, что соловья баснями не кормят и что не красна изба углами, пригласил всех на ужин. Непонятно было, как он успел уставить весь этот стол карпами в сметане, жареными лебедями и орехами в меду, напечь столько пирогов и при этом не взмокнуть, учитывая то, что в тот день он дал хлебопечкам выходной и, следовательно, хлопотал один.

В разгаре второй части вечера Давид-ап-Гвиллим прервался, опустился на одно колено и попросил у всех снисхождения. Это была прелюдия к выступлению его учеников. Учеников оказалось двое, и оба стоили своего учителя. Давид встал и поднял левую руку, накидка же его была такого покроя, что рукав ниспадал до земли. Из-за левого рукава Давида появилась девушка, которая спела " Вергилия-чародея" - вещь, редко исполняющуюся и тем более интересную, что прославленный Вергилий в ней выступал вовсе не как заезженный поэт-классик, а как средневековый алхимик и прорицатель. Профессор Орбилий развеселился: видно, и ему классик-Вергилий поднадоел. Потом из-за правого рукава барда возник второй ученик, лет пятнадцати, голос которого был как будто создан для церковного хора, но этим божественным голосом он исполнил пародию на валлийские исторические баллады - " Оллух и Килвен", ужасно смешную и местами, увы, неприличную. Все хохотали.

Ллевелис выбежал на середину, чтобы надеть девушке на голову венок, но за рукавом Давида-ап-Гвиллима ничего не оказалось.

- А... где же ваша ученица? - спросил он.

- Какая ученица? - лукаво улыбнувшись, спросил бард и сделал вид, что озабоченно заглядывает себе за спину. Тут все поняли, что никаких учеников и не было и все, что они видели и слышали только что, был опять же Давид-ап-Гвиллим, не чуждый некоторой забавной магии.

- У него такой диапазон голоса? - спросил совершенно оторопевший от всего этого Фингалл МакКольм.

- У него такое чувство юмора! - запрыгала Гвенллиан. Фингалл озабоченно искоса посмотрел на нее.

- А где же ваши настоящие ученики? - строго обратился Мерлин к Давиду-ап-Гвиллиму. - Живые, так сказать, из плоти и крови?

- А... Дело в том, - смущенно улыбнувшись, отвечал Давид-ап-Гвиллим, - что у них сейчас каникулы.

Мак Кехт внимательно посмотрел на Мерлина.

- Вы слышите? - сказал он.

Мерлин хлопнул себя по лбу.

- Вот так штука! - воскликнул он. - Запамятовал.

- Да, да, - с напором повторил Мак Кехт. - У учеников бывают каникулы. В других школах.

- Хорошо, хорошо, - заюлил Мерлин. - Мы это обсудим.

И под хрустально чистым и ясным взглядом Мак Кехта поправился:

- Ну, так и быть. Не надо на меня так смотреть. Я объявляю рождественские каникулы! Лучше поздно, чем никогда.

* * *

- Не прикидывайтесь, Змейк! Мы оба с вами знаем, откуда у Пандоры эти носки! - недобро сказал Курои, задержав Змейка посреди школьного двора. - Это ваших рук работа.

- Да будет вам известно, я не испытываю интереса к гардеробу мало знакомых мне людей, - холодно отвечал Змейк.

- Вы передали эти вещи Пандоре, чтобы подорвать престиж школы, - бросил Курои, становясь ему поперек дороги.

- Оставьте меня, - устало сказал Змейк. - Я ничего не знаю. Впрочем, надеюсь, что эти носки произведут в министерстве должный фурор, - мечтательно добавил он.

Ллевелис, который как раз очень хорошо знал, откуда у Пандоры носок Лютгарды, предпочел не вмешиваться в беседу и даже присел, чтобы его не заметили, поскольку до него только сейчас начало доходить, что его невинная шутка, кажется, обернулась какой-то бедой.

- У вас есть ко мне еще какие-то претензии? - через силу спросил Змейк.

- У всех у нас множество претензий к вам, Змейк, - взорвался Курои. - Ваше общество мало кому здесь доставляет удовольствие. Достаточно знать о том, что вы делаете из своих учеников, чтобы испытывать к вам отвращение! Кого вы из них воспитываете, Змейк! Что выходит из ваших рук!..

К удивлению Ллевелиса, обычная ироничность Змейка как будто покинула его при этих словах, и ни одна колкость не сорвалась с его губ; он вздрогнул и взглянул Курои в глаза, отчего тот отступил с дороги.

- Мои ученики, обретшие самостоятельность, более мне неподконтрольны, - сказал он довольно тихо, но Ллевелис подслушивал во все уши. - Они наследуют мой метод и затем вольны применять его в любых областях. Тем не менее, я не отрекаюсь от них и даже, если хотите знать... горжусь их успехами, - опасным тоном закончил Змейк и взглянул на небо, начинающее сыпать хлопьями метели.

- Еще бы вам отрекаться! Да вы в восторге от того, что творят эти... наследники ваших методов! - закричал Курои ему вслед.

Змейк не обернулся. Более того, он развил такую скорость, уходя, что казалось, будто временами он перестает касаться земли.

* * *

Казалось бы, Курои не сказал Змейку ничего особенного, но Ллевелис решил, что это как раз тот случай, когда sapienti sat. Впрочем, он прекрасно знал, что обладает живым воображением, поэтому не позволил себе поверить в услышанное буквально, пока заставшие ту же ссору преподавателей Морвидд и Керидвен не подтвердили, что дело серьезное и что уже можно бояться.

- Я правильно понимаю, что мы боимся за Гвидиона? - сказала Морвидд, выпутываясь из толстого свитера, так как ей сразу стало жарковато.

- Ну да.

- Это хорошо. Когда боишься не за себя, это уже гораздо нормальнее, - заметила она.

- Черт, мы должны найти какие-нибудь школьные анналы, хроники, что-нибудь подобное! И искать там все упоминания об учениках Змейка, все! Что с ними случилось, кем они стали!.. - сказала Керидвен.

-...пока Гвидиона еще можно узнать в лицо, - прибавил Ллевелис. - И никому ни слова.

Школьные хроники действительно нашлись. Исписанные то быстрым почерком хрониста Элиса-ап-Гриффида, то каллиграфическими завитушками архивариуса Хлодвига, страницы этих хроник собирались в альбомы в тяжелых деревянных переплетах, к ним подклеивались гравюры, записки, заметки, и все вместе представало в конечном счете как многоуровневое нагромождение писанины, объединенной временем возникновения.

Они набрали хроник и сели в читальном зале, спрятавшись за глобусом, чтобы их не было сразу видно от входа. Глобус был огромный и, хотя на нем явно не хватало Австралии и обеих Америк, потому что он был какой-то допотопный, в остальном он прекрасно служил делу.

- Посмотрите-ка сюда: в библиотечном зале была перестановка в тысяча пятисотом году, а раньше столы стояли не так и книжные шкафы не примыкали к той стене!

- А на башне Бранвен в седьмом веке перекрывали крышу!

- То-то она, бедняжка, переволновалась!.. А математику вел Пифагор. На лекции допускал только избранных, остальных - пинком.

- А сейчас кто ведет? Не Пифагор ли?

- Не знаю. Надо узнать. Может, и он.

- Что мы ищем? - спросила Керидвен, упоенно разглядывая затрепанную гравюру с изображением выпуска тысяча триста какого-то года.

- Все, что угодно, о личных учениках Змейка, - тут Ллевелис встал, оперся о стол и неуверенным голосом произнес сбивчивую речь. - Может оказаться, что на самом деле не ученики выбирают Змейка. А Змейк сам подбирает себе учеников. Может быть, он вообще использует школу только затем, чтобы выискивать студентов со способностями в его области. Помните, после чего Гвидион попал к Змейку в обучение? Он создал вещество. Вы помните это вещество, да? Ну вот, - Ллевелис утер пот со лба. - И-и... Гвидион уже меняется. Честно. Он был не такой. Его невозможно удивить. Его практически невозможно напугать. И когда его невозможно будет рассмешить, тогда, я думаю, все. Тут уже Змейк станет гордиться его успехами... И можно будет вбивать осиновый кол.

- Типун тебе на язык, - сказала Керидвен.

- Черт, да я же вот за Гвидиона и волнуюсь! - шепотом закричал Ллевелис.

В первый день об учениках Змейка не нашлось ничего. Зато они узнали, что в школе учился Давид-ап-Гвиллим и преподавал Авиценна.