Явление пятое. Петр. Ну, кажись, все в доме спать полегли

Петр, потом Аксюша.

Петр. Ну, кажись, все в доме спать полегли. Только этот бессчастный

путается. Ну, да ему полтину серебра пожертвовать, так он отца родного

продаст. Ночь-то очень светла, может, Аксюша не выйдет совсем, побоится,

чтобы не увидали. А как нужно-то! Уж последний бы раз повидались, да и

кончено дело. Эх ты, подневольная жизнь! Дрожит сердце, как овечий хвост, да

и шабаш! Ничего с собой не сделаешь: и руки и ногл трясутся. Воровать легче!

Приди в чужой дом повидаться с девушкой, не в пример тебя хуже вора сочтут.

Эка эта любовь! Вон тятенька говорит, что это баловство одно, на год, на

два, говорит, это занятие, не больше, а там сейчас насчет капиталу.

Дожидайся, когда она пройдет, а пока что муки-то примешь. Никак, идет? И то.

Входит Аксюша; увидав Петра, подбегает к нему.

Аксюша. Ах, ты здесь!

Петр. Давно уж тут путаюсь. Здравствуй! Жива ли покуда? (Целует ее.)

Аксюша. Видишь, что жива. Ну, говори скорей! Некогда ведь, того гляди

хватятся.

Петр. С тятенькой у нас опять разговор был.

Аксюша. Ну, что ж он? Говори скорей! Душа мрет.

Петр. Подается. Час ругал по обнаковению. Потом: " За тебя, говорит,

дурака, видно невесту с приданым не найдешь! Хоть бы две тысячи за тебя

дали, и то бы ладно". Слышишь?

Аксюша. Да ведь негде их взять.

Петр. Надо доставать.

Аксюша. У Раисы Павловны не выпросишь; нечего и унижаться.

Петр. А ты у братца попроси, у Геннадия Демьяныча!

Аксюша. Ай, что ты! Страшно, да и стыд-то какой!

Петр. Да ведь уж ау, брат! До самого нельзя вплоть приходит.

Аксюша. Надо ведь ему будет признаться во всем.

Петр. Ну так что ж! И признайся! Он свой человек. От него нам уж

последнее решение выйдет.

Аксюша. Да, уж последнее.

Петр. А ведь кто его знает! На грех мастера нет. Он с виду-то барин

добрый. Да ты поскорей, завтра же чем свет; а в полдень мы с тятенькой

придем, ты мне скажешь.

Аксюша. Хорошо, хорошо.

Петр. Только ты долго этого разговору не тяни; а так и так, мол, до

зарезу мне; вот и конец. Либо пан, либо пропал.

Аксюша. Да, да, разумеется. До стыда ли тут когда...

Петр. Что " когда"?

Аксюша. Когда смерть приходит.

Петр. Ну полно, что ты?

Аксюша. Вот что, Петя! Мне все пусто как-то вот здесь.

Петр. С чего же?

Аксюша. Я не могу тебе сказать, с чего, я неученая. А пусто, вот и все.

По-своему я так думаю, что с детства меня грызет горе да тоска; вот, должно

быть, подле сердца-то у меня и выело, вот и пусто. Да все я одна; у другой

мать есть, бабушка, ну хоть нянька или подруга; все-таки есть с кем слово

сказать о жизни своей, а мне не с кем, - вот у меня все и копится. Плакать я

не плачу, слез у меня нет, и тоски большой нет, а вот, говорю я тебе, пусто

тут, у сердца. А в голове все дума. Думаю, думаю.

Петр. А ты брось думать! Задумаешься - беда!

Аксюша. Да нельзя бросить-то, сил нет. Кабы меня кто уговаривал, я бы,

кажется, послушалась, - кабы держал кто! И все мне вода представляется.

Петр. Какая вода?

Аксюша. Да вот что, милый ты мой, все меня в воду тянет.

Петр. Ой, что ты, перестань!

Аксюша. Гуляю по саду, а сама все на озеро поглядываю. Уж я нарочно

подальше от него хожу, а так меня и тянет, хоть взглянуть; а увижу издали,

вода-то между дерев мелькнет, - так меня вдруг точно сила какая ухватит, да

так и несет к нему. Так бы с разбегу и бросилась.

Петр. Да с чего ж это с тобой грех такой?

Аксюша. Сама не знаю. Вот как ты говорил вчера, так это у меня в уме-то

и осталось. И дома-то я сижу, так все мне представляется, будто я на дно

иду, и все вокруг меня зелено. И не то чтоб во мне отчаянность была, чтоб

мне душу свою загубить хотелось - этого нет. Что ж, жить еще можно. Можно

скрыться на время, обмануть как-нибудь; ведь не убьют же меня, как приду;

все-таки кормить станут и одевать, хоть плохо, станут.

Петр. Ну, что уж за жизнь!

Аксюша. А что ж жизнь? Я и прежде так жила!

Петр. Ведь так-то и собака живет, и кошка; а человеку-то, кажись, надо

бы лучше.

Аксгаша. Ах, милый мой! Да я-то про что ж говорю? Все про то же. Что

жить-то так можно, да только не стоит. И как это случилось со мной, не

понимаю! Ведь уж мне не шестнадцать лег! Да и тогда я с рассудком была, а

тут вдруг... Нужда да неволя уж очень душу сушили, ну и захотелось душе-то

хоть немножко поиграть, хоть маленький праздничек себе дать. Вот, дурачок ты

мой, сколько я из-за тебя горя терплю. (Обнимает его.)

Петр. Ах ты горькая моя! И где это ты так любить научилась? И с чего

это твоя ласка так душу разнимает, что ни мать, кажется, и никто на свете...

Только уж ты, пожалуйста! Ведь мне что же? Уж и мне за тобой... не миновать,

выходит.

Аксюша. Ну, уж это твое дело. Ведь уж мне не узнать, будешь ли ты меня

жалеть, или будешь смеяться надо мной. Мне с своей бедой не расстаться, а

тебе дело до себя, мне легче не будет.

Петр. Нет, уж ты лучше подожди; хоть немного, да поживем в свою волю.

Да что загодя и думать-то! Еще вот что твой братец скажет?

Аксюша. Конечно, коли есть случай, зачем его обегать.

Петр. Может, и выручит.

Аксюша. Может быть. Ты никого не видал в саду?

Петр. Геннадия Демьяныча камарден тут путался.

Аксюша. Так ты ступай! Время уж.

Петр. А ты, Аксюша, домой, чтоб... а то... и боже тебя охрани!

Аксюша. Домой, домой, не бойся. Что мне за охота: у меня теперь

все-таки что-нибудь впереди есть.

Петр. Ну, то-то же, смотри! (Целуются.) Я на тебя в надежде. (Уходит.)

Аксюша хочет идти домой, оборачивается и видит Несчастливцева, который

выходит из беседки.