Девятая ночь

В мире было неспокойно. Казалось, вот-вот разразится война. Неоседланные лошади из сгоревших конюшен буйствовали за стенами усадьбы. Днем и ночью, поднимая пыль, солдаты-пехотинцы пытались поймать их. А в доме все это время царила тишина.

Там жила молодая мать с двухлетним сыном. Отец куда-то ушел. Ушел безлунной ночью. Сидя на постели, он обулся в соломенные сандалии, повязал голову черным платком и вышел с черного хода. Тонкий луч светильника, который держала провожавшая его мать, прорезал тьму и осветил старый кипарисовик перед оградой дома.

Отец так и не вернулся. Мать каждый день спрашивала двухлетнего ребенка:

- Где твой отец?

Мальчик не отвечал. Спустя некоторое время он научился отвечать: “Там”. И когда мать спрашивала его: “А когда он вернется? ” - он, смеясь, вновь говорил: “Там”. Тогда мать тоже смеялась. А потом учила его отвечать правильно - по многу раз повторять: “Скоро вернется”. Но мальчик смог запомнить только “скоро”. И иногда на вопрос “Где твой отец? ”, - он отвечал: “Скоро”.

С наступлением ночи, когда все вокруг смолкало, мать, затянув пояс-оби и заткнув за него короткий меч в ножнах из акульей кожи, привязывала малыша тонким поясом к спине и тайком выходила через калитку. Мать всегда была обута в бамбуковые сандалии. Иногда мальчик засыпал за спиной у матери, убаюканный стуком ее сандалий.

Она шла на запад вдоль глинобитных оград, тянувшихся вокруг домов. Спустившись с пологого склона, они оказывались перед огромным деревом гингко. Если взять от него вправо, то в глубине, всего метрах в ста, - каменные ворота-тории[15]. С одной стороны от ворот - рисовые поля, с другой - заросли мелкого бамбука. Но у самых ворот начинается чаща темных криптомерий. Всего через тридцать-сорок метров пути по выложенной камнями тропе - лестница, ведущая к старому святилищу. Над выцветшим серым ящиком для подношений болтается веревка с большим колокольчиком. Днем, сбоку от колокольчика, можно увидеть табличку с надписью “Святилище Хатимана”[16]. Иероглиф “хати” записан необычно: в виде двух голубей, сидящих напротив друг друга. Есть множество и других табличек. В основном, это мишени, куда стреляли местные воины во время храмового празднества, и на каждой написано имя поразившего цель. Изредка это таблички о принесении в дар святилищу меча.

Всякий раз, когда мать проходила через ворота-тории, на ветвях криптомерии ухала сова. Слышалось шлепанье грубых сандалий. Перед святилищем мать останавливалась - дергала за веревку с колокольцем, склонялась в поклоне и хлопала в ладоши[17]. В этот момент сова почти всегда неожиданно смолкала. А мать всем сердцем возносила молитвы о благополучном возвращении мужа. Мать всей душой верила - раз ее муж самурай, то, если неизменно возносить молитвы божеству войны Хатиману, они непременно будут услышаны.

Мальчик часто просыпался от звука колокольчика и, обнаружив, что вокруг кромешная тьма, начинал плакать за спиной у матери. Тогда бормоча молитву, мать принималась укачивать его. Иногда ребенок успокаивался. Иногда принимался плакать пуще прежнего. Но как бы то ни было, заставить мать прервать молитву было непросто.

Вот, помолившись за благополучие мужа и развязав тонкий пояс, она осторожно подтянула ребенка со спины к животу, намереваясь спустить его наземь. Обхватив его обеими руками, она стала подниматься по ступенькам к святилищу.

- Ты ведь хороший мальчик, правда. Подожди здесь немного! - сказала она, прильнув щекой к щеке малыша. Затем, распустив пояс, обвязала им ребенка, а другой конец привязала к поручням святилища. И, спустившись по ступеням вниз, стала совершать стократное поклонение “охякудо”, шагая туда-обратно по тропинке, выложенной камнями[18].

Ребенок, привязанный к поручням святилища, в кромешной тьме ползал под навесом, удаляясь на длину пояса. Такие ночи были поистине подарком для матери. Но когда привязанный ребенок принимался громко плакать, она не находила себе места от беспокойства. Задыхаясь, спешила как можно скорее закончить стократное поклонение. Иногда ей ничего не оставалось, как, прервав поклоны, подняться наверх и успокоить сына. А затем начинать все сызнова.

Отец, о котором так тревожилась мать, не смыкавшая глаз ночи напролет, давно уже был убит одним ронином.

Я слышал эту печальную историю во сне от своей мамы.