Глава XVII. Помните, я уже говорил о том, что последний раз дрался лет семь назад?

Помните, я уже говорил о том, что последний раз дрался лет семь назад? Настало время рассказать эту историю.
Мне было двенадцать.Я учился в шестом классе. Школа — это то место, которое я ненавидел уже в том возрасте, слишком много людей, которые не достойны таковыми называться. Скорее звереныши, взрощенные поколением зверей по-старше. Здоровье уже в таком раннем возрасте подводило меня, этим объяснялось мое нежелание к физической активности, проще говоря, я сторонился одноклассников, не играл с ними, не носился как оголтелый, не лазил по деревьям, сбивая вороньи гнезда, а просто наблюдал за подобными действами со стороны. Я не был трусишкой, ни в коем случае, просто был стеснительным и не чувствовал себя комфортно среди своих одноклассников, вот и все. Грубая сила не была моим коньком, но чувство справедливости было развито настолько сильно, что порой я не мог усидеть на месте, не указав кому-нибудь на то, что он поступает нечестно. Конечно же, остальные дети меня не слушали. Я всегда разделял людей на два самых огромных и основных типа: это те, у кого есть от рождения голова на плечах, и те, кому природа не дала этого. Так вот, окружением моим были как раз последние, а из-за упадка общества ни родители, ни система образования не могли ввинтить им эту голову на место, они так и остались, скорее всего, примитивными зверенышами.
Так вот, в двенадцать лет мир кажется, естественно, проще. Поэтому увидев на перемене маленькую ревущую девочку, я даже и не колебался, прежде чем подойти к ней. Эта малютка была из четвертого класса, ее темные хвостики на голове растрепались, а веки карих глаз распухли от того, что она терла их ладошками. Нижнюю часть лица она прятала, не поднимая голову. Я присел на корточки рядом с ней, чтобы оказаться наравне, и спросил, что случилось.
— Отойди, ты тоже будешь считать меня страшной, — всхлипывала она, продолжая закрывать лицо.
— Я не буду считать тебя страшной, успокойся, лучше скажи мне, как тебя зовут, — пытался я успокоить ее.
— Меня зовут Мария.
— Приятно познакомиться, Мария, — улыбнулся я, — а меня зовут Глен.
— Смешное имя, так зовут моего деда, — на миг улыбнулась она мне в ответ, но тут же снова спрятала лицо.
— Да, я знаю, оно больше старческое, но не я его выбирал. Лучше расскажи мне, что стряслось, и покажи свое лицо.
— Ты точно не будешь смеяться?
— Обещаю, что не буду.
Мария подняла свою темную голову и показала свое лицо целиком. Ее пухлые губы от природы были сдвинуты немного влево, словно ее кожу с силой натянули вбок, и все лицо так и осталось немного перекошенным. Вот над чем смеялись дети. Я же не видел здесь ничего смешного. Только злоба вскипала в моем детском сердце, еще способном на такие искренние чувства. В это время Джон тоже учился в четвертом классе, но не с Марией, а в параллели, его я не нашел, а излить свое негодование нужно было, поэтому у меня не оставалось иного выхода, как пойти к непосредственно самим обидчикам и разобраться.
Я взял Марию за слабую ручку и велел ей показать того, кто над ней смеялся. Маленькая девочка в синем платьице вела меня через противные желтые коридоры в противоположную рекреацию. Там были, кто бы сомневался, мои одноклассники. Они противно шумели и визжали, а завидев меня за ручку с Марией подняли визгливый гогот.
— Это они сделали? — спросил я у моей спутницы.
— Да.
Конечно, я испугался, ведь знал, что обидчиков, тех, кто представлял реальную физическую угрозу, было штук двенадцать, а я всего лишь один. При этом мелкий и слабый, ни разу не дравшийся. Но чувство справедливости толкало мои ноги сами собой вперед, в толпу противных детей.
— Это вы смеялись над Марией? — повышенным тоном подошел я в гущу противников. Десятки ядовитых глаз впились в меня.
— Ну мы, а что ты сделаешь, малявка? С чего ты вдруг начал возникать? — заговорил самый жирный, уже не помню как его звали, но то, что он был, действительно, огромен, забыть не могу. Остальные, поменьше старались прижаться к нему поближе.
— Так делать нехорошо, ничего смешного в ней нет! Кто дал право вам насмехаться над ней? — адреналин ударил в голову, и вот мой голос становится все увереннее.
— Я тебе сейчас голову проломлю, тупица! Тебе какая разница вообще? Кто дал право? Кто дал право? Сами себе право дали. Гуляй лесом, — начали попискивать со всех сторон, грозить кулаками, строить рожи, ржать с надрывом.
— Извинитесь перед ней! — впадал я в ярость, — немедленно!
Это было моей последней репликой, затем, откуда-то из-за жирной фигуры главаря мне в голову прилетело что-то вроде жвачки или липкой конфеты, которая ударила мне прямо в лицо, прилипла там, пережеванная кем-то. Сдавливая рвотные позывы, опозоренный толпой дураков, я сбросил с себя эту гадость и кинул в обратку. Ждать было недолго, уже через несколько секунд на меня накинулась пара самых неуравновешенных одноклассников. Они скрутили мне руки, заломали их так, что в ушах зазвенело. Но я был юрким, поэтому мне удалось вырваться, попутно пнув одного из них прямо в голову. Только я обрадовался своей победе, как тут же налетели еще двое. Шансов одолеть их всех у меня, естественно, не было. Мне оставалось только терпеть многочисленные удары. Меня били в живот, отвешивали подзатыльники, колотили по ногам. А я закрывал свое лицо руками, лежа в позе зародыша.
Прозвенел звонок, вся эта дикая толпа бросилась на следующий урок, а я остался в рекреации. Мария куда-то ушла, вокруг было пусто, где-то вдали процокала на каблуках наша учительница, но она не посмотрела в мою сторону. Я тихо стал на шатающиеся ноги, поднял свой портфель, что распотрашенный остальными из шайки, валялся у окна. Тихо собрал его и поплелся к выходу. Старый седой дед, наш охранник, читал газету, он молча осмотрел меня, и вернулся к чтению.
Пол на первом этаже был выложен бежевой потертой кафельной плиткой, у входа в столовую, стоял ряд умывальников, я открыл воду и умыл красное лицо.
— Зачем ты полез в драку? — услышал я детский голос позади, умывая глаза холодной водой. Это была Мария. Она стояла, поправляя свои хвосты.
— Я защищал тебя! — сквозь слезы крикнул я.
— Но ты ведь слабый.
— Я же пытался...неужели ты не понимаешь?
— Ты никого не защитил. Они теперь еще больше будут ко мне приставать. Лучше бы ты просто прошел мимо. Противный мальчишка, — с этими словами она разревелась, ее лицо еще больше исказилось, и она убежала от меня.
Черт возьми! Ради этой девчонки я пошел драться с толпой! Я хотел защитить ее! А что взамен?
Так я стоял на кафельном полу своими черными ботинками, шнурки на которых развязались и расползлись в стороны, как черви.
— Эй, малец, что случилось? — старый охранник с седыми усищами выглянул из-за угла, он снял со своего большого носа очки и протер их уголком формы.
— Я подрался, — со злобой выпалил я, продолжая пялится на своих шнурковых червяков.
— Видимо, не очень удачно, — усмехнулся он, но по-доброму, не как остальные усмехались мне все время.
— Я защищал девочку, ту, что убежала только что отсюда. Меня побили двенадцать мальчишек из собственного класса. А она сказала, что я слабый. И что сделал только хуже, — я старался сдерживать слезы.
— Но ведь в чем-то она права. Лучше ведь не соваться куда не следует, если твои силы настолько малы, что ничего не исправят. Ты не изменишь этих хулиганов. Только заработаешь лишних проблем, — охраник погладил свои усы и вернулся на свое место читать газету. Холодными руками я вернул червяков на место, предварительно завязав их в крепкий узел. Тяжелыми шагами я вышел из школьного здания и направился домой. Солнце слепло глаза, весна играла повсюду и раздражала меня своим буйством красок.
Я шел минут пятнадцать, свернул на узкую тропу, вдоль соснового леса, и оказался у двери нашего ветхого дома. Скинув обувь в прихожей, направился по длинному коридору на кухню. Там сидела мама. Она что-то готовила в духовке. Пахло яблочным пирогом.
— Глен! — воскликнула она, — что с тобой?
Меня выдал моя опухший глаз и царапина на запястье, а также мятая рубашка.
— Я подрался, — снова выдавил из себя я эту фразу.
— Зачем? Кто побил тебя? Кто это был? — закудахтала мама.
— Меня никто не побил, я сам начал драку. Я защищал девочку. Защищал Марию. Она была маленькой, и все смеялись над ней, — я начал говорить все быстрее и быстрее, — меня побили, потому что их было больше, а Мария, увидев меня, сказала, что мне не стоило драться, и что я слабый, что теперь будет еще больше проблем. А наш охранник сказал, что я не исправлю того, что есть, потому что слабее, и я всего лишь один.
Мама обняла меня и сказала: " Никогда не лезь в чужие проблемы, Глен. Береги себя, если тебя окружают плохие люди, то не пытайся исправить их, они пропащие, пусть ими занимаются их родные и близкие, это не твоя забота. Твоя забота — думать о себе и своем будущем, ведь ты умный мальчик".
И мне стало так противно, противно все равно, стало наплевать, на то, что бормочет мне мама, на то, как вкусно пах яблочный пирог из духовки, и на Марию с перекошенным лицом мне тоже стало все равно, на жирного задиру и его компанию стало плевать, я успокоил себя осознанием того, что я выше всех этих мелочей. И это, действительно, не мое дело. Пусть сами разбираются со своей чертовой жизнью, а мне важна моя. Моя жизнь.
С того дня я больше ни с кем не дрался. А все издевательства со стороны одноклассников просто игнорировал. Они меня не волновали. Ни капли. Я лишь учился и накапливал знания. И думал о том, как жирный урод вырастит и сопьется в свинарнике у своего папаши-мясника.