На крупного зверя

Хотя Мелоун и дал обещание не беседовать с Энид о любви, но взгляд

тоже может говорить, поэтому их общение не прервалось. Во всем же

остальном он строго соблюдал уговор, как ни трудно это ему давалось. Он

был частым гостем в доме профессора, и к тому же желанным, особенно с тех

пор, как страсти вокруг диспута несколько улеглись. Теперь целью жизни для

Мелоуна стало заставить великого ученого с благосклонностью отнестись к

тем сторонам жизни духа, которые так увлекли его самого. Он принялся за

дело с усердием, но и с осторожностью, ибо понимал, что с вулканом шутки

плохи и извержение может произойти в любой момент. Пару раз уже

наблюдались незначительные вспышки, которые вынуждали Мелоуна отступить и

затаиться на несколько недель, пока почва вновь не обретала достаточной

твердости.

Каждый раз Мелоун изобретал все новые хитроумные подходы к

профессору, хотя одним из его излюбленных приемов было обратиться к

Челленджеру за консультацией по какому-нибудь научному вопросу, например,

спросить об особенностях животного мира пролива Банда или о насекомых

Малайского архипелага и поддерживать беседу до тех пор, пока Челленджер не

заявлял, что всеми этими сведениями человечество обязано Альфреду Расселу

Уоллесу.

- Кто бы мог подумать - Уоллесу-спиритуалисту! - восклицал тогда с

невинным видом Мелоун, на что Челленджер сердито сверкал глазами и

переводил разговор.

Иногда в качестве приманки выступал Лодж.

- Полагаю, вы о нем высокого мнения, - говорил Мелоун.

- Первый ум в Европе, - отвечал Челленджер.

- Ведь он крупнейший специалист по свойствам эфира.

- Несомненно.

- Я-то знаю его только по работам в области спиритизма.

Челленджер сразу умолкал. Тогда Мелоун выжидал денька два и словно

невзначай ронял:

- А вам доводилось встречаться с Ломброзо?

- Да, на конгрессе в Милане.

- Я тут читал на досуге его сочинение.

- Что-нибудь по криминологии небось?

- Нет. Называется После смерти - что?.

- Я о таком не слыхал!

- Трактует вопросы спиритизма.

- Такой могучий интеллект, как Ломброзо, камня на камне не оставит от

этих шарлатанов!

- Да нет, книга скорее написана в их поддержку.

- Что ж, даже величайшие умы имеют свои маленькие слабости.

Так, с безграничным терпением и хитростью, сеял Мелоун свои семена в

надежде, что постепенно профессор избавится от предубежденности, но

видимых результатов пока не наблюдалось. Требовалось предпринять более

решительные действия, и Мелоун счел вполне своевременным пригласить

Челленджера на сеанс. Но как, где и когда? Без советов Алджернона Мейли

тут не обойтись. И вот как-то весенним днем он вновь оказался в гостиной,

где однажды катался по ковру, сцепившись с Сайласом Линденом. Там сидели

преподобный Чарльз Мейсон и Смит, герой Куинз-Холла, - они оживленно

обсуждали с Мейли вопрос, который, возможно, нашим потомкам покажется

более важным, чем те проблемы, которые занимают публику сейчас. Речь шла

ни больше ни меньше, как о том, воспримет ли спиритуалистическое движение

в Великобритании догмат о Троице или же встанет на точку зрения унитариев.

Подобно отцам движения и основателям нынешних спиритуалистических общин,

Смит придерживался антитринитарной линии, а Чарльз Мейсон, верный сын

англиканской церкви, выражавший взгляды своих сторонников, в частности,

таких авторитетов, как Лодж и Баррет среди мирян и Уилберфорс, Хойс и

Чамберс среди священнослужителей, свято чтил древние каноны, хотя и

признавал возможность спиритических контактов. Мейли оказался между двух

огней и, подобно рефери, разводящему на ринге противников, получал удары с

обеих сторон. Мелоун старался не пропустить ни слова, ибо теперь, когда он

осознал, что будущее человечества связано с этим движением, его

интересовала каждая деталь. Когда журналист вошел, говорил Мейсон - в

свойственной ему серьезной, но и не лишенной мягкого юмора манере.

- Люди не созрели для серьезных перемен, да их и не требуется.

Достаточно объединить наше знание и непосредственное общение с душами

умерших с величественным ритуалом и традициями церкви, и мы получим

могучий инструмент, способный вдохнуть новую жизнь в религию. Никогда

нельзя рубить сплеча. Даже первые христиане это понимали и во всем шли на

уступки религиям, в окружении которых оказались.

- Это-то их и сгубило, - вмешался Смит. - В этом и состоял крах

церкви в ее изначальной силе и чистоте.

- Тем не менее она продолжала существовать.

- Но она уже не возродилась в полном объеме с тех пор, как этот

негодяй Константин приложил к ней руку.

- Ну-ну-ну, - возразил Мейли. - Разве можно называть негодяем первого

христианского императора?

Но Смит был упрямый противник, открытый и честный, не идущий на

компромиссы.

- А как, по-вашему, следует назвать человека, почти истребившего

собственный род?

- Мы сейчас не обсуждаем его личные качества, мы говорим о создании

христианской церкви.

- Надеюсь, мистер Мейсон, вас не обидела моя прямота?

Мейсон улыбнулся своей открытой улыбкой:

- До тех пор, пока вы не оспариваете существование Нового Завета,

ваши слова меня не задевают. И даже если бы вы взялись доказывать, что Бог

- всего лишь миф, я бы нисколько не оскорбился, коль скоро существует эта

священная книга, вместилище величайшего учения. Откуда-то из глубины веков

оно дошло до нас, я принял его и говорю: Верую.

- Ну, тут между нами нет больших расхождений, - сказал Смит. - Я не

встречал более цельного учения, и не стоит отказываться от него. Но мы

желаем избавиться от разного рода излишеств и пышности. Кстати, откуда они

взялись? Как раз из компромиссов с другими религиями, на которые пошел наш

друг Константин, чтобы добиться религиозного единообразия во всей своей

необъятной империи. Он превратил христианство в лоскутное одеяло. Так, из

египетского культа были взяты церковное облачение, митра, епископский

посох, тонзура, обручальные кольца. Пасха - языческое празднество,

приуроченное к весеннему равноденствию; конфирмация заимствована из культа

Митры, как, впрочем, и крещение, - только в митраическом ритуале

использовалась кровь, а не вода. Что же касается жертвенной трапезы...

Мейсон заткнул уши.

- Это какая-то ваша старинная лекция, - рассмеялся он. - Можете снять

зал, но не тратьте свое красноречие в частных домах. Если же серьезно,

Смит, то речь вовсе не о том. Пусть даже вы правы - это никоим образом не

меняет моих убеждений: у нас есть величайшее и действенное учение, с

благоговением принимаемое тысячами людей, в том числе и вашим покорным

слугой, и было бы крайне неразумно от него отказываться. Уж с этим-то вы

не можете не согласиться.

- Нет, - упорствовал Смит. - Вы слишком заботитесь о чувствах ваших

драгоценных прихожан, но совершенно не думаете о тех девяти десятых

населения, которые никогда не переступали порога церкви. А между тем их

оттолкнуло то, что им, как, впрочем, и вашему покорному слуге, кажется

фантастическим и неразумным в христианском учении. Так как же вы

рассчитываете привлечь их на свою сторону, если не предлагаете ничего

нового, а лишь механически привносите в христианство спиритизм? Но стоит

лишь обратиться к этим безбожникам и атеистам с такими словами: Я

согласен, что христианство - это сплошная ложь и к тому же оно запятнано

веками насилия и обскурантизма, но вот мы предлагаем вам нечто новое,

незамутненное и чистое. Придите и причаститесь его! - и вот тут-то можно

легко обратить их к Богу и вере, не насилуя их разум христианскими

догматами.

Слушая спор, Мейли теребил свою рыжеватую бороду. Он прекрасно знал

этих людей и понимал, что расхождения между ними невелики, ибо Смит

воспринимал Христа как богоподобного человека, а Мейсон считал, что это

принявший человеческое обличье Бог, что по сути своей одно и то же. Но

между их более радикальными последователями лежала пропасть, и компромисс

был абсолютно невозможен.

- Почему бы вам, - вмешался Мелоун, - не задать эти вопросы

представителям мира духов и не довериться полностью их мнению?

- Все не так просто, как вы думаете, - ответил Мейли. - После смерти

все мы сохраняем наши земные предрассудки, оказавшись в обстановке,

которая в той или иной степени их отражает. Поэтому поначалу каждый живет

своими прежними представлениями. Постепенно, с течением времени, дух

расширяет свое представление о мире и в конце концов приобщается к

всеобъемлющему символу веры, который подразумевает лишь братство людей и

верховенство Господа. Но на это уходят годы. Во время сеансов мне

доводилось слышать речи ярых фанатиков.

- И мне тоже, - поддержал Мелоун, - причем в этой самой комнате. Но

что же души материалистов? Уж они-то не могут не перемениться!

- Я думаю, что их представления существенно влияют на их состояние, и

они годами не проявляют никакой активности, ошибочно полагая, что жизнь

уже кончена. Но в конце концов они просыпаются, понимают, сколько времени

потеряли, и оказываются порой в первых рядах, поскольку обладают легким

характером и руководствуются возвышенными идеалами, сколь бы ни были

ошибочны их взгляды.

- Да, часто материалисты - это лучшие представители человечества, -

заметил священник с подкупающей искренностью.

- Из них-то и пополняются больше всего ряды нашего движения, - сказал

Смит. - Случается порой, что чувства говорят им о существовании разумной

силы помимо них, и тогда они с достойным рвением начинают пропагандировать

свое открытие. Вы, люди, обладающие верой и лишь прибавляющие к ней новое

знание, даже представить себе не можете, что испытывает человек, живший в

вакууме и неожиданно обретший нечто, способное заполнить его. Когда я

встречаю простого честного парня, тщетно блуждающего в темноте, у меня

руки чешутся ему помочь.

В этот момент появилась миссис Мейли с чаем, но разговор не затих.

Такова уж особенность людей, изучающих возможности духа, что,

встретившись, они затевают самый горячий обмен мнениями, - настолько

интересна и многогранна эта проблема. Мелоуну стоило больших усилий

перевести разговор на то, что являлось непосредственным поводом для его

визита. Лучших советчиков ему было не найти, и все они сошлись на том, что

для такого человека, как Челленджер, необходимо устроить показательный

сеанс.

Где же лучше всего его провести? В этом вопросе не было разногласий:

большая зала Духовного колледжа. была самым изысканным, самым удобным и во

всех отношениях самым подходящим местом в Лондоне. Но когда? Чем скорее,

тем лучше. Да любой спиритуалист, любой медиум ради такого случая, без

сомнения, отложит все остальные дела.

Но вот загвоздка - кто же будет медиумом? Конечно, наилучший вариант

- это кружок Болсоувера: он находится в частных руках, за него не надо

платить, но Болсоувер - человек вспыльчивый, а Челленджер наверняка будет

вести себя вызывающе и всем надоедать, так что сеанс может окончиться

дракой и таким образом потерпеть провал. А этого ни в коем случае нельзя

допустить. Может быть, отвезти его в Париж? Но кто возьмет на себя

смелость позволить этому слону разгуляться в изысканном салоне доктора

Мопюи?

- Да он просто вцепится питекантропу в горло, поставив под угрозу

жизнь всех, кто окажется там, - сказал Мейли. - Это не подойдет.

- Вне всякого сомнения, самым лучшим медиумом в Англии, в которого

могут воплощаться духи, является Бандерби, - заметил Смит. - Но некоторые

его пристрастия... На него совершенно нельзя положиться!

- А почему? - спросил Мелоун. - Что он за человек?

Характерным жестом Смит щелкнул себя по горлу:

- Он пошел по дорожке, по которой прошел не один медиум до него.

- Но ведь это серьезный аргумент против нашего движения, - удивился

Мелоун. - Разве может считаться благим дело, ведущее к подобным

последствиям?!

- Как вы считаете, можно назвать благим делом, скажем, поэзию?

- Ну, разумеется!

- А вот, например, По был алкоголиком, Кольридж - наркоманом, Байрон

- повесой, Верлен - извращенцем. Не следует смешивать дело и человека,

призванного это дело воплощать. За талант подчас приходится расплачиваться

неуравновешенностью характера, а выдающийся медиум еще более чувствителен,

чем величайший талант. Некоторые медиумы - достойнейшие люди, а некоторые

не вполне чистоплотны в быту, и не следует их за это порицать. Такая

работа требует большой отдачи, поэтому им необходимы радикальные средства

для восстановления сил. Порой они теряют контроль над собой, но

профессиональные их свойства остаются неизменными.

- Это напомнило мне один эпизод, произошедший с Бандерби, - вмешался

Мейли. - Вы, должно быть, его никогда не видели, - обратился он к Мелоуну.

- Он очень забавный - маленький, кругленький, неуклюжий и такой толстый,

что уже много лет не видел собственных башмаков. Когда выпьет, он еще

забавнее. И вот как-то пару недель назад мне сообщают, что он напился

где-то в баре и не может без посторонней помощи добраться домой. Мы с

приятелем поспешили ему на выручку. С некоторыми приключениями, но все же

дотащили его до дому, и тут ему взбрело в голову устроить сеанс! Мы

пытались его остановить, да куда там, - он схватил с приставного столика

рупор и неожиданно погасил свет. И только он это сделал, как сеанс

немедленно начался, да так все хорошо у него выходило! Но тут вмешался

Принсепс, его дух-проводник, - он выхватил рупор и начал колотить медиума,

приговаривая: Ах ты, негодяй! Пьяница несчастный! Да как ты смеешь!...

Рупор теперь весь во вмятинах. Бандерби с воплями бросился вон из комнаты,

а мы пошли по домам.

- Ну уж, медиум вовсе не виноват, - сказал Мейсон. - Так вернемся к

профессору Челленджеру - такой случай нельзя упускать!

- Как насчет Тома Линдена? Может быть, его пригласить? - предложила

миссис Мейли.

Мейли покачал головой:

- После тюрьмы с Томом что-то произошло. Эти дуболомы не просто

преследуют наших лучших медиумов, они к тому же разрушают их бесценный

дар. С тем же успехом можно поместить бритвенное лезвие во влажное место и

после этого надеяться, что оно сохранит остроту.

- Как же так? Неужели он утратил свои способности?

- Ну, я бы так категорично не стал утверждать, но они уже не те, что

были раньше. Теперь он в каждом подозревает переодетого полицейского, и

это его отвлекает. Но если уж он возьмется за дело, то доведет его до

конца. Да, лучше всего обратиться к Тому.

- А кого мы пригласим на сеанс?

- Я полагаю, что профессор придет не один.

- Он со своими спутниками создаст ужасающую волну колебаний, поэтому

нам следует пригласить людей, разделяющих наши идеи, чтобы ему

противостоять. Например, Делисию Фри-мен - она с удовольствием придет. Еще

буду я. А как вы настроены, Мейсон?

- Разумеется, я приду.

- Мистер Смит?

- Нет, нет! На мне газета, к тому же на той неделе я должен провести

три службы, две панихиды, свадебный обряд и пять деловых встреч.

- Ну, я надеюсь, нам не составит труда выбрать еще одного-двух

гостей. Любимое число Линдена - восемь. Так что теперь, Мелоун, дело за

малым - получить согласие нашего исполина мысли и назначить дату.

- И подтверждение мира духов, - серьезным тоном добавил Мейсон. - Мы

должны посоветоваться с нашими партнерами.

- Всенепременно, святой отец. Это весьма существенное дополнение. Ну

что ж, Мелоун, мы обо всем условились, и нам остается только ждать этого

события.

Но случилось так, что этим вечером Мелоуна ожидали события совсем

иного рода и на его пути возникло одно из тех препятствий, которые то и

дело подстерегают человека на его жизненном пути. Появившись, как всегда,

в редакции Газетт, он узнал, что его желает видеть мистер Бомон.

Непосредственным начальником Мелоуна был заместитель главного редактора,

старый шотландец по имени Мак-Ардл, и должно было произойти нечто

экстраординарное, чтобы сам главный снизошел со своего Олимпа, откуда он

наблюдал земные дела, и обратил внимание на кого-нибудь из своих скромных

сотрудников, копошащихся где-то внизу. Этот вершитель судеб, всегда

подтянутый, процветающий и могущественный, восседал в своем роскошном

кабинете, обставленном старинной дубовой мебелью и диванами, обитыми кожей

цвета сургуча. Когда Мелоун вошел, он продолжал что-то писать, и лишь

после некоторой паузы поднял на журналиста проницательные серые глаза.

- А, добрый вечер, мистер Мелоун! У меня к вам небольшое дельце. Не

угодно ли присесть? Речь идет о ваших статьях по спиритизму. Хочу

напомнить, что вы начинали в духе здорового скептицизма, изрядно

сдобренного юмором, что весьма устраивало и меня, и наших читателей.

Теперь я - увы! - с сожалением вынужден признать, что по мере углубления в

вопрос ваши взгляды существенно изменились и вы, похоже, готовы

оправдывать подобного рода деятельность. Думаю, не стоит говорить, что это

расходится с позицией Газетт., и мы бы немедленно прекратили печатать ваши

статьи, если бы заранее не объявили, что эта серия будет написана

беспристрастным исследователем. Так что мы вынуждены продолжать, но тон

статей должен быть изменен.

- Что же я должен сделать, сэр?

- Вы должны вновь обратиться к забавной стороне вопроса. Это нравится

публике. Взгляните на все с юмором, придумайте какую-нибудь старую деву, и

пусть она болтает всякий вздор. Вы понимаете, что я имею в виду?

- Боюсь, сэр, все это больше не кажется мне смешным. Напротив того, я

все больше и больше убеждаюсь, насколько это серьезно.

Бомон величественно покачал головой.

- К сожалению, так же считают и многие подписчики. - Он взял со стола

письмо.

- Вот, послушайте: Я всегда считал вашу газету изданием, которое не

осмеливается гневить Бога, поэтому хочу вам напомнить, что деятельность,

которую ваш корреспондент склонен оправдывать, предана анафеме в Левите и

Второзаконии. Так что если я останусь вашим подписчиком, мне придется

взять на душу ваш грех.....

- Проклятый фанатик, - пробормотал Мелоун.

- Не стану спорить, но пенни, которое платит этот фанатик, ничуть не

хуже любого другого. Или вот еще: Надеюсь, что в наше время просвещения и

свободомыслия вы не станете поддерживать движение, которое пытается

вернуть нас к отжившей свой век идее о существовании ангельской и

дьявольской сущности вне нас! Если же я ошибаюсь, то прошу исключить меня

из числа ваших подписчиков.

- Вот бы запереть этих господ где-нибудь вместе и заставить их самих

урегулировать свои разногласия!

- Возможно, это и будет забавно, мистер Мелоун, но меня в данном

случае интересует тираж Газетт.

- А не кажется ли вам, сэр, что вы недооцениваете интеллектуальный

уровень наших читателей и что помимо кучки экстремистов всех сортов

существует большая масса людей, на которых произвели впечатление

свидетельства стольких известных и уважаемых людей? И разве не в том наш

долг, чтобы знакомить подписчиков с реальными фактами, а не высмеивать

таковые?

Мистер Бомон пожал плечами:

- Пусть спиритуалисты сами отстаивают свои убеждения. Мы не

пропагандистская газета и не собираемся поучать читателей, во что им

верить, а во что нет.

- Конечно, конечно, но я имел в виду лишь необходимость

придерживаться фактов. А между тем они неизменно замалчиваются. Ну, когда

это в лондонской газете появлялась серьезная статья, посвященная

эктоплазме? Да никто даже не подозревает о том, что эта важнейшая

субстанция была изучена и описана учеными, а ее существование было

подтверждено многочисленными фотографиями!

- Довольно, - нетерпеливо перебил Бомон, - боюсь, я не располагаю

временем, чтобы углубляться в данный вопрос. Я пригласил вас для того,

чтобы сообщить, что мистер Корнелиус требует немедленно изменить нашу

линию.

Мистер Корнелиус стал владельцем газеты не в силу каких-то личных

заслуг, а лишь потому, что его отец оставил ему миллионное состояние,

часть которого тот пустил на приобретение Газетт. Он редко появлялся в

редакции, но газета регулярно публиковала сообщения о том, что его яхта

пришвартовалась в Ментоне, или что его видели в Монте-Карло за игорным

столом, или что его ждут в Лестершире на охотничий сезон. Он не обладал ни

ярким умом, ни сильным характером, но время от времени вторгался в

общественную жизнь, публикуя какой-нибудь манифест на первой полосе

собственной газеты. Он не был распутником, но жил в свое удовольствие,

окруженный роскошью, постоянно балансируя на грани порока, а изредка и

переступая эту грань. При упоминании об этом ничтожестве кровь ударила

Мелоуну в голову. Эта жалкая тварь, подумал он, смеет становиться между

человечеством и откровением, ниспосланным свыше! Грязные руки человека,

так и не сумевшего повзрослеть, способны перекрыть людям доступ к

божественному источнику, пусть даже он может пробить себе и другое русло.

- Таково мое последнее слово, мистер Мелоун, - заключил Бомон с видом

человека, который не намерен продолжать дискуссию.

- Очень хорошо! - заявил Мелоун. - И оно будет означать конец моей

работы в вашей газете. У меня контракт на полгода, и уж после его

окончания ноги моей здесь не будет!

- Как вам угодно, мистер Мелоун, - с этими словами мистер Бомон

вернулся к своим бумагам.

А Мелоун, возбужденный спором, вернулся в кабинет Мак-Ардла и все ему

рассказал. Старый шотландец был крайне обеспокоен.

- Э-э, молодой человек, это все ваша ирландская кровь. Хорошо бы ее

разбавить шотландским виски. Вот что я вам скажу: возвращайтесь назад и

скажите, что передумали.

- Ну уж нет! Не хватало еще, чтобы этот ублюдок Корнелиус, жирный,

краснорожий, - я уж не говорю про его личную жизнь, - позволял себе

диктовать, во что кому верить, а мне приказывал глумиться над самыми

святыми вещами на земле!

- Ох уж вам не поздоровится!

- И более достойные люди жертвовали собой ради идеи! А я найду себе

другую работу.

- Боюсь, что нет, если вмешается Корнелиус. Стоит вам заслужить

репутацию человека несговорчивого - и для вас не найдется места на

Флит-стрит.

- Да это стыд и позор! - вскричал Мелоун. - То, как здесь относятся к

проблеме спиритизма, - позор для журналистики! И Англия - не исключение, в

Америке дела обстоят еще хуже! Похоже на то, что в наших газетах служат

самые низкие и бездушные люди, а если там и есть пара порядочных ребят, то

это уникумы, которых нужно в специальных институтах изучать. И это светочи

нации! Глядеть тошно!

Мак-Ардл отечески положил руку Мелоуну на плечо.

- Ну ладно, ладно, так уж устроен мир. Не мы его создали и не нам за

него отвечать. Дайте срок, а то мы все спешим, все спешим. А сейчас вот

что: идите-ка вы домой, хорошенько все обдумайте, и не забывайте о карьере

да о своей молоденькой леди, а потом снова впрягайтесь в лямку, которую

всем нам приходится тянуть, если мы хотим остаться на плаву.