Валленштейновская трилогія.

Исторія постепеннаго возникновенія валленштейновской трилогіи -- поучительный примѣ ръ той строгости къ самому себѣ и вѣ чной неудовлетворенности, которую неоднократно обнаруживалъ Шиллеръ, создавая свои крупныя произведенія. Извѣ стно, что онъ вообще передѣ лывалъ по нѣ сколько разъ свои пьесы, вводя въ нихъ все новыя и новыя детали, изучая для каждой изъ нихъ множество источниковъ и до самой послѣ дней минуты не рѣ шаясь представить ихъ на судъ публики и критики, какъ не вполнѣ законченныя, не свободныя отъ тѣ хъ или другихъ недостатковъ. То же самое мы видимъ и въ данномъ случаѣ. Мысль изобразить въ драматической формѣ измѣ ну и потрясающую гибель фридландскаго герцога, личность котораго заинтересовала Шиллера, когда онъ писалъ свою " Исторію тридцатилѣ тней войны", зародилась въ его умѣ еще въ 1791 году; между тѣ мъ, первое представленіе " Лагеря Валленштейна" относится къ октябрю 1798 года, a двухъ другихъ частей трилогіи -- къ январю и апрѣ лю слѣ дующаго года... За эти нѣ сколько лѣ тъ первоначальный планъ драматической обработки исторіи Валленштейна неоднократно видоизмѣ нялся. Такъ, въ мартѣ 1794 года Шиллеръ писалъ своему другу Кернеру о намѣ реніи создать прозаическую пятиактную драму на этотъ сюжетъ, причемъ поэтъ думалъ, что ему удастся окончить всю пьесу въ какихъ нибудь три недѣ ли!...

По мѣ рѣ того, какъ Шиллеръ знакомился съ различными источниками, которые ему могли быть полезны (напримѣ ръ, " Annales Ferdinandei" Кевенгиллера), онъ начиналъ убѣ ждаться въ томъ, что ему едва ли удастся исчерпать въ одной пьесѣ весь обширный матеріалъ, бывшій въ его распоряженіи, и что придется посвятить гораздо больше времени этой работѣ. Были моменты, когда Шиллеръ чувствовалъ себя совершенно подавленнымъ своею необъятною темою, приходилъ въ отчаяніе, иногда откладывалъ на время " Валленштейна" въ сторону, чтобы заняться какими нибудь другими темами, напримѣ ръ, своими балладами. Когда онъ рѣ шилъ отвести въ пьесѣ видное мѣ сто астрологическому мотиву, объяснивъ имъ многіе поступки фридландскаго герцога, ему опять пришлось прочесть не мало спеціальныхъ книгъ; онъ совѣ товался въ 1797 году съ Кернеромъ и Гете относительно сочиненій по астрологіи, читалъ нѣ которыя изъ нихъ, старался, во что бы то ни стало, вникнуть въ ихъ темный смыслъ. Довольно поздно написаны были Шиллеромъ и любовныя сцены между Максомъ и Тэклою, составляющія теперь одно изъ украшеній " Пикколомини" и " Смерти Валленштейна". Работа очень замедлялась, между прочимъ, и болѣ зненнымъ состояніемъ поэта, уже страдавшаго тѣ мъ роковыъ недугомъ, который скоро свелъ его въ могилу. Очень важнымъ моментомъ въ исторіи созданія валленштейновской трилогіи, какъ справедливо замѣ чаетъ Дюнцеръ, является не особенно продолжительное пребываніе Шиллера въ гостяхъ y Гете, въ сентябрѣ 1798 года. Тогда во время дружеской бесѣ ды окончательно рѣ шено было, что пьеса, посвященная Валленштейну, получитъ форму трилогіи, при чемъ ея первая часть, названная авторомъ " Валленштейновцы" и впослѣ дствіи переименованная въ " Лагерь Валленштейна", появится на сценѣ, не дожидаясь того времени, когда будутъ вполнѣ закончены двѣ другія. Такимъ образомъ, и на этотъ разъ Гете, неоднократно оказывавшій Шиллеру подобныя услуги, далъ ему, несомнѣ нно, благой совѣ тъ. Тотъ крупный успѣ хъ, который выпалъ на долю трилогіи и въ Веймарѣ, и въ Берлинѣ, долженъ былъ нѣ сколько вознаградить Шиллера за то продолжительное напряженіе, котораго ему стоило созданіе этого грандіознаго цѣ лаго, и вмѣ стѣ съ тѣ мъ, показать ему, что распредѣ леніе сюжета между тремя пьесами сдѣ лало его еще болѣ е интереснымъ для публики. Вмѣ стѣ съ тѣ мъ, однако, и въ публикѣ, и въ критикѣ на первыхъ порахъ раздавались отдѣ льные голоса, находившіе эту форму нѣ сколько рискованною, странною, непривычною.

Въ дѣ йствительности, форма трилогіи, на которой, въ концѣ концовъ, остановился поэтъ, сознавая всю трудность сжатой драматической обработки такого обширнаго, сложнаго сюжета, необыкновенно подходитъ къ привлекшей вниманіе драматурга фабулѣ. Каждая изъ трехъ ея частей, образуя лишь одно звено изъ большого цѣ лаго, до нѣ которой степени представляетъ, вмѣ стѣ съ тѣ мъ, и самостоятельный интересъ, содѣ йствуетъ выясненію различныхъ сторонъ и оттѣ нковъ бурной, тревожной эпохи и вѣ чно безпокойной, непостоянной среды, знакомитъ насъ съ разнообразными факторами, ускорившими трагическую гибель Валленштейна. Можно только удивляться тому, что это раздѣ леніе на три пьесы вызывало когда-то въ нѣ мецкой критикѣ возраженія и нападки (статьи въ " Jenaer Litteraturzeitung", въ " Eunomia" и т. д.) -- и, съ другой стороны, нельзя не поставить въ заслугу Шиллеру ту проницательность, которую онъ обнаружилъ, вовремя отказавшись отъ своего первоначальнаго плана исчерпать весь сюжетъ на протяженіи пяти актовъ.

" Лагерь Валленштейна", который можетъ смѣ ло ставиться на сценѣ отдѣ льно отъ другихъ частей, знакомитъ насъ съ солдатскимъ міромъ, съ мыслями и желаніями массы, которая должна была служить орудіемъ честолюбивыхъ замысловъ полководца. Въ " Пикколомини" на первомъ планѣ стоятъ генералы, ближайшіе сподвижники Валленштейна, въ данную минуту ему преданные, конечно, за исключеніемъ Октавіо, повидимому, готовые отстаивать его интересы, a также графиня Терцки и Тэкла, -- тогда какъ самъ онъ показывается довольно рѣ дко, предоставляя дѣ йствовать лицамъ вродѣ Терцкаго, и все еще не вполнѣ открываетъ свои планы относительно будущаго. Наконецъ, въ " Смерти Валленштейна" главный интересъ сосредоточивается на самомъ герцогѣ. Внутренній міръ и стремленія его становятся гораздо яснѣ е для насъ, чѣ мъ прежде; a тѣ двѣ силы, которымъ посвящены были первыя двѣ пьесы, -- войско и генералы, -- вступаютъ теперь въ конфликтъ съ нимъ, отказываются далѣ е служить его дѣ лу и постепенно приводятъ его къ гибели. Такимъ образомъ, распредѣ леніе фабулы между тремя отдѣ льными пьесами вполнѣ логично и обоснованно: прежде чѣ мъ дать намъ полное понятіе о личности главнаго героя и изобразить его трагическій конецъ, Шиллеръ детально знакомитъ насъ съ тою средою, которая его создала и выдвинула.

" Лагерь Валленштейна", являющійся какъ-бы прологомъ къ двумъ другимъ пьесамъ, несомнѣ нно, -- одно изъ самыхъ оригинальныхъ произведеній нѣ мецкой драматической литературы. Это -- шедевръ массовой психологіи, превосходящій и массовыя сцены въ " Разбойникахъ" и засѣ даніе польскаго сейма въ " Дмитріѣ Самозванцѣ ", и ночное засѣ даніе на Рютли -- въ " Вильгельмѣ Теллѣ "; это -- поразительная, въ особенности -- для того времени, попытка обрисовать внутренній міръ обширной группы людей, собравшихся отовсюду, чтобы служить фридландскому герцогу, успѣ вшихъ свыкнуться съ военнымъ ремесломъ и, по большей части, считающихъ всю эту кочевую, безпорядочную жизнь чѣ мъ то вполнѣ нормальнымъ и желательнымъ... Вмѣ стѣ съ тѣ мъ " Лагерь Валленштейна", несомнѣ нно, пробуждаетъ въ душахъ болѣ е отзывчивыхъ читателей или зрителей то, что мы теперь назовемъ " настроеніемъ". Съ первыхъ же явленій мы переносимся въ атмосферу отважныхъ экспедицій, разгула, молодечества, какъ будто слышимъ барабанный бой и военные сигналы, сливающіеся съ грубоватою, подчасъ циничною рѣ чью, солдатъ, видимъ, какъ знамена развѣ ваются надъ этимъ шумнымъ, разноплеменнымъ лагеремъ; -- точно маня къ себѣ всѣ хъ тѣ хъ, кому надоѣ ла будничная, правильная жизнь, кого привлекаетъ свобода и непринужденность.

Цѣ лая эпоха, -- бурная, полная событій, совершенно исключительная, -- оживаетъ, по волѣ геніальнаго поэта, во всемъ своемъ разнообразіи, пестротѣ, оригинальности. Знаменитая мейнингенская труппа 1880--1890 гг., столь сильная своимъ ансамблемъ, дѣ лала чудеса изъ этой одноактной пьесы. Сценическая иллюзія достигала въ этомъ случаѣ своего апогея. Зрителю могло, мѣ стами, показаться, что передъ нимъ -- не театральное представленіе, руководимое опытнымъ и талантливымъ режиссеромъ, -- a сама жизнь, кипучая, яркая, разнообразная! Всѣ, до послѣ днихъ статистовъ жили на сценѣ, продолжали играть даже въ тѣ хъ случаяхъ, когда y нихъ въ роли ничего не стояло, исполняли оживленныя мимическія сцены... Негодованіе, вызванное рѣ чами капуцина, общее веселье и разгулъ, въ концѣ пролога, -- все это передавалось мейнингенцами съ поразительнымъ реализмомъ и невольно захватывало зрителя.

Но даже въ чтеніи " Лагерь Валленштейна" производитъ сильное впечатлѣ ніе и облегчаетъ намъ пониманіе двухъ другихъ пьесъ. Изображая психологію толпы, массы, Шиллеръ отнюдь не разсматриваетъ, однако, войско Валленштейна какъ одно компактное и стройное цѣ лое, проникнутое одними и тѣ ми же взглядами и стремленіями. Всѣ хъ этихъ людей, объединившихся подъ знаменемъ фридландскаго герцога, связываетъ, конечно, преданность полководцу и товарищескій духъ, -- но они все. же распадаются на нѣ сколько отдѣ льныхъ фракцій, въ иныхъ отношеніяхъ сохраняютъ и въ этой космополитической военной обстановкѣ свои племенныя особенности или индивидуальныя черты. Быть можетъ, именно благодаря этому " Лагерь" производитъ впечатлѣ ніе чего то живого, вполнѣ реальнаго, -- тогда какъ безъ этихъ оттѣ нковъ мы имѣ ли бы передъ собою только массу, отличающуюся стаднымъ чувствомъ и способную играть чисто пассивную роль,

Вотъ нѣ сколько, примѣ ровъ. Кроаты смотрятъ на войну съ грубой жестокой, почти звѣ рской точки зрѣ нія; они признаютъ войну ради войны, -- идейная сторона для нихъ не играетъ никакой роли; къ тому же, они не прочь покутить, -- въ особенности, когда это имъ ничего не стоитъ. Паппенгеймскіе кирасиры, наоборотъ, увлекаются героическою стороною войны; ихъ манятъ подвиги, лавры побѣ дителей; ихъ очаровываетъ поэзія битвъ, богатырства и молодечества. Щеголеватые егеря -- аристократы среди воиновъ Валленштейна: они и одѣ ваются роскошнѣ е и въ разговорѣ обнаруживаютъ меньше грубости и суровости; ихъ даже нѣ сколько шокируютъ пріемы и манеры остальныхъ солдатъ, -- a тѣ, въ свою очередь, подсмѣ иваются надъ ихъ франтовствомъ. Въ лагерь Валленштейна ихъ привела не любовь къ военному ремеслу, a просто -- склонность къ непринужденной, беззаботной жизни, которую они не могли вести въ другихъ мѣ стахъ. Пищальники изъ отряда Тифенбаха -- добродушные, миролюбивые люди, которые были бы очень рады, еслибъ все вошло опять въ обычную колею, и эта ненормальная, тревожная жизнь окончилась. Вспомните, какъ они вступаются за крестьянина, котораго нужда заставила сдѣ латься фальшивымъ игрокомъ, освобождаютъ его изъ рукъ другихъ солдатъ и имѣ ютъ мужество открыто заявить, что деревенскій людъ разоренъ и обнищалъ. Наконецъ, старый вахмистръ, прежде всего, -- служака, сторонникъ дисциплины, которому, по выраженію Фишера, дороже всего " солдатская машина", муштровка, обученіе рекрутовъ, -- который одинаково отличается и отъ франтоватыхъ егерей и отъ паппенгеймскихъ кирасиръ... Очень оригинальную фигуру представляетъ собою и маркитантка, давно сроднившаяся съ солдатскою жизнью, продѣ лавшая не одинъ походъ и поневолѣ мирящаяся съ тѣ мъ, что никто, кромѣ добродушныхъ пищальниковъ, не платитъ ей аккуратно за вино и припасы.

Проявивъ въ " Лагерѣ Валленштейна" тонкое психологическое чутье и знаніе сцены, Шиллеръ, несомнѣ нно, обнаружилъ мѣ стами въ этомъ произведеніи дарованіе комическаго писателя. Основной тонъ " Лагеря" нельзя, конечно, признать безусловно веселымъ, комическимъ, жизнерадостнымъ, -- сквозь шутки и остроты солдатъ слишкомъ часто проглядываетъ не прикрашенная дѣ йствительность, разореніе цѣ лыхъ областей, деморализація народа. Но отдѣ льныя сцены показываютъ все же, что изъ Шиллера могъ бы выработаться наряду съ авторомъ трагедій и талантливый комическій писатель, -- подобно тому, какъ Расинъ, если судить по его " Сутягамъ", былъ въ сущности способенъ писать весьма бойкія и живыя комедіи. Heдаромъ же въ числѣ неоконченныхъ произведеній Шиллера мы находимъ, между прочимъ, и набросокъ пьесы въ комическомъ жанрѣ.

Уже самая форма " Лагеря Валленштейна" очень характерна въ этомъ отношеніи. Поэтъ остановилъ свой выборъ на старо-нѣ мецкихъ " виршахъ" (Knittellverse), которыми написаны комедіи и фарсы Ганса Сакса, -- и результаты получились блестящіе, потому что этотъ размѣ ръ, какъ нельзя болѣ е подходитъ къ общему колориту первой части трилогіи и придаетъ ей оригинальный, своеобразный, иногда очень забавный характеръ (въ наши дни такими же стихами написана была комедія изъ старой нѣ мецкой жизни Людвига Фульда -- " Schlaraffenland"). Но особенно ярко проявилось комическое дарованіе Шиллера въ созданіи безподобной фигуры капуцина. Этотъ оригинальный миссіонеръ-обличитель, соединяющій тексты изъ Библіи съ шутками и вульгарными выраженіями, очень напоминаетъ извѣ стнаго нѣ мецкаго проповѣ дника-юмориста, Абраама-a-Санта-Клара, автора такихъ причудливыхъ по формѣ сочиненій какъ " Judas der Erz-Schelm", " Gak, gak, gak, gak, a ga -- einer wunderseltsamen Hennen" и т. д. Чтобы оказать какое-нибудь вліяніе на такихъ загрубѣ лыхъ слушателей, какъ солдаты Валленштейна, онъ старается приблизиться къ ихъ уровню, приноровиться къ ихъ міросозерцанію и говору, переводя тексты съ латинскаго языка, вставляетъ выраженія изъ солдатскаго жаргона, -- иногда, потерявъ терпѣ ніе, прибѣ гаетъ и къ помощи ругательствъ. При всѣ хъ своихъ странностяхъ и комическихъ пріемахъ, капуцинъ все-же обнаруживаетъ извѣ стное присутствіе духа, такъ какъ отваживается открыто развѣ нчивать и громить фридландскаго герцога, въ эту пору еще не переставшаго быть кумиромъ массы.

Въ слѣ дующей части трилогіи впервые показывается на сценѣ самъ Валленштейнъ. Но прежде, чѣ мъ онъ появился, мы уже имѣ емъ извѣ стное понятіе объ его характерѣ, привычкахъ, вкусахъ, обращеніи. Въ " Лагерѣ Валленштейна" солдаты постоянно говорятъ о немъ, и мы чувствуемъ, что онъ гдѣ то тутъ, неподалеку, что его духъ точно паритъ надъ всею этою громадною толпою. Мы узнаемъ, что онъ горячо любитъ своихъ солдатъ, заботится о нихъ, смотритъ на нихъ, какъ на обширную семью, что онъ ничего на свѣ тѣ не боится, готовъ взяться за самое опасное порученіе и никогда еще не терпѣ лъ неудачи! Его обаяніе настолько велико, репутація непобѣ димости такъ прочно установилась за нимъ, что иные солдаты, въ родѣ вахмистра и одного изъ егерей, твердо убѣ ждены въ томъ, что онъ находится въ общеніи съ нечистою силою. Совершенно такъ же въ " Пикколомини", гдѣ Валленштейнъ выступаетъ только въ одномъ актѣ, мы постоянно слышимъ о немъ и узнаемъ различныя детали относительно характера, положенія въ войскѣ и плановъ относительно будущаго -- изъ разговоровъ его генераловъ, приближенныхъ и родныхъ. Ихъ отзывы отличаются, конечно, большою противорѣ чивостью. Максъ долгое время идеализируетъ Валленштейна, приписываетъ ему самыя симпатичныя, благородныя свойства, въ началѣ не сознаетъ и не угадываетъ его отрицательныхъ сторонъ. Терцки, графиня Терцки, Буттлеръ, Изолани и другіе видятъ въ немъ, главнымъ образомъ, могущественную силу, которая магически вліяетъ на массу, всюду имѣ етъ успѣ хъ и торжествуетъ надъ всѣ ми препятствіями и опасностями, -- съ которою, несомнѣ нно, выгодно и разсчетливо будетъ дѣ йствовать заодно. Октавіо Пикколомини видитъ въ Валленштейнѣ измѣ нника, опаснаго государственнаго преступника, котораго нужно обличить и покарать во чтобы то ни стало. Но одно мы сознаемъ еще до перваго выхода Валленштейна: передъ нами, во всякомъ случаѣ, крупнѣ йшая личность, которую одни превозносятъ, другіе развѣ нчиваютъ, но съ которою всѣ принуждены считаться!

Валленштейнъ -- одинъ изъ самыхъ удачныхъ образовъ, созданныхъ Шиллеромъ. Его сложная, своеобразная психологія обрисована съ замѣ чательнымъ мастерствомъ, свидѣ тельствующимъ о томъ, что въ эту пору талантъ Шиллера достигъ высшей степени своего развитія и зрѣ лости. Уже прошло то время, когда драматургъ выводилъ или очень симпатичныхъ, или, наоборотъ, очень преступныхъ и низкихъ людей, когда Карлу Моору долженъ былъ непремѣ нно соотвѣ тствовать " извергъ естества" Францъ, Фердинанду -- президентъ или Вурмъ. Сближеніе съ Гете помогло Шиллеру стать болѣ е объективнымъ и безпристрастнымъ; онъ пришелъ къ сознанію, что даже y наименѣ е симпатичныхъ героевъ могутъ быть отдѣ льныя положительныя свойства, что, изображая внутренній міръ того или другого героя, драматургъ не долженъ слишкомъ подчеркивать свои личныя симпатіи и антипатіи, дѣ лать однихъ глашатаями своихъ мыслей и стремленій, почти своими двойниками, a другихъ изображать какими то чудовищами. Уже Филиппъ въ " Донъ-Карлосѣ " былъ обрисованъ съ значительною долею объективности; Шиллеръ не сдѣ лалъ изъ него только деспота или тирана, -- онъ отмѣ тилъ и его горячее желаніе найти вполнѣ надежнаго, честнаго и правдиваго человѣ ка, которому онъ могъ бы вполнѣ довѣ риться, и его нравственныя терзанія, вызванныя неудачно сложившеюся личною жизнью.

Характеристика фридландскаго герцога, въ смыслѣ объективности и тонкости психологическаго анализа, стоитъ еще выше. Если можно такъ выразиться, въ трилогіи выступаетъ не одинъ, a нѣ сколько Валленштейновъ; мы послѣ довательно знакомимся съ разнообразными сторонами характера главнаго героя, какъ частнаго лица и политическаго дѣ ятеля, -- причемъ онъ поочередно то вызываетъ наше сочувствіе и уваженіе, то возмущаетъ насъ своимъ эгоизмомъ и властолюбіемъ, то внушаетъ намъ жалость. Актеры, играющіе эту трудную роль, обыкновенно особенно подчеркиваютъ какую нибудь одну сторону его характера, оставляя другія въ тѣ ни (однимъ изъ лучшихъ Валленштейновъ считается Зонненталь). Бультгауптъ въ своей " Драматургіи классиковъ" такъ опредѣ ляетъ внутренній міръ Валленштейна, -- психологію котораго онъ называетъ самою сложною не только въ творчествѣ Шиллера, но и во всей нѣ мецкой драматической литературѣ: " натура привлекательная -- и отталкивающая, внушающая уваженіе -- и презрѣ нная, склонная къ фантазированію -- и проявляющая заурядный здравый смыслъ, осторожная и легкомысленная, могущественный организаторъ и безпомощное дитя, человѣ къ лживый -- и любящій правду, способный трогать и наводить ужасъ, -- словомъ, смѣ шеніе всевозможныхъ свойствъ, образующихъ, однако, извѣ стное цѣ лое". Двѣ черты характера Валленштейна особенно рельефно очерчены, однако, Шиллеромъ: его вѣ ра въ таинственное воздѣ йствіе свѣ тилъ на человѣ ческую судьбу и болѣ зненно-развитое честолюбіе. Увлеченіе астрологіей для Валленштейна -- не игра, не забава, не интересное препровожденіе времени! Онъ твердо убѣ жденъ въ томъ, что " звѣ зды не лгутъ"; мы знаемъ изъ исторіи, что онъ спеціально изучалъ астрологію въ университетахъ Болоньи и Падуи; онъ слѣ по довѣ ряетъ предсказаніямъ астролога Сени, считая ихъ незыблемою истиною, и готовъ по одному его слову принимать самыя рискованныя рѣ шенія. Разъ звѣ зды предвѣ щаютъ ему торжество надъ препятствіями и исполненіе всѣ хъ его желаній, онъ считаетъ свой успѣ хъ обезпеченнымъ. Валленштейна сравнивали иногда, въ этомъ отношеніи, съ Фаустомъ; какъ ни странно звучитъ это сравненіе, въ немъ есть доля правды. Мечты о тѣ сномъ общеніи съ таинственнымъ, чудеснымъ міромъ, въ своемъ родѣ, не меньше волнуютъ фридландскаго герцога, чѣ мъ сверхчеловѣ ческіе порывы и жажда познанія волнуютъ душу Фауста. Вѣ ра во что то загадочное и сверхъестественное вноситъ въ жизнь Валленштейна извѣ стную долю поэзіи и красоты, помогаетъ ему подниматься на время надъ житейскою пошлостью. О своихъ астрологическихъ гаданіяхъ онъ говоритъ совершенно особеннымъ тономъ и не допускаетъ, чтобы при немъ отзывались о нихъ насмѣ шливо или недовѣ рчиво. Даже когда счастье начинаетъ ему измѣ нять, онъ все еще не признаетъ себя побѣ жденнымъ, не отказывается отъ вѣ ры въ чудесную силу планетъ и настаиваетъ на томъ, что всѣ эти бѣ дствія обрушиваются на него противъ воли судьбы. Только въ самомъ концѣ онъ какъ будто ощущаетъ нѣ которое сомнѣ ніе въ справедливости того, во что раньше вѣ рилъ (" звѣ зды не нужны мнѣ "), и нѣ сколько охладѣ ваетъ къ своему любимому занятію, подъ вліяніемъ тяжелыхъ ударовъ судьбы, которые ему приходится теперь выносить...

О честолюбіи или властолюбіи Валленштейна едва ли нужно говорить особенно много, -- это свойство бросается намъ въ глаза съ самаго начала, оно является главнымъ рычагомъ всей его дѣ ятельности, заставляетъ его принимать иногда самыя неожиданныя рѣ шенія, -- не отступая передъ энергичными, опасными, даже преступными шагами. Мы знаемъ изъ исторіи, что честолюбіе Валленштейна заходило очень далеко, что онъ мечталъ возложить на себя богемскую корону, сдѣ латься независимымъ государемъ. Совершенно такъ же въ трилогіи онъ увлекается мечтами о своемъ будущемъ величіи, строитъ планы относительно той власти, которую онъ можетъ пріобрѣ сти, считаетъ себя рожденнымъ для чего то высшаго, выдающагося, исключительнаго. Онъ, кажется, искренно убѣ жденъ въ томъ, что Максъ Пикколомини -- не пара Тэклѣ, потому что въ ней онъ уже видитъ чуть ли не принцессу крови! Выбившись изъ не извѣ стности на широкую дорогу, составивъ себѣ имя исключительно своими подвигами, -- за что его восхваляетъ одинъ изъ егерей въ " Лагерѣ ", -- онъ не довольствуется тѣ ми результатами, которые имъ достигнуты, хочетъ подняться еще выше... Честолюбіе, какъ злой демонъ, постоянно нашептываетъ ему роковые совѣ ты. Если онъ вступаетъ въ союзъ со шведами, онъ дѣ лаетъ это, конечно, не для того только, чтобы отстоять свою независимость противъ посягательствъ вѣ нскаго двора, но также и для того, чтобы съ помощью шведскихъ войскъ упрочить за собою богемскій престолъ. Онъ привыкъ повелѣ вать и господствовать, -- и съ той минуты, какъ счастье начинаетъ ему измѣ нять, солдаты его покидаютъ, дисциплина нарушается, ему остается только умереть.

Изображая въ рядѣ потрясающихъ сценъ измѣ ну Валленштейна, его сближеніе съ врагами Австріи, постепенный разрывъ съ вѣ нскимъ правительствомъ, Шиллеръ настаиваетъ, однако, на томъ, что онъ не былъ измѣ нникомъ и предателемъ по натурѣ, что, несмотря на свои врожденныя честолюбивыя наклонности, онъ еще за нѣ сколько лѣ тъ передъ тѣ мъ съ негодованіемъ отогналъ бы отъ себя мысль объ измѣ нѣ ради достиженія тѣ хъ или другихъ выгодъ или почестей. Мы видимъ, что онъ очень долго колеблется и борется съ собою, прежде чѣ мъ заключаетъ союзъ со шведами и соглашается вести переговоры съ Врангелемъ. Илло и Терцкіе возмущаются его нерѣ шительностью и уклончивою тактикою, удивляются его желанію медлить и выжидать, -- не понимая той борьбы, которая происходитъ въ его душѣ. Если Валленштейнъ неожиданно переходитъ отъ словъ къ дѣ лу и рѣ шаетъ, какъ говорится, сжечь свои корабли и открыто порвать съ императоромъ, -- въ этомъ, въ значительной степени, виноваты внѣ шнія обстоятельства. Холодный пріемъ, оказанный герцогинѣ при дворѣ, пріѣ здъ Квестенберга, его вызывающій тонъ, желаніе правительства отнять y Валленштейна начальство надъ войскомъ, наконецъ сознаніе, что въ Вѣ нѣ его уже считаютъ измѣ нникомъ, хотя онъ еще не принялся открыто дѣ йствовать, -- все это окончательно укрѣ пляетъ герцога въ намѣ реніи вступить въ борьбу съ тѣ ми, кто, по его мнѣ нію, не съумѣ лъ оцѣ нить его заслуги. Разъ вступивъ на этотъ путь, онъ уже не можетъ итти назадъ, -- въ особенности съ той минуты, какъ то лицо, которое вело предварительные переговоры между нимъ и враждебнымъ лагеремъ, попадаетъ въ руки графа Галласа, и тайна этихъ сношеній съ непріятелемъ, въ значительной степени, раскрывается. Отнюдь не желая, конечно, одобрять или возвеличивать измѣ ну (всестороннее изслѣ дованіе подлинной исторіи Валленштейна отнюдь не разсѣ яло взведенныхъ на него въ свое время обвиненій, несмотря на попытки отдѣ льныхъ ученыхъ, вродѣ Ферстера, реабилитировать его и доказать его невинность), Шиллеръ хотѣ лъ все же оттѣ нить тѣ обстоятельства, которыя какъ бы наталкивали Валленштейна на этотъ опасный, роковой путь. Съ другой стороны, когда измѣ на герцога, вслѣ дствіе ухода войскъ, на которыя онъ разсчитывалъ, оканчивается неудачно раньше чѣ мъ успѣ ла получить какіе либо осязательные результаты, поэтъ, нѣ сколько идеализируя историческаго Валленштейна, заставляетъ насъ пожалѣ ть этого падшаго исполина, принужденнаго видѣ ть всѣ свои планы разбитыми, дѣ лаетъ его предсмертныя минуты необыкновенно трогательными и потрясающими.

Рядомъ съ Валленштейномъ другія дѣ йствующія лица, за немногими исключеніями, очень проигрываютъ. Октавіо и Максъ Пикколомини, во всякомъ случаѣ, принадлежатъ къ наиболѣ е интереснымъ изъ этихъ лицъ. Хитроумный, тактичный дипломатъ, итальянецъ по происхожденію, Октавіо искусно обходитъ Валленштейна, дѣ лается его приближеннымъ и безъ особаго труда располагаетъ въ свою пользу столь проницательнаго обыкновенно полководца, который на этотъ разъ оказывается отнюдь не дальновиднымъ и, несмотря на всѣ предостереженія, продолжаетъ слѣ по вѣ рить Октавіо. Когда на послѣ дняго возлагаютъ обязанность -- слѣ дить за герцогомъ и доносить обо всѣ хъ его поступкахъ, куда слѣ дуетъ, обѣ щая ему за это княжескій титулъ и главное начальство надъ войсками, онъ, безъ особаго колебанія, беретъ на себя это щекотливое -- чтобы не сказать больше -- порученіе... Но подобно тому, какъ самого Валленштейна Шиллеръ надѣ лилъ и отрицательными, и положительными свойствами, онъ не сдѣ лалъ и изъ Октавіо мелодраматическаго героя, закоснѣ лаго предателя или злодѣ я. Объективность оцѣ нокъ, съ теченіемъ времени усвоенная драматургомъ сказалась и въ этомъ случаѣ. Мы не имѣ емъ основанія сомнѣ ваться въ томъ, что Октавіо искренно преданъ императору и съ своей особой точки зрѣ нія считаетъ себя вполнѣ правымъ, когда берется за выслѣ живаніе всѣ хъ мѣ ропріятій герцога, обвиненнаго въ государственной измѣ нѣ. Съ другой стороны, какъ частное лицо, какъ любящій отецъ, онъ, безусловно, внушаетъ симпатію. Разладъ между нимъ и Максомъ удручаетъ и мучитъ его; онъ много бы далъ, чтобы его сынъ былъ вполнѣ солидаренъ съ нимъ и не отдалялся отъ него! Когда же въ концѣ " Смерти Валленштейна" Октавіо остается совершенно одинокимъ, послѣ гибели Макса, мы невольно чувствуемъ къ нему состраданіе и готовы повѣ рить тому, что при этихъ условіяхъ даже княжескій титулъ, когда то его привлекавшій, не можетъ радовать его... Что касается Макса, очень понравившагося современной Шиллеру нѣ мецкой публикѣ и критикѣ, то это опять -- представитель обширной семьи энтузіастовъ и мечтателей, выступающихъ въ трагедіяхъ Шиллера, родной братъ Карла Моора, Фердинанда, Донъ-Карлоса, Позы. Онъ не привыкъ разсуждать и взвѣ шивать свои поступки: онъ весь -- огонь, весь -- страсть, онъ не можетъ ничего дѣ лать наполовину; увлекшись чѣ мъ нибудь, онъ уже не помнитъ себя, готовъ на всевозможныя жертвы, находится въ состояніи какого то экстаза. Онъ идеализируетъ Валленштейна, въ которомъ видитъ только героя и геніальнаго человѣ ка, сначала не вѣ ритъ въ его измѣ нническіе планы, потомъ, узнавъ всю правду, до послѣ дней минуты все еще надѣ ется предостеречь его отъ ложнаго шага, примирить его съ дворомъ, пока, наконецъ, ему не приходится сдѣ лать окончательно выборъ между чувствомъ и долгомъ службы. Полюбивъ Тэклу, онъ въ эту любовь вкладываетъ всю свою душу и говоритъ объ очаровавшей его дѣ вушкѣ въ восторженныхъ, страстныхъ выраженіяхъ, напоминающихъ подобныя же пламенныя изліянія Донъ-Карлоса или Мортимера. Храбрый и неукротимый на войнѣ, Максъ (по исторіи -- не сынъ, a племянникъ Октавіо), какъ истый мечтатель, грезитъ, вмѣ стѣ съ тѣ мъ, о томъ времени, когда замолкнетъ шумъ оружія и благодатный миръ будетъ царить на землѣ. Это одинъ изъ самыхъ симпатичныхъ и благородныхъ героевъ Шиллера, заставляющій даже суроваго Валленштейна смягчаться душою и отчасти завидовать его энтузіазму, мечтательности, неиспорченности, но, конечно, значительно идеализированный авторомъ, -- если вспомнить ту грубую и жестокую эпоху, когда ему приходится дѣ йствовать. Точно такъ же и маркизъ Поза не особенно напоминаетъ человѣ ка ХVІ столѣ тія, современника Филиппа II, Альбы и Доминго!...

Объ остальныхъ лицахъ, окружающихъ Валленштейна, много говорить не приходится. Отто Гарнакъ высказалъ ту мысль, что среди нихъ нѣ тъ особенно выдающихся людей, -- и съ этимъ нельзя не согласиться. Это -- тѣ же солдаты изъ " Лагеря Валленштейна" -- только дослужившіеся до высшихъ степеней... Буттлеръ -- суровый служака, грубоватый кондотьеръ, всю свою жизнь проводящій въ лагерѣ и на полѣ брани, чисто примитивная натура, человѣ къ, быстро переходящій отъ одной крайности къ другой, сперва, повидимому, беззавѣ тно преданный герцогу, потомъ, послѣ непродолжительнаго разговора съ Октавіо, который убѣ ждаетъ его въ томъ, что Валленштейнъ старался ему вредить, превращающійся въ пламеннаго сторонника императора и хладнокровно дающій указанія убійцамъ своего благодѣ теля. Илло и Изолани, -- вождь кроатовъ, -- безпутные, необузданные люди, склонные къ кутежамъ и разгулу, прожигатели жизни и авантюристы, служащіе Валленштейну, потому что это для нихъ выгодно. Терцки -- хитроумный, ловкій, но все же отнюдь не выдающійся по своимъ дарованіямъ дѣ ятель, -- " мужъ своей жены", по выраженію Бультгаупта, -- въ значительной степени, являющійся ея орудіемъ и руководимый ею.

Изъ женскихъ образовъ, фигурирующихъ въ " Пикколомини" и " Смерти Валленштейна", только графиня Терцки и Тэкла заслуживаютъ нашего вниманія (герцогиня фридландская -- слишкомъ пассивная и безвольная личность, не играющая почти никакой роли въ той мрачной драмѣ, которою заканчивается бурная жизнь ея мужа). Графиня Терцки, которую Бультгауптъ сравниваетъ съ лэди Макбетъ, -- одна изъ наиболѣ е оригинальныхъ, сильныхъ духомъ и энергичныхъ героинь Шиллера. Можно не одобрять ея честолюбивыхъ плановъ, страсти къ интригамъ и хитроумной тактики, предпочитать ей такихъ героинь, какъ королева Елисавета изъ " Донъ-Карлоса", но нельзя все же не воздать должнаго ея уму и природнымъ дарованіямъ. Въ иныхъ случаяхъ она оказываетъ давленіе на самого Валленштейна, разжигаетъ его властолюбивые инстинкты, пробуждаетъ въ немъ бодрость и энергію, когда онъ начинаетъ колебаться или предаваться раздумью, настаиваетъ на томъ, чтобы онъ поскорѣ е принялся за дѣ ло. Когда же измѣ на герцога, о которой она такъ мечтала, приводитъ къ самымъ печальнымъ результатамъ, гордая и самолюбивая графиня, не считающая возможнымъ играть жалкую, униженную роль при вѣ нскомъ дворѣ, лишаетъ себя жизни, невольно поражая Октавіо своимъ хладнокровіемъ и гордымъ, сдержаннымъ тономъ своей предсмертной рѣ чи. Какъ Максъ является однимъ изъ многочисленныхъ мечтателей и идеалистовъ, выведенныхъ Шиллеромъ, такъ и Тэкла примыкаетъ къ той же категоріи чистыхъ душою, благородныхъ дѣ вушекъ и молодыхъ женщинъ Шиллера. Ея сестры по духу Амалія, Луиза, Елисавета изъ " Донъ-Карлоса", Іоанна Д'Аркъ. Ея любовь къ Максу носитъ идеальный, мечтательный характеръ. Тѣ сцены, гдѣ они оба выступаютъ, вводятъ мягкое, поэтическое и молодое въ общій сумрачный и тревожный тонъ двухъ послѣ днихъ частей трилогіи. Но Тэкла не даромъ -- дочь Валленштейна: ей передалась извѣ стная доля его энергіи и выдержки, хотя и направленная въ другую сторону; за свою любовь она готова постоять, не терпя никакихъ стѣ сненій и преградъ, рѣ шившись воспротивиться даже отцу, если онъ захочетъ помѣ шать ихъ счастью. Только въ одной сценѣ " Смерти Валленштейна" Тэкла производитъ не совсѣ мъ то впечатлѣ ніе, какое, быть можетъ, имѣ лъ въ виду Шиллеръ, -- именно, когда она посылаетъ Макса, колебавшагося между долгомъ офицера и привязанностью къ Валленштейну и любимой дѣ вушкѣ, на войну со шведами и соглашается временно разстаться съ нимъ, обнаруживая неожиданную разсудительность и благоразуміе, вмѣ сто той горячей, страстной и неукротимой любви, которой мы бы ожидали отъ нея. Но, въ общемъ, дочь Валленштейна прелестное, поэтичиское созданіе, безъ котораго двѣ послѣ днихъ части трилогіи были бы не полны. Одинъ изъ біографовъ Шиллера, Боксбергеръ, назвалъ Тэклу -- " Максомъ среди дѣ вушекъ", намекая на внутреннее сродство ихъ натуръ. И дѣ йствительно, дѣ ти враждующихъ между собою отцовъ, выступившіе на жизненную дорогу въ тревожные, сумрачные дни, они оба, быть можетъ, сами того не сознавая, являются глашатаями искренней, не поддѣ льной любви, благороднаго идеализма, гуманнаго миролюбія, въ то время какъ тутъ же рядомъ звучитъ барабанный бой, слышится грубая солдатская рѣ чь; процвѣ таютъ эгоистическіе инстинкты, -- и конца не видать ожесточенной, безпощадной войнѣ, уносящей все новыхъ и новыхъ жертвъ {Разныя историческія подробности о дѣ йствующихъ лицахъ трилогіи см. въ Словарѣ.}.