Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава xXIX. Входит ахав, позднее - стабб
Прошло еще несколько дней, льды и айсберги остались у " Пекода" закормой, и теперь мы шли среди яркой эквадорской весны, неизменно царящей вокеане на пороге вечного августа тропиков. Нежные, прохладные, ясные, звонкие, пахучие, щедрые, изобильные дни были, словно хрустальные кубки сперсидским шербетом, через верх полные мягкими хлопьями замороженной розовойводы. Звездные величавые ночи казались надменными герцогинями в унизанномалмазами бархате, хранящими в гордом одиночестве память о своих далекихмужьях-завоевателях, о светлых солнцах в золотых шлемах! Когда же тут спать? Нелегко сделать выбор между этими чарующими днями и обольстительными ночами.Но колдовская сила немеркнущей красоты придавала новые могущественные чарыне только внешнему миру. Она проникала и внутрь, в душу человека, особенно вте часы, когда наступал тихий, ласковый вечер; и тогда в бесшумных сумеркахвырастали светлые, как льдинки, кристаллы воспоминаний. Все эти тайные силывоздействовали исподволь на сердце Ахава. Старость не любит спать; кажется, что чем длительнее связь человека сжизнью, тем менее привлекательно для него все, что напоминает смерть. Старыеседобородые капитаны чаще других покидают свои койки, чтобы посетить объятыетьмою палубы. Так было и с Ахавом; разве только что теперь, когда он чуть лине круглые сутки проводил на шканцах, правильнее было бы сказать, что онпокидал ненадолго палубу, чтобы посетить каюту, а не наоборот. " Точно всобственную могилу нисходишь, - говорил он себе вполголоса, - когда такойстарый капитан, как я, спускается по узкому трапу, чтобы улечься на смертноеложе своей койки". И вот каждые двадцать четыре часа, когда заступала ночная вахта и людина палубе стояли на страже, охраняя сон своих товарищей внизу; когда, вытаскивая на бак бухту каната, матросы не швыряли ее о доски, как днем, аосторожно опускали в нужном месте, стараясь не потревожить спящих; когдавоцарялась на корабле эта ровная тишина, безмолвный рулевой начиналпоглядывать на дверь капитанской каюты, и немного спустя старик неизменнопоявлялся у люка, ухватившись, чтобы облегчить себе подъем, за железныепоручни трапа. Какая-то человечность и внимательность была ему все жесвойственна, ибо в эти часы он обычно воздерживался от хождения по шканцам; ведь в ушах усталых помощников, ищущих отдохновения всего лишь в шестидюймах под его костяной пятой, тяжкий его шаг отозвался бы такими трескучимиоглушительными раскатами, что им мог бы присниться только скрежет акульихзубов. Но как-то раз он вышел, слишком глубоко погруженный в раздумье, чтобызаботиться о чем бы то ни было; своим тяжелым, громыхающим шагом он мерилпалубу от грот-мачты до гака-борта, когда второй помощник, старый Стабб, поднялся к нему на шканцы и с неуверенно-шутливой просьбой в голосе заметил, что если капитану Ахаву нравится ходить по палубе, то никто не может противэтого возражать, но что можно ведь как-нибудь приглушить шум; вот если бывзять что-нибудь такое, скажем, вроде комка пакли, и надеть бы на костянуюногу... О Стабб! плохо же ты знал тогда своего капитана! - Разве я пушечное ядро, Стабб, - спросил Ахав, - что ты хочешьнамотать на меня пыж? Но я забыл; ступай к себе. Вниз, в свою еженощнуюмогилу, где такие, как ты, спят под гробовыми покровами, чтобы заранее к нимпривыкнуть. Вниз, собака! Вон! В конуру! Ошарашенный столь непредвиденным заключительным восклицанием и внезапновспыхнувшим презрительным гневом старого капитана, Стабб на несколькомгновений словно онемел, но потом взволнованно произнес: - Я не привык, чтобы со мной так разговаривали, сэр; такое обращение, сэр, мне вовсе не по вкусу. - Прочь, - заскрежетал зубами Ахав и шагнул в сторону, словно хотелбежать от яростного искушения. - Нет, сэр, повремените, - осмелев, настаивал Стабб. - Я не станупокорно терпеть, чтобы меня называли собакой, сэр. - Тогда ты трижды осел, и мул, и баран! Получай и убирайся, не то яизбавлю мир от твоего присутствия. И Ахав рванулся к нему с таким грозным, с таким непереносимо свирепымвидом, что Стабб против воли отступил. - Никогда еще я не получал такого, не отплатив как следует заоскорбление, - бормотал себе под нос Стабб, спускаясь по трапу в каюту. -Очень странно. Постой-ка, Стабб, я вот и сейчас еще не знаю, то ли мневернуться и ударить его, то ли - что это? - на колени, прямо вот здесь, имолиться за него? Да, да, именно такая мысль пришла мне сейчас в голову, аведь это будет первый раз в моей жизни, чтобы я молился. Странно, оченьстранно, да и он сам тоже странный, н-да, как ни смотри, а Стаббу никогдаеще не случалось плавать с таким странным капитаном. Как он на менябросился! Глаза - словно два ружейных дула! Что он, сумасшедший? Во всякомслучае, у него должно быть что-то на уме, как наверняка что-то есть напалубе, если трещат доски. И потом, он проводит теперь в постели не большетрех часов в сутки; да и тогда он не спит. Ведь стюард Пончик рассказывалмне, что по утрам постель старика всегда бывает так ужасающе измята иизрыта, простыни сбиты в ногах, одеяло чуть ли не узлами завязано; а подушкатакая горячая, будто на ней раскаленный кирпич держали. Да, горячий старик.Видно, у него, это самое, совесть, о которой поговаривают иные на берегу; это такая штуковина, вроде флюса или... как это?.. Не-врал-не-лги-я.Говорят, похуже зубной боли. Н-да, сам-то я точно не знаю, но не дай мне богподхватить ее. В нем все загадочно; и для чего это он спускается каждую ночьв кормовой отсек трюма - так, во всяком случае, думает Пончик, - зачем онэто делает, хотелось бы мне знать? Кто это ему там в трюме свиданияназначает? Ну разве ж это не странно? Только где уж тут узнать. Вот всегдатак. Пойду-ка я вздремну. Да, черт возьми, ради того только, чтоб уснуть, ито уж стоило родиться на свет. А ведь правда, младенцы, как родятся, таксразу же и принимаются спать. Как подумаешь, странно и это. Черт возьми, всена свете странно, если подумать. Да только это против моих убеждений. " Недумай" - это у меня одиннадцатая заповедь; а двенадцатая: " Спи, когдаспится". - Так что идем-ка еще соснем немного. Однако постой, постой. Ведьон, кажется, назвал меня собакой? проклятье! он обозвал меня трижды ослом, асверху навалил еще целую груду мулов и баранов! Да он мог бы и ногой меняударить, если на то пошло. Может, он даже ударил меня, да только я незаметил, потому что очень уж меня поразило его лицо. Оно светилось, точнопобелевшая от времени кость. Да что же это за чертовщина со мной происходит? Меня ноги не держат. Словно вот поцапался со стариком и меня от этогонаизнанку всего вывернуло. Клянусь богом, мне все это, наверное, приснилось.Но как же, как, как? Остается только упихать все это подальше.. И скореедобраться до койки. А завтра еще посмотрим на это проклятое колдовство придневном свете, может, чего и надумаем. Утро вечера мудренее.
Данная страница нарушает авторские права?