Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Камилла Лэкберг Железный крест-5 11 страница






— Ты что, одурел? — еще раз крикнул математик, гневно и недоуменно глядя ему в глаза.

Пер равнодушно отвернулся. Теперь ему было все равно.

 

Он долго стоял и смотрел на фотографии в холле. Так много замечательных мгновений! Так много любви… Их, его и Бритты, черно-белая свадебная фотография. Они выглядят на ней гораздо серьезнее, чем были на самом деле. Бритта с новорожденной Анной-Гретой на руках — это он снимал. Он прекрасно помнил, как, нажав кнопку затвора, отложил камеру и в первый раз принял у жены крошечное тельце. Бритта без конца напоминала, чтобы он поддерживал головку, но он почему-то и так знал, как держать младенца. Он вообще принимал гораздо более активное участие в уходе за ребенком, чем это было в обычае в то время. Теща даже ругала его: не мужское это дело — менять подгузники и купать малышей! Но он продолжал — у него все эти процедуры не вызывали никакого внутреннего протеста, наоборот, воспринимались совершенно естественно. К тому же он считал несправедливым, что Бритта одна должна тянуть лямку по уходу за малышами. Три дочери. Они хотел еще, но третьи роды были куда труднее предыдущих, и доктор, взяв его под руку, отвел в сторону и сказал, что Бритте больше рожать не стоит. Она тогда заплакала и стала извиняться, что не сможет подарить ему сына. Он смотрел на нее с удивлением — ему никогда не приходило в голову желать чего-то еще. В окружении своих четырех девочек он чувствовал себя богаче, чем того можно желать. Ему не сразу удалось убедить ее в этом.

А сейчас объектов любви стало намного больше. Девочки нарожали внуков, и они оба, и Бритта, и Герман, помогали им, чем могли. Ему опять пришлось демонстрировать умение обращаться с младенцами — они приходили на помощь детям по первому зову. Теперь все так трудно — и семья, и работа, и дети… И он, и Бритта были счастливы, что для них нашлось место в жизни дочерей. А теперь появились и правнуки. Пальцы у него, конечно, не такие ловкие, как раньше, но с этими новыми памперсами «вставай и топай» он справлялся великолепно. Он невольно покачал головой. Куда ушли годы?

Он поднялся в спальню и присел на край кровати. Бритта уснула после обеда. Сегодня был очень плохой день. Она его не узнавала, ей казалось, что она в доме своих родителей, спрашивала о матери. Потом в глазах ее появился ужас, и она спросила: «А где отец?» Он гладил ее по голове и раз за разом убеждал, что отец умер много лет назад, что он ей уже не опасен.

Герман погладил руку Бритты, лежащую поверх одеяла. Морщинистая, как и у него, с возрастными пигментными пятнами, однако ногти по-прежнему длинные и элегантные. Розовый лак… Он улыбнулся. Бритта всю жизнь была немного тщеславной, с годами это не ушло, ну и что? Она всегда была красива, и он за пятьдесят пять лет брака ни разу не посмотрел на другую женщину.

У нее зашевелились веки — наверное, снится что-нибудь. Как бы ему хотелось проникнуть в ее сны. Жить там, в ее сновидениях, и притворяться, что все как всегда. Что ничего не изменилось.

Сегодня она в полном расстройстве сознания говорила о том, о чем они давным-давно условились даже не упоминать. Но по мере того как мозг ее разрушался, все ограничения исчезли, открылись все клапаны. Стены, которые они возвели вокруг своей тайны, зашатались и рухнули. Эта тайна… она постепенно вплелась в ткань их жизни и стала невидимой. Он расслабился, почти забыл.

Ничего хорошего в том, что Эрик ее навестил, не было. В результате его визита осталась трещина, которая все время расширялась. И Герман не удивится, если в один прекрасный день их тайны хлынут через эту трещину мощным потоком и унесут с собой все вокруг, в том числе и их самих.

Но теперь Эрик не опасен. Об Эрике можно не беспокоиться.

Он продолжал гладить руку жены.

 

— Слушай, я совсем забыла. Вчера звонила Карин. Вы договорились о прогулке. Встречаетесь сегодня в десять у аптеки.

Патрик замедлил шаг.

— Карин? Сегодня? У аптеки? — Он посмотрел на часы. — Через полчаса!

— Извини. — Тон Эрики свидетельствовал, что собственная забывчивость ничуть ее не опечалила. — Ладно, сделаем так: мне все равно надо в библиотеку кое-что посмотреть. И если вы с Майей через десять минут будете готовы, я вас подброшу.

Патрик засомневался.

— А ты… а ты как на это смотришь?

Эрика подошла и поцеловала его в губы.

— Если уж ты используешь отдел полиции как детские ясли, то прогулки с бывшей женой по сравнению с этим преступлением — так, невинная шалость.

— Очень остроумно!

Он сказал это больше так, для порядка, потому что вчера и в самом деле сотворил глупость.

— Тогда не стой как истукан! Быстро одевайся! Я не хочу, чтобы ты шел на свидание в таком виде! Это все-таки бывшая жена, не забыл? — Эрика засмеялась, потому что Патрик стоял в одних трусах и теннисных носках.

— А что? По-моему, очень сексуально! — Он напряг мышцы на манер бодибилдеров.

— Перестань! — Эрика продолжала смеяться.

— Что значит «перестань»? У меня могучее, тренированное тело… А это, — он похлопал себя по животу, — а это так, чтобы выглядеть подобрее и не пугать обывателей.

— Кончай! Если не прекратишь, в постель не пущу!

Патрик в ответ бросился на жену, повалил на постель и начал щекотать.

— Возьми свои слова назад!

— Беру! — завизжала Эрика. Она болезненно боялась щекотки. — Беру слова назад! Все до одного!

— Ма-ма! Па-па! — В дверях появилась прибежавшая на шум счастливая Майя и захлопала в ладоши — настолько ей понравилось родительское шоу.

— А ну-ка иди сюда, я тебя тоже буду щекотать! — грозно сказал Патрик и забросил дочь на кровать.

Через секунду и мать, и дочь изнемогали от хохота. Потом Эрика резко отодвинула мужа и села.

— Все! Давайте-ка, вы оба, поторапливайтесь! Ладно, так и быть, я одену Майю, а ты чтобы выглядел прилично! Я не могу отдавать тебя в прокат в недостойном виде.

Через двадцать минут Эрика подрулила к зданию, где помещались и аптека, и библиотека. Ей было любопытно. Она никогда не видела Карин, хотя, конечно, много о ней слышала. Но не от Патрика — Патрик деликатно избегал рассказывать о своем первом браке.

Она припарковала машину, помогла Патрику вытащить из багажника коляску и последовала за ним — невежливо было бы не поздороваться с Карин.

— Это я — Эрика. Мы говорили по телефону.

— Очень приятно! — воскликнула Карин так искренне, что Эрика, к своему удивлению, сразу ощутила к ней невольную симпатию.

Уголком глаза она видела, как мнется Патрик, и обнаружила, что ее развлекает эта ситуация. И вправду смешно.

Она мгновенно отметила, что Карин потоньше ее и поменьше ростом. Темные волосы собраны в простой пучок. Никакого макияжа, тонкое, хотя и немного усталое лицо. Ясное дело, с утра до ночи с младенцем. Она и сама была не лучше, пока Майя не стала нормально спать по ночам.

Они немного поболтали, потом Эрика извиняющимся жестом развела руками — пора! — и пошла в библиотеку. С какой-то точки зрения это было облегчением — наконец-то увидеть женщину, с которой Патрик прожил восемь лет. Она даже фотографию ни разу не видела. Но это понятно — если вспомнить обстоятельства развода, у Патрика вряд ли было желание хранить фотодокументальную хронику их совместной жизни.

В библиотеке, как всегда, было тихо и мало народу. Она провела здесь бессчетное количество часов — Эрика почему-то очень любила сидеть в библиотеке, это приносило ей удовлетворение и душевное спокойствие.

— Привет, Кристиан!

Библиотекарь поднял глаза и широко улыбнулся.

— Привет, Эрика! Рад тебя видеть! Не вчера это было… Чем могу помочь?

Его забавный и уютный смоландский акцент всегда вызывал у Эрики улыбку. Это вообще было непонятно — не успевали люди, говорящие со смоландским акцентом, открыть рот, она сразу чувствовала к ним симпатию, иногда необоснованную. Но в случае с Кристианом форма полностью соответствовала содержанию. Он и в самом деле на редкость приятный человек, очень знающий и всегда готовый помочь. С его помощью Эрика не раз находила информацию, о которой даже понятия не имела.

— Ты работаешь все с тем же случаем? — Он с надеждой посмотрел на нее.

Для него поиск информации был своего рода развлечением — работа библиотекаря довольно монотонна. Большинство интересовалось рыбами, парусниками и фауной Бухуслена.

— Нет, не сегодня, во всяком случае. — Эрика присела рядом с его столом. — Сегодня меня интересуют жители Фьельбаки. И местные происшествия.

— Жители, происшествия… А что именно? — Кристиан растерянно поморгал.

— Попробую объяснить. — Эрика набрала воздуха и перечислила несколько имен: — Бритта Юханссон, Франц Рингхольм, Аксель Франкель, Эльси Фальк… то есть Эльси Мустрём и… — она помедлила секунду, — и Эрик Франкель.

Кристиан вздрогнул.

— Это тот… которого убили?

— Да.

— А Эльси? Это твоя…

— Да. Это моя мама. Меня интересует любая информация об этих людях в период… знаешь что, давай ограничимся военным временем.

— С тридцать девятого по сорок пятый?

Эрика кивнула, с надеждой глядя, как Кристиан закачивает информацию в поисковик.

— А кстати, как твой собственный проект? — спросила она.

Тут же ей показалось, что лицо его потемнело. Но если это было и так, тень мгновенно исчезла.

— Спасибо, я на полпути. И между прочим, во многом благодаря твоим советам.

— А, ерунда, — отмахнулась Эрика. — Если захочешь, чтобы я просмотрела рукопись, только скажи. А какое рабочее название?

— «Русалка», — сказал Кристиан, не глядя ей в глаза. — Рабочее название — «Русалка». И наверное, не только рабочее.

— Замечательное название! А откуда… — начала было Эрика, но Кристиан резко поднял руку — помолчи.

Это было на него не похоже. Может быть, она сказала что-то неуместное? Но что это могло быть?

— Вот! — Кристиан откинулся на стуле. — Несколько статей, которые, может быть, тебя заинтересуют. Распечатать?

— Да, если можно.

Когда через несколько минут Кристиан вернулся с пачкой распечаток, он опять был сама доброжелательность.

— Вот тебе на первый раз. Если нужно расширить поиск, только скажи.

Эрика поблагодарила и вышла на улицу. Ей повезло — кофейня напротив как раз открылась. Он села за столик, заказала кофе и начала читать. Официант принес кофе, но она к нему даже не прикоснулась.

 

— Ну и к чему мы за сегодня пришли? — Мельберг, морщась, вытянул ноги.

Подумать только, как долго держится эта мышечная боль от перетренировки. В таком темпе успеть бы восстановиться до пятницы, к следующему уроку сальсы. Но странно, мысль об этом вовсе его не пугала. Замечательное сочетание — зажигательная музыка, не менее зажигательное тело Риты… и, конечно, то обстоятельство, которым он гордился больше всего, — под конец у него начало получаться! Нет, так легко он не сдастся. Если у кого и есть потенциал стать королем сальсы в Танумсхеде, так это у него.

— Прости, что ты сказала? — Погрузившись в южноамериканские мечты, он прослушал ответ Паулы.

— Мы установили интервал времени, в который был убит Эрик Франкель, — повторил за Паулу Йоста. — Он был у своей, как бы сказать… подруги, или не знаю, как называются любовницы в этом возрасте. Так вот… — Йоста сделал небольшую паузу. — Он был у своей подруги пятнадцатого июня. Явился порядком подшофе и заявил, что решил прекратить отношения с ней. Она говорит, что в первый раз видела его пьяным — Эрик Франкель не пил.

— А уже семнадцатого июня уборщица не могла попасть в дом, — вставил Мартин. — Это, конечно, не на сто процентов доказывает, что он к тому времени был уже мертв, но на девяносто пять. Такого раньше никогда не случалось, он всегда открывал ей дверь или оставлял ключ под ковриком.

— Убедительно. Значит, примем за основу: убит между пятнадцатым и семнадцатым июня. Проверьте, где в это время был его брат. — Мельберг наклонился и почесал Эрнста за ухом.

Пес, как всегда, разлегся на его ногах.

— Но ты же не думаешь, что Аксель Франкель имеет какое-то отношение… — начала было Паула, но осеклась, увидев недовольную мину Мельберга.

— На текущий момент я ничего не думаю. Но вы все знаете не хуже меня, что большинство убийств совершаются по семейным мотивам. Так что потрясите братца. Понятно?

Паула кивнула. Она не могла не признать, что Мельберг прав. Ей был очень симпатичен Аксель, но это не должно влиять на ход следствия.

— А мальчишки? Вы зафиксировали их отпечатки?

Все посмотрели на Йосту. Тот завертелся на стуле.

— Да… то есть нет… Частично. Я взял отпечатки обуви и пальцев у одного из пацанов, а у второго еще не успел…

Мельберг вперил в него глаза.

— Значит, за несколько дней ты не успел сделать такую мелочь? Я правильно тебя цитирую — не успел?

Йоста виновато кивнул.

— Да… правильно. Сегодня возьму. — Он поймал взгляд Мельберга и торопливо добавил: — Не сегодня, а сейчас же. Одна нога здесь, другая там.

— Для тебя же лучше, — проворчал Мельберг и перенес начальственное внимание на Паулу и Мартина. — А что еще? Что с этим Рингхольмом? Я-то лично считаю, что этот след самый горячий. Надо разобраться, что это за «Друзья Швеции», или как там они себя называют.

— Мы поговорили с Францем у него дома. Ничего, что могло бы пролить свет… Если ему верить, какие-то радикальные элементы в их организации угрожали Эрику, а он, Франц, наоборот, все время Эрика защищал.

— А с этими «элементами» вы поговорили?

— Нет пока, — спокойно сказал Мартин. — Но это у нас запланировано на сегодня.

— Ладно. — Мельберг сделал попытку выпростать ноги из-под довольно тяжелой собачьей туши.

Пес не то заскулил, не то зевнул, неохотно встал, потянулся и опять улегся на ноги своего временного хозяина.

— И еще одно… Прошу всех запомнить, что у нас здесь отдел полиции, а не ясли!

Он уставился на Аннику, которая вела протокол оперативки. Та в свою очередь посмотрела на него поверх узких очков для чтения. После довольно долгой зрительной дуэли, когда Мельберг уже решил, что высказался чересчур резко, она произнесла:

— Я справляюсь со своей работой, и мне совершенно не помешало, что пришлось немного повозиться с Майей. Тебе не о чем беспокоиться, Бертиль.

Он отвел глаза.

— Ладно, ладно, — пробурчал он. — Тебе виднее…

— К тому же, если бы не Патрик, мы бы так и не вспомнили, что надо проверить банковские счета Эрика. — Паула заговорщицки подмигнула Аннике.

— Мы бы сами догадались рано или поздно, но тут получилось не поздно, а рано, — внес свою лепту в защиту Анники Йоста.

— Я просто думал, что если человек в отпуске, значит, он в отпуске, — мрачно подытожил Мельберг, прекрасно сознавая, что это сражение он проиграл. — Ладно, давайте за работу.

Все зашевелились и начали складывать кофейные кружки в посудомоечную машину.

И в это время зазвонил телефон.

~~~

Фьельбака, 1944 год

 

— Я так и знала, что ты здесь!

Эльси присела на камень. Эрик прятался от ветра в расщелине скалы.

— Да, думал, хоть здесь меня оставят в покое! — буркнул Эрик, но лицо его тут же подобрело, и он отложил книгу. — Извини… Я вовсе не хотел срывать плохое настроение на тебе.

— Из-за Акселя? — Эльси придвинулась поближе. — Что там у вас дома?

— Дома так, как будто Акселя уже нет в живых. — Эрик посмотрел на беспокойный седой прибой. — Мать, по-моему, его уже похоронила. А отец… ходит, бормочет что-то… На эту тему даже говорить не хочет.

— А ты как?

Эльси очень хорошо знала Эрика — гораздо лучше, чем он догадывался. Столько времени они играли вместе — она, Бритта, Франц и Эрик. Теперь уже игры кончились — они становились взрослыми. Но в этот момент она видела в четырнадцатилетием Эрике пятилетнего мальчика в коротких штанишках… впрочем, как раз Эрик и тогда уже был взрослым. Этакий маленький старичок. Он словно родился таким и дожидался, когда внешность постепенно придет в соответствие с его внутренним содержанием.

— А я… — ответил он сухо. — А я не знаю, как я.

Он отвернулся, и Эрике показалось, что в уголке глаза у него мелькнула слеза.

— Знаешь прекрасно, — не отступала она. — Поговори со мной.

— Мне кажется, во мне два человека… Один потрясен тем, что произошло… или происходит с Акселем, ему страшно, ему грустно… даже сама мысль, что он погиб, доводит меня… — Эрик поискал нужное слово, не нашел и замолчал.

Эльси понимала, что он хочет сказать, но молчала — пусть выговорится.

— А другой… другой человек во мне в бешенстве, — сказал Эрик внезапно прорезавшимся мальчишеским басом. — Другой в бешенстве, потому что сейчас еще хуже, чем раньше. Я невидим. Меня никто не замечает. Когда Аксель был дома, мне тоже перепадала часть его света, пусть маленькая полоска, но все же. И мне хватало! Я даже и не хотел большего. Потому что Аксель заслужил! Он всегда был лучше, чем я… Я никогда бы не решился делать то, что он делал. Я не герой… а он такой обаятельный, он несет всем радость одним своим присутствием. С этим рождаются, у меня такой способности не было и нет. Наоборот… люди не знают, как им себя со мной вести. Знаю слишком много, смеюсь слишком мало, я… — Он остановился, чтобы перевести дыхание.

Эльси вообще никогда не слышала, чтобы он произносил такие длинные монологи. Она улыбнулась.

— Ты обычно так скуп на слова, Эрик, а сейчас так красиво говоришь — не боишься, что слова кончатся?

Он не ответил на улыбку.

— Как раз это я и имею в виду. И знаешь, иногда мне кажется, что если я пойду куда-нибудь… и буду идти, идти, идти… и никогда не вернусь, никто и не заметит, что я ушел. Для отца с матерью я просто тень, и то где-то на краю поля зрения. Так, мешает что-то в глазу, и для них будет даже облегчением, если я исчезну. Чтобы никто не отвлекал от Акселя…

Голос у Эрика сорвался. Ему стало стыдно за свой монолог, и он отвернулся.

— Эрик, перестань. Конечно же, это не так. Просто сейчас, именно сейчас, когда все так плохо, все их мысли заняты Акселем.

— Прошло уже четыре месяца, как немцы его схватили, — глухо сказал Эрик. — Сколько времени их мысли будут заняты только им? Шесть месяцев? Год? Два? Всю жизнь? Ведь я-то здесь… я-то все еще здесь! Почему это ни для кого ничего не значит? И в то же время я чувствую себя последним негодяем. Ревную к брату, который сидит в тюрьме, которого могут казнить и его вообще больше никто никогда не увидит. Вот такой я брат.

— Эрик! Мы все знаем, как ты любишь Акселя! — Она погладила его по спине. — И ничего удивительного, если тебе тоже хочется, чтобы тебя замечали и любили. Я знаю, что тебе этого хочется! И ты должен поговорить с ними, ты должен заставить их обратить на тебя внимание!

— На это надо решиться. — Эрик покачал головой. — Тогда они узнают, какой я подлец.

Он все время отводил глаза. Эльси взяла его голову в ладони и заставила повернуться к себе.

— Слушай, Эрик. Ты никакой не негодяй и никакой не подлец. Ты любишь брата и родителей. Но они должны понять, что у тебя такое же горе, как у них! Ты должен сказать им это, ты должен дать понять, что у тебя тоже есть право на место в их сердцах! Ясно?

Эрик попытался отвернуться, но она крепко сжимала его лицо, и он сдался.

— Ты права… Я поговорю с ними!

Эльси импульсивно крепко обняла Эрика, погладила по спине и почувствовала, как он обмяк и расслабился.

— Какого черта!

Голос за спиной заставил их отшатнуться друг от друга. Франц, с совершенно белым лицом, стоял совсем рядом и сжимал кулаки.

— Какого черта! — Ничего другого ему в голову не приходило.

Эльси сообразила, как вся сцена выглядела со стороны, и попыталась как можно спокойнее объяснить, что, собственно, произошло и почему они обнимались. Как можно спокойнее, но и как можно быстрее. Она уже не раз видела, как вспыхивает Франц — мгновенно, точно спичка. Странно — он всегда был готов вспыхнуть, словно искал повод дать выход своей ярости. Она прекрасно понимала, что он к ней неравнодушен и сейчас может произойти катастрофа, если ей не удастся быстро успокоить Франца.

— Мы с Эриком сидели и разговаривали.

— Ну да, видел я, как вы сидели и разговаривали. — В его глазах мелькнула такая злость, что у Эльси по коже побежали мурашки.

— Ты не понимаешь. Я утешала Эрика, у него плохо дома. Садись. Поговорим все вместе.

Она похлопала по камню рядом с собой. Он все еще сомневался, но кулаки разжались.

— Извини, — буркнул Франц, не глядя на нее.

— Все в порядке, — сказал она. — Никогда не торопись делать выводы.

Франц посидел немного, а потом посмотрел на нее таким взглядом, что она испугалась сильнее, чем пять минут назад, когда Франц буквально кипел от гнева.

Добром это не кончится.

Она вспомнила влюбленную во Франца Бритту и ее откровенные ухаживания за парнем.

Нет, добром это не кончится, мысленно повторила Эльси.

~~~

— Какая у тебя симпатичная жена, — улыбнулась Карин.

— Эрика? Замечательная! — Патрик почувствовал, как рот помимо воли расплывается в улыбке.

Конечно, в последние дни были кое-какие трения, но это мелочи. Он считал, что ему неслыханно повезло — просыпаться каждый день рядом с Эрикой.

— Хотела бы я сказать то же самое про Лейфа. Но, по правде говоря, я начинаю уставать от роли жены эстрадного ансамбля. Хотя я же знала, на что иду, потому и жаловаться грех.

— Когда появляются дети, все меняется… — полуутвердительно-полувопросительно заметил Патрик.

— Ты думаешь? Я была наивной, даже не представляла, сколько работы, сколько внимания требуют малыши. И тянуть весь груз одной очень и очень нелегко. Представляешь, на мне вся черная работа. Я встаю к нему по ночам, меняю памперсы, играю, кормлю, хожу к педиатру, если он заболел. А потом является Лейф, и Людде встречает его так, как будто он по меньшей мере Санта-Клаус. До того несправедливо…

— А если он набивает шишку, к кому бежит? — спросил Патрик.

Карин улыбнулась.

— Один — ноль в твою пользу. Ты прав — ко мне. Так что для него, наверное, кое-что значит, что я тютькаю его по ночам. Но все равно, такое чувство, что меня обманули. Что-то не так. Так не должно быть. — Карин вздохнула и поправила Людде съехавшую шапочку.

— А я со своей стороны должен заметить, что вся эта возня с ребенком куда приятнее и веселее, чем я думал, — сказал Патрик.

Карин посмотрела на него пронизывающим взглядом, и он тут же понял, что выдал нечто не особенно уместное.

— А Эрика тоже так считает? — спросила она.

— Нет. Эрика так не считает. — Он вспомнил, какой бледной и измученной была жена в первые месяцы после появления Майи.

— И знаешь почему? Потому что мать оказывается словно бы вырванной из нормальной взрослой жизни и брошенной в детскую комнату, где ей не от кого ждать помощи. А ты в это время каждый день ходишь на работу, занимаешься своим привычным и интересным делом.

— Я все время помогал, чем мог! — запротестовал Патрик.

— Помогал, да. — Тротуар стал узким для двух колясок, Карин обогнала его и обернулась. — Помогал. Не забывай, это большая разница: помогать — одно, а нести всю ответственность — совсем другое. Ты должен выработать приемы — как успокоить малыша, как его накормить, как не пропустить признаки болезни, в конце концов, чем занять себя и ребенка пять дней в неделю. Одно дело — быть председателем правления предприятия под называнием «Младенец», отвечать за стратегию, тактику и результат, а другое — работать в том же предприятии курьером, ни за что не отвечать и ожидать очередного приказа.

— И ты что, хочешь всю вину свалить на отцов? — спросил Патрик, борясь с одышкой — дорога шла вверх. — У меня такое впечатление, что матери не просто должны, а хотят все держать под контролем. Если отец берется поменять памперс, он делает это неправильно, если кормит, то он и бутылочку не так держит, и температура не та… и все в том же духе. Так что папам в председатели правления дорога заказана. Не то чтобы они не хотели — их не пускают.

Они некоторое время шли молча, усиленно пыхтя. Наконец Карин спросила:

— Эрика тоже была такой, когда сидела с Майей? Не подпускала тебя близко?

Патрик попробовал вспомнить первые, самые трудные месяцы.

— Нет. — Честность победила. — Эрика была не такой. Скорее я сам избегал роли председателя. Мне не очень-то хотелось брать всю ответственность на себя. Допустим, Майя капризничала довольно много… я с ней возился, утешал, но прекрасно знал: если что-то не получается, я всегда могу передать ее Эрике и она ее успокоит. И конечно, возможность утром уходить на работу — это большое преимущество. Вечером приходишь и играешь с веселой и забавной малышкой.

— Это потому что ты не отрывался от взрослого, привычного тебе мира, — сказала Карин без улыбки. — А теперь как? Когда ты сам стал председателем? Все идет нормально?

Патрик покачал головой.

— Как тебе сказать… не совсем. Эрика все время работала и работает дома, и она знает, где что лежит. Нужно время, чтобы…

— О, это мне знакомо. Каждый раз, когда появляется Лейф, сразу крик: «Ка-а-рин! Где памперсы? Где бутылочки! Где колготочки?» Иногда меня удивляет, как вы, мужики, справляетесь с работой, если не можете запомнить простейшие вещи? «Где памперсы!» — фыркнула Карин.

— Кончай. — Патрик шутливо ткнул ее локтем в бок. — Не настолько уж мы безнадежны. Будь справедливой — всего-то поколение назад мужики не только не знали, где лежат памперсы, они даже понятия не имели, что это за штука такая и с чем ее едят. Мы-то по сравнению с ними ушли ой как далеко! Но эволюция не происходит по приказу: «С завтрашнего дня всем папам стать мамами, и наоборот». Все постепенно… Для нас отцы служили образцом, но мы все равно многому научились.

— Ты, может, и научился, — с промелькнувшей в голосе горечью сказала Карин. — А Лейф — нет. Не научился. Ничему не научился.

Патрик промолчал — что он мог на это сказать?

Когда они расстались, ему стало грустно. Он долго мечтал отомстить Карин за измену, а сейчас ему было ее очень жаль.

 

Телефонный звонок был такого рода, что они подхватились и помчались к машине. Мельберг, как всегда, придумал какой-то повод и отправился в свой кабинет, а Мартин, Паула и Йоста поехали на место происшествия, в школу в Танумсхеде, и сразу прошли в кабинет директора.

— Что случилось? — Мартин огляделся.

На стуле сидел угрюмый подросток в окружении двоих учителей-мужчин, не считая директора.

— Пер Рингхольм избил ученика, — замогильным голосом сказал директор. — Хорошо, что вы так быстро приехали.

— И как он? — спросила Паула.

— Боюсь, что плохо. Сейчас с ним школьная медсестра, мы вызвали «скорую помощь». Я позвонил матери Пера, она сейчас приедет. — Ректор свирепо посмотрел на подростка.

Тот в ответ равнодушно зевнул.

— Поедешь с нами в отдел, — сказал Мартин и знаком велел провинившемуся: поднимайся, — потом повернулся к директору. — Попробуйте дозвониться матери, пусть она едет прямо в полицию. Наша сотрудница, Паула Моралес, останется здесь и опросит свидетелей.

Паула кивнула директору: вот она, Паула Моралес, это я.

— Прямо сейчас и начну, — сказала она.

Пер со скучающей миной поплелся за полицейскими. В коридоре собралось довольно много любопытных.

Подросток злобно осклабился и показал им средний палец.

— Идиоты, — пробормотал он.

— А сейчас ты заткнешься, — цыкнул Йоста, — и будешь молчать, пока не приедем в полицию.

Пер пожал плечами, но подчинился и за всю короткую дорогу до низкого здания полиции, в котором помещалась еще и пожарная часть, не сказал ни слова.

Мартин отвел его в свой кабинет и закрыл на ключ в ожидании, пока подъедет мать. Не успел он пройти в кухню, как в кармане завибрировал телефон.

Это была Паула.

— Знаешь, кто этот избитый паренек?

— Кто-то из наших клиентов?

— Можно и так сказать. Маттиас Ларссон, один из тех двоих, которые нашли труп Эрика Франкеля. Его сейчас отвезли в больницу, так что поговорим с ним попозже.

Йоста не стал комментировать известие, но побледнел.

Через десять минут в отдел ворвалась Карина и, задыхаясь, спросила, где ее сын.

Анника спокойно проводила ее к Мартину.

— Где Пер? Что случилось? — почти крикнула Карина со слезами в голосе.

Мартин протянул ей руку — иногда такие обязательные и хорошо знакомые ритуалы, как рукопожатие, заметно успокаивали возбужденных посетителей.

Так и на этот раз. Карина повторила свой вопрос тоном ниже и опустилась в предложенное кресло. Мартин сел напротив и сразу почувствовал знакомый запах — от женщины слегка веяло вчерашним перегаром. Может, была на какой-нибудь пирушке, но, скорее всего, дело не так просто. Слегка припухшее, отечное лицо, погасший взгляд… Вероятно, скрытый алкоголизм.

— Пер задержан за драку. Даже не драку, а избиение. Он жестоко избил одного из учеников на школьном дворе.

— Боже мой! — Женщина вцепилась в подлокотники кресла. — Как… почему? А как этот…

— Он сейчас по дороге в больницу. Боюсь, повреждения серьезные.

— Но почему? — Она сделала глотательное движение, как будто в горле что-то мешало.

— А вот в этом мы и хотим разобраться. Мы просили вас приехать, чтобы попросить разрешения в вашем присутствии задать Перу несколько вопросов.

— Конечно, конечно. — Она опять сглотнула.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.029 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал