Варельсе

Каким образом тебе удается общаться с разумом Эндера непосредственно?

Сейчас, когда нам известно, где он, это так же естественно как и еда.

А как ты его обнаружила? Мне никогда не удалось обратиться к разуму кого-либо, кто не перешел в состояние третьей жизни.

Мы обнаружили его посредством анзиблей и подключенной к ним электроники — отыскав его тело в пространстве. Чтобы добраться до его разума, нам пришлось окунуться в хаос и сотворить помост.

Помост?

" Я" — посредника, частично напоминающего его разум, а частично — наш.

Если тебе удалось добраться до его разума, почему же ты допустила, чтобы он вас уничтожил?

Человеческий мозг — очень странная вещь. Прежде, чем мы поняли то, что в нем открыли, пока не научились разговаривать в этом свернутом пространстве, все мои сестры и матери погибли. Мы продолжали изучать его разум все эти годы, пока ожидали в коконе, пока он нас не обнаружит. Когда же он пришел, то мы уже могли общаться с ним непосредственно.

А что случилось с тем созданным потомством?

Мы никогда не думали о нем. По-видимому, оно до сих пор где-то там и существует. Новый вид картофеля погибал. Эндер видел коричневые круги на листья, видел поломанные стебли, настолько хрупкие, что ломались от легчайшего дуновения ветра. Сегодня утром все растения еще были здоровы. Болезнь появилась неожиданно, и с такими поражающими эффектами, что это мог быть только лишь вирус десколады.

Эла и Новинья будут разочарованы. Они очень рассчитывали на этот сорт. Эла, падчерица Эндера, работала над геном, который бы вызвал, что каждая клетка организма начнет вырабатывать три различных химических соединения, подавляющих вирус десколады или даже его убивающих. Новинья, жена Эндера, пыталась создать ген, который бы сделал ядро клетки недоступным для всяческих молекул, крупнее одной десятой размеров вируса. В этот сорт картофеля они ввели оба гена, а когда все предварительные тесты показали, что свойства зафиксировались, Эндер перенес саженцы на экспериментальную ферму. Вместе с ассистентами он заботился о них уже шесть недель. На первый взгляд все шло замечательно.

Если бы этот метод давал эффекты, его можно было бы использовать у всех животных и растений, идущих в пищу людям на Лузитании. Только вирус десколады был слишком хитрым, и в конце концов обманывал любые стратегические находки.

Тем не менее, шесть недель — это гораздо лучше, чем обычные два-три дня. Может они нашли верный путь.

Но, возможно, дела зашли уже слишком далеко. Когда Эндер прибыл на Лузитанию, новые виды земных растений и животных выдерживали даже двадцать лет, прежде чем десколада расшифровывала и разрывала и генетические цепочки. Но в последние годы вирус как бы совершил прорыв и декодировал любую земную генетическую молекулу за несколько дней, а то и часов.

В последнее время лишь одно позволяло колонистам выращивать растения и ухаживать за животными: смертельный для вирусов аэрозоль. Среди людей имелись и такие, которые хотели бы опрыскать целую планету, чтобы раз и навсегда избавиться от десколады.

Подобное поведение было непрактичным, но возможным. Существовали и другие причины отказа от подобного замысла. Десколада была абсолютно необходимым условием размножения всех местных форм жизни. Включая сюда и свинксов — pequeninos, разумных обитателей здешнего мира. Цикл размножения неразрывно связывал их с единственным здешним видом деревьев. Если бы вирус был уничтожен, нынешнее поколение свинксов было бы последним. А это уже ксеноцид.

В данный момент идея, чтобы сделать нечто, способное уничтожить свинксов, был бы немедленно отвергнут большей частью обитателей Милагре, деревни, в которой жили люди. Это в данный момент. Только Эндер понимал, сколько из них поменяло бы свое мнение, если бы им стали известны некоторые факты. К примеру, только очень немногие осознавали, что десколада уже дважды приспособилась к химикату, используемому для борьбы с ней. Эла и Новинья разработали несколько новых версий вирусо-киллера, так что в следующий раз, как только вирус перестанет реагировать на воздействие одной из них, они могли бы сразу перейти к следующей. Точно по тем же причинам, им уже раз пришлось сменить ингибитор, который удерживал людей при жизни, без исключения зараженных вирусом десколады. Средство добавлялось в пищу, поэтому каждый человек принимал его с едой.

Однако, действие всяческих ингибиторов и вирусо-киллеров опиралось на единственном основном принципе. В один прекрасный день вирус десколады — точно так же, как он уже приспособился к земным генам — научится противодействовать целому классу химических средств. Тогда уже не будет иметь никакого значения, сколько версий имеется в запасе. Десколада исчерпает его за пару дней.

И только немногие люди знали о том, сколь шатко положение с выживанием Милагре. Эта группа прекрасно понимала, что все зависит от работы Новиньи и Элы, лузитанских ксенобиологов. Они же осознавали, как трудно этим женщинам опередить десколаду, если же они останутся позади — произойдет катастрофа.

И прекрасно. Если бы колонисты это поняли, то многие сказали бы: раз уж десколада и так должна нас когда-нибудь победить, то давайте сразу избавимся от нее. Очень жалко, что при этом должны будут погибнуть поросята, но, имея на выбор себя и их, мы предпочитаем, чтобы это были они.

Эндер мог смотреть на это объективно, с философской перспективы. Он мог повторять, что уж лучше, если погибнет одна небольшая человеческая колония, чем вся разумная раса. Но он понимал, что эти аргументы для людей с Лузитании будут непреемлемыми. Ведь речь здесь шла о их собственной жизни, о жизни их собственных детей. Абсурдом было бы ожидать, что эти люди захотят умирать за чуждый вид, которого они совершенно не знали, и только немногие вообще любили. С генетической точки зрения это не имело бы смысла — эволюция поддерживает только лишь такие виды, которые способны защищать свои гены. Даже, если бы сам епископ заявил, что господь желает, чтобы люди отдали свои жизни за свинксов, то очень немногие пожелали бы его послушать.

Я и сам не уверен, подумал Эндер, способен был бы на такую жертву. Пускай даже у меня нет своих детей. Пускай я уже пережил уничтожение разумной расы… хотя и сам вызвал его, и знаю, какое это чудовищное бремя… все равно, не уверен, позволил бы я умирать людским существам. Умирать от голода, когда будут уничтожены плоды трудов, или, что гораздо болезненней, когда десколада вернется как болезнь, способная в несколько дней поглотить человеческое тело.

И все же… мог бы я согласиться на уничтожение свинксов? Позволил бы я совершить еще один ксеноцид?

Он поднял поломанный стебель картофеля с пятнистыми листьями. Новинья должна осмотреть его. Исследует его, она или Эла, и совместно подтвердят то, что сейчас уже очевидно. Еще одно поражение.

Он вложил стебель в стерильный пакет.

— Говорящий.

Это отозвался Садовник, ассистент Эндера и его ближайший приятель среди свинксов. Садовник был сыном pequenino по имени Человек, которого Эндер лично перевел в «третью жизнь», древесную стадию жизненного цикла. Эндер поднял прозрачный пластиковый пакет вверх, чтобы Садовник увидал листы растения.

— И действительно, совершенно мертвое, — согласился Садовник без какой-либо заметной эмоции. Как раз это больше всего и беспокоило в начальной стадии работы со свинксами. Это было самым крепким из барьеров, делавших невозможным, чтобы колонисты признали аборигенов. Свинксы не проявляли эмоций, которые люди могли бы легко, инстинктивно интерпретировать. Свинксы вовсе не были милыми или забавными — они были попросту странными.

— Попытаемся еще раз, — признал Эндер. — Мне кажется, что мы уже приближаемся к цели.

— Твоя жена разыскивает тебя, — сообщил Садовник.

Слово «жена», даже переведенное на человеческий язык, такой как старк, для свинкса несло в себе столько напряжения, что он даже не мог высказать его естественно. Садовник, к примеру, его чуть ли не проквакал. Идея жены среди свинксов была столь могучим делом, что, пусть даже разговаривая с Новиньей непосредственно, они обращались к ней по имени, то, говоря уже с ее мужем, определяли ее исключительно титулом.

— Я как раз и шел к ней, — ответил на это Эндер. — Ты не мог бы измерить и снять на пленку этот картофель?

Садовник подпрыгнул вертикально вверх. Будто воздушная кукуруза, подумалось Эндеру. Даже если мордочка свинкса осталась — для людских глаз — лишенная какого-либо выражения, этот скачок был признаком восхищения. Садовник обожал всяческую работу с электронным оборудованием. Он интересовался машинами, а уж занятия с ними повышало его статус среди мужчин-свинксов. Он тут же начал распаковывать камеру и компьютер, которые повсюду таскал с собою в сумке.

— Когда закончишь, подготовь, пожалуйста, эту изолированную часть к мгновенному сожжению, — прибавил Эндер.

— Да, да, — сказал Садовник. — Да, да, да.

Эндер вздохнул. Свинксов ужасно раздражало, если люди говорили им что-то, о чем они уже знали. Естественно, что Садовник прекрасно знал процедуру действий, когда десколада приспосабливалась к новому виду — «обученный» вирус следовало уничтожить, пока он был изолирован. Нельзя было позволить, чтобы вся популяция вирусов десколады воспользовалась знанием того, о чем узнал отдельный ее представитель. Поэтому Эндеру и не следовало об этом напоминать. И все же, именно таким образом человеческие существа удовлетворяли собственное чувство ответственности — снова и снова проверяя, хотя и знали, что необходимости в этом нет.

Садовник был настолько занят, что и не заметил, что Эндер уходит с поля, как он зашел в барак переходного шлюза, разделся и вложил одежду в стерилизатор. Затем начался очистительный танец: руки высоко вверх, оборот, присесть, встать — чтобы излучение и газы добрались до всех частей тела. Он глубоко втянул воздух через рот и нос, закашлялся — как всегда — поскольку человеческий организм с трудом выносил эти газы. Полные три минуты со слезящимися глазами и жжением в легких, три минуты размахивания руками, присаживаний и вставаний — наш ритуальный поклон всемогущей десколаде. Именно таким образом мы унижаемся перед абсолютной повелительницей жизни на этой планете.

В конце концов, процесс закончился; меня как будто поджарили на вертеле, подумалось Эндеру. Когда свежий воздух наконец-то проник в шлюз, мужчина вынул одежду из стерилизатора и одел, все еще горячую, на себя. Как только он выйдет отсюда, все помещение будет нагрето, и температура любой поверхности намного превысит границы тепловой сопротивляемости вируса десколады. Во время конечного этапа очищения там ничто не могло выжить. Когда туда вновь кто-нибудь зайдет, все будет идеально стерильным.

Тем не менее, Эндер никак не мог избавиться от мысли, что вирусу каким-то образом удастся выскользнуть — если даже и не через шлюз, то через тончайшую пленку деструктивного поля, невидимой крепостной стеной защищающего пространство опытного хозяйства. По теории любая молекула, размерами больше ста атомов, при прохождении этого барьера подвергалась распаду. По обеим сторонам ограды защищали людей и свинксов от случайного вхождения в смертоносную зону. Но Эндер частенько представлял, что бы произошло, если бы кто-нибудь попытался пройти через деструктивное поле. Всякая клетка тела немедленно погибнет, поскольку распадутся аминокислоты. Вполне возможно, что тело и останется физически целым, но в собственном воображении Эндер всегда видел, как оно рассыпается в уносимую ветром пыль, даже не успев опасть на землю.

Более всего его беспокоил факт, что действие барьера основывалось на том же принципе, что и Система Молекулярной Деструкции. Спроектированная для нападения на космические снаряды и корабли, именно Эндером она была использована против родной планеты жукеров. Это произошло три тысячи лет назад, когда он командовал военным флотом Земли. И то же самое оружие Звездный Конгресс выслал теперь против Лузитании. По словам Джейн, Конгресс уже попытался отдать приказ о его использовании. Она заблокировала распоряжение, ликвидировав связь между флотом и остальным человечеством. Но трудно предугадать, не выстрелит ли, несмотря на отсутствие инструкций, какой-нибудь охваченный паникой после отключения анзибля капитан, как только доберется до планеты.

Подобное невозможно представить, и, тем не менее, они это сделали: Конгресс отдал приказ об уничтожении целого мира. Приказ о начале ксеноцида. Неужели Эндер напрасно писал «Королеву Улья»? Неужели уже обо всем забыли?

Только для них это не было «уже». Для большинства людей прошло три тысячи лет. И, пускай Эндер написал «Жизнь Человека», повсеместно ему так и не поверили. Книга не повлияла на человеческие умы в той степени, чтобы Конгресс не посмел выступить против pequeninos.

Почему они решились на это? По-видимому, точно же по той причине, что и ксенологи решились применять деструктивный барьер: чтобы изолировать грозную инфекцию, не допустить к заражению большую популяцию. По-видимому, Конгресс заботился о том, чтобы отсечь фокус заразы планетарного бунта. Когда сюда доберется флот, с приказом или без него, он сможет применить Малого Доктора для окончательного решения вопроса с десколадой. Если перестанет существовать планета Лузитания, то перестанет существовать и авто-мутирующий, наполовину разумный вирус, который ждет — не дождется, как бы уничтожить все человечество со всеми его достижениями.

От опытного поля до новой ксенологической станции было не далеко. Тропинка огибала невысокий холм и бежала по опушке леса, предоставлявшего отцов и матерей, а затем и живое кладбище для племени свинксов. Затем она вела к северным воротам в ограде, окружавшей людскую колонию.

Ограда раздражала Эндера. Причина ее постройки исчезла, как только сломалась политика минимализации контак-тов между людьми и свинксами. Сейчас оба вида свободно моги проходить через ворота. Когда Эндер прилетел на Лузитанию, еще действовало поле, вызывающее ужасные боли у каждого, кто попадал в сферу его действия. Во время борьбы за право свободного контакта со свинксами, самый старший из пасынков Эндера, Миро, на несколько минут был пленен этим полем, в результате чего его мозг подвергся необратимым изменениям. Но инвалидность Миро — это единственное самое болезненное и непосредственное проявление вреда, которое ограждение вызвало в душах людей, замкнутых в его границах. Тридцать лет назад этот психологический барьер был отключен. Все это время не возникало никаких причин, чтобы что-то разделяло обе расы… и, тем не менее, ограда осталась. Так захотели колонисты на Лузитании. Они пожелали, чтобы стена между ними и свинксами стояла.

Именно потому ксенобиологические лаборатории и были перенесены с их давнего места над рекой. Если уж свинксы должны были участвовать в исследованиях, то лаборатории должны были располагаться неподалеку от ограды, зато опытные участки перенесли наружу. Это, чтобы люди и поросята не сталкивались неожиданно друг с другом.

Когда Миро улетал навстречу Валентине, Эндер верил, что по возвращению парень будет удивлен огромными переменами в мире Лузитании. Ему казалось, что Миро увидит живущих совместно людей и свинксов: две расы, сосуществующих в гармонии. Тем временем, колония почти что и не изменилась. За редкими исключениями, человеческие существа на Лузитании не желали близкого соседства с иной расой.

Хорошо еще, что Эндер помог Королеве Улья воспроизвести ее расу подальше от Милагре. Он планировал, что люди и жукеры постепенно узнают друг друга. Тем не менее, и он, и Новинья, и вся их семья по необходимости удерживали существование жукеров в тайне. Если колонисты не могли сосуществовать с млекопитающими pequeninos, то известие о насекомоподобных жукерах наверняка вызвало бы вспышку ксенофобии.

Слишком много у меня тайн, думал Эндер. Все эти годы я был Голосом Тех, Кого Нет. Я открывал секреты и помогал людям жить в ореоле правды. Теперь же я не выдаю и половины того, что мне известно. Если бы я рассказал обо всем, правда породила бы страх, ненависть, жестокости, убийства и войну.

Неподалеку от ворот, но уже за оградой, росли два отцовских дерева. Левое, если глядеть со стороны ворот, носило имя Корнероя, правое — Человека. Человек был свинксом, которого Эндеру пришлось собственноручно убить, чтобы ритуально подписать договор между людьми и свинксами. После этого Человек возродился в целлюлозе и хлорофилле, уже как взрослый самец, способный плодить детей.

В настоящее время Человек до си пор обладал необыкновенным авторитетом, причем, не только среди собственного племени. Эндер знал, что pequenino все еще живет. И все же, когда он глядел на дерево, то не мог не вспоминать о том, как Человек погиб.

Контакты с Человеком не доставляли Эндеру никаких хлопот. Много раз он разговаривал с его отцовским деревом. Вот только он никак не мог думать о дереве, как о той самой личности, которую знал еще как pequenino по имени Человек. Умом он понимал, что воля и память создают тождественность личности, и эти самые воля и память перенесены сейчас из свинкса в отцовское дерево. Только вот понимание умом не всегда хватало для веры. Сейчас Человек сделался кем-то совершенно чужим.

И все-таки, это был Человек, и он остался другом; проходя мимо, Эндер прикоснулся к коре. Затем, сойдя на несколько шагов с тропинки, он подошел к более старшему отцовскому дереву, к Корнерою. Здесь он тоже прикоснулся к коре. Он никогда не знал Корнероя в виде свинкса — тот погиб от других рук, и дерево его уже было высоким и раскидистым, когда Эндер прибыл на Лузитанию. Когда он разговаривал с Корнероем, не было никакого гнетущего чувства утраты.

У подножия дерева, среди корней, лежали палки. Некоторые сюда принесли, другие сбросил с собственных ветвей сам Корнерой. Они служили для разговоров. Свинксы выбивали ими ритм по коре отцовского дерева, а оно само создавало и преобразовывало пустые пространства внутри ствола. Отзвук ударов менялся, что и было неспешной беседой. Эндер тоже мог выстукивать этот ритм, довольно-таки неуклюже, но достаточно умело, чтобы понимать деревья.

Но сегодня у него не было никакого желания разговаривать. Пускай Садовник расскажет отцовским деревьям, что еще один эксперимент закончился неудачей. Эндер поговорит с Корнероем и Человеком потом. Поговорит и с Королевой Улья. Поговорит с каждым. И после всех этих разговоров ни на шаг не приблизится к разрешению проблем, омрачавши будущее Лузитании. Ведь и решение от слов не зависело. Оно зависело только лишь от знаний и действий — знаний, которые могут быть усвоены лишь другими людьми, и действий, которые могут быть сделаны только лишь людьми. Сам Эндер ничего не мог сделать, чтобы разрешить хотя бы что-нибудь.

Все, что он мог сам, что делал со дня той последней битвы, которую провел еще в качестве ребенка-воина, это лишь выслушивание и провозглашение. В других местах и в другие времена этого было достаточно. Но не сейчас. Лузитании угрожало много видов уничтожения; и некоторые из них принес сюда сам Эндер. И ни одно из них не могло быть унесено в небытие словом, мыслью или деянием Эндрю Виггина. Его собственное будущее, равно как и будущее все обитателей Лузитании, находилось в руках других людей. Разница между ними состояла в том, что Эндеру были ведомы все угрозы, все возможные последствия любой ошибки или поражения. Кто был более проклятым: тот, кто погибал, не осознавая ничего до самого момента смерти, или тот, кто видел собственную гибель, шаг за шагом приближающуюся в течение дней, месяцев и лет?

Эндер покинул отцовские деревья и направился по протоптанной тропинке в сторону людской колонии, через ворота, через двери — в ксенобиологическую лабораторию. Доверенный ассистент Элы, свинкс по имени Глухарь, хотя у него наверняка не было ни малейших проблем со слухом, немедленно провел его в кабинет Новиньи. Здесь его уже ожидали она сама, Эла, Квара и Грего. Эндер поднял пакет с кусочком картофельного стебля.

Эла покачала головой, Новинья вздохнула. Но они не были разочарованы даже наполовину, как Эндер того ожидал. Все явно думали о чем-то другом.

— По-видимому, чего-то такого мы и ожидали, — подтвердила его мысли Новинья.

— Тем не менее, попробовать было надо, — прибавила Эла. — Зачем? — спросил Грего. Младшему сыну Новиньи, а с этим и пасынку Эндера, уже давно исполнилось двадцать лет, и он был блестящим ученым. В семейных дискуссиях охотнее всего он брал на себя роль адвоката дьявола, и неважно, о чем шел разговор — о ксенобиологии или подборе краски для стен. — Вводя новые виды, мы только лишь обучаем десколаду, как справиться с любой нашей стратегией. Если мы не уничтожим ее как можно скорее, то она уничтожит нас. А без десколады мы могли бы выращивать нормальную картошку без всяческих дурацких добавок.

— Мы не можем этого делать! — крикнула Квара. Эндер был изумлен. Квара всегда очень неохотно вступала в дискуссию. Подобный взрыв эмоций был ей совершенно несвойственнен. — Я говорю вам, что десколада живая.

— А я говорю, что это всего лишь вирус, — возразил ей Грего.

Эндер уж было обеспокоился, что Грего уговаривает всех уничтожить десколаду — это на него не похоже: призывать к чему-либо, способному уничтожить свинксов. Грего практически рос среди них, знал их и разговаривал на их языке лучше, чем кто-либо другой.

— Дети, ведите себя тихо и позвольте мне объяснить, — перебила их Новинья. — Мы дискутировали с Элой, что делать, если картофель начнет погибать. Эла сказала… Нет, Эла, объясни ему сама.

— Идея довольно-таки простая. Вместо того, чтобы создавать растения, тормозящие развитие вируса десколады, мы должны атаковать сам вирус.

— Правильно, — похвалил ее Грего.

— Заткнись, — рявкнула Квара.

— Будь добр, Грего, окажи уж всем такую любезность и сделай так, о чем так вежливо попросила тебя твоя сестра, — сказала Новинья.

Эла вздохнула.

— Мы не можем его убить, поскольку тогда погибнет вся туземная жизнь Лузитании, — продолжила она. — Именно потому я и хотела создать новый вид десколады. Он должен исполнять роль нынешнего вируса в репродукционных цикла всех лузитанских форм жизни, но должен быть лишен способности адаптироваться к новым видам.

— И ты можешь выделить эту часть вируса? — спросил у нее Эндер. — Тебе удастся ее обнаружить?

— Это маловероятно. Но мне кажется, что смогу отыскать те фрагменты, которые активны в свинксах и во всех остальных растительно-животных парах. Эти мы оставим, а все остальные отбросим. Прибавим рудиментарную способность к воспроизводству и вставим несколько рецепторов, чтобы вирус соответствующим образом реагировал на изменения в организмах носителей. Все это хозяйство помещаем в небольшой органелле — и замена десколады готова. Свинксы и остальные местные виды остаются в безопасности, а наши неприятности заканчиваются.

— А потом вы опрыскаете всю планету, чтобы ликвидировать оригинальные вирусы? — спросил у нее Эндер. — Но что будет, если способный к сопротивлению вид уже появился? — Нет, не опрыскаем, поскольку тогда погибли бы и все вирусы, уже встроенные в тела всех существ на Лузитании. В этом месте как раз начинаются проблемы…

— Как будто все остальное — это легкая штучка, — вмешалась Новинья. — Создать из ничего новую органеллу…

— Мы не можем просто-напросто ввести эти органеллы нескольким или даже всем свинксам. Их следовало бы ввести в организмы каждого местного животного, дерева, травинки…

— Это невозможно, — согласился Эндер.

— Поэтому мы должны включить механизм, способный универсальным образом распространить органеллу и, одновременно, уничтожить раз и навсегда вирусы десколады.

— Ксеноцид, — заявила Квара.

— Как раз в связи с этим мы и ссоримся, — объяснила Эла. — Квара считает, что десколада обладает разумом.

Эндер присмотрелся к своей самой младшей падчерице.

— Разумная молекула?

— Они имеют собственный язык, Эндрю.

— Когда ты об этом узнала? — спросил Эндер. — Он пытался представить, каким образом способна разговаривать генетическая молекула, пускай даже такая длинная и сложная как вирус десколады.

— Я уже давно это подозревала. Только мне не хотелось говорить, пока не будет стопроцентной уверенности, только вот…

— Что означает — ты не уверена, — с триумфом в голосе заметил Грего.

— Но я практически уверена. Только, пока мы не узнаем этого, вам нельзя уничтожить весь вид.

— А как они разговаривают? — захотелось узнать Эндеру.

— Понятное дело, что не так как мы.. Они делятся информацией на молекулярном уровне. Первый раз я заметила это, когда работала над проблемой, каким образом новые, резистентные штаммы десколады распространяются так быстро и за столь короткое время заменяют все старые вирусы. Ответа мне найти не удалось, поскольку я неправильно ставила вопрос. Они не заменяют старые виды. Они просто передают информацию.

— Ну да, перебрасываются стрелками, — буркнул Грего.

— Это я так это назвала, — возразила Квара. — Я не поняла, что это и есть их язык.

— Потому что это и не язык, — заявил Грего.

— Это было пять лет назад, — заметил Эндер. — Ты утверждала, что эти стрелки несут с собой необходимые гены. Все вирусы, получившие такие стрелки, перестраивают собственную структуру, чтобы ввести новый ген. Да, это трудно признать языком.

— Но ведь они посылают стрелки не только в этих случаях. Информационные молекулы выстреливаются и перехватываются все время, и, как правило, они вовсе не вводятся в структуру десколады. Они прочитываются несколькими фрагментами вируса и передаются следующему.

— И это должен быть язык? — спросил Грего.

— Пока что нет, — согласилась Квара. — Но иногда, когда вирус прочитает подобную стрелку, он создает новую и посылает ее дальше. И вот теперь нечто, из чего я делаю вывод, что это язык: передняя часть новой стрелки всегда начинается последовательностью, похожей на концовку стрелки, на которую отвечает. Это позволяет поддерживать направление разговора.

— Разгово-о-ора… — презрительно бросил Грего.

— Замолчи, а не то я тебя прибью, — предупредила его Эла. Эндеру пришло в голову, что даже спустя много лет голос Элы все еще обладал силой, способной притормаживать настроения Грего… во всяком случае, иногда.

— Я прослеживала эти разговоры до сотни обменов. Большинство из ни заканчивается намного раньше. Некоторые из таких сообщений затем встраиваются в структуру вируса. Но, что самое интересное, это может быть абсолютно случайные фрагменты. Иногда один вирус перехватывает стрелку и сохраняет ее, а остальные этого не делают. Случается, что большинство вирусов сохраняет какую-то особенную стрелку. Только вот область, куда они ее вводят, именно та, которую нам исследовать труднее всего. Труднее, потому что она не является частью их структуры. Это их память, а отдельные представители вирусов между собой разнятся. Обычно получается так, что если принимают слишком много стрелок, то отбрасывают некоторые фрагменты памяти.

— Завлекательно, — оценил Грего. — Только это совсем не наука. Эти стрелки можно объяснить сотней различных путей, в том числе эти случайные включения и отбрасывания…

— И вовсе не случайные! — возмутилась Квара.

— Все равно, это еще не язык.

Эндер проигнорировал их ссору, поскольку в передатчике, похожем на драгоценный камень, который он носил в ухе, зашептала Джейн. Теперь она вспоминала о нем гораздо реже, чем в давние годы. Эндер слушал внимательно, без всяческого предубеждения.

— Она зацепила нечто важное, — заявила Джейн. — Я проверила ее результаты. В данном случае происходит что-то такое, чего не случается ни в одной из субклеточных структур. Я провела множество самых различных анализов всех ее данных. Чем больше моделирую и тестирую этот особый тип поведения десколады, тем меньше это напоминает генетическое кодирование, а более всего — язык. В данный момент мы не можем исключать того, что вирус обладает разумом.

Когда Эндер возвратился к дискуссии, речь держал Грего:

— Ну почему это все, чего нам не удается объяснить, мы обязаны превращать в какие-то мистические переживания? — Он прикрыл глаза и затянул:

— Я нашел новую жизнь! Я обнаружил новую жизнь!

— Перестань! — крикнула Квара.

— Вы начинаете перегибать палку, — вмешалась Новинья. — Грего, старайся не переходить границы рациональной дискуссии.

— Это очень трудно, поскольку вся эта теория совершенно иррациональная. At? agora quem j? imaginou microbiologista que se torna namorada de uma mol? cula? Слыхал ли кто-нибудь про микробиолога, который бы налетал на молекулу?

— Хватит! — резко оборвала его Новинья. — Квара точно такой же ученый, как и ты, и…

— Была, — буркнул Грего.

— И… если ты ненадолго заткнешься и позволишь мне закончить… она имеет право, чтобы ее выслушали. — Новинья рассердилась, только на Грего это, как и всегда, это никакого впечатления не произвело. — Ты должен уже знать, Грего, что довольно часто идеи, на первый взгляд самые абсурдные и противоречащие интуиции, становятся источником фундаментальных изменений.

— Вы и вправду считаете это одним из таких переломных открытий? — Грего поочередно заглядывал всем прямо в глаза. — Говорящий вирус? Se Quara sabe tanto? Porque ela nao diz o que? que aqueles bichos dizem? Если Квара об этом столько знает, так почему не расскажет нам, о чем же разговаривают эти малые монстры?

Грего перешел на португальский, вместо того, чтобы говорить на старке — языке науки и дипломатии. Это был знак, что дискуссия выходит из под контроля.

— Разве это так важно? — спросил Эндер.

— Важно! — подтвердила Квара.

Эла обеспокоено поглядела на Эндера.

— имеется в виду разница между излечением угрожающей болезни и уничтожением целой разумной расы. Мне кажется, что это важно.

— Нет, я спрашивал, — терпеливо объяснял Эндер, — важно ли то, что они разговаривают.

— Нет, — ответила ему Квара. — Скорее всего, мы никогда не поймем и язык, только это вовсе не меняет того, что они разумны. Впрочем, о чем бы могли разговаривать вирусы с людьми?

— Может мы попросили бы: «Перестаньте нас убивать»? — предложил Грего. — Если бы тебе удалось догадаться, как сказать это на языке вирусов, такая штука нам бы пригодилась.

— Один только вопрос, Грего, — ответила ему Квара с притворной миленькой улыбкой. — Кто с кем разговаривает, мы с ними, или они с нами?

— Сейчас мы не можем решать об этом, — решительно сказал Эндер. — Какое-то время мы еще можем подождать.

— Откуда ты знаешь? — запротестовал Грего. — Откуда тебе знать, а вдруг завтра у нас все начнет чесаться, болеть, сами мы будем блевать, у нас поднимется температура, и в конце концов мы все не умрем, потому что за ночь вирусы десколады найдут способ, как раз и навсегда стереть нас с лица планеты? Тут такое дело — мы или они.

— Мне кажется, что как раз сейчас Грего нам и объяснил, почему нам следует обождать, — ответил на это Эндер. — Вы слыхали, как он говорил про десколаду? «Найдут способ», чтобы нас уничтожить. Даже он считает, что вирусы обладают волей и принимают решения.

— Ну, я просто сказал так.

— Мы все так говорим. И думаем. Поскольку мы все чувствуем, что находимся с десколадой в состоянии войны. А это уже нечто большее, чем борьба с болезнью. Все это так, будто перед нами разумный, способный противник, противодействующий всем нашим начинаниям. За всю историю медицинских исследований еще не боролись с болезнью, у которой имеется столько способов преодоления используемых против нее стратегий.

— Только лишь потому, что еще никто не боролся с микробом, имеющую настолько разросшуюся и сложную генетическую молекулу, — не сдавался Грего.

— Именно, — согласился Эндер. — Этот вирус — единственный в своем роде. Вполне возможно, что он может обладать такими способностями, которых мы не можем себе представить ни у какого менее сложного по структуре вида, чем у позвоночных.

Слова Эндера на мгновение повисли в воздухе. В этот момент Эндер представлял, что, возможно, в этой дискуссии он исполнил положительную роль, потому что, как обычный Говорящий, смог добиться хоть какого-то понимания.

Но Грего тут же вывел его из заблуждения.

— Если даже Квара и права, если угадала, что все вирусы десколады без исключения имеют научные степени по философии и публикуют статьи на тему, как бороться с людьми, пока те не издохнут, так что с того? Нам что, валиться на спину и лапки кверху, только лишь потому, что желающий прикончить нас вирус такой чертовски шустрый?

— Квара должна продолжать свои исследования и дальше, — спокойно ответила Новинья. — Мы должны выделить ей побольше средств. А Эла должна вести свои.

На сей раз запротестовала Квара.

— А зачем мне мучаться над тем, как их понять, если вы все хотите их уничтожить?

— Разумный вопрос, — согласилась Новинья. — А с другой стороны, зачем тебе мучаться, стараясь и понять, если они вдруг откроют способ пробиться через наши химические барьеры, чтобы убить всех нас?

— Мы или они, — повторил Грего.

Эндер знал, что Новинья выбрала правильное решение: вести исследования в обои направлениях, а впоследствии, когда узнают побольше, выбрать наиболее перспективное. Только ни Квара, ни Грего не заметили самого главного. Оба предполагали, что все зависит только лишь от того, обладает ли десколада разумом.

— Даже если вирусы и разумны, — продолжил Эндер, — это вовсе не означает, что они неприкасаемы. Вся штука в том, кем они окажутся — раменами или варельсе. Если раменами… если нам удастся их понять, а они сумеют понять нас достаточно хорошо, чтобы мы смогли жить рядом… тогда все в порядке. Мы будем в безопасности, и они тоже.

— Великий политик собирается подписывать договор с молекулой? — спросил Грего.

Эндер проигнорировал его издевательский тон.

— С другой стороны, если они пытаются нас уничтожить, если мы не сможем с ними договориться, тогда они варельсе: разумные чужие, но абсолютно враждебные и опасные. Варельсе — это чужие, с которыми мы не сможем сосуществовать. Варельсе — это чужие, с которыми мы самым естественным образом ведем постоянную войну. И тогда у нас нет никакого иного выбора: нашей моральной обязанностью будет делать все, чтобы победить.

— Вот это правильно, — согласился Грего. Несмотря на триумфальный тон в голосе брата, Квара внимательно слушала Эндера, взвешивая каждое слово. В конце концов она кивнула.

— При условии, что мы заранее не станем предполагать, что они варельсе.

— И даже тогда имеется шанс, что имеется третий выход, — заметил Эндер. — А вдруг Эле удастся преобразовать все вирусы десколады, не разрушая их системы языка и памяти.

— Нет! Нет! — бурно запротестовала Квара. — Вы не можете… даже права не имеете оставлять им воспоминания, отбирая при том способность к адаптации. Ведь это так же, как будто бы они провели над всеми нами лоботомию. Война так война. Убейте их, но не оставляйте памяти, забирая одновременно волю.

— Это уже не имеет значения, — вмешалась Эла. — Я и так поставила перед собой невыполнимую задачу. Десколаду трудно оперировать. Как я могу усыпить молекулу, чтобы та не покалечилась, когда будет наполовину ампутированой? Возможно десколада и слабо разбирается в физике, но намного лучше, чем я в молекулярной хирургии.

— Как и раньше, — буркнул Эндер.

— Как и раньше, мы ничего не знаем, — заявил Грего. — Разве, что десколада старается убить нас все. А мы все еще рассуждаем — нужно ли нам сражаться. Какое-то время я еще смогу спокойно сидеть и ждать. До времени.

— А как же со свинксами? — спросила Квара. — По-видимому, они ведь имеют право голоса относительно трансформации молекулы, которая не только позволяет им размножаться, но и, скорее всего, сделала из них разумную расу?

— Этот вирус пытается нас убить, — не согласился Эндер. — Если Эле удастся ликвидировать десколаду, не нарушая репродукционного цикла pequeninos, то, я считаю, они не имеют права протестовать.

— А вдруг они считают по-другому.

— В таком случае, они, по-видимому, не должны знать, что мы делаем, — заметил Грего.

— Нам нельзя говорить никому, ни людям, ни свинксам о проводимых здесь исследования, — сурово заявила Новинья. — Это могло бы вызвать страшные недоразумения, ведущие к насилию и смерти.

— Выходит так, что мы, люди, являемся судьями для всех остальных существ, — рыкнула Квара.

— Нет, Квара. Мы, ученые, собираем информацию, — сказала на это Новинья. — И пока мы ее не соберем достаточно много, никто ни о чем решать не может. Потому-то все здесь присутствующие обязаны хранить тайну. Это касается и Квары с Грего. Вы не расскажете никому, пока я вам этого не позволю, а я не позволю, пока мы сами не узнаем чего-нибудь побольше.

— Пока не разрешишь ты? — с вызовом спросил Грего. — Или пока не разрешит Голос Тех, Кого Нет?

— Это я здесь главный ксенобиолог, — холодно объявила Новинья. — И только мне решать, достаточно ли много нам известно. Это вам понятно?

Она подождала, пока все не подтвердили.

Новинья поднялась с места. Встреча подошла к концу. Квара и Грего вышли практически сразу; Новинья поцеловала Эндера в щеку, после чего выпихнула и его, и Элу из кабинета.

Эндер задержался в лаборатории, чтобы поговорить с Элой.

— Существует ли способ распространить твой вирус-заменитель по всей популяции коренных видов Лузитании?

— Не знаю, — призналась та. — Это легче, чем вводить его во все клетки отдельных организмов настолько быстро, чтобы десколада не успела приспособиться или же сбежать. Мне придется создать что-то вроде носителя для вируса и, по-видимому, основать его строение на модели самой десколады. Это единственный известный мне паразит, который атакует носителя так быстро и настолько всесторонне, как должен делать мой носитель. Это смешно… я пытаюсь заменить десколаду, применяя методы, применяемые ее же вирусами.

— Это совершенно не смешно, — заартачился Эндер. — Именно так и функционирует мир. Кто-то мне сказал, что единственный стоящий твоего внимания учитель — это твой враг.

— Тогда Квара и Грего должны вручить друг другу докторские степени.

— Они ведут друг с другом здоровую дискуссию, — согласился Эндер. — Они заставляют нас взвешивать каждый аспект наших начинаний.

— Она перестанет быть здоровой, как только хоть один из них переведет дискуссию за рамки семьи, — заявила Эла.

— Эта семья никогда не разговаривает о своих проблемах с чужими, — напомнил ей Эндер. — Я знаю про это лучше всех.

— Совсем наоборот, Эндер. Ты должен лучше всех знать и то, как сильно мы желаем поговорить с кем-то чужим… когда посчитаем, что наши потребности это обосновывают.

Эндер должен был согласиться с тем, что Эла права. Когда он сам прилетел на Лузитанию, очень трудно было склонить Квару, Грего, Миро, Квимо и Ольхадо, чтобы те доверились ему и начали с ним разговаривать. Зато Эла стала общаться с ним с самого начала, в конце концов к ней присоединились и все остальные дети Новиньи. А потом и сама Новинья. В этой семье все были исключительно верны друг другу, но каждый имел такие же исключительно сильные убеждения и собственные мнения; и свой собственный взгляд на вещи считал более правильным. Грего или Квара могли посчитать, что уведомление кого-либо, не входящего в семью, совпадает с интересами Лузитании, человечества или же науки, и тогда тайне конец. Именно таким вот образом был нарушен принцип невмешательства в общество свинксов еще до того, как Эндер появился на планете.

Как это мило, подумал он. Еще одна возможная причина катастрофы, над которой я совершенно не властен.

Выходя из лаборатории, Эндер — как это случалось уже множество раз — пожелал, чтобы рядом с ним очутилась Валентина. Вот она прекрасно умела распутывать моральные дилеммы. Вскоре она здесь появится… вот только, не будет ли уже поздно? Эндер понимал, и в большинстве случаев соглашался как с точкой зрения Грего, так и Квары. Более же всего для него была болезненной необходимость сохранения тайны. Он не мог поговорить с pequeninos, даже с одним только Человеком, о том решении, которое повлияет на жизнь свинксов в той же степени, что и на жизнь колонистов с Земли. И все же — Новинья была права. Публичное рассмотрение этого вопроса — сейчас, когда неизвестно даже, а имеется ли у этого вопроса решение — в наилучшем случае вызовет беспокойство, а в наихудшем — анархию и кровопролитие. Пока что свинксы жили мирно, но в их истории было множество кровавых войн.

Эндер вышел через калитку и направился к экспериментальному полю. Там он увидал Квару с палками в руках, погруженную в беседе с отцовским деревом человека. По стволу она не стучала, иначе Эндер наверняка бы это услыхал. Выходит, она хотела поговорить с Человеком наедине. Прекрасно. Он пойдет по дальней дороге, обойдет, чтобы не слишком приближаться и не подслушивать.

Но когда Квара заметила, что Эндер глядит в ее сторону, она тут же закончила разговор и быстрым шагом направилась по тропинке к воротам. Естественно, при этом она столкнулась с ним нос к носу.

— Какие-то секреты? — спросил он.

Это должно было прозвучать как шутка. Но, когда слова были уже сказаны, а у Квары на лице появилось таинственное выражение, Эндеру вдруг стало ясно, о каком секрете могла она беседовать. И ее ответ подтвердил все его подозрения.

— Понятие честности у мамы не всегда совпадает с моим, — заявила она. — У тебя, кстати, тоже.

Эндер догадывался, что девушка сделать подобное, но ему и в голову не могло придти, что она сделает это так скоро, после того как обещала молчать.

— А разве честность — это самое главное? — спросил он.

— Для меня — да.

Квара попыталась обойти Эндера и пройти к воротам, но тот схватил ее за руку.

— Отпусти меня.

— Рассказать Человеку — это дело одно, — сказал Эндер. — Человек весьма умен. Но ничего не рассказывай другим. Некоторые свинксы, особенно самцы, могут повести себя очень агрессивно, если посчитают, что имеют к этому причину.

— Это не самцы, — ответила ему Квара. — Сами себя они называют братьями, а мы, скорее всего, обязаны называть их мужчинами. — Она победно усмехнулась. — Ты даже наполовину не лишен всех предубеждений, как сам хочешь в это верить.

После чего оттолкнула Эндера и побежала через ворота в Милагре.

Эндер подошел к отцовскому дереву.

— Что она говорила тебе, Человек? — спросил он. — Неужто сказала, что, скорее умрет, чем позволит уничтожить десколаду, если при том пришлось бы в чем-то ущемить тебя и твой народ?

Понятное дело, что Человек не отвечал, поскольку Эндер и не собирался бить говорящими палками, используемыми для разговора на языке отцов, по стволу. Если бы он это сделал, самцы свинксов услыхали бы и тут же примчались. Доверительного разговора между свинксами и отцовскими деревьями просто не могло существовать. Если бы отцовское дерево пожелало конфиденциальности, оно всегда могло беззвучно поговорить с другими деревьями — они общались разумами, как королева улья с жукерами, служившими ей глазами, ушами, руками и ногами. Вот если бы я смог сделаться элементом этой коммуникативной сети, вздохнул Эндер. Мгновенный контакт, чистейшая мысль, пересылаемая в любую точку вселенной…

И все же, ему нужно было поговорить, измене Квары следовало что-то предпринять.

— Человек, мы делаем все, что в наши силах, чтобы спасти и людей, и pequeninos. Если будет возможным, мы постараемся сохранить даже вирус десколады. Эла с Новиньей очень орошие специалисты в своем деле. Точно так же, как и Грего с Кварой. Но пока что, пожалуйста, доверься нам и никому этого не повторяй. Прошу тебя. Если люди и свинксы узнают, какая опасность им всем грозит, пока нам не удастся с нею справиться, последствия могут быть страшными.

Ничего больше сказать Эндер не мог. Он направился к экспериментальному полю. Еще до заката он с Садовником закончил обследования, после чего очистили все поле и сожгли растения. В деструктивном поле никакие крупные молекулы не могли выжить. Поэтому Эндер с Садовником сделали все, чтобы удостовериться в том, что десколада забыла обо всем, чему могла научиться на этой территории.

Единственное, чего они не могли сделать, это избавиться от вирусов в клетках собственны организмов. А вдруг Квара была права? Если десколада внутри барьера уже успела «рассказать» вирусам, переносимым в телах Эндера и Садовника, о том, что успела узнать из нового сорта картофеля? О тех блокадах, которые пытались ввести Эла с Новиньей? О способах борьбы с десколадой?

Если вирус и вправду разумен, если у него имеется язык для распространения информации и передачи образчиков поведения… то как же Эндер или кто-либо иной могут питать надежды на коечную победу? Ведь в таком случае, вирусы могут оказаться самым эластичным видом, лучше всего приспособленным к завоеванию новых миров и к исключению более сильных, чем люди, свинксы, жукеры или какие-либо иные проживающие на планета создания, соперников. С этой мыслью Эндер ложился спать; эта мысль терзала его даже тогда, когда он занимался с Новиньей любовью. Она пыталась утешить его, как будто это он — не она — несла на себе бремя забот этого мира. Эндер пытался оправдывать сам себя, но быстро понял, что это напрасное занятие. Зачем же к заботам жены прибавлять еще и свои собственные?

* * *

Человек выслушал слова Эндера, вот только выполнить его просьбу он не мог. Молчать? Не тогда, когда люди создают новые вирусы, грозящие изменением жизненного цикла pequeninos. Понятное дело, Человек ничего не расскажет незрелым братьям и женам. Но может — и он сделает так — рассказать всем отцовским деревьям на Лузитании. Они имеют право знать, что происходит, чтобы совместно подумать, что делать, если вообще что-то делать.

Еще до заката каждое отцовское дерево уже знало, как и Человек, о планах людей и о том, насколько — по его мнению — им можно доверять. Большинство с ним согласилось: пока что разрешим людям продолжить исследования. Но следует внимательно следить за всем и приготовиться к тому моменту, который случиться может — хотя и будем надеяться, что он никогда не наступит — когда люди и pequeninos начнут войну друг против друга. В этой войне шансов у нас никаких, но, прежде чем люди нас перебьют, может найдется какая-нибудь лазейка, чтобы хоть некоторые сбежали.

Еще до рассвета они составили планы и связались с королевой улья, единственным внечеловеческим источником развитой техники на планете. И не успел этот день подойти к концу, как строительство звездолета, способного покинуть Лузитанию, уже началось.