Мученик

Эндер утверждает, будто здесь, на Лузитании, мы очутились в поворотной точке истории. Будто через несколько месяцев или лет это будет место, где случится смерть или же взаимопонимание всех разумных видов.

Он был исключительно предусмотрителен, привезя нас сюда, как раз в момент нашего потенциального уничтожения.

Ты, конечно же, смеешься надо мной.

Если бы мы знали, как смеяться, то, возможно, так бы с тобой и поступили.

Лузитания является поворотным пунктом в истории еще и потому, что здесь находишься ты. Именно ты несешь с собой этот пункт, куда бы ни направилась.

Мы отказываемся от него. Отдаем его тебе. Он твой.

Он всегда находится там, где встречаются чужие.

Тогда давай уже не будем чужими друг для друга.

Люди упираются в том, чтобы сделать нас чужими… у них это встроено в гены. Но мы можем стать друзьями.

Слишком сильное слово. Скажем так, будем жить рядом.

И так долго, насколько долго будут совпадать наши интересы.

Пока светят звезды, наши интересы будут совпадать.

Возможно, и не столь долго. Может быть, лишь до тех пор, пока человеческие существа сильнее и многочисленнее нас.

Пока что достаточно и этого.

Квимо без протестов пришел на встречу, хотя это могло отсрочить его выезд на целый день. Он уже давно научился терпеливости. Не важно, сколь срочной должна быть его миссия среди еретиков. В принципе, он мало чего сможет достичь, не имея за собой поддержки колонии людей. Потому-то, раз епископ Перегрино пригласил его на встречу с Ковано Зельхезо, бургомистром Милагре и губернатором Лузитании, то Квимо обязательно там будет.

Он с удивлением убедился, что прибыли еще Оуанда Сааведра, Эндрю Виггин и большая часть семьи Квимо. Мама и Эла… их присутствие имеет смысл, раз уж разговор должен был касаться политики по отношении к pequeninos-еретикам. Но вот что здесь делают Квара и Грего? Ведь нет никакой причины, чтобы приглашать их для какой-либо серьезной дискуссии. Они еще слишком молоды, мало чего знают, излишне вспыльчивы. Все время ссорятся, словно дети. Они еще не столь зрелы, как Эла, которая в интересах науки способна поступиться своими личными чувствами. Правда, Квимо не раз беспокоило то, что Эла делает это уж слишком поспешно, чтобы могло выйти что-либо хорошее. Но вот относительно Квары и Грего… по данному вопросу именно сейчас не было никаких причин к беспокойству.

Особенно у Квары. Корнерой утверждал, будто все еретическое движение приобрело особого размаха лишь тогда, когда Квара выдала свинксам планы, касающиеся вируса десколады. Еретики не нашли бы столько союзников во множестве лесов, если бы не опасение, что люди могут выпустить на волю какой-нибудь вирус или отравить Лузитанию химикалиями, способными уничтожить десколаду, а вместе с нею — и самих pequeninos. Таким образом, рассматривая сам факт, что люди — пускай даже чисто теоретически — допускают мысль о косвенном уничтожении свинксов, самая банальная инверсия ситуации позволяла им размышлять об уничтожении людей.

А все потому, что Квара не сумела придержать язык за зубами. Теперь же она появилась на заседании, где станут оговаривать политику. Зачем? Какую общественную группу она представляет? Неужто все эти люди представляют себе, будто политика правительства или церкви сейчас стала исключительным доменом семейства Рибейра? Понятно, что здесь не было ни Ольгадо, ни Миро, но это ничего еще не значило: оба они калеки, и вся остальная семья неосознанно относится к ним как к детям. Квимо прекрасно знал, что никто из них не заслужил столь грубого отторжения.

Тем не менее, он сохранял спокойствие. Можно и обождать. Можно и послушать. А уже потом — сделать такое, что удовлетворит и Бога, и епископа Перегрино. Понятное дело, если это окажется невозможным, ему будет достаточно и того, что останется доволен Господь.

— Это я пригласил вас на сегодняшнюю встречу, — объявил бургомистр Ковано.

Квимо знал, что это добрый человек. Самый лучший бургомистр, и мало кто в Милагре толком это понимал. Его выбирали, поскольку он обладал натурой опекуна и работал изо всех сил, чтобы помочь людям и семьям в их неприятностях. И им было безразлично, правильную ли политику он определял — для простых людей это слишком абстрактные проблемы. К счастью, бургомистр в равной мере был как мудрым человеком, так и политически предусмотрительным. Такое соединение встречается редко, и Квимо был этому весьма рад. Наверное, Господь знал, что близятся трудные времена, и дал нам лидера, который проведет нас через них без ненужных страданий.

— Но я очень рад, видя вас всех вместе. Отношения свинксов с людьми в настоящее время гораздо напряженнее, чем когда-либо до того. Во всяком случае, так никогда не случалось с того момента, когда прибыл Говорящий и помог нам заключить с ними мир.

Виггин медленно покачал головой, но все прекрасно знали, какую роль сыграл он в тех событиях. Так что не было никакого смысла отрицать очевидное. Даже Квимо, в конце концов, должен был согласиться, что этот неверующий гуманист проделал на Лузитании хорошую работу. Квимо давным-давно уже позабыл о своей глубокой ненависти к Говорящему за Мертвых; где-то в глубине души он даже подозревал, что именно он, миссионер, единственный в семье по-настоящему понимает, чего достиг здесь Виггин. Ибо только проповедник Евангелия может понять другого проповедника.

— Понятное дело, что за часть всех наших неприятностей мы должны быть благодарными поведению парочки несносных молодых людей с жаром в душе, которых мы пригласили на эту встречу, чтобы они смогли увидеть некоторые из грозных последствий своих глупых и своевольных поступков.

Квим чуть было не расхохотался. Естественно, что все это Ковано сказал мягким и вежливым тоном; Грего и Квара лишь спустя минуту поняли, что их отругали. Я не должен сомневаться в тебе, Ковано; те не созвал бы сюда ненужных людей.

— Если я хорошо понял, среди свинксов сформировалось движение, стремящееся воспользоваться звездолетом с целью сознательного заражения остального человечества десколадой. И, благодаря вкладу присутствующей здесь молоденькой попугаихи, многие леса данную идею поддерживают.

— Если вы ожидаете, что я начну извиняться… — начала было Квара.

— Я ожидаю, что ты посидишь молча… разве это невозможно, хотя бы ближайшие десять минут? — В голосе Ковано прозвучало самое неподдельное бешенство. Квара широко раскрыла глаза и застыла на своем стуле.

— Следующей нашей проблемой стал молодой физик, который… так уж несчастливо складывается… поддерживает контакты с простыми людьми. — Ковано бросил быстрый взгляд на Грего и поднял бровь. — Ладно, если бы ты сделался всего лишь гордым интеллектуалом… А вместо этого ты связался с самыми глупыми, самыми склонными к насилию жителями Лузитании.

— С людьми, которые не соглашаются с вами, хотели вы сказать, — ответил на это Грего.

— С людьми, которые забывают, что весь этот мир принадлежит pequeninos, — заметила Квара. — Миры принадлежат тем людям, которым они нужны, и в которых они способны хозяйствовать.

— Заткнитесь, дети, иначе я выгоню вас с этого собрания, когда взрослые станут принимать решение.

Грего яростно глянул на бургомистра.

— Прошу не говорить со мной подобным образом.

— Буду говорить так, как мне этого хочется, — заявил Ковано. — По моему мнению, вы оба нарушили юридическую обязанность сохранения тайны. Я обязан посадить вас в тюрьму.

— И с каким же обвинением?

— У меня исключительные полномочия, если вы наверняка помните. Пока не кончится угроза, я не обязан предъявлять каких-либо обвинений. Я ясно выражаюсь?

— Вы не сделаете этого. Я нужен вам, — заявил Грего. — Я единственный приличный физик на всей Лузитании.

— Если начнется война со свинксами, физики нам будут не нужны.

— Это с десколадой нам следует воевать.

— Мы теряем время, — вмешалась Новинья.

Впервые с самого начала этой встречи Квимо поглядел на мать. Как ему показалось, она сильно нервничала. Даже была перепуганной. Уже много лет он не видел ее в таком состоянии.

— Мы собрались здесь из-за безумного намерения Квимо, — сказала Новинья.

— Мы называем его отцом Эстеваньо, — напомнил ей епископ Перегрино. Ему нравилось, чтобы о церковных должностях люди высказывались с надлежащим уважением.

— Он мой сын, и я стану называть его так, как мне захочется, — парировала Новинья.

— Ох и раздражительные люди здесь собрались, — вздохнул Ковано.

Все шло в нехорошем направлении. Квимо сознательно не говорил матери о своей миссии у еретиков. Он был уверен, что та воспротивится его поездке к свинксам, которые боялись и открыто ненавидели людей. Квимо прекрасно понимал, откуда взялся этот страх перед близким контак-том с pequeninos. Она была ребенком, когда ее родители пали жертвой десколады. Ксенолог Пипо стал для нее как бы отцом… а затем и первым человеком, которого свинксы замучили до смерти. Следующие два десятка лет она посвятила, защищая Либо — сына Пипо и следующего ксенолога — от точно такой же судьбы. Она даже вышла замуж за другого мужчину, чтобы Либо не воспользовался супружеским правом доступа к ее личным компьютерным архивам. Она считала, что там он смог бы обнаружить секрет, приведший Пипо к смерти от рук свинксов. И все напрасно. Либо погиб точно так же, как Пипо.

Хотя после этого они и узнали истинную причину всех этих убийств, хотя свинксы торжественно поклялись, что не принесут вреда кому-либо из людей, мама до сих пор не могла вести себя рационально, когда кто-нибудь из членов семьи отправлялся к поросятам. Теперь же она сидела на собрании, наверняка созванном по ее инициативе. И наверняка они захотят решать, должен ли Квимо отправиться в миссионерский поход. Да, утро приятным не будет. У матери имелась многолетняя практика настояния на своем. После брака с Эндрю Виггином она сделалась мягче. Но, когда считала, будто кому-то из ее детей что-то угрожает, тут же высовывала когти, и тут уже никакой муж не мог ее успокоить.

Так почему же бургомистр Ковано и епископ Перегрино позволили, чтобы эта встреча состоялась?

И тут бургомистр, как будто услышал невысказанный вопрос Квимо, начал объяснения:

— Эндрю Виггин предоставил мне новое известие. Поначалу я хотел сохранить его в тайне, послать отца Эстеваньо с миссией к еретикам, а затем просить епископа Перегрино помолиться. Но Эндрю заверил меня, что, раз угроза возрастает, важным будет то, чтобы все действовали, имея как можно более полную информацию. Говорящие за Мертвых явно патологически верят, будто люди ведут себя лучше, когда знают больше. Только я слишком долго занимаюсь политикой, чтобы разделять его уверенность. Тем не менее, он старше меня, во всяком случае — так он утверждает, поэтому я уступил, уважая его мудрость.

Квимо, естественно, знал, что Ковано никогда бы не уступил чьей-либо мудрости. Просто-напросто, Эндрю Виггин его убедил.

— Отношения между pequeninos и людьми становятся все более… гм… проблематичными. Наш невидимый сожитель, королева улья уже близка к высылке своих космолетов. Да и дела за границами планеты тоже усложняются. Говорящий за Мертвых узнал из собственных источников, что на планете, названной Дао, Путь, некто очень близок к расшифровке наших союзников, которые до сих пор не давали Конгрессу возможности отдать приказ об уничтожении Лузитании.

Интересно, подумал Квимо, Эндрю явно не рассказал бургомистру Ковано про Джейн. Епископ Перегрино тоже ничего не знает. А вот Грего или Квара? Ела? Мама знает наверняка. Почему же Эндрю рассказал об этом мне, раз скрыл от стольких людей?

— Существует большая вероятность того, что в течение нескольких ближайших недель… может даже и дней… Конгресс восстановит связь с флотом. Тогда падет наш последний защитный рубеж. Только лишь чудо сможет спасти нас от уничтожения.

— Чушь, — буркнул Грего. — Если эта… это существо… там, в прерии, может построить космический корабль для поросят, то может построить его и для нас. И мы улетим на нем еще до того, как наша планета пойдет ко всем чертям.

— Возможно, — согласился Ковано. — Я предложил нечто подобное, хотя и менее живописным языком. Может быть сенор Виггин объяснит, почему столь хитроумный план Грего нереален — Королева улья думает совершенно не так, как мы. Несмотря на все попытки, она не может серьезно относиться к индивидуальным существованиям. Если Лузитания подвергнется уничтожению, наибольшая опасность угрожает ей и свинксам…

— Доктор Система взорвет всю планету, — заметил Грего.

— Наибольшая опасность состоит в уничтожении расы, — продолжил Виггин, не обращая внимания на Грего. — Она не захочет терять времени на эвакуацию с Лузитании людей, поскольку на паре сотен планет живут миллиарды людей. Нам ксеноцид не угрожает.

— Угрожает, если эти свинксы-еретики будут стоять на своем, — заявил Грего.

— И вот тут появляется другая проблема, — ответил Виггин. — Если мы не откроем метода нейтрализации десколады, то не можем с чистым сердцем отправить обитателей Лузитании на другую планету. Тогда бы мы сделали именно то, чего хотят еретики: мы привели бы других людей к контакту с десколадой и, скорее всего, стали бы причиной их смерти.

— В таком случае никакого решения не существует, — заявила Эла. — Точно так же мы можем лечь, вытянув ноги, и умереть.

— Не совсем, — ответил ей Ковано. — Вполне возможно, и даже скорее всего, что наша деревушка, Милагре, уже обречена. Но мы, по крайней мере, можем постараться, чтобы колонизационные корабли свинксов не занесли десколады в миры людей. Как мне кажется, к этой проблеме есть два подхода: один биологический, а другой теологический.

— Мы уже близки к цели, — заявила мама. — Через пару месяцев, а то и недель, мы с Элой выделим субстрат десколады.

— Это утверждаешь ты, — сказал Ковано, после чего обернулся к Еле. — А как считаешь ты?

Квимо чуть ли не застонал. Ела скажет, что мама ошибается, что биологического решения не существует. А после этого мама заявит, что Эла желает меня убить, посылая в поход с этой миссией. Семье нужно только одно: открытая война между Элой и мамой. И все благодаря Ковано, гуманисту.

Только ответ Элы был не таким, какого боялся Квимо.

— К этому моменту субстрат почти что готов. Это единственный метод, который мы до сих пор не пробовали, а следовательно — и не проваливали. Нам лишь чуть-чуть не хватает, чтобы сконструировать такую версию десколады, которая делает все необходимое для поддержания жизненного цикла местных видов, зато она неспособна к адаптации и уничтожению новых видов.

— Ты говоришь о лоботомии целого вида, — раздраженно вмешалась Квара. — Что бы ты сказала, если бы кто-нибудь нашел способ удержания людей в живом состоянии, только при этом убрав им мозги?

Естественно, что Грего тут же поднял перчатку.

— Когда эти вирусы напишут стихотворение или докажут какую-нибудь теорему, тогда я поверю во всю эту сентиментальную чушь, будто мы обязаны сохранить им жизнь.

— То, что мы не способны их прочесть, вовсе не доказывает, будто они не способны писать поэмы!

— Fechai as bocas! — рявкнул Ковано.

Все тут же замолкли.

— Nossa Senhora, — вздохнул бургомистр. — Вполне возможно, что Господь желает уничтожить Лузитанию только затем, что иным способом ему не удается нам заткнуть рты.

Епископ Перегрино прочистил горло.

— А может и нет, — закончил Ковано. — Я слишком далек от того, чтобы угадывать мотивы Творца.

Епископ расхохотался, что позволило рассмеяться и другим. Напряжение спало — как морская волна, которая уходит, чтобы через мгновение вернуться.

— Следовательно, антивирус уже почти готов? — обратился Ковано к Эле.

— Нет… А скорее, да, проект вируса-заменителя практически готов. Но остаются две проблемы. Первая — это доставка. Мы должны сделать так, чтобы новый вирус атаковал и заменил старый. А вот это… до этого еще ой как далеко.

— Ты хочешь сказать, что еще далеко, или же ты понятия не имеешь, как за это взяться?

Ковано не был глуп. Понятно, он же разговаривал с учеными.

— Где-то между первым и вторым.

Мама нервно пошевелилась на стуле, явно пытаясь отодвинуться от Элы. Бедная моя сестренка, подумал Квимо. Ближайшую пару лет мама с тобой не заговорит.

— А вторая проблема? — задал Ковано вопрос.

— Спроектировать вирус-заменитель это одно, а вот произвести его — это совершенно другое.

— Несущественные мелочи, — заметила мама.

— Ты не права, мама, и прекрасно знаешь об этом, — ответила Эла. — Я могу нарисовать схему нового вируса. Но даже работая при десяти градусах по абсолютной шкале, мы не можем разделить и рекомбинировать десколаду с достаточной точностью. Она либо погибает, поскольку мы убираем слишком много, либо, по возвращению к нормальной температуре, она тут же регенерирует, потому что оставляем слишком многое.

— Это только вопрос техники.

— Вопрос техники? — резко повторила Эла. — Это все равно что строить анзибли без филотических связей.

— Следовательно, мы приходим к заключению…

— Ни к какому заключению мы не приходим, — оборвала его мама.

— Мы приходим к заключению, — продолжал Ковано, — что между нашими ксенобиологами нет согласия относительно укрощения самого вируса десколады. Тогда мы обязаны подумать о другом подходе: нам нужно убедить pequeninos, чтобы они выслали космические корабли только на незаселенные планеты. Там они смогут развивать свою смертельную экологию, не убивая людей.

— Убедить их… — фыркнул Грего. — Как будто мы можем поверить, что они выполнят обещание.

— Они выполняют собственные обещания гораздо чаще, чем ты, — заметил Ковано. — На твоем месте я бы удержался от этого тона морального превосходства.

Теперь уже события дошли до такой точки, в которой Квимо посчитал необходимым взять голос.

— Вся эта дискуссия очень интересна, — сказал он. — Было бы прекрасно, если бы я во время своей миссии смог убедить еретиков не угрожать человечеству. Но даже если бы все мы согласились в том, что у меня нет ни малейшего шанса реализовать эту цель, я бы все равно отправился. Даже если бы все признали, что существует серьезный риск ухудшить ситуацию, я бы отправился и тогда.

— Приятно выяснить, что ты готов к сотрудничеству, — буркнул Ковано с издевкой.

— Я готов сотрудничать с Богом и Церковью. Моя миссия среди еретиков не служит делу спасения человечества от десколады, это даже не попытка поддержания мира между людьми и свинксами на Лузитании. Цель моей миссии — это возвращение им веры в Христа и единства с Церковью. Я хочу спасти их души.

— Понятно. Ты желаешь отправиться именно по этой причине.

— И именно по этой причине отправлюсь. Это единственная норма, по которой я оценю достигнутый результат.

Ковано беспомощно глянул на епископа.

— Вы уверяли нас, что отец Эстеваньо будет с нами сотрудничать.

— Я говорил, что он абсолютно послушен Богу и Церкви, — ответил на это Перегрино.

— Но я понял это так, что сеньор епископ сможет убедить его подождать до тех пор, пока мы не узнаем чего-нибудь больше.

— Действительно, я мог бы его убедить. Либо, просто-напросто, мог бы запретить эту поездку.

— Так сделайте же это, senor, — воскликнула мама.

— Нет, — ответил на это епископ.

— А мне казалось, будто вас беспокоит добро этой колонии, — заметил бургомистр.

— Я беспокоюсь обо всех христианах, поверенных моей опеке, — объяснил епископ Перегрино. — Еще тридцать лет назад это означало заботу только лишь о живущих в Милагре людях. Но теперь, в равной степени, я отвечаю и за души pequeninos-христиан этой планеты. Я высылаю отца Эстеваньо с этой миссией точно так же, как когда-то посылали на остров Эйре миссионера по имени Патрик. Тогда ему удалось достичь неслыханного успеха, обратив в христианство королей и целые народы. К сожалению, ирландская церковь не всегда действовала так, как того желал римский папа. Весьма часто… скажем так, между ними имелись противоположные мнения. Официально все это имело отношение к дате Великой Ночи, но по сути своей все сводилось к вопросу послушания римскому первосвященнику. Время от времени случались даже кровопролития. Но, даже на мгновение, никто и не подумал, что было бы лучше, если бы святой Патрик на Эйре не отправлялся. Никто не говорил о том, что ирландцы должны оставаться язычниками.

Грего поднялся с места.

— Мы открыли филоту, воистину неделимый атом. Мы завоевали звезды. Мы передаем информацию со скоростью, быстрее чем скорость света. И все равно живем в средневековье.

Он направился к двери.

— Только выйди отсюда раньше, чем я разрешу, — пригрозил бургомистр, — и ближайший год не увидишь солнца.

Грего подошел к двери, но порога не переступил, с ироничной усмешкой опершись о дверную раму.

— Видите, какой я послушный.

— Я не стану тебя долго задерживать. Епископ Перегрино и отец Эстеваньо говорят так, будто могут принимать совершенно независимые решения. Но им прекрасно известно, что это неправда. Если я решу, что отец Эстеваньо не должен отправляться со своей миссией к pequeninos, то он и не отправится. Так что усвойте это с самого начала. И я не испугаюсь арестовать епископа Лузитании, если того будет требовать добро жителей. Что же касается нашего миссионера, то к свинксам он отправится исключительно после моего согласия.

— Не сомневаюсь, что вам удастся вставить палки в колеса божьему делу на Лузитании, — сухо заметил Перегрино. — И вам не следует сомневаться в том, что за это я могу послать вас в преисподнюю.

— Мне известно об этом, — ответил на это Ковано. — И я не стану первым политическим лидером, который попал туда в результате спора с Церковью. К счастью, на сей раз до такого не дойдет. Я выслушал всех вас и принял решение. Ожидать появления антивируса слишком рискованно. И даже если бы я знал на все сто процентов, что он будет готов в течение шести недель, я все равно дал бы свое разрешение. Миссия отца Эстеваньо — это наш самый крупный шанс спасения хоть чего-нибудь из всей этой каши. Эндрю заверил меня, что pequeninos питают необыкновенное уважение и любовь к этому человеку… даже неверующие. Если он убедит еретиков отказаться от намерения уничтожить все человечество во имя своей религии, он снимет с наших плеч хотя бы одно бремя.

Квимо со всей серьезностью согласился с ним кивком головы. Бургомистр Ковано — очень мудрый человек. Это хорошо, что им не нужно сражаться друг с другом, по крайней мере — сейчас. — Тем временем ксенобиологи возьмутся за работу по производству антивируса. Когда же он будет готов, тогда решим — воспользоваться им или нет.

— Воспользоваться, — заявил Грего.

— Только через мой труп! — воскликнула Квара.

— Я благодарен за то, что с решением по вопросу дальнейших действий вы решили подождать, пока нам не станет известно чего-нибудь больше, — сказал Ковано. — Но сейчас вернемся к тебе, Грего Рибейра. По словам Эндрю Виггина имеются причины верить, что можно перемещаться быстрее световой скорости.

Грего холодно глянул на Говорящего за Мертвых.

— И где это вы учили физику, сеньор Фаланте?

— Я надеялся на то, что обучусь ей с твоей помощью, — ответил на это тот. — Пока ты не выслушаешь мои аргументы, я понятия не имею, имеется ли хотя бы надежда на подобный перелом.

Квимо усмехнулся, видя, как легко Эндрю предотвратил ссору, которую желал вызвать Грего. А ведь он был не дурак. Он заметил, что им манипулируют. Только Виггин не оставил ему ни малейшей щелочки для того, чтобы проявить недовольство. Это была одна из наиболее раздражающих способностей Говорящего за Мертвых.

— Если бы существовал способ перемещаться между мирами со скоростью анзиблей, — продолжил Ковано, — нам понадобился бы всего один корабль, чтобы перебросить всех людей с Лузитании на другую планету. Только надежды на это мало…

— Дурацкие мечты, — вмешался Грего.

— Но мы попытаемся их реализовать. Ведь мы хотя бы исследуем такую возможность, правда? — спросил Ковано с иронией. — Или же окажется, что в нашем мире становится все жарче, что все мы живем возле раскаленного горна.

— Тяжелой работы я не боюсь, — заявил Грего. — Вы меня не запугаете, и своего ума ради вашей службы я не отдам.

— Я чувствую, что меня отругали, — вздохнул Ковано. — А я так надеялся на твое сотрудничество, Грего. Ну что ж, раз это невозможно, мне будет достаточно и твоего послушания.

Квара явно почувствовала себя задвинутой в сторону. Она поднялась, как несколько минут назад это сделал Грего.

— Я вижу, что вы тут сидите спокойно и дискутируете об убийстве разумного вида, даже не пытаясь установить с ним контакт. Похоже, вам нравится роль массовых убийц.

И, точно так же, как Грего, она направилась к двери.

— Квара, — бросил Ковано.

Девушка остановилась.

— Ты исследуешь возможности установления контакта с десколадой. Проверь, сможем ли мы договориться с этими вирусами.

— Я могу понять, когда мне бросают косточку, — рявкнула Квара. — А если я скажу, что они молят нас сохранить им жизнь? Все равно же вы не поверите!

— Совсем наоборот. Я знаю тебя как честного человека, хотя и безнадежную болтунью. Только имеются и другие причины того, чтобы мы попытались понять молекулярный язык десколады. Видишь ли, Эндрю Виггин представил мне определенную возможность, которая никогда не приходила нам в голову. Всем нам известно, сознание свинксов датируется с тех времен, когда десколада впервые распространилась по всей планете. А вдруг мы спутали причину и следствие?

Мама повернулась к Эндрю; на ее губах играла горькая улыбка.

— Ты считаешь, что это свинксы вызвали десколаду?

— Нет, — ответил ей тот. — Но что, если свинксы это и есть десколада? …

Квара даже задержала дыхание.

Зато Грего фыркнул.

— У тебя масса шикарных идей, Виггин.

— Не понял, — признался Квимо.

— Я много думал над этим, — объяснял им Эндрю. — Квара утверждает, будто десколада достаточно сложна, чтобы обладать разумом. Ну а что если эти вирусы используют тела pequeninos для выражения собственной натуры? А что если разум pequeninos идет только лишь от вирусов десколады, находящихся в их телах?

В этот момент впервые взяла голос Оуанда, ксенолог.

— Вы такой же невежда в области ксенологии, сеньор Виггин, как и в области физики, — заявила она.

— О, намного больший, — признался тот. — Но мне пришло в голову, что до сих пор нам не удалось обнаружить никакого иного способа переноса разума и воспоминаний в тот момент, когда pequenino переходит в состояние третьей жизни. У деревьев мозгов нет. Но, поскольку волю и память с самого начала переносит десколада, смерть мозга при переносе личности в отцовское дерево, собственно говоря, значения и не имеет.

— Даже если и существует самый минимальный шанс того, что это правда, — объявила Оуанда, — мы никак не сможем провести корректный эксперимент, чтобы убедиться.

Эндрю Виггин мрачно кивнул.

— Мне ничего не удается придумать. Я надеялся на то, что это удастся тебе.

Ковано перебил его.

— Оуанда, ты должна исследовать это. Даже если не веришь, ничего страшного. Найди способ показать, что это не так. Даже этого хватит. — Он поднялся, после чего обратился ко всем присутствующим:

— Вы поняли, о чем я вас прошу? Мы встали перед самым ужасным моральным выбором, который когда-либо должно сделать человечество. Мы рискуем тем, что доведем до ксеноцида или же бездеятельностью своей допустим до него. Каждая известная нам разумная или потенциально разумная раса находится сейчас под угрозой уничтожения, и только мы одни в состоянии предпринять большую часть решений. Когда в последний раз произошло нечто, более-менее подобное, наши предки выбрали ксеноцид. Они считали, что в этом их единственное спасение. Я прошу вас всех проследить каждую возможность, которая дает нам хотя бы лучик надежды, маленький проблеск света, чтобы он руководил нашими решениями. Так вы поможете?

Даже Грего с Кварой согласно кивнули, хотя и без особого энтузиазма. Во всяком случае, хотя бы ненадолго Ковано удалось превратить собравшихся в этом помещении самолюбивых гордецов в группу, работающую ради общей цели. Как долго они продержатся, после того, как разойдутся? Квимо показалось, что дух сотрудничества сохранится до ближайшего кризиса… А может этого и хватит.

Только их ждала еще одна конфронтация. Собрание уже закончилось, кое-кто вышел, остальные же попарно дискутировали. Мама подошла к Квимо и сердито поглядела ему прямо в глаза.

— Не надо ехать.

Квимо прикрыл глаза. В отношении столь нереального требования ему нечего было сказать.

— Если ты меня любишь, — прибавила она. Квимо вспомнились строки из Нового Завета, когда к Иисусу пришла его мать с братьями. Они хотели, чтобы он прекратил учить апостолов и приветствовал их.

— Это мать моя и братья мои, — прошептал Квимо.

Новинья должна была понять аллюзию. Когда он открыл глаза, она уже ушла.

Не прошло и часа, как Квим тоже ушел, уехал на одном из немногих бесценных грузовичков колонии. Ему не нужно было снаряжения, и в обычное путешествие он отправился бы пешком. Только лес, что был его целью, располагался очень далеко; без машины ему понадобилось бы идти много недель. Он просто бы не смог взять с собой достаточного количества еды. Что ни говори, а окружение было враждебным — здесь не росло ничего, что годилось человеку в пищу. А даже если бы и росло, Квимо все равно бы нуждался в продуктах, содержащих ингибитор вируса. Без него он умер бы гораздо скорее, чем от голода.

Городишко Милагре исчезало за спиной, а Квимо — отец Эстеваньо — углублялся в единообразную, открытую прерию. Он думал о том, согласился бы бургомистр на эту миссию, если бы знал все обстоятельства. Например, о том, что предводитель бунтовщиков — это отцовское дерево, заслужившее для себя имя Поджигатель. И этот Поджигатель провозглашал, будто единственной надеждой для pequeninos стало то, чтобы Дух Святой — вирус десколады — уничтожил всех людей на Лузитании.

Только все это не имеет никакого значения. Бог воззвал к Квимо, чтобы тот провозглашал слово Христово любому народу, роду, людям, на каждом из языков. Даже на людей самых воинственных, жаждающих крови и переполненных ненависти может сойти милость божественной любви. Они могут стать христианами. История знает массу подобного рода примеров. Так почему бы им не повториться и сейчас?

Отче, да свершится великое дело на этом свете. Никогда еще так сильно дети твои не нуждались в чуде.

* * *

Новинья не заговаривала с Эндером, а он испытывал страх. Это даже не было раздраженностью — Эндер никогда еще не видел раздраженной Новиньи. Ему казалось, что она молчит не потому, чтобы наказать его, но лишь затем, чтобы самой удержаться от того, чтобы наказывать. Что она молчит, ибо, если заговорит, слова были бы слишком жестокими, чтобы их можно было бы когда-либо простить.

Потому-то он и не пытался вытянуть из нее слова. Он позволил ей передвигаться по дому словно тень, проплывать мимо него, не удостаивая даже взглядом. Он старался не попадаться ей на пути и улегся только тогда, когда сама она уже заснула.

Понятно, что все дело было в Квимо. В его миссии у еретиков… Легко понять, чего она боялась. И хотя сам Эндер этих опасений не разделял, он знал, что предприятие Квимо и в самом деле весьма рискованное. Но Новинья вела себя совершенно иррационально. Ведь каким образом Эндер мог задержать Квимо? Тот бы единственным из детей Новиньи, на которого Эндер не имел практически никакого влияния. Несколько лет назад между отчимом и парнем произошло некоторое сближение, но это, скорее, было перемирие между равными себе людьми. Квимо так и не признал его как человека, заменившего отца, что сделали все остальные. Если даже Новинья не смогла убедить Квимо, чтобы тот отказался от задуманного, чего большего мог достичь Эндер?

Новинья наверняка понимала это — но умом. Только, как и все человеческие существа, она не всегда руководствовалась указаниями рассудка. Слишком многих, любимых ею людей она уже потеряла. Почувствовав, что сейчас может потерять и еще одного, Новинья отреагировала так, как подсказывали ей инстинкты. Эндер появился в ее жизни как оздоровитель, защитник. Он обязан был защищать ее от страхов, теперь же она этот страх испытывала. Вот она и злилась, поскольку обманулась в своих ожиданиях.

Только после двух дней Эндер уже не мог вынести этого молчания. Было самое неподходящее время, чтобы между ним и Новиньей вырос барьер. Он знал — точно так же, как и сама Новинья — что прибытие Валентины для них обоих окажется трудным испытанием. Они так прекрасно понимали друг друга, столь многое их объединяло, столько ведущих в ее душу путей он знал, что было ужасно трудно не вернуться к той личности, какой была она за эти проведенные совместно годы… Нет, тысячелетия. Они вместе пережили тридцать веков истории, как будто видели их одними и теми же глазами. С Новиньей же они вместе всего лишь тридцать лет. С субъективной точки зрения, это намного больше, чем он пребывал рядом с Валентиной, только ведь как легко было бы скатиться к давней роли — быть Говорящим рядом с Демосфеном.

Эндер ожидал, что Новинья станет ревновать его к Валентине, и был к этому готов. Он предупредил Валентину, что им сразу, по-видимому, даже не удастся остаться один на один. Валентина это поняла, ведь Якт тоже опасался подобного. Обоим супругам следовало бы прибавить храбрости. А самое глупое, что Новинья с Яктом ревновали к отношениям между братом и сестрой. В отношениях Эндера с Валентиной не было ни малейшего следа половой страсти — каждый, кто их знал, высмеял бы одну саму мысль о подобном — но ведь Якт с Новиньей опасались не сексуальной неверности. Здесь же не имелась в виду и эмоциональная связь. У Новиньи не было никаких причин сомневаться в любви и преданности Эндера; Якт же не мог просить большего в чувствах и доверенности, которые дарила ему Валентина.

Здесь проблема лежала намного глубже. Дело в том, что даже сейчас, после стольких лет, собравшись вместе, они вновь начали функционировать словно одна личность… Помогать друг другу без долгих объяснений, чего хотят достичь. Якт видел это… и даже Эндер, который до того его практически не знал, заметил, что муж Валентины расстроен. Он как будто бы поглядел на жену и ее брата, и в их отношениях увидал истинную близость. А ведь до этого, он верил, что они объединены с Валентиной, как это только возможно для мужа и жены. Возможно, что раньше так оно и было. Теперь же ему приходилось смириться с фактом, что люди могут быть еще ближе друг к другу. В определенном смысле, они даже могут сделаться одним целым.

Эндер замечал это у Якта и восхищался умением Валентины столь прекрасно успокаивать мужа. Он видел и то, как Валентина отстраняется от него, чтобы ее муж постепенно, небольшими порциями начинал привыкать к существующей между братом и сестрой связи.

Но он не смог предусмотреть реакцию Новиньи. Поначалу он узнал ее как мать ее детей, видел лишь необузданную, неразумную ее к ним верность. Он предполагал, что в момент угрозы, она станет властной и хищной по отношению и к нему самому. К отстраненности же он совершенно не был готов. Новинья отдалилась от него еще перед этим наказанием молчанием за миссию Квимо. Впрочем, а когда у него было время поразмыслить, все началось перед самым прибытием Валентины. Все получилось так, как будто Новинья отступала перед своей соперницей еще до того, как сама соперница появилась.

Конечно, в этом имелся смысл… Он должен был предусмотреть нечто подобное. Новинья потеряла слишком много близких ей людей, от которых и сама зависела. Родителей. Пипо. Либо. И даже Миро. Она может быть хищницей и опекуном по отношению к детям, которые, как ей кажется, требуют ее присутствия и любви. С людьми же, которые необходимы ей самой. Все совершенно наоборот. Когда она боится их потерять — отстраняется сама, не позволяя себе нуждаться в них.

И даже не в «них». В нем. Эндере. Ей не хотелось, чтобы он все еще был ей нужен. Если же это молчание продлится дольше, то это вобьет такой клин в их союз, что супружество уже ничем не удастся исправить.

Эндер не знал, что смог бы сделать в подобном случае. Ему никогда не приходило в голову, что его семейная жизнь под угрозой. Он заключал брак не легкомысленно и верил, что умрет в качестве мужа Новиньи. Все совместно прожитые годы были наполнены радостью, которую дает только абсолютная вера в партнера. Теперь же Новинья эту веру утратила. Но ведь это же несправедливо. У нее все так же имелся муж, верный, как никакой иной мужчина, вообще никто во всей ее жизни. Эндер не заслужил того, чтобы потерять Новинью по причине глупейшего недоразумения. И он не позволит, чтобы события пошли по ее выбору, пускай даже и бессознательному. Ведь в таком случае Новинья уверует в то, ей никогда уже нельзя будет стать зависимой от другого человека. А такое стало бы трагедией… поскольку это неправда.

Потому-то Эндер уже собирался начать разговоры, когда Эла, совершенно случайно, привела к взрыву.

— Эндрю.

Эла стояла в дверях. Даже если она и стучала, прося разрешения войти, Эндер этого не слышал. Впрочем, трудно требовать, чтобы дочка ждала приглашения войти в дом матери.

— Новинья в нашей комнате, — сообщил он девушке.

— Я пришла поговорить с тобой, — ответила та.

— Мне очень жаль, но на карманные деньги можешь не рассчитывать.

Эла рассмеялась и уселась рядом. Правда, смех тут же прекратился. Эла была чем-то обеспокоена.

— Квара, — сообщила она.

Эндер вздохнул, но при этом же улыбнулся. Квара, действующая всем наперекор с самого рождения, за всю свою жизнь не научилась соглашаться. Тем не менее, Эла могла с ней контактировать лучше, чем кто-либо другой.

— Это не то, что обычно, — сказала Эла. — Собственно говоря, сейчас с ней даже меньше забот, чем обычно. Никаких ссор.

— Что, опасный знак?

— Знаешь, она пытается общаться с десколадой.

— Молекулярный язык?

— То, чем она занимается — ужасно. Это никак не приведет к согласию, даже если ей и удастся. Тем более, если ей удастся, поскольку тогда, скорее всего, мы все будем мертвы.

— Что же она делает?

— Она взломала мои файлы… что вовсе и не трудно, потому что мне и в голову не приходило скрывать их от других ксенобиологов. Она конструирует ингибиторы, которые я пыталась ввести в растения… все это легко, потому что я тщательно описала, как это сделать. Только вот она никуда их не вводит. Она передает все непосредственно десколаде.

— Что это значит: передает?

— Ну, это и есть ее сообщения. Именно их она передает с помощью тех маленьких, чудных носителей. Но, являются эти носители языком или нет, этого путем подобного антиэксперимента не установишь. Тем не менее, сознательно или нет, десколаде удается чертовски хорошо приспосабливаться. И Квара помогает вирусам адаптироваться к моим самым лучшим системам блокады.

— Это измена.

— Согласна. Она передает врагу военные тайны.

— Ты разговаривала с нею об этом?

— Sta brincando. Claro que falei. Ela quase me matou. Ты что, смеешься? Конечно же, разговаривала. Она меня чуть не убила.

— Ей удалось натренировать какие-либо вирусы?

— Она этого даже не проверяет. Все выгладит так, как будто бы она подбежала к окну и заорала: «Они хотят вас убить!» Ей плевать на науку, для нее важна только межвидовая политика. Вот только нам не известно, проводит ли какую-нибудь политику вторая сторона. Зато нам известно, что с помощью Квары она сможет убить нас скорее, чем мы сами представляем.

— Nossa Senhora, — прошептал Эндер. — Ведь это же очень опасно. Ей нельзя играться подобными игрушками.

— Возможно, что уже слишком поздно… Трудно сказать, принесла ли она еще какой-то вред, или еще нет.

— Мы обязаны удержать ее от этого.

— Как? Отбить ей руки?

— Я бы поговорил с нею, только она уже слишком взрослая… или наоборот, слишком маленькая… чтобы послушать голос разума. Боюсь, что здесь нужен бургомистр.

Только когда Новинья заговорила, Эндер заметил, что она находится в комнате.

— Другими словами: тюрьма, — заявила она. — Ты хочешь посадить мою дочку. И когда же ты собирался сообщить мне об этом?

— Я вовсе не думал о тюрьме, — начал объясняться Эндер. — Мне бы хотелось всего лишь отобрать у нее доступ к…

— Это не относится к компетенции бургомистра. Это моя прерогатива. Я здесь главный ксенобиолог. Эланора, почему ты не пришла ко мне? Почему к нему?

Эла сидела молча, недвижными глазами всматриваясь в мать. Может именно так она и реагировала на конфликты: с помощью пассивного сопротивления?

— Квара ведет себя безответственно, — вмешался Эндер. — Выдать тайну отцовским деревьям само по себе было достаточно фатальным. Но выдать тайну десколаде — это безумие.

— Es psicologista, agora? Теперь ты уже психолог?

— Я вовсе не собираюсь сажать ее в тюрьму.

— Ты ничего не собирался, — выступила Новинья. — Только не по отношению к детям.

— Это правда. По отношению к детям у меня нет никаких намерений. Тем не менее, я отвечаю за то, чтобы противодействовать поведению совершеннолетнего гражданина Милагре, который беззаботно приносит смертельную угрозу всем людским существам этой планеты, а может — и всем людским существам вообще.

— Но откуда появилась эта благородная ответственность, Эндрю? Неужто сам Господь Бог спустился на гору и на каменных скрижалях выбил твое право на управление людьми?

— Отлично, — вздохнул Эндер. — И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю, чтобы ты не совал свой нос в те дела, которые тебя не касаются. И честно говоря, Эндрю, это почти что каждые из дел. Ты не физик. Ты не ксенолог. Собственно говоря, ты вообще никто. Ты всего лишь профессионально вмешиваешься в жизнь других людей.

Эла набралась духу.

— Мама!

— Лишь одно дает тебе власть: этот проклятый камень в ухе. Она нашептывает тебе секреты, она разговаривает с тобой по ночам, когда ты лежишь рядом с собственной женой… И когда она чего-нибудь пожелает, ты появляешься на собрании, до которого тебе нет никакого дела, и повторяешь то, что она тебе приказала. Ты говоришь, что Квара совершила измену… только по-моему, это ты сам изменяешь настоящим людям ради переросшей программы.

— Новинья, — сказал Эндер. Это была попытка хоть как-то смягчить ситуацию.

Только Новинью диалог не интересовал.

— И не пытайся мной манипулировать, Эндрю. Все эти годы я верила, что ты меня любишь…

— Я люблю.

— Верила, что ты и вправду один из нас, часть нашей жизни.

— Это так.

— Верила, что это правда…

— Правда.

— Но ты именно такой, о котором нам с самого начала говорил и предупреждал епископ Перегрино. Манипулятор. Управляющий. Твой брат когда-то владел всем человечеством, правда? Но у тебя подобных амбиций нет. Тебе достаточно маленькой планетки.

— Господи, Боже мой, мама, ты с ума сошла? Неужели ты не знаешь этого человека?

— Мне казалось, что знаю. — Новинья всхлипнула. — Только тот, кто меня любит, не позволил бы, чтобы мой сын отправился к этим чудовищным малым свиньям…

— Он не мог задержать Квимо. Этого никому бы не удалось.

— Но он даже не пытался. Наоборот, хвалил его намерения.

— Это так, — согласился Эндер. — Я считаю, что твой сын поступает благородно и мужественно, и в этом его поддерживаю. Он поступил точно так же, как ты сама поступила бы на его месте. Хочется верить, что и я сам поступил так же. Квимо мужчина, он очень хороший человек, может даже — великий. Он не нуждается в твоей защите и не желает ее. Он уже решил, в чем состоит цель его жизни, и теперь стремится к ней. И я восхищаюсь им за это, ты тоже должна. Почему же ты считаешь, будто кто-то из нас должен стать у него на пути?

Новинья наконец-то умолкла, во всяком случае, на какое-то время. Неужели она обдумывала слова Эндера? Или же, в конце концов, осознала, сколь напрасным и… да, жестоким, было ее прощание с Квимо в гневе, а не в надежде? Во время этой минутки молчания Эндер верил, что все решится по-хорошему.

Тишина прервалась.

— Если ты только попытаешься вмешиваться в жизнь моих детей, между нами будет все кончено, — заявила Новинья. — Если же с Квимо что-нибудь случится… что угодно… я буду тебя ненавидеть до самой твоей смерти и стану молить, чтобы этот день наступил как можно быстрее. Ты не знаешь всего, сукин ты сын, и пора уже прекратить притворяться, будто все знаешь.

Она направилась к двери, но затем придумала более театрализованный уход. Новвинья глянула на Элу и сказала, до удивительного спокойно:

— Эланора, я немедленно предприму соответственные шаги, чтобы не дать возможности Кваре иметь доступ к оборудованию и регистрам, которыми она могла бы воспользоваться, чтобы помочь десколаде. И на будущее, моя дорогая, если я услышу, что ты с кем-то разговариваешь о делах лаборатории… тем более, с этим человеком… то до конца твоей жизни отберу у тебя допуск работы на станции.

И вновь ответом Элы было молчание.

— Ага, — сказала Новинья. — Вижу, что ты отобрал у меня больше детей, чем я предполагала.

И она исчезла.

Эндер с Элой ошеломленно сидели. В конце концов, девушка поднялась.

— Я обязательно должна что-нибудь сделать с этим, — сказала она. — Вот только понятия не имею, что.

— Может тебе следовало бы побежать за матерью и убедить, что ты на ее стороне.

— Но ведь это не так. Собственно говоря, мне казалось, а не пойти ли к бургомистру Зельезо и не предложить, чтобы он отобрал у мамы ее пост главного ксенобиолога. Ведь у нее явно не в порядке с головой.

— Вовсе нет, — запротестовал Эндер. — Если же ты сделаешь что-либо в этом роде, это ее убьет.

— Маму? Она слишком черствая, чтобы умереть.

— Нет. Сейчас она совершенно беззащитная, и каждый удар может ее сломать. Не тело… Ее… веру. Надежду. Не давай ей поводов подозревать, будто ты ее бросаешь.

— Это твое сознательное решение? — Эла раздраженно поглядела на отчима. — Или же это вышло само собой?

— О чем ты говоришь?

— Мама как раз сказала тебе нечто, что должно было бы привести тебя в бешенство, ранить… что угодно. А ты только сидишь и думаешь, как бы ей помочь. Неужели у тебя никогда не появлялось желания контратаковать? Неужели ты никогда не выходишь из себя?

— Эла, если бы ты, того не желая, убила голыми руками двух человек, то либо научилась бы держать себя в руках, либо утратила бы свою людскую сущность.

— И ты это сделал?

— Да. — На какое-то мгновение ему показалось, что девушка шокирована.

— Тебе кажется, будто ты и сейчас на это способен?

— Возможно.

— Это хорошо. Эта способность может пригодиться, когда тут все пойдет кувырком.

И она рассмеялась. Это была всего лишь шутка. Эндер почувствовал себя легче. Он тоже рассмеялся с нею, но слабо.

— Я пойду к маме, — объявила девушка. — Но не потому, что ты так сказал. И не по тем причинам, о которых говорил.

— Великолепно. Просто пойди.

— И тебе не хочется узнать, почему мне хочется быть рядом с ней?

— Я уже и так знаю.

— Ну конечно. Это я тебя запутывала. Ты все знаешь.

— Ты пойдешь к своей матери, поскольку это самый болезненный поступок, который возможен в данное время.

— В твоей версии это звучит просто отвратительно.

— Добрый поступок приносит больше всего боли. Самое неприятное задание. Самое тяжкое бремя.

— Следовательно, Эла — мученица? Ты так скажешь, когда будешь говорить о моей смерти?

— Если бы мне хотелось говорить о твоей смерти, пришлось бы все это записать на пленку. Я намереваюсь умереть гораздо раньше тебя.

— Выходит, ты не покинешь Лузитании?

— Ну конечно же, нет.

— Даже если мама тебя выгонит?

— Она не может. Для развода нет никаких оснований. Епископ Перегрино знает нас достаточно хорошо, чтобы высмеять прошение о признании брака недействительным в связи с отсутствием понимания.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Я выбрал эту планету в качестве собственного дома, — заявил Эндер. — Довольно уже фальшивого бессмертия из-за растяжения времени. Я покончил с гонками по космосу и уже никогда не взлечу с поверхности Лузитании.

— Даже если придется погибнуть? Даже если сюда прилетит флот?

— Если смогут улететь все, тогда улечу и я. Но это я погашу свет и закрою двери.

Эла подбежала к нему, поцеловала в щеку и обняла, но только на миг. После этого она исчезла за дверью, и Эндер вновь остался сам.

Я ошибался по отношению к Новинье, размышлял он. Она ревновала не к Валентине. Все дело в Джейн. Столько лет она глядела, как я разговариваю про себя, как говорю вещи, которые она сама никогда не услышит, как слушаю слова, которые она сама никогда не скажет. Я утратил ее доверие и даже не заметил, как его теряю.

И даже сейчас ему приходилось проговаривать все это про себя. Ему приходилось обращаться к Джейн по привычке, укоренившейся столь глубоко, что он даже не осознавал этого. И только лишь теперь она ответила.

— Я тебя предупреждала.

По-видимому, так оно и есть, беззвучно признался он.

— Ты не верил, что я понимаю людей.

Ты учишься.

— А ведь она права, знаешь? Ты стал моей марионеткой. Все время я управляю тобой. Уже много лет у тебя не было ни единой собственной мысли.

— Заткнись, — шепнул он. — У меня сейчас нет настроения.

— Эндер, — сказала она. — Если ты считаешь, будто это поможет тебе сохранить Новинью, убери камень. Я не буду сожалеть.

— Я буду..

— Я соврала. Мне тоже будет жалко и обидно. Только не надо колебаться, если придется сделать так, чтобы не потерять ее.

— Спасибо. — Эндер вздохнул. — Только мне будет трудно удержать того, кого я, скорее всего, уже потерял.

— Когда Квимо вернется, все будет хорошо.

Вот это правда, думал Эндер. Правда.

Молю тебя, Боже, да будет милость твоя над отцом Эстеваньо.

* * *

Они знали, что приближается отец Эстеваньо. Pequeninos всегда знали. Отцовские деревья все передавали друг другу. Не существовало никаких секретов. Что вовсе не означает, будто они этого желали. Случалось, что какое-нибудь дерево хотело удержать что-либо в тайне или же солгать. Но, практически, они ничего не делали в одиночку. У отцовских деревьев не было личного опыта. Если какое-либо из них желало что-то сохранить для себя, рядом имелось другое, которое думало иначе. Леса всегда действовали совместно, но состояли они из отдельных индивидуумов. Потому-то известия и передавались из одного леса в другой, какими бы не были желания отдельных деревьев.

Квимо знал, что это-то его и защищает. Ведь, хотя Поджигатель и был кровожадным сукиным сыном — правда, по отношению к поросятам-pequeninos этот термин и терял свое значение — он не мог нанести вреда отцу Эстеваньо, не убедив поначалу братьев из собственного леса, чтобы те исполнили его требование. А если бы он даже так и сделал, какое-то другое дерево из леса обязательно узнало об этом и передало другим. Это дерево стало бы свидетелем. Если бы Поджигатель захотел нарушить присягу, данную всеми отцовскими деревьями тридцать лет назад, когда Эндрю Виггин перенес Человека в третью жизнь, он не смог бы сделать этого тайно. Весь мир узнал бы, что поджигатель клятвопреступник. А это ужасный позор. Тогда какая бы жена позволила бы братьям принести мать к нему? До конца своих дней он не родил бы ни единого потомка.

Квимо был в безопасности. Его могут не выслушать, но ничего плохого сделать тоже не смогут.

Но когда он наконец-то добрался до леса Поджигателя, терять времени на то, чтобы его слушать, никто не стал. Братья схватили человека, бросили на землю и потащили к Поджигателю.

— В этом не было никакой необходимости, — заявил Квимо. — Я сам к вам пришел.

Брат начал бить по стволу палками. Квимо вслушивался в изменчивую мелодию, когда Поджигатель формировал пустые пространства у себя внутри, формируя звуки в слова.

— Ты пришел, потому что так приказал я.

— Ты приказал. Я пришел. Если тебе хочется верить, будто это ты стал причиной моего прихода, пускай так и будет. Но без сопротивления я выполняю только божьи приказания.

— Ты здесь затем, чтобы выслушать слово божье, — заявил Поджигатель.

— Я здесь затем, чтобы гласить слово Божье, — не согласился с ним Квимо. — Десколада, это вирус, созданный Господом, чтобы сделать pequeninos его достойными детьми. Но у Духа Святого нет никакого воплощения. Дух Святой вечно остается духом и только лишь духом, чтобы всегда жить в наших сердцах.

— Десколада живет в наших сердцах и дает нам жизнь. Что она дает вам, когда станет жить в ваших?

— Един Бог. Едина и вера. Едино крещение. Бог не гласит чего-то одного людям, а другого — pequeninos.

— Мы вовсе не «самые малые». Ты сам убедишься, кто из нас могуч, а кто — мал.

Его прижали спинами к стволу Поджигателя. Квимо чувствовал, как передвигается за ним кора. Затем его пихнули. Множество маленьких рук, множество пятачков, дышащих ему прямо в лицо. Все эти годы Квимо ни разу не подумал, что эти руки, эти лица принадлежат неприятелю. И даже теперь он осознал с облегчением, что не думает о них, как о собственных врагах. Они были неприятелями Господа Бога, и об этом только он сожалел. Это было необычным открытием: хотя его втискивали в провал брюха убийственного дерева, он не заметил в себе ни малейшего следа страха или же ненависти.

Я не боюсь смерти. Не знал.

Братья все так же лупили палками по внешней поверхности ствола. Поджигатель преобразовывал ритм в слова Языка Отцов, но теперь уже Квимо находился внутри звука, внутри слов.

— Ты считаешь, будто я собираюсь нарушить присягу, — сказал Поджигатель.

— Да, такое пришло мне в голову, — подтвердил Квимо.

Сейчас он был совершенно пленен внутри дерева, хотя перед ним была щель — от самых ног до головы. Он все видел, без всякого труда дышал, даже клаустрофобии не испытывал. Но дерево обнимало его столь плотно, что не удавалось шевельнуть ни рукой, ни ногой, не удавалось и повернуться боком, чтобы выбраться через щель. Тесны врата и узка тропа, ведущие к спасению.

— Мы проведем испытание, — сообщил Поджигатель. Квимо слушал его со средины, поэтому ему было трудно понимать, трудно думать. — Пускай нас рассудит Бог. Мы дадим тебе воды, сколько захочешь… из нашего ручья. Но вод пищи никакой не получишь.

— Смерть от голода…

— От голода? У нас имеются твои запасы. Мы накормим тебя через десять дней. Если Святой Дух позволит тебе прожить десять дней, мы тебя накормим и отпустим. Тогда мы поверим в твою доктрину. Тогда мы признаем, что совершили ошибку.

— Вирус убьет меня гораздо раньше.

— Это Дух Святой осудит тебя и решит, достоин ли ты.

— И вправду, здесь свершается испытание, — согласился Квимо. — Только не то, которое имеешь в виду ты.

— Это проба Страшного Суда. Вы встанете перед Христом, а он обратится к тем, что одесную: «Я был прохожим, и вы приняли меня; я был голоден, и вы накормили меня; так возьмите же себе царство небесное». А тем, что ошую, скажет так: «Я был голоден, а вы не дали мне есть; я был путником, а вы меня не приняли». А они все спросят: «Господи, когда же совершили мы это все?». Он же на это ответит: «Все, что сделали одному из братьев моих наименьших, мне совершили». Братья, здесь собравшиеся! Я ваш брат наименьший. Перед Христом вы ответите за то, что мне сделали.

— Глупый человек, — воскликнул Поджигатель. — Мы ничего тебе не делаем, всего лишь держим на месте. Судьба твоя в руках Божьих. Разве не сказал Христос: «Я дорога; идите со мною»? Так вот, мы позволяем тебе идти по следам Христа. Он сорок дней провел в пустыне без еды. Благодаря нам, ты можешь сделаться на одну четвертую столь же святым. Если Бог пожелает, чтобы мы приняли твою доктрину, он пошлет ангелов, чтобы те тебя накормили. Превратит камни в хлеб.

— Ты совершаешь ошибку, — заявил Квимо.

— Это ты совершил ошибку, прибыв сюда.

— Ты совершаешь доктринальную ошибку. Нет, писание ты цитируешь правильно: сорок дней поста, камни в хлеб, все остальное. Но не считаешь ли ты, что выдаешь себя, принимая на себя роль Сатаны?

Именно тогда Поджигателя охватило бешенство. Он заговорил так быстро, что движения ствола начали сжимать и карежить телом Квимо. Он перепугался, что будет разорван в клочья внутри дерева.

— Ты сам Сатана! Ты желаешь, чтобы мы поверили в твою ложь, а за это время люди найдут способ убить десколаду и навсегда лишить братьев третьей жизни! Ты думаешь, мы не можем видеть ваши задумки? Нам известны все ваши планы! У вас нет перед нами никаких тайн! Это нам была дана третья жизнь, не вам! Если бы Бог вас любил, он не приказывал бы вам хоронить ваших мертвых в земле, чтобы потом из них вылезали только черви!

Братья сидели вокруг разодранного щелью ствола и наслаждались дискуссией.

Так продолжалось шесть дней: доктринальные споры, достойные отцов Церкви всех веков. Начиная с собора в Никее, никто не выдвигал и не обсуждал столь важных аргументов.

Все они передавались от брата к брату, от дерева к дереву, от леса к лесу. Отчеты о диалогах между Поджигателем и отцом Эстеваньо в течение суток неизменно доходили до Корнероя и Человека. Вот только информация эта не была полной. Только на четвертый день до них дошло, что Квимо пленник, лишенный пищи с ингибитором десколады.

Немедленно была выслана экспедиция: Эндер и Оуанда, Якт, Ларс и Варсам. Бургомистр Ковано выслал Эндера и Оуанду потому, что свинксы знали их и уважали, а Якта с сыном и зятем — потому что те не были коренными обитателями Лузитании. Он не хотел посылать кого-либо из колонистов — если бы это известие стало известно другим, результаты трудно было бы предусмотреть. Все пятеро взяли самую скоростную машину и отправились, руководствуясь указаниями Корнероя. Их ждал трехдневный путь.

На шестой день диалог прервался. Десколада столь глубоко проникла в тело Квимо, что у того уже не было сил говорить. Его часто мучила горячка, так чтог, даже когда говорил, то чаще всего бредил.

На седьмой день он глянул через щель вверх, над головами братьев, которые все еще сидели тут же и слушали.

— Вижу Спасителя, сидящего одесную Отца своего, — шепнул он. И улыбнулся.

Спустя час он уже был мертв. Поджигатель почувствовал это и триумфально заявил братьям:

— Дух Святой рассудил! Он отверг отца Эстеваньо!

Кое-кто из братьев радовался. Но не все, как ожидал Поджигатель.

* * *

На закате прибыла группа Эндера. На сей раз не было опасений, что свинксы схватят их и тоже подвергнут испытанию — людей прибыло много, впрочем, не все братья соглашались с Поджигателем, как это было раньше. Вскоре экспедиция остановилась перед щелью. Они увидали исхудавшее, опустошенное болезнью лицо отца Эстеваньо, едва заметное в тени.

— Откройся и отдай мне моего сына, — сказал Эндер.

Щель в дереве расширилась. Эндер протянул руки и вытащил тело Квимо. Оно было таким легким под сутаной, что Эндеру показалось, будто отцу Эстеваньо приходится поддерживать собственную тяжесть, будто он может ходить. Но он не ходил. Эндер уложил его на земле под деревом.

Брат начал выбивать по стволу ритм.

— Он и вправду должен вернуться к тебе, Говорящий за Мертвых, поскольку умер. Дух Святой сжег его во втором крещении.

— Ты нарушил клятву, — заявил Эндер. — Ты нарушил слово отцовских деревьев.

— Никто даже волоса с его головы не вырвал, — возразил Поджигатель.

— Неужто ты думаешь, будто обманешь кого-нибудь этой ложью? Все знают, что отобрать у умирающего лекарство — это акт насилия, точно такой же, как и удар прямо в сердце. Вон там его лекарства. Вы могли дать их ему в любой момент.

— Это был Поджигатель, — заявил один из присутствующих братьев.

Эндер обратился к свинксам.

— Вы помогли Поджигателю. Но не считайте, будто вина падет на него одного. Да будет так, чтобы никто из вас не перешел в третью жизнь. Что же касается тебя, Поджигатель, да будет так, чтобы никогда мать не ползала по твоему стволу.

— Не человеку решать об этом, — заявил Поджигатель.

— Ты сам решился, когда посчитал, будто способен на убийство, чтобы победить в дискуссии. А вы, братья, решились, когда постановили помочь ему в этом.

— Ты не наш судья! — крикнул один из братьев.

— Конечно, конечно, — ответил ему Эндер. — Как и каждый житель Лузитании, человек и отцовское дерево, брат и жена.

Тело Квимо перенесли в машину. Якт, Оуанда и Эндер уехали с ним, Ларс и Варсам забрали грузовичок. Эндер посвятил еще несколько минут, чтобы передать через Джейн известие для Миро в Милагре. Новинье не придется ждать три дня, чтобы узнать, что сын ее погиб от рук pequeninos. И конечно же, ей бы не хотелось узнать об этом от Эндера. Он никак не мог решить, будет ли у него жена по возвращению в колонию. Одно только было известно на сто процентов: Новинья уже никогда не получит назад своего сына, отца Эстеваньо.

— Ты будешь о нем говорить? — спросил Якт, когда машина помчала над травой. Сам он слыхал, как Эндер говорил об умерших на Трондхейме.

— Нет, — буркнул тот. — Скорее всего, нет.

— Из-за того, что он был священником?

— Нет, о священниках я уже говорил. Нет. Я не буду говорить о Квимо, потому что нет повода. Квимо был тем, кем и казался. И умер он именно так, как того желал: служа Богу и провозглашая добрую весть малым братьям. Я ничего бы не смог прибавить к его истории. Он сам довершил ее.