Творцы вирусов

Я размышляю над тем, что могут означать для нас межпланетные путешествия.

Помимо сохранения вида?

Когда ты высылаешь своих работниц от себя, пускай даже на множество световых лет, ты продолжаешь видеть их глазами, правда?

Да, и испытываю вкус на их сяжках, чувствую ритм каждой вибрации. Когда они едят, я чувствую, как они размалывают своими челюстями еду. Именно потому почти всегда я говорю о себе «мы», формируя мысли в целое, понятное для Эндрю или же для тебя. Все дело в том, что я живу в неустанном присутствии того, что они видят, чувствуют и слышат.

У отцовских деревьев это несколько иначе. Нам нужно постараться, чтобы испытать собственные чувства. Но такое возможно. По крайней мере здесь, на Лузитании.

Не думаю, чтобы филотические связи должны были бы вас подвести. Следовательно, и я сама испытаю то же самое, что и они, полакомлюсь листами света чужого солнца, выслушаю рассказы, родившиеся в чужом мире. Это будет как восхищение, охватившее нас, когда прибыли люди. До тех пор мы не верили, что может иметься нечто иное, чем известный нам мир. Но они привезли с собой необыкновенные создания, да и сами были необыкновенными. У них были машины, а сами они творили чудеса. Другие леса не могли поверить, когда наши отцовские деревья рассказывали об этом. Помню, что даже сами отцовские деревья не совсем верили, когда братья из племени рассказывали им о людях. На Корнерое легло бремя убеждения их, что это вовсе не ложь, безумие или шутка.

Шутка?

Ходят истории о братьях-обманщиках, которые обманывают отцовские деревья. Но их всегда хватают и сурово наказывают.

Эндрю говорил мне, что подобные истории повторяются, чтобы приохотить к примерному поведению.

Обман отцовского дерева всегда искусителен. Я и сам иногда делал так. Не лгал… немного приукрашивал. Они тоже иногда делают со мной так же.

Ты их наказываешь?

Я помню, кто из них говорил неправду.

Когда у нас появляются непослушные работницы, мы оставляем их одних, и они погибают.

Брат, который слишком много врет, практически не имеет шансов стать отцовским деревом. Они об этом знают. Поэтому говорят неправду только лишь для забавы. В конце концов, они всегда говорят нам правду.

А если бы целое племя начало обманывать отцовские деревья? Как бы ты узнал об этом?

Точно так же ты можешь спросить меня про племя, которое валит свои отцовские деревья, либо их сжигает.

Разве такое когда-нибудь случалось?

А работницы бунтовали когда-нибудь против королевы, чтобы убить ее?

Как бы они смогли это сделать? Ведь они бы умерли.

Вот видишь. Есть вещи слишком ужасные, чтобы над ними размышлять. Я предпочитаю думать, что испытаю, когда первые отцовские деревья запустят корни в чужую почву, потянутся ветвями к чужому солнцу и напьются света неизвестной звезды.

Вскоре ты уверишься в том, что нет ни чужих звезд, ни чужих небес.

Нет?

Есть только небо и звезды самых разных видов. У каждого из них свой вкус, и все они хороши.

Теперь ты рассуждаешь словно дерево. Вкус! Неба!

Я вкушала тепло множества звезд, и все они были сладостны.

— Ты просишь меня, чтобы я помогла вам участвовать в мятеже против богов?

Вань-му ожидала, низко склонившись перед своей госпожой… своей бывшей госпожой. Она молчала, храня в собственном сердце слова, которые желала высказать: Нет, моя госпожа; я прошу тебя помочь в войне с чудовищным порабощением богослышащих, устроенным Конгрессом. Нет, моя госпожа; я прошу, чтобы ты помнила про обязанности в отношении отца, которые даже богослышащая не имеет права не выполнять, если ценит законопослушание. Нет, моя госпожа; прошу тебя помощи в спасении от ксеноцида добрых, невинных людей и pequeninos. Только Вань-му молчала, ибо это был один из первых уроков, которые она получила от учителя Ханя. Если ты обладаешь мудростью, а другое лицо знает, что нуждается в этой мудрости, поделись ею с радостью. Но если эта другая особа еще не знает, что ей нужна твоя мудрость, придержи ее у себя. Еда пробуждает восхищение лишь у голодного человека. Цинь-цзяо не испытывала голода к мудрости Вань-му. И никогда его не испытает. Потому-то Вань-му могла предложить ей лишь молчание. Она могла только верить, что Цинь-цзяо найдет свою тропу к правильному послушанию, сочувствию и к борьбе за свободу.

Любой повод хорош, лишь бы блестящий разум Цинь-цзяо начал работать ради правого дела. Вань-му никогда еще не чувствовала себя столь бесполезной как сейчас, глядя, как господин Хань борется с проблемами, предложенными ему Джейн. Чтобы размышлять над полетами со сверхсветовой скоростью, он изучал физику. Только как же Вань-му могла ему помогать, когда сама она учила только геометрию? Чтобы размышлять над вирусом десколады, он изучал микробиологию. Ну, и чем могла она ему помочь, раз сама узнавала всего лишь начала гейялогии и эволюции? Как она могла помочь хоть в чем-то, когда он обдумывал природу Джейн? Ведь она сама была ребенком простых работников, и будущее находилось в ее руках, а не в разуме. Философия столь превышала ее возможности, как небо превышает землю.

— Но ведь небо лишь кажется отдаленным, — отвечал учитель Хань, когда девочка говорила ему об этом. — На самом деле оно существует вокруг тебя. Ты вдыхаешь его и выдыхаешь, даже когда руки твои погружены в грязь. Вот это и есть истинная философия.

Но Вань-му из всего этого поняла лишь то, что господин Хань добр к ней и желает, чтобы она чувствовала себя получше.

Зато Цинь-цзяо была бы тут полезной. Вот почему Вань-му подала ей листок с названиями исследовательских проектов и списком паролей.

— Отец знает, что ты мне принесла это?

Вань-му не отвечала. На самом деле учитель Хань сам предложил это. Только сама она посчитала, что на данном этапе было бы лучше, если Цинь-цзяо не будет знать, что сюда она пришла как посланник ее отца.

Цинь-цзяо поняла это молчание именно так, как того ожидала Вань-му: ее тайная наперсница тайно приходит к ней, чтобы искать помощи своим путем.

— Если бы отец попросил меня, я бы согласилась, ибо это моя обязанность по отношению к нему как дочери.

Только Вань-му знала, что Цинь-цзяо уже не является послушной отцу. Она только говорила, что могла бы быть послушной. Она бы не вынесла столь страшного конфликта. Зная, что отец требует непослушания по отношению к богам, она, скорее, упала бы на пол и весь день прослеживала бы слои в досках пола.

— Тебе я ничего не должна, — объявила Цинь-цзяо. — Ты была лживой, нелояльной служанкой. Никогда еще не было столь недостойной и бесполезной тайной наперсницы. Для меня твое присутствие в этом доме как и присутствие жуков-вонючек на обеденном столе.

И вновь Вань-му сдержала свой язык. Но и не поклонилась ниже. В самом начале разговора она приняла позу покорной служанки, но теперь она уже не станет ползать словно кающаяся грешница. Даже у самых малых из нас имеется свое достоинство, госпожа Цинь-цзяо. И я прекрасно знаю, что не сделала тебе ничего плохого, что я тебе более верна, чем ты сама себе.

Цинь-цзяо отвернулась и ввела название первого проекта: РАСКЛЕИВАНИЕ, что было дословным переводом слова «десколада».

— Все равно это чушь, — заявила она, лишь только бросив взгляд на переданные с Лузитании документы и графики. — Даже трудно поверить, что кто-то решился на предательство, каковыми и являются контакты с Лузитанией, лишь затем, чтобы получить подобную ерунду. С точки зрения науки это невозможно. Никакая биологическая система не смогла бы разработать отдельный вирус столь сложный, чтобы в нем содержались генетические коды всех других видов планеты. Не стану я терять времени на чтение этой глупости.

— Но почему же нет? — спросила Вань-му. Теперь она уже могла вставить свое слово. Хотя Цинь-цзяо и утверждала, что вовсе не намерена обсуждать данные материалы, на самом деле она их обсуждала. — Ведь эволюция сформировала только одну человеческую расу.

— Так на Земле ведь жило с десяток родственных видов. Нет такого вида, у которого не было бы родичей… Если бы ты не была такой дурой и мятежницей, ты бы сама это поняла. Эволюция не могла создать столь бедной системы.

— В таком случае, как ты объяснишь все эти переданные с Лузитании документы?

— А откуда ты знаешь, что они пришли оттуда? Ведь на это у тебя имеется только лишь слово этой программы. Возможно, она считает, что это все. Но, возможно, там совершенно паршивые ученые, мало обязательные, вот они и не собрали все возможные сведения. Во всем этом отчете нет и двух десятков видов. И глянь, все они объединены в совершенно абсурдные пары. Не может быть, чтобы их существовало столь мало.

— А если это правда?

— Как же это может быть правдой? Обитатели Лузитании с самого начала были ограничены маленьким анклавом. Они видели лишь то, что им показали эти свиньелюди. Откуда у них уверенность, что свиньелюди не лгут?

Ты называешь их свиньелюдьми… Возможно, госпожа, ты именно так пытаешься себя убедить, что помощь Конгрессу не ведет к ксеноциду? Если ты назовешь их животными, так неужто за это их можно убивать? Если даже ты обвиняешь их во лжи, разве заслуживают они уничтожения?

Только Вань-му не произнесла этого вслух. Еще раз она задала свой предыдущий вопрос:

— Ну а если это истинный образ жизни на Лузитании и того, как действует десколада?

— Если бы он был истинным, тогда мне нужно было бы прочитать и обдумать все эти отчеты. Тогда мне бы удалось сказать о них нечто осмысленное. Только они не настоящие. Насколько ты продвинулась в учебе после того, как меня предала? Учила гейялогию?

— Да, госпожа.

— Значит, должна сама видеть. Эволюция — это средство, благодаря которому планетарный организм реагирует на изменения в собственном окружении. Если солнце дает больше тепла, тогда существующие на планете формы жизни приспосабливают свое количество, чтобы уравновесить это и понизить температуру. Ты помнишь классический мысленный эксперимент с Планетой Маргариток?

— Но ведь в этом эксперименте на поверхности планеты имеется всего лишь один вид. Когда солнце становилось слишком горячим, росли белые маргаритки, чтобы отражать свет в космос. Когда оно остывало, росли темные, чтобы поглотить свет и удержать тепло.

Вань-му была горда тем, что так хорошо запомнила Планету Маргариток.

— Нет, нет и нет, — возразила Цинь-цзяо. — Самого главного ты как раз и не заметила. Дело в том, что на планете должны были существовать и темные маргаритки, даже тогда, когда доминировали белые. И, соответственно, белые, когда вся планета зарастала темными. Эволюция не создает новые виды по заказу. Новые виды она творит неустанно, по мере того, как радиация преобразует, разбивает и соединяет гены, а вирусы переносят их от одного вида к другому. Таким образом, ни один из видов никогда не сохраняет «чистой крови».

Вань-му еще не поняла связи, так что на ее лице появилось удивленное выражение.

— Остаюсь ли я до сих пор твоей учительницей? Обязана ли я сдержать свою часть договора, хотя ты нарушила свою?

Пожалуйста, шепнула про себя Вань-му. Если ты только поможешь отцу по данной проблеме, я стану служить тебе до конца своей жизни.

— Пока вид проживает на одной территории, постоянно скрещиваясь, отдельные представители не слишком отличаются от генетической нормы. Их гены постоянно рекомбинируются с генами других представителей того же вида, в связи с чем все отклонения равномерно распределяются по всей популяции. Только лишь когда среда вызывает столь сильное давление, что случайная черта становится ценной в процессе выживания… тогда в данной среде гибнут все представители, у которых такого признака нет. Сам же этот признак становится определяющим для нового вида. Это фундаментальный принцип гейялогии: для сохранения жизни как целостности необходим постоянный генетический дрейф. В соответствии же с этими документами, Лузитания является миром с абсурдно низким количеством видов. Генетический дрейф становится невозможен из за этих неправдоподобных вирусов, которые постоянно корректируют эти случайные отклонения. Подобная система не могла образоваться эволюционным путем, более того — в такой системе жизнь не могла бы существовать длительное время… ведь сами эти виды к изменениям не приспосабливаются.

— А если на Лузитании и нет каких-либо изменений?

— Не будь дурой, Вань-му. С огромным стыдом думаю я о том, что вообще пыталась тебя обучить хоть чему-нибудь. Звезды изменяются. Планеты колеблются и сходят со своих орбит. В течение трех тысяч лет мы наблюдаем сотни планет. Мы поняли то, что было недоступно земным ученым давних веков: какие явления типичны для всех планет и систем, а какие выступают исключительно на Земле и в Солнечной системе. Говорю тебе, планета, подобная Лузитании, могла бы просуществовать максимум несколько десятков лет. А потом произойдут изменения, угрожающие самому существованию жизни: флуктуации температуры, орбитальные возмущения, сейсмические и вулканические циклы. Так как бы смогла выжить система, имея в своем распоряжении всего лишь горстку видов? Если бы росли одни только белые маргаритки, как бы они разогрелись, когда солнце начало бы остывать? Если бы все формы жизни дышали только лишь двуокисью углерода, как бы они спасались, когда концентрация кислорода в атмосфере достигла бы убийственного уровня? Эти твои так называемые приятели с Лузитании — просто глупцы, раз высылают тебе подобные глупости. Если бы они были настоящими учеными, то знали бы, что подобное просто невозможно.

Цинь-цзяо нажала на клавишу, и экран погас.

— Ты только тратишь понапрасну мое ценное время. Не приходи сюда больше, если не сможешь предложить мне ничего лучшего. Для меня ты меньше, чем пустое место. Ты муха, плавающая в моей чашке. Ты загрязняешь всю воду, а не только то место, где плаваешь. Мне больно знать, что ты пребываешь в этом доме.

Так, видно, я не «пустое место», подумала Вань-му. Скорее всего, для тебя я довольно важна. Возможно, у тебя и блестящий ум, Цинь-цзяо, но себя ты не понимаешь ни на много лучше, чем кто-либо другой.

— Ты глупая и необразованная девица. Потому-то ты ничего и не поняла, — сказала Цинь-цзяо. — Я приказала тебе уйти.

— Но ведь хозяин в этом доме — твой отец. А господин Хань просил, чтобы я осталась.

— Ах ты дурочка, свинья, я не могу удалить тебя из дома. Вместо этого я тебе явно указала на то, что желаю, чтобы ты покинула мою комнату.

Вань-му склонила голову так, что почти что… почти… коснулась лбом пола. Затем отступила к двери, чтобы не показывать своей госпоже спину. Раз ты так ко мне относишься, я тоже стану относиться к тебе словно к великой княжне. Но если не заметишь в моем поведении иронии, то кто из нас дура? …

* * *

Когда Вань-му вернулась в комнату, учителя Ханя там не было. Возможно, он вышел в туалет и вернется через минутку. Но может он выполняет какой-то из ритуалов богослышащих… Тогда это займет несколько долгих часов. У Вань-му накопилось слишком много вопросов, чтобы ждать. Она вывела на экран документацию проекта. Девушка знала, что Джейн следит за ней и наверняка уже знает, что произошло в комнате Цинь-цзяо.

Тем не менее, Джейн продолжала ждать, пока сама Вань-му не задаст свой вопрос, а только лишь затем объяснила вопрос достоверности.

— Документы с Лузитании самые настоящие, — заявила она. — Эля, Новинья, Оуанда и другие, которые вместе с ними проводили исследования являются — это так — довольно узкими специалистами, но уж в своей специальности очень хороши. Если бы Цинь-цзяо повнимательней прочитала «Жизнь Человека», она бы знала, как функционируют все эти пары видов.

— Но мне до сих пор трудно понять то, что она сказала, — признала Вань-му. — Я думаю, как же это возможно… Имеется слишком мало видов, чтобы образовалась нормальная гейялогия, но, тем не менее, планета Лузитания достаточно отрегулирована, чтобы поддерживать жизнь. Неужели окружающая среда не подвергалась там никаким изменениям?

— Нет, — ответила Джейн. — У меня имеется доступ к данным астрономических спутников. В течение всего периода присутствия людей в системе Лузитании, и планета, и ее звезда проявляли все типичные флуктуации. В данный момент там выступает глобальная тенденция к потеплению.

— И как отреагируют на это лузитанские формы жизни? Вирус десколады не позволяет иметь нормальную эволюцию. Он уничтожает все, что отличается от прежних образцов. Потому-то он пытается убить людей и королеву улья.

Джейн, маленькое изображение которой сидело в позе лотоса над терминалом учителя Ханя, подняла руку.

— Минуточку, — сказала она.

Через несколько секунд она опустила руку.

— Я передала твой вопрос своим друзьям. Эля весьма возбуждена.

На экране, чуть сзади и повыше от изображения Джейн, появилось новое лицо. Оно принадлежало смуглой женщине негроидного типа; явно смешанной расы, потому что кожа ее не была такой темной, а нос был узким. Это Эланора, подумала Вань-му. Джейн показывает мне женщину с планеты, находящейся за много световых лет. Неужели и ей она показывает мое лицо? И что эта Эля думает обо мне? Считает ли она меня безнадежной дурой?

Только Эля явно не думала про Вань-му. Вместо этого она говорила о ее вопросах.

— Почему вирус десколады не позволяет выступать изменчивости? Это должен быть признак с отрицательным значением, тем не менее, десколада живет. Вань-му, по-видимому, считает меня идиоткой, что я не подумала об этом раньше. Я родилась на Лузитании, и потому никогда над этим не задумывалась. Я просто-напросто посчитала, что имеющаяся здешняя гейялогия, какой бы она ни была, уже функционирует… и изучала десколаду. Что об этом судит Вань-му?

Девушка с изумлением слушала эту чужую женщину. Что рассказывала про нее Джейн? Как Эля могла предположить, что Вань-му посчитает ее идиоткой, раз сама она ученая, а Вань-му всего лишь служанка?

— А какое значение имеет то, что я думаю? — спросила она.

— Что ты думаешь обо всем этом? — повторила Джейн. — Пускай ты даже бы и не имела понятия, какое может это иметь значение. Вот что хочет знать Эля.

Вань-му рассказала о собственных размышлениях.

— Идея, конечно, глупая, потому что имеется в виду микроскопический вирус, но десколада должна за всем этим следить. Она содержит в себе гены всех известных видов. Потому-то и контролирует весь процесс эволюции. То есть, изменениями управляет не генетический дрейф, а десколада. И ей это удается. Она может изменить гены целого вида, хотя сам этот вид все еще живет. И ему не нужно ждать эволюции.

Джейн подняла руку. Наверняка она показывает Эле лицо Вань-му, позволяя выслушать слова Вань-му из ее собственных уст.

— Nossa Senhora, — шепнула Эля. — На этой планете Гейей стала десколада. И это все объясняет. Столь мало видов, поскольку десколада терпит исключительно те виды, которые контролирует. Она превратила мировую гейялогию в нечто столь же примитивное, как Планета Маргариток.

Вань-му посчитала это забавным: серьезный ученый ссылается на Планету Маргариток. Как будто сама Эля до сих пор еще была ученицей, ничего не знающим ребенком. Словно Вань-му.

Рядом с лицом Эли появилось следующее: пожилой белый мужчина, лет около шестидесяти, воплощение покоя.

— Но на определенную часть вопроса Вань-му ответа так и нет, — заметил он. — Как эволюционировала десколада? Как могли существовать прото-десколадные вирусы? Почему столь ограниченная гейялогия получила преимущество над медленной, эволюционной моделью, которая функционирует на всех других планетах?

— Такой вопрос я не ставила, — удивилась Вань-му. — Цинь-цзяо задала лишь его первую часть, но вот все остальное выдумал уже он.

— Тихо, — бросила Джейн. — Цинь-цзяо вовсе не ставила проблему, не задавала вопросов. Она воспользовалась ими лишь в качестве предлога, чтобы не читать документы с Лузитании. Но вот задала их ты, и если даже Эндрю Виггин понимает твой вопрос лучше, чем ты сама, тот все так же остается твоим.

Так значит это Эндрю Виггин, Говорящий За Мертвых. Он вовсе не выглядел старым и мудрым, не так как учитель Хань. Зато он казался до смешного захваченным врасплох, как и все круглоглазые, его же лицо менялась с каждым оттенком настроения, как будто он им совершенно не владел. Но тем не менее, от него исходила атмосфера спокойствия. В нем было что-то от Будды.. Ведь Будда нашел свой путь к Дао. Может и этот Эндрю тоже шагал по тропе, которая ведет к Дао, хотя он и не был китайцем.

Виггин продолжал развивать вопросы, которые считал заданными Вань-му.

— Шанс естественного появления подобного вируса невообразимо мал. Еще до того, как появилась его разновидность, способная объединять виды и контролировать всю гейялогию, вирусы прото-десколады уничтожили бы всяческую жизнь. На эволюцию времени не было. Вирус остается все таким же смертельным. В самой первоначальной своей форме он бы все прикончил. А затем бы погиб и сам, поскольку у него не было бы организмов, на которые следует нападать.

— Возможно, эта его воинственность появилась позже, — заметила Эля. — Ведь он мог эволюционировать с каким-нибудь другим видом, пользовавшимся способностью вируса к генетическим изменениям. Причем, изменениям очень быстрым, в течение дней или недель. И только лишь после того он перебрался на другие виды.

— Возможно, — согласился с ней Эндрю.

Тут Вань-му кое-что пришло в голову.

— Десколада похожа на богов, — сказала она. — Она появляется и меняет всякого, желает он того или не желает.

— Разве что у богов хватало приличий на то, чтобы уйти, — буркнул Эндер.

Он ответил сразу. Вань-му поняла, что Джейн мгновенно передает изображения и звук через миллиарды километров пространства. Из того, что девушка слыхала о стоимости подобной связи, она была доступна только для армии. Частный предприниматель, если бы получил соединение в реальном времени, заплатил бы столько, что хватило бы на дома для всех бедняков ее планеты. А я, благодаря Джейн, пользуюсь этим бесплатно. Я вижу их лица, а они видят мое, в тот самый момент, когда я говорю.

— Ты так считаешь? — спросила Эля. — Насколько я ориентируюсь, неприятности Дао происходят из-за того, что боги не ушли и не оставили ее население в покое.

— Боги подобны десколаде во всех аспектах, — с горечью в голосе произнесла Вань-му. — Они уничтожают все, что им только не понравится. Тех же, кого выбирают, меняют так, что их невозможно узнать. Цинь-цзяо когда-то была доброй, разумной и веселой девушкой. Сейчас же она злая и жестокая. И все из-за богов.

— Из-за генетических манипуляций Конгресса, — возразил Эндер. — Эти изменения были сознательно проведены людьми, желавшими приспособить нас для своих целей.

— Да, — шепнула Эля. — Как и десколада.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Виггин.

— Сознательная перемена, проведенная людьми, желавшими приспособить Лузитанию для своих целей.

— Какими людьми? — удивилась Вань-му. — Кто же мог сотворить нечто ужасное?

— Эта мысль преследует меня же много лет, — начала Эля. — Я никак не могла понять, почему на Лузитании проживает так мало видов. Помнишь, Эндрю, именно благодаря этому мы выяснили, что десколада соединяет их в пары. Мы знали, что здесь случилась катастрофическая перемена, которая уничтожила большинство видов и полностью преобразовавшая немногие оставшиеся. Для большей части жизни на Лузитании десколада была намного убийственней, чем падение астероида. Только мы всегда предполагали, что раз десколаду нашли здесь, то именно здесь она должна была и появиться эволюционным путем. Я понимала, что в этом нет никакого смысла… но, раз подобное произошло, то уже не имеет значения, есть тут смысл или его нет. А вдруг никакого эволюционного развития и не было? Если десколаду нам принесли боги? Понятно, не «божественные» боги, но какая-то разумная раса, которая искусственно создала этот вирус?

— Это было бы ужасно, — сказал Виггин. — Создать подобный яд и выслать его в другие миры, не зная и не заботясь о том, что этот вирус убивает.

— Не яд, — поправила его Эля. — Если он и вправду управляет планетарной системой регуляции, то, возможно, он является орудием терраформирования планет? Мы такого никогда не пробовали. Люди, а перед ними жукеры, заселяли лишь такие планеты, где местная жизнь была похожа по своим условиям на Землю. Здесь появилась богатая кислородом атмосфера, здесь достаточно быстро поглощалась двуокись углерода, чтобы удерживать температуру на разумном уровне на случай разогрева местного солнца. Какая-то же другая раса могла посчитать, что для подготовки планет к колонизации следует ранее выслать десколаду… возможно, даже с опережением на тысячи лет. Вирус разумно перестраивает планеты для необходимых условий. Когда же они прибывают, чтобы начать хозяйствовать, у них наверняка имеется какой-нибудь антивирус, который десколаду отключает. После этого они уже вводят нормальную гейялогию.

— Либо они создали вирус таким образом, чтобы он не атаковал их самих или же их полезных животных, прибавил Виггин. — Возможно, они уничтожают лишь те формы жизни, которые им не нужны.

— Это все равно. Так или иначе, это решает все наши проблемы. Все это невероятное, неестественное сопоставление молекул десколаде… они существуют лишь затем, что вирус неустанно работает над поддержанием этого внутреннего противоречия. Вот только у меня не было идеи, как могла появиться столь противоречивая молекула. Но теперь, когда мы знаем, что она была спроектирована и произведена, все объясняется. Что критиковали Цинь-цзяо и Вань-му? Что эволюция не могла создать десколады, что гейялогия Лузитании не может существовать в природе. Она и не существует в природе. Это искусственный вирус и искусственная гейялогия.

— Это поможет вам? — спросила Вань-му.

Выражение на их лицах свидетельствовало о том, что в пылу дискуссии о девушке совершенно забыли.

— Еще не знаю, — призналась Эля. — Но это поможет подойти к проблеме с совершенно другой точки зрения. Могу поспорить, что в вирусе все имеет свою цель, он не просто обычная комбинация активных и пассивных генов, которые имеются в природе… да, это нам поможет. А знание о том, что десколада была создана, построена, дает надежду на то, что мне удастся ее демонтировать. Или же перестроить.

— Не слишком разгоняйся, — напомнил ей Виггин. — Пока что все это лишь гипотеза.

— Но убедительная, — не сдалась Эля. — Чувствую, что так оно и есть. Слишком многое она объясняет.

— Мне тоже так кажется. Нам нужно поговорить с людьми, на которых эта гипотеза повлияет сильнее всего.

— Где Садовник? С ним мы можем поговорить?

— И с Человеком, и с Корнероем. Эту идею следует представить всем отцовским деревьям.

— Для них она будет словно ураган, — буркнула под нос Эля. И внезапно до нее как будто лишь сейчас дошло значение этих слов. — Им будет больно. Правда! Они узнают, что весь их мир всего лишь проект терраформирования.

— Нечто большее, чем их мир, — прибавил Эндер. — Они сами. Третья жизнь. Десколада дала им все: то, чем они являются, и самые основы их жизни. Помнишь, наиболее правдоподобная гипотеза утверждает, что они эволюционировали как млекопитающие существа, и копулировали непосредственно, самцы с самками. Полдюжины маленьких матерей одновременно получало жизнь из мужских половых органов. Такими они были. Десколада переделала их, стерилизовав самцов до того момента, когда они превратятся в деревья.

— Сама их природа…

— Нам тоже было трудно поверить, что огромное множество наших поведенческих привычек тоже возникли по эволюционным причинам. До сих пор еще много людей не желает с этим согласиться. Если даже окажется, что все это правда, неужто ты думаешь, будто pequeninos примут ее с такой радостью, как чудеса космических путешествий? Одно дело, увидать существ из другого мира, и совсем другое — узнать, что их создали не Бог, не эволюция, а всего лишь какой-то ученый с другой планеты.

— Но если это правда…

— А кто знает, правда ли? Нам всего лишь известно, что эта теория может быть полезной. Только вот для pequeninos она может оказаться слишком пугающей, чтобы в нее можно было поверить.

— Некоторые возненавидят тебя, как только ты им скажешь, — вмешалась Вань-му. — Зато другие будут довольны.

Все опять поглядели на нее… во всяком случае, так поступили имитации, созданные Джейн.

— Ведь ты знаешь, о чем говоришь, правда? — буркнул Виггин. — Ты и Хань Фей-цы только что узнали, что ваш народ был генетически исправлен.

— И одновременно с этим порабощен, — закончила Вань-му. — Для меня и господина Ханя это означало свободу. А вот для Цинь-цзяо…

— Среди pequeninos найдется множество, похожих на Цинь-цзяо, — согласилась Эля. Зато среди них не будет Садовника, Человека или Корнероя. Они очень умные.

— Цинь-цзяо тоже умная! — воскликнула Вань-му. Произнесла она это более запальчиво, чем собиралась, но лояльность тайной наперсницы гаснет очень медленно.

— А мы и не говорим, что это не так, — успокоил ее Эндер. — Вот только в этом вопросе она повела себя не слишком умно.

— В этом вопросе — так, — согласилась девушка.

— Именно это мы и имели в виду. Ведь никто не любит, когда все, во что ты верил, внезапно оказывается фальшивым. Многие pequeninos считают, что Бог создал их чем-то исключительным… как у вас богослышащих.

— А мы вовсе и не исключительные! Никто из нас! — заплакала Вань-му. — Мы самые обычные, словно грязь! Нет никаких богослышащих! Нет никаких богов! Они не заботятся про нас!

— Если богов нет, — очень мягко поправила ее Эля, — то трудно требовать, чтобы они о ком-то заботились.

— Они создали нас ради своих, эгоистических целей! Уже кричала Вань-му. — Те, что создали десколаду… pequeninos — это одна из составляющих их плана. Точно так же, как богослышащие — всего лишь элемент планов Конгресса.

— Как и любой другой, появления или создания которых потребовала или пожелала власть, — прибавил Эндер. — Я понимаю твою точку зрения. Только ты слишком поспешно судишь. В конце концов, мои родители тоже желали моего появления. И с самого момента рождения, как и у каждого живого существа, у меня в жизни имелись собственные цели. Если вы и ошиблись, считая проявления комплекса навязчивых идей божественными посланиями, то это еще не знает, что боги не существуют. Если ваше понимание цели жизни оказалось ошибочным, то не следует сразу же считать, будто никаких целей и нет.

— Естественно, такие цели существуют. Конгресс желал иметь рабов. Поэтому они и создали Цинь-цзяо: чтобы она была рабыней. А она желает оставаться в рабстве.

— Такой и была цель Конгресса. Но у Цинь-цзяо были мать и отец, которые ее любили. Точно так же, как и у меня. В этом мире существует множество различных целей, множество самых разных причин всякого явления. Цель, в которую ты верила, оказалась фальшивой. Но из этого вовсе не следует, что нет других, которым довериться можно.

— Наверное, так, — шепнула Вань-му. Она стыдилась выплеска собственных эмоций.

— Не кланяйся, — сказал Эндер. — Или это делаешь ты, Джейн.

По-видимому, Джейн что-то начала ему объяснять. Вань-му не услыхала.

— Да плевать мне на их обычаи, — рявкнул Виггин. — Единственная причина всех этих поклонов — унизить человека. А я не желаю, чтобы так поступали по отношению ко мне. Здесь же нечего стыдиться. Она указала нам новую теорию десколады, что может привести к спасению пары видов. Вань-му прекрасно поняла тон его голоса. Он в это верил. Она услыхала похвалу из его собственных уст.

— Это не я, — начала протестовать девушка. — Цинь-цзяо. Это ее вопросы.

— Цинь-цзяо, — повторила Эля. — По-моему, ты совершенно свихнулась на ее почве, как она сама на почве Конгресса.

— Можешь издеваться надо мной, но ее ты не знаешь. А она гениальная и добрая. Я сама никогда не сравнюсь с нею.

— Снова боги, — угрюмо сказал Виггин.

— Всегда боги, — прибавила Эля.

— Что вы имеете в виду? Цинь-цзяо никогда не говорила, будто она богиня. И я тоже.

— Ну как же, ты, как раз, говорила, — не согласилась с ней Эля. — Сама же только что заявляла, будто Цинь-цзяо мудрая и добрая.

— Гениальная и добрая, — поправил ее Эндер.

— «И никогда не сравнюсь с нею», — закончила Эля.

— Давай я расскажу тебе кое-что о богах, — предложил Эндер. — Пускай даже ты, не знаю какая мудрая и сильная, всегда найдется кто-нибудь мудрее и сильнее. Когда же встретишься с кем-нибудь самым мудрым и сильным, чем все остальные, всегда думаешь: вот это бог. Это совершенство. Но ведь ты не можешь знать, не имеется ли где-то другой, по сравнению с которым твой бог это просто червяк? И еще другой, более сильный, более мудрый, лучший в чем-нибудь особенном. Потому-то я и скажу тебе, что я думаю о богах. Мне кажется, что истинный бог не был бы столь испуганным или злобным, чтобы унижать людей. Конгресс произвел генетические изменения, чтобы сделать людей более умными, творческими. Благородный дар. Только Конгресс боялся, и потому искалечил людей с Дао. Ему хотелось удержать власть. А истинному богу власть не нужна. У настоящего бога уже имеется власть над всем, что его власти требует. Истинные боги желают нас научить, чтобы мы стали такими же, как они сами.

— Цинь-цзяо хотела меня учить.

— Пока ты была послушной и делала, что она тебе приказывала, — вмешалась Джейн.

— Я не достойна, — заявила Вань-му. — И слишком глупая, чтобы быть такой же умной, как она.

— И все же, она знала, что я говорю правду, — заметила Джейн. — Сама же она видела только ложь.

— Разве ты богиня? — спросила Вань-му.

— То, о чем pequeninos и богослышащим только предстоит услыхать, я знала с самого начала. Лично я была создана.

— Чушь, — заявил Эндер. — Джейн, ведь ты же всегда верила, будто появилась из головы Зевса.

— Благодарю покорно, но я не Минерва.

— Насколько нам известно, ты просто появилась. Тебя никто не запланировал.

— Ах, как приятно это слышать. В то время, как все вы можете указать собственных творцов… или, по крайней мере, родителей или же родительское заведение, я единственный настоящий случай во Вселенной.

— Ты не можешь хотеть две вещи одновременно, — заметил Эндер. — Либо кто-то создал тебя с определенной целью, либо ты появилась по случайности. Именно это и означает случайность: нечто произошедшее, которого никто не планировал. Неужто ты хочешь каждый раз обижаться? Люди с Дао будут взбешены на Конгресс, когда узнают, что он с ними натворил. А разве ты обидишься, потому что с тобой ничего не сделали?

— Могу, если мне так захочется, — объявила Джейн голосом капризного ребенка.

— Тогда я кое-что тебе скажу. Я считаю, что ты не вырастешь, пока не перестанешь беспокоиться о целях или отсутствии целей у других людей. И не задумаешься над целью, в которую поверишь сама.

* * *

Поначалу обо всем рассказали Валентине. Видимо, потому, что именно в этот момент она, разыскивая Эндера по какому-то совершенно неотложному делу, вошла в лабораторию. Теория понравилась ей точно так же, как и Эндеру с Элей. Но, точно так же, как они, Валентина понимала, что, прежде чем признать гипотезу существования десколады в качестве регулятора лузитанской гейялогии, обэтом следует поговорить с pequeninos.

Эндер предложил вначале обо всем рассказать Садовнику, а только потом уже Человеку или Корнерою. Эля и Валентина сражу же согласились. Ни Эля, ни Эндер, хотя разговаривали с деревьями уже много лет, не освоили языка столь хорошо, чтобы разговаривать с ними без определенных сложностей. Более того, хотя об этом и не упоминали, с похожими на млекопитающих братьями они испытывали более близкое родство, чем с деревьями. Глядя на древесный ствол, как угадать, что он думает и как отреагирует? Нет, раз придется рассматривать сложные проблемы с pequenino, то уж вначале с братом, а только потм с отцовским деревом.

Понятное дело, как только они вызвали Садовника в кабинет Эли и как только закрыли двери, Эндер понял, что разговаривать с братом будет вовсе не легко. После трех десятков лет работы с ними, он мог прочитать лишь самые примитивные реакции свинксов. На первый взгляд Садовник спокойно слушал, как Эндер повторяет ему все то, к чему они пришли после разговора с Вань-му и Джейн. Но нельзя было сказать, что сидел он неподвижно. Скорее, он напоминал мальчишку: крутился на стуле, оглядывался, смотрел куда в пространство, как будто слова Эндера были чертовски скучными. Понятно, визуальный контакт не был для pequeninos таким важным, как для людей; свинксы и не искали его, но и не избегали. Куда смотрел слушатель, не имело ни малейшего значения. Но pequeninos работающие с людьми, старались вести себя таким образом, который бы люди интерпретировали как внимание. Обычно Садовник прекрасно справлялся с этим, но вот сейчас даже и не пытался.

Только лишь, когда они закончили, до Эндера дошло, какое самообладание проявил Садовник, вообще оставаясь сидеть на стуле. Как только Садовник понял, что сообщение завершено, он тут же вскочил и начал бегать… да что там, метаться вдоль стен комнаты, прикасаясь ко всему, что только мог достать. Он не бил, не атаковал ожесточенно, как делал бы это человек, ничего не разбивал и не бросал под ноги. Скорее, всякий встреченный им предмет он ласкал, гладил, испытывал, выяснял фактуру. Эндер стоял неподвижно. Ему так хотелось обнять Садовника, каким-то образом утешить… Он достаточно хорошо знал pequeninos, чтобы понять — толь необычное поведение выражает небанальные и сильнейшие эмоции.

Садовник бегал до полного истощения сил. Потом он уже ходил по кругу, шатаясь, словно пьяный, пока, наконец, не столкнулся с Эндером, не обнял его и прильнул всем телом. В какой-то миг Эндер тоже захотел его обнять, но тут же вспомнил о том, что Садовник не человек. Подобные объятия ответа не требуют. Садовник держался за него так, как хватался бы за дерево. Он искал успокоения со стороны древесного ствола, безопасного места, чтобы переждать угрозу. Если бы Эндер тоже обнял его, то успокоения вовсе не принес бы. На сей раз ему нужно было ответить как дерево. Потому-то он застыл на месте и ждал. И только через какое-то время pequenino перестал дрожать.

Когда Садовник отступил, оба были залиты потом. Видно есть какие-то границы моего одеревенения, подумал Эндер. А может братские и отцовские деревья отдают влагу тем братьям, которые спасаются возле них?

— Это и вправду необычно, — шепнул Садовник.

Слова были столь абсурдно мягкими по отношению к только что разыгравшейся сцене, что Эндер не смог сдержаться и засмеялся.

— Ну да, — фыркнул он. — Действительно.

— Для них это вовсе не смешно, — укорила его Эля.

— Он знает об этом, — заверила ее Валентина.

— Тогда ему нельзя смеяться. Нельзя смеяться, когда Садовник так страдает.

И она залилась слезами.

Валентина положила ей руку на плечо.

— Он смеется, ты плачешь. Садовник мечется по кругу и карабкается на дерево. Мы все необыкновенные животные.

— Все происходит от десколады, — заявил Садовник. — Третья жизнь, материнское дерево, отцовские деревья. Вполне возможно, что даже и наши мозги. Наверное мы были бы всего лишь древесными крысами, пока десколада не сделала из нас фальшивых раменов.

— Настоящих раменов, — поправила его Валентина.

— Мы даже не знаем, правда ли это, — заметила Эля. — Пока что это только гипотеза.

— Она очень, очень, очень и очень правдивая, — отрезал Садовник. — Правдивей, чем сама правда.

— Откуда ты знаешь?

— Все сходится. Регуляция планеты… Я знаю об этом. Я изучал гейялогию и все время размышлял: ну как же учитель может рассказывать подобные вещи? Pequenino достаточно всего лишь оглядеться, и он увидит, что они ненастоящие. Но уж если мы знаем, что десколада нас изменяет, вынуждает вести себя так, чтобы это регулировало планетарную систему… — Что же может десколада заставить вас делать, что позволяет регулировать всю планету? — удивилась Эля.

— Вы нас слишком недолго знаете. И мы сами всего не говорили. Боялись, что вы посчитаете нас за глупцов. Теперь-то вы уже знаете, что мы глупцы, раз делаем лишь то, что приказывает нам вирус. Мы рабы, а не глупцы.

Лишь сейчас до Эндера дошло, что признал Садовник: pequeninos до сих пор еще старались произвести впечатление на людей.

— Но какая же связь между вашим поведением и планетарной регуляцией?

— Деревья, — коротко ответил Садовник. — Сколько лесов во всем нашем мире? И они непрерывно дышат. Преобразуют двуокись углерода в кислород. Ведь двуокись углерода — это тепличный газ. Когда в атмосфере его много, планета разогревается. А что мы делаем, чтобы она остывала?

— Садите больше лесов, — догадалась Эля. — Они используют больше СО2, и тогда больше тепла уходит в пространство. — Правильно, — согласился Садовник. — А теперь вспомните, каким образом ы садим деревья.

Деревья вырастают из тел мертвецов, подумал Эндер.

— Война, — произнес он.

— Да, случаются стычки между племенами, иногда даже небольшой конфликт. Мелочь в планетарном масштабе. Но вот глобальные войны, охватывающие весь наш мир… в них гибнут миллионы, миллионы братьев, и все превращаются деревья. В течение нескольких месяцев леса удваивают свое количество размеры. А это уже разница, ведь правда?

— Правда, — шепнул Эля.

— И намного более эффективней всего, что появляется эволюционным путем, — прибавил Эндер.

— Но совершенно неожиданно войны прекращаются, — продолжал Садовник. — Мы всегда верили в то, что у этих войн очень важные причины, что это сражения между добром и злом. На самом же деле мы все время служили лишь регуляции климата.

— Нет, — запротестовала Валентина. — Стремление воевать, злость… они могут быть порождением десколады, только это вовсе не значит, будто идеи, за которые воюете…

— Идея, за которую мы сражаемся — это регуляция климата. Все сходится. А как вы думаете, каким образом мы обогреваем планету?

— Не знаю, — ответила ему Эля. — Даже деревья в конце концов умирают от старости.

— Не знаете, потому что прибыли сюда не в холодный, а в теплый период. Когда же приходят суровые зимы, мы строим дома. Братские деревья отдают нам себя, чтобы мы смогли построить дома. Все, а не только те, что проживают в холодных местностях. Мы все строим дома, и количество лесов уменьшается на половину, на три четверти. Мы верили, будто братские деревья приносят себя в жертву, отдавая себя в распоряжение племени. Теперь же я понимаю, что это десколада пожелала больше двуокиси углерода в атмосфере, чтобы согреть планету.

— Все равно, это огромная жертва, — заявил Эндер.

— Все наши эпосы… все наши величайшие герои… Самые обычные братья, исполняющие волю десколады.

— И что с того? — перебила его Валентина.

— Ну как же вы можете так говорить. Я узнал, что вся наша жизнь — ничто, что мы всего лишь орудия, которыми вирус пользуется для регуляции глобальной экосистемы. А ты считаешь, будто это глупости?

— Именно так и считаю, — решительно заявила Валентина. — Мы, люди, ничем не отличаемся. Возможно, и не по причине вируса, но всю свою жизнь мы посвящаем реализации генетических приказаний. Возьми, хотя бы, разницу между мужчинами и женщинами. Мужчины проявляют естественную склонность к экстенсивной системе воспроизведения. Дело в том, что они могут производить практически любое количество спермы, а ее отложение им ничего не стоит…

— Еще как стоит, — начал возражать Эндер.

— Ничего, — повторила Валентина. — Только лишь, чтобы ее выплеснуть. И потому, наиболее осмысленна стратегия воспроизводства для них — это оплодотворение любой доступной самки… и особенные старания, чтобы оплодотворить наиболее здоровых, у которых больше всего шансов, чтобы их потомство дожило до зрелого возраста. Наиболее разумно, в плане воспроизведения, самец поступает тогда, когда путешествует и копулирует в наиболее широком масштабе.

— О путешествиях я позаботился, — вмешался Эндер. — А вот про копуляцию как-то забыл.

— Я говорю про общие тенденции. Всегда имеются странные типы, которые норм не придерживаются. Стратегия самки, Садовник, совершенно обратная. Вместо миллионов сперматозоидов, она располагает всего лишь одной яйцеклеткой в месяц, и каждый ребенок требует вложения колоссальных усилий. Поэтому женщинам нужна стабилизация. У них должна быть уверенность, что им хватит пропитания. В течение длительных периодов мы практически беззащитны, не можем разыскивать и собирать пищу. Мы не путешествуем; скорее поселяемся и остаемся на месте. Если такое невозможно, то самой разумной стратегией будет половая связь с самым сильным и здоровым из доступных самцов. Но гораздо лучше найти сильного и здорового самца, который останется с нами и будет заботиться о нас вместо того, чтобы шататься по миру и копулировать сколько есть желания. В связи с этим на мужчин имеется давление с двух сторон. С одной стороны: следует распространять свою сперму, даже насилием, если это необходимо. С другой же стороны: сделаться привлекательным для самок в качестве стабильного кормителя путем подавления стремления к путешествиям и тенденции пользоваться собственной силой. Точно так же и с женщинами. С одной стороны, они должны получить семя самого сильного, самого здорового самца, чтобы их дети унаследовали самые лучшие гены; результатом становится, что для них привлекательны грубые, агрессивные мужчины. А с другой стороны, они нуждаются в опеке спокойных, стабильных мужчин, чтобы дети их имели гарантию защиты и пропитания, чтобы наибольшее их число достигло зрелости.

Она перевела дух.

— Вся наша история, все, что я открыла в качестве бродячего исследователя, прежде чем отцепиться от собственного репродуктивно ничего не стоящего брата и основать семью… все это можно интерпретировать как слепое стремление за генетическим предназначением, которое тянет людей в две стороны. Все наши великие цивилизации, это всего лишь общественные машины, создающие идеальную среду для самок. Там женщина может рассчитывать на стабилизацию. Юридические и моральные кодексы исключают насилие, гарантируют права собственности, заставляют выполнять договоренности. Все вместе это реализует принципиальную стратегию самок: укротить самца. Зато варварские племена, живущие без цивилизационного влияния, в основном реализуют стратегию самца: распространять семя. В рамках племени наиболее сильные, доминирующие мужчины берут наилучших самок — либо, благодаря формальной полигамии, либо же путем случайных копуляций, которые другие мужчины не могут предотвратить. Но эти, имеющие более низкий статус, не бунтуют, поскольку вожди водят их на войну, и если в ней побеждают, то могут грабить и насиловать, сколько им влезет. Половая привлекательность завоевывается ими во время войны, когда они доказывают собственную мужественность, убивая всех соперников и копулируя с овдовевшими самками. Отвратительные, чудовищные образцы поведения, но и в то же самое время — осмысленная реализация генетической стратегии.

Эндер слушал лекцию Валентины с огромным стыдом. Он знал, что все это правда, да и слушал он все это не один раз. Тем не менее, ему было немного не по себе, точно так же, как и Садовнику, услыхавшему подобное о собственной расе. Эндеру очень хотелось все это отрицать, воскликнуть: «Некоторые самцы уже естественно цивилизованы». Но разве сам он в своей жизни не совершал насилия, не занимался войной? Разве он не путешествовал? В подобном контексте его решение остаться на Лузитании по сути своей было отказом от мужской общественной модели, привитой ему еще в детстве, как молодому солдату в военной школе. Теперь же он сделался цивилизованным человеком, имеющим стабильную семью.

Но даже и тогда оказалось, что он вступил в брак с женщиной, которая не желает больше иметь детей. С женщиной, союз с которой в конце концов превратился в совершенно нецивилизованный. Если судить о реализации мужской модели, то здесь я подвел. Ни у одного ребенка нет моих генов. Никакая женщина не воспринимает моей власти над нею. Я явно нетипичен.

Но раз я не смог репродуцироваться, то после моей смерти мои нетипичные гены погибнут. И тем самым мужской и женской моделям общества со стороны таких как я неотесаных типов ничего не угрожает.

Когда Эндер производил оценку интерпретации истории от Валентины, Садовник, развалившись в кресле, отреагировал по-своему. И это был жест презрения.

— Так я что, должен почувствовать себя лучше только лишь потому, что люди тоже являются орудиями генетических молекул?

— Нет, — не согласился с ним Эндер. — Ты должен осознать, что даже если определенные образцы поведения и можно объяснить потребностями генетических молекул, то это вовсе не означает, будто все поведение pequeninos не имеет никакого значения.

— Всю людскую историю можно объяснять войной между потребностями мужчин и женщин, — прибавила Валентина. — Только дело в том, что все так же существуют герои и чудовища, великие события и благородные поступки.

— Когда братское дерево отдает собственную древесину, — сказал Садовник, — мы верим, что оно жертвует собой ради племени. А не ради вируса.

— Если ты можешь поглядеть на вирус уже не оглядываясь на потребности племени, попробуй теперь глянуть на мир, не обращая внимания на вирус, — предложил Эндер. — Десколада заботится о том, чтобы планета была пригодной для жизни. Таким образом, братское дерево жертвует собой, чтобы спасать весь мир.

— Очень хитро, — буркнул Садовник. — Но ты забываешь об одном: для спасения планеты не важно, какое из братских деревьев пожертвует собой. Главное, чтобы нашлось их достаточное количество.

— Правильно, — согласилась с ним Валентина. — Для десколады не имеет никакого значения, какое из братских деревьев отдаст собственную жизнь. Но ведь это крайне важно для самих братских деревьев. Правда? И важно для братьев, таких как ты, которые сидят по домам, чтобы не замерзнуть. Вы же оцениваете благородный жест, даже если десколада не отличает одного дерева от другого.

Садовник молчал. Эндер надеялся, что наконец-то он позволил себя переубедить.

— А войны, — продолжила Валентина. — Десколаде плевать, кто победит, а кто проиграет. Просто, должно погибнуть достаточное число братьев, из тел которых вырастут деревья. Но это вовсе не меняет тот факт, что некоторые братья благородны, а другие — трусливы или жестоки.

— Садовник, — вмешался Эндер. — Десколада делает так, что вы испытываете… как быстрее впадаете, к примеру, в убийственную ярость. И споры заканчиваются войной, вместо того, чтобы быть разрешенными отцовскими деревьями. Но и так, одни леса сражаются для самообороны, в то время как иные жаждут крови. Так что ваши герои остаются с вами.

— А вот меня герои не интересуют, — неожиданно объявила Эля. — Обычно герои погибают, как мой брат Квимо. Где он, когда все мы так в нем нуждаемся? Лично я предпочла, чтобы он героем не был.

Она сглотнула слюну, борясь со свежим воспоминанием об утрате.

Садовник кивнул — этому жесту он обучился для облегчения контак-тов с людьми.

— Сейчас мы живем в мире Поджигателя, — согласился он. — Кто он такой? Всего лишь отцовское дерево, выполняющее инструкции десколады. Мир становится теплее. Мы нуждаемся в деревьях. Поэтому его охватило желание увеличить количество лесов. Потому-то так много братьев и отцовских деревьев слушает его: ведь Поджигатель предложил план успокоения их собственных желаний — распространиться и насадить как можно больше деревьев.

— А знает ли десколада о том, что он намеревается садить эти деревья на других планетах? — спросила Валентина. — Ведь это никак не поможет охладить Лузитанию.

— Десколада пробуждает в них желание, — ответил на это Садовник. — Откуда вирус может знать про космические корабли?

— А откуда вирус может знать про отцовские деревья, материнские деревья, про братьев и жен, про маленьких матерей и про молодняк? — ответил Эндер вопросом на вопрос. — Это очень хитрый вирус.

— Поджигатель является наилучшей иллюстрацией моего тезиса, — заметила Валентина. — Само его имя уже говорит о том, что он был сильно завязан в прошлой большой войне. Теперь он вновь вызывает давление, чтобы увеличить количество деревьев. Но в то же время Поджигатель желал повернуть весь этот порыв на новые цели. Он предпочел увеличить количество лесов, достав до звезд, вместо того, чтобы заводить войну среди pequeninos.

— Мы сделали бы это и независимо от планов Поджигателя, — объяснил Садовник. — Ты только подумай. Его группа собиралась садить леса на других планетах. Но когда произошло убийство отца Квимо, мы были столь злы, что решили их наказать. Громадная резня, и вот снова растут деревья. Мы все время действуем так, как приказывает нам десколада. Теперь же, когда люди сожгли наш лес, группа Поджигателя снова побеждает. Так или иначе, мы должны распространиться и размножиться. И мы пользуемся любым поводом. Десколада сделает с нами все, что пожелает. Мы всего лишь орудия, которые отчаянно пытаются убедить себя в том, будто сами направляют собственные действия.

Он был в совершеннейшем отчаянии. Эндер понятия не имел, чего бы сказать такого, о чем не говорил он сам или же Валентина. Как отвести Садовника от заключения, будто все pequeninos порабощены, и жизнь их не имеет никакого смысла.

Потому-то следующей слово взяла Эля. Она заговорила тоном абстрактных размышлений, столь несущественных, как будто совершенно забыла о мучающих Садовника сомнениях. Но, видимо, так оно и было, поскольку вся дискуссия перетекла на ее проблему.

— Трудно предположить, на чьей стороне встала бы десколада, если бы умела принимать решения.

— На какой это чьей стороне? — не поняла Валентина.

— Вызывать ли глобальное охлаждение, приведя к увеличению поверхности лесов, или же воспользоваться тем же самым стремлением и склонить pequeninos перенести вирус на другие планеты? То есть, а что бы выбрали творцы вируса? Распространять его повсюду или же регулировать климат?

— Наверняка вирус желает и то, и другое, и он получит и то, и другое, — заявил Садовник. — Группа Поджигателя наверняка захватит корабли. Но перед тем или же после того за них вспыхнет война, в которой погибнет половина братьев. Насколько нам известно, десколада подталкивает нас в обе стороны.

— Насколько нам известно, — повторил Эндер.

— Насколько нам известно, мы и сами, возможно, десколада, — закончил Садовник.

Ну да, подумал Эндер. Они знают об этой проблеме, хотя все мы пока что решили о ней не упоминать.

— Ты разговаривал с Кварой? — гневно спросила Эля.

— Я каждый день с ней разговариваю. Только что она имеет с этим общего?

— У нее была точно та же самая идея. Что разум pequeninos может быть результатом воздействия десколады.

— Неужто вы считаете, будто после всех ваших разговорах о разуме десколады подобный вопрос не пришел и к нам в головы? — спросил Садовник. — А если это так, что вы сделаете? Позволите уничтожить собственную расу, чтобы спасти наши куцые, второсортные мозги?

Эндер тут же начал протестовать:

— Мы не считаем ваши мозги…

— Неужели? — с издевкой спросил у него Садовник. — Тогда почему вы предполагаете, будто мы можем подумать о такой возможности лишь после того, когда об этом нам скажет человек?

На это Эндер ответа найти не мог. Он должен был признать, что в каком-то смысле считает pequeninos детьми. И пытается защищать их. Скрывать от них всяческие неприятности. Ему не пришло в голову, что они и сами прекрасно могут открыть самые ужасные кошмары.

— Предподожим, что наш разум является продуктом десколады, и вы откроете способ уничтожения вируса. Кем тогда мы станем? — Садовник оглядел всех с выражением горького триумфа. — Всего лишь древесными крысами.

— Ты уже второй раз используешь это определение, — заметил Эндер. — Что такое древесные крысы?

— Как раз это они кричали. Некоторые из людей, убивших материнское дерево.

— Такого животного не существует, — вмешалась Валентина.

— Знаю, — согласился с ней Садовник. — Мне объяснил Грего. «Древесная крыса» это сленговое название белок. Он даже показал мне голо белки на своем компьютере в тюрьме.

— Ты посетил Грего? — Эля явно была поражена.

— Я должен был спросить, почему нас пытались убить, а потом пытались спасать.

— Вот именно! — с триумфом воскликнула Валентина. — Ведь ты же не скажешь, будто то, что сделали той ночью Грего и Миро, удержав толпу перед сожжением Корнероя и Человека… ведь не скажешь, будто они сделали это, выполняя приказ генетических властей!

— А я и неговорил, что действия людей не имеют смысла. Это ты пыталась утешить меня такой теорией. Мы знаем, что у людей имеются свои герои. Одни лишь мы, pequeninos, являемся орудием гейялогического вируса.

— Неправда! — воспротивился Эндер. — Ведь и среди pequeninos есть свои герои. Например, Корнерой и Человек.

— Герои? Они действовали, чтобы добыть то, чего достигли: положение отцовских деревьев. Это их стремление к воспроизводству. Героями они могли быть для людей, которые умирают только один раз. Но та смерть, которая встретила их, по сути своей была рождением. А вовсе не пожертвованием.

— В таком случае, весь ваш лес — героический, — не сдавалась Эля. — Вы освободились от давних стереотипов. Вы заключили с нами договор, который потребовал изменить многие, давно уже укоренившиеся привычки и обычаи.

— Мы хотели знаний, машин и человеческой силы. Что героического в договоре, который требовал лишь того, чтобы мы перестали вас убивать? Взамен же вы дали нам тысячелетний скачок в техническом развитии.

— Ты что, не желаешь слушать никаких позитивных аргументов? — заметила Валентина.

Садовник же продолжил свою речь, не обратив на нее никакого внимания:

— Единственными героями во всей нашей истории были Пипо и Либо: люди, которые повели себя храбро, хотя и знали, что погибнут. Это они освободились от собственного генетического наследия. А кто из… из поросят… совершил это сознательно?

Эндеру было очень больно, когда Садовник использовал слово «поросята» для себя и своего народа. За последние годы это слово утратило оттенок симпатии и дружбы, который имело ранее, когда Эндер только прибыл сюда. Теперь им часто пользовались для оскорбления. Работающие с ним люди использовали наименование «pequenino». Неужто Садовник возненавидел себя после того, что узнал сегодня?

— Братские деревья отдают собственную жизнь, — подсказала Эля.

— Братские деревья живы не в том плане, как отцовские, — презрительно отрезал Садовник. — Они не умеют разговаривать. Только слушают. Мы приказываем, что им делать, а у них нет выбора. Всего лишь орудия, а не герои.

— Все можно перечеркнуть соответствующей интерпретацией, — сказала Валентина. — Так можно отрицать любую жертвенность, утверждая, будто жертва столь гордилась собой, что это никакая не жертвенность, а только доказательство эгоизма.

Вдруг Садовник спрыгнул со стула. Эндер ожидал повторения предыдущего поведения, но на сей раз pequenino не стал бегать кругами по комнате. Он подошел к Эле и положил руки ей на колени.

— Я знаю способ, чтобы стать настоящим героем, — объявил он ей. — Я знаю, как можно противостоять десколаде, отбросить ее, сражаться, ненавидеть и помочь в ее уничтожении.

— Я тоже, — ответила на это Эля.

— Эксперимент, — прибавил Садовник.

Она кивнула.

— Чтобы проверить, на самом ли деле разум pequenino концентрируется в десколаде, а не в мозге.

— Я это сделаю.

— Я не могу просить тебя об этом.

— Знаю, что не попросишь. Я требую этого для себя.

Эндер с изумлением понял, что каким-то образом Эля с Садовником близки, как он с Валентиной. Они могут договориться без излишних слов. Он не представлял, что такое возможно между представителями различных рас. Хотя, а почему бы и нет? Тем более, что они работают над одной проблемой.

Вот только не сразу до него дошло, на что решились Эля с Садовником. Валентина, которая не была с ними столь долго, никак не могла догадаться.

— Что происходит? — спросила она. — О чем они говорят?

Ей ответила Эля:

— Садовник предлагает очистить одного pequenino от всех копий вируса десколады и поместить его в стерильном помещении, где бы он не смог вновь заразиться, и проверить, сохранит ли он разум.

— Но ведь это же ненаучные методы, — начала протестовать Валентина. — Тут имеется слишком много переменных. Я правильно выражаюсь? Мне казалось, что десколада участвует во всех этапах жизни pequeninos.

— Исключение вируса означает, что Садовник сразу же заболеет, а через какое-то время умрет. То, что десколада сделала с Квимо, ее брат сделает с Садовником.

— Ведь ты же не разрешишь ему этого сделать? Это ничего не доказывает. По причине болезни он может утратить разум. Ведь даже у людей горячка может привести к распаду личности.

— А что мы еще можем сделать? — спросил Садовник. — Ожидать, пока Эля не обнаружит способ укрощения вируса? И только лишь после того убедиться, что без него… причем, в разумной, злобной форме… мы уже не pequeninos, а самые обыкновенные поросята? Что это вирус одарил нас языком, а когда его укротили, мы потеряли все? И теперь все сходны с братскими деревьями? Или нам следует это проверить, когда запустим антивирус?

— Но ведь это же не серьезный, научный эксперимент, где мы контролируем…

— Это в наивысшей мере серьезный и научный эксперимент, — прервал ее Эндер. — Такой, какой ты проводишь, когда у тебя на шее не висят бременем фонды… Тебе нужны только результаты, причем, немедленно. Такой эксперимент, который ты проводишь, когда понятия не имеешь, какими будут его результаты или даже сможешь ли ты их проинтерпретировать, а в это время банда сошедших с ума pequeninos только и ждет, как захватить корабли и разнести по всей галактике убийственную заразу, поэтому тебе необходимо делать хоть что-то.

— Это тот самый эксперимент, который ты проводишь, когда тебе нужен герой, — добавил Садовник.

— Когда мне нужен герой? — задал вопрос Эндер. — Или когда ты сам желаешь стать героем?

— Я бы не стала так говорить на твоем месте, — сухо заметила Валентина. — Ты и сам пару раз исполнял роль героя.

— Возможно, этого даже и не понадобится, — сообщила Эля. — Квара знает про десколаду больше, чем сама говорит. Возможно ей уже удалось открыть, можно ли отделить разумную систему адаптации вируса от функции поддержания жизни. Если бы нам удалось произвести такую форму десколады, тогда мы бы смогли исследовать влияние вируса на разум pequeninos, не подвергая их жизней.

— Вся проблема здесь в том, — вздохнула Валентина, — что Квара столь же охотно поверит в теорию искусственного происхождения десколады, как и Цинь-цзяо, что голос ее богов — это всего лишь генетически вызванный комплекс психоза наваждений.

— Я это сделаю, — решительно заявил Садовник. — И начну немедленно, поскольку у нас нет времени. Завтра вы поместите меня в стерильную среду и убьете все вирусы десколады, имеющиеся в моем теле. Для этого вы воспользуетесь химическими средствами, которые держите в резерве. Теми самыми, предназначенными для людей на тот случай, если бы десколада приспособилась к ингибитору, действующему в настоящее время.

— А ты понимаешь, что из этого ничего может и не выйти? — спросила Эля.

— Тогда это будет истинной жертвой.

— Если ты начнешь терять разум таким образом, который не связан с экспериментом, мы прервем эксперимент. Ответ будет понятен.

— Возможно.

— Мы успеем тебя спасти.

— Меня это уже не волнует.

— Эксперимент будет прерван и в том случае, если начнешь терять разум в связи с болезнью организма, — добавил Эндер. — Тогда мы будем знать, что эксперимент неудачен и ничего нам не объясняет.

— То есть, если я трус, достаточно будет притвориться, что схожу с ум, — отрезал Садовник. — И тогда останусь в живых. Вне зависимости от обстоятельств, я запрещаю вам прерывать эксперимент. Если же я сохраню здравый рассудок, вы должны мне позволить идти до самого конца, до самой смерти. Только лишь в этом случае мы убедимся, что наши души это не творение десколады. Обещаете!?

— Это наука или заявление самоубийцы