Наедине с Рубцовым 8 страница

Вышли на улицу. И... О, ужас! (Я не подумала, что это опять спектакль). Он стал рывками, как при сильном встречном ветре, расставив руки, продвигаться вперед, подбадривая себя громкими возгласами: «Вперед! Только вперед!»

Уговариваю его вернуться.

«Что его так развезло? Казалось, был не очень пьян. Нам же не добраться до дома...»

Коля продолжает продвигаться такими же рывками, словно «борется с ветром». Так мы добрались до перевоза (тогда перевозили на лодке, а уж потом - катер).

Веду его, помогаю усаживаться в лодке. Люди смотрят на меня: дал, мол, Бог мужичка, возится с ним. Но никто не сказал ни слова в поддержку, ни в осуждение.

Вышли на берег. Теперь Коля дает крен, уже «не борется с ветром».

Дотащились до скверика на углу Советского проспекта и улицы Калинина.

- Давай посидим! - говорит.

Сели на скамью возле фонтанчика. Коля достает из кармана листок, развернул, чтобы я видела, что это письмо. Не то ли это письмо, которое он скрывал от меня. А теперь так доверчиво, открыто: «На, читай!»

Но он не говорит «читай». Знает, что я его прочту, когда отдаст мне. Он пишет записку на обороте (на коленях) и подает мне со словами:

- Сходи в Союз, попроси у Лизы пять рублей для меня. Здесь все написано. Я подожду.

Читаю записку: «Лиза, ты говори с ней, полностью ей доверяю. Н. Рубцов».

И тут схитрил: «Не с Нелей, а с ней». (Словно с автором письма или с кем-то другим.)

Показала Лизе записку. Она улыбнулась: «Сам что ли не может? Где он?»

- На скамейке, - отвечаю, - сидит, ждет.

Лиза опять улыбнулась и вернула записку-письмо.

Читаю письмо. Так вот почему он сорвался! Он не может устроить свою семейную жизнь. Не может... А если не хочет? Связь поддерживает. Пишет. Сам приезжает. К нему приезжают. Шлет посылки. Но почему же из этого делать тайну?!

Поскольку это письмо было доверено Рубцовым мне и раскрывает взаимоотношения с Гетой, то привожу его, как ценный документ.

Вот какое письмо Коля получил осенью 1968 года (орфография сохранена):

«Привет из Николы!

Коля здравствуй!

С приветом к тебе Гета и Ленуська.

Твое письмо, конечно, очень короткое получили, за которое большое спасибо!

Я хотела выехать 27 августа, но получив письмо, не выехала! Где ты сейчас? Опять ничего не пишешь. Лена все собирается в Вологду к папе жить, а ты видимо не хочешь, чтобы мы были вместе с тобой. Давай лучше не будем сердиться друг на друга, решим все по-хорошему. Ведь тебе надоело так жить. А мне уже давно надоело ждать и сама не знаю чего, да и Лене нужен отец.

Погода бывает разная, тепло и холодно. Грибы не растут. За ягодами ходили один раз. Скоро, наверное, поеду в Тотьму, на семинар.

Ты представляешь, как мне надоело тут работать?! Были в отпуске С. Серков и В. Аносов. Вовка да и Сережка хотели заехать к тебе.

Нового больше ничего нет. Будут деньги, купи Лене зимнее пальто или шубу, еще надо бы комнатные тапочки 25 размера. Здесь ведь ничего нет. Ну, тапки и не купишь, ладно, а пальто обязательно, у нее не в чем ходить. Пиши купишь или нет, я буду заказывать куда-нибудь, если ты не купишь.

До свидания. Ждем письма. Пиши обязательно".

С таким письмом (теперь уже в моем кармане) иду обратно. Иду быстро, почти бегом.

Издали увидела, что Коли на скамье нет. Посмотрела туда - сюда. Пошел навстречу, увиделись бы. Да и как он один пойдет, если едва до скверика дотащились? Недоумевая, пошла домой.

Открываю дверь. Вижу Коля сидит за столом и «улыбка до ушей, хоть завязочки пришей». За компанию и мама с ним улыбается.

Оказывается, что шел следом за мной. Я - по его поручению, он - ко мне домой. И вовсе не такой пьяный, каким прикидывался.

Видимо, нервный срыв стал проходить. Коля успокаивался. Я призналась, что прочитала письмо и упрекнула за то, что столько времени старался это удержать от меня в тайне. Я не хочу, чтобы он ломал свою личную жизнь из-за меня.

Раз уж у него есть жена, то тут ничего не попишешь. Завидую ей. И очень хочу увидеть его дочку. Так ему и высказала.

На первое (о жене) никак не отозвался. Зато на вопрос о дочери весь просветлел.

- Какая она? - спрашиваю.

- Худенькая. Зубиков спереди нету. Ножки тоненькие. Я приходил... В садике ребятишки бегают, а она стоит такая грустная и все смотрит на меня.

Своим расспросом, наверное, разбередила Колину душу. Он стал вспоминать, как гулял с Леной на улице, как прутиком на снегу учил писать ее буквы. И она повторяла его: чертила знаки.

- Как она быстро все запомнила!

Коля говорит с такой нежностью, с такой любовью к дочери, что, кажется, для него нет ничего на свете выше отцовского чувства.

- Вышли мы с ней на улицу. (Продолжает рассказывать.) Там луна. Лена спрашивает: «Что это?» Говорю: «Луна». Прошло много времени. Вышел с ней гулять снова, повернула ко мне личико и говорит: «Нет луны». И как она все это запомнила?! Еще маленькая совсем...

- А один раз я был наверху (это он имел в виду кладовочку на чердаке, где обычно писал стихи). Смотрю: она ползет, ползет по лестнице ко мне, а в руках моя рубашка. Спрашиваю: «Лена, зачем ты мою рубашку несешь?» А она мне отвечает: «Чистая». Вот она у меня какая!

- Да, - соглашаюсь, - Чудесный у тебя ребенок!

А про себя думаю: у меня такого счастья нет и, возможно, не будет. На правах доброго знакомого Коля по-прежнему часто бывает в моей квартире. Ни он, ни я не переходим грань дозволенного. Я рада, что вижу его.

Сидит, молчит и вдруг выскажется: «У меня рот большой, у Геты - тоже, а у Нели – маленький». Улыбается чему-то своему.

В один из таких вечеров (незапертая дверь открылась) входит Юрий Рыболовов. Вернее, сначала слышим фразу - пароль: «Всех ягод лучше - красная смородина», потом с улыбкой на лице появляется сам.

Рубцов смотрит на него удивленно: «Как ты сюда...?» Потом смотрит на меня опять на него: «Ты к ней, что ли?» Юрий молчит и улыбается. Отвечаю я: «Он приходит туда, где ты».

- Да, - Коля согласно кивает головой, - ко мне он приходит...

Не знаю, то ли Коля вспомнил наши грибные вылазки в Липином Бору, то ли взволновала моя неожиданная поездка за грибами в Молочное, так или иначе, он вдруг высказал желание съездить за грибами к Чухину, в Погорелово.

Я поддержала эту мысль. Согласился составить компанию Юрий и подошедший в это время Виктор.

Так как Юрий не вологжанин (останавливался на ночлег у знакомых), а вставать надо рано утром, решили, что он останется ночевать здесь. Коля уступил «свой диван» Виктору. Разложили рядышком тюфяки для Коли и Юрия. Я, по обыкновению, улеглась с мамой и очень долго не могла заснуть. И, видимо, совсем не спал Коля, потому что громко прикрикнул на ворочавшегося соседа: «Да не лягайся ты!»

Собираемся в дорогу. Увидела у Юрия фотоаппарат. Говорю: «Возьми его с собой!» Немножко перекусили. Взяли одну корзину на всех и пошли на вокзал. Пошли через центр, где я купила пышную лепешку с картошкой.

Собирались не надолго. Но есть что-либо надо. Правда, Коля говорил, что не надо ничего брать: «Едем к Чухину!» И этим все сказано. К Сереже Чухину - что в свои родную семью.

Пока шли к вокзалу, сначала Виктор попросил отломить кусочек, а за ним и Коля: «А мне-е..?» Так дорогой и съели этот белый пирог.

Автобуса ждали недолго. Но в Погорелове с Сережей Чухиным только увиделись и все. Мы с автобуса вылезаем, а он навстречу бежит (уезжал в Москву, в институт).

Дом Чухина оказался на запоре. Постояли возле него. Виктор прилег на деревянном мосточке. По этому поводу Коля даже замечание сделал: «Ты что все время лежишь? (Видел часто лежащего на диване.) Ноги тебя что ли не держат?» Возле крыльца лежал почерневший от копоти котелок. Наверно, не раз они с Сережей на рыбалку брали. Коля бросил его в корзину со словами: «Там пригодится». Кстати, он и корзину нес.

Грибов в лесу было мало, да и ходили мы недалеко от поселка. Полкорзины все же набрали. Собрались домой, но, как говорят, «голод не тётка». И Коля предложил: «Давайте грибов сварим!»

Он, как опытный таежник, разложил костер, набрал болотной водицы в котелок, потом положил грибы. И все это с серьезным, деловым видом. Нам оставалось только сухие веточки подбрасывать, поддерживая пламя.

Когда варево было готово - опять проблема. Чем есть грибы? Ложек с собой не было.

Недалеко, возле старого трухлявого пня, росли целым семейством молодые березки. Я подошла и хотела отломить веточки, чтобы использовать вместо вилок. Только протянула руку, а Коля быстро перехватил ее и сердито, даже с испугом накричал на меня: «Это же береза? Ее нельзя трогать. Если бы это была осина...»

Посмотрели вокруг: ни одной осинки. Что делать? И опять выручил Коля. Побродил рядом, собрал бересту, сделал из нее черпачки. Получилось так удобно, как ложки.

Принялись за еду. Грибы варились без соли, но такие вкусные! С лесным ароматом.

Подкрепившись, собрались в дорогу. А кто корзину понесет? Переглянулись мои спутники, но никто к ней, не притронулся.

Тогда Коля подхватил ее на плечо и, придерживая руками, быстро зашагал впереди нас, совсем не чувствуя усталости. Мы за ним тянемся.

Едва успеваем. Юра всю дорогу задает нелепые вопросы. Сначала: «А какой Сушинов?» (Известный журналист.) Коля отвечает: «Красный». Потом Юра завел разговор о древней Руси. Об Александре Невском. Коля, не оборачиваясь, делает жест правой рукой полукругом и говорит: «Здесь похоронен Александр Невский». Юра удивляется ответу (или делает вид): «Правда?»

- Что за чушь ты говоришь? - вмешалась я. А Коля, так же не оборачиваясь:

- Какая чушь? Он похоронен на Руси. А это все кругом (опять делает полукруг рукой в сторону кустарников, перелесков) разве не Русь? Значит, здесь!

Ни с утра, ни после никакого ненастья в природе не замечалось. Солнечно. Тихо. Уже на подходе к поселку появилось сначала легкое дуновение в спину, потом сильнее. Стало темнеть. Оглянулись, а сзади по небу ползет огромная лиловая туча. Сверкнула молния. Громыхнуло, пока еще далеко. Прибавили шагу. И только успели войти в подошедший автобус, как налетел настоящий шквал. Что тут началось! Думали, нас поднимет ввысь вместе с автобусом.

Коля, сощурившись, стал смотреть в окно. Виктор сонно моргал глазами. Коля обернулся к нему, (мы сидели впереди): «Опять спишь?!» И стал делать пассы, как гипнотизер. Резко и внятно сказал: «Спи!» Не знаю, как это назвать, но Виктор действительно моментально заснул и довольно крепко спал всю дорогу.

Между тем, гроза усиливалась. Она была уже над нами. Черное небо. Высверки молнии. Раскаты грома.

Коля ведет себя беспокойно. Приоткрыл окно, достал сигареты и стал втихомолку из кулака покуривать, то и дело бросая взгляды по сторонам. Наклонился ко мне и говорит негромко: «Послушай».

Внезапно небо прорвалось

С холодным пламенем и громом!

И ветер начал вкривь и вкось

Качать сады за нашим домом.

Завеса мутная дождя

Заволокла лесные дали,

Кромсая мрак и бороздя,

На землю молнии слетали!

Я слушаю и восхищаюсь: «Вот как у него рождаются стихи!»

И туча шла...

Тут Коля на секунду задумался, сказал: «...какой-то там стеной». Но тут прошептала я, потому что все зримо виделось и мне: «И туча шла гора горой».

Он задумался: «Разве можно так?» Говорю: «А почему нельзя? Есть же такое выражение». Коля махнул рукой (дескать, пусть будет так) и продолжал читать:

Кричал пастух, металось стадо...

- Какой пастух, - спрашиваю, - какое стадо?

- Но это вполне можно представить. Это же не в городе. И продолжал:

И только церковь под грозой

Молчала набожно и свято.

Автобус, между тем, мчится по шоссейной дороге, мелькают поля, взгорки. А наверху, прямо над нами, раскаты грома и уже совсем рядом яркая ветвистая молния.

- Смотри, - шепчет мне Коля.

На фоне черного небосклона в своем белом обличии стояла церковь. Блеснула молния возле неё. Грянул гром.

В сердце был неописуемый страх от нашей беззащитности перед этими загадочными силами, я даже в комок сжалась. А Коля продолжал читать:

Молчал, задумавшись, и я.

Привычным взглядом созерцая

Зловещий праздник бытия,

Смятенный вид родного края.

И все раскалывалась высь,

Плач раздавался колыбельный,

- Это тоже можно представить, - поясняет мне.

И стрелы молний все неслись

В простор тревожный, беспредельный...

Резко отбросил руку в сторону: «Ну, как?» Я, конечно, в восторге.

- Ой, - говорю. - Как здорово!

Он улыбается:

- Вот только о грибниках ничего... Да это и не надо. Просто я. Один.

Когда приехали в Вологду, грозы уже не было (как будто вообще не бывало). Ярко светило солнце. В воздухе пахло свежестью. Сверкали чистые лужицы. Дымился, просыхая на солнышке, асфальт.

Мы, грибники, вышли из автобуса, словно обновленные, усталые, но жизнерадостные. Счастливым выглядел Коля. Еще бы! Экспромтом выдал такие чудесные стихи.

Жаль, что с этой прогулки снимков нет. Юрий не выполнил мою просьбу: не взял в лес фотоаппарат. Наверное, боялся его потерять.

С шумом ввалились прямо на кухню. Коля изъявил желание чистить грибы. Так и сказал: «Грибы буду чистить я!»

- А я, - говорю, - буду их жарить.

Вышло, что у нас продлился грибной день, как в общественной столовой, раз в неделю бывает рыбный.

Через пару дней Коля опять предлагает мне поехать за грибами в Погорелово (не за грибами, чувствую, - за стихами). Соглашаюсь.

- Только поедем вдвоем. Без этих грибников. Вечером поедем, переночуем, а утром - в лес.

Так и сделали. Поехали налегке. Опять полуголодные. Но дом Чухина опять оказался закрыт. Стоим перед домом. Задумались. Но вдруг появилась женщина в сероватой одежде, в темном платке, повязанном вокруг шеи и низко опущенном на лоб. (Что-то в облике скромное: монашеское - показалось мне). Это была родственница Сережи Чухина или соседка, которой поручили присматривать за домом. Видно было, что она хорошо знала Рубцова. И, поговорив что-то с ним в сторонке, сразу пустила нас в дом.

Посидела немножко с нами (вечер был уже поздний), потом вышла в сени и следом за ней Коля. - Куда это они?

Вскоре дверь приоткрылась, женщина (почему-то шепотом) сказала мне: «Николай ушел спать на веранду, а вы можете отдыхать здесь. Закройтесь на крючок!»

Мне было неуютно одной в чужой комнате. Я не стала ложиться спать. Но и пойти (искать в темноте, куда и на какую веранду ушел Коля, не решилась. Правда, хотелось крикнуть: «Коля, где ты?»

Свернувшись калачиком, прилегла на детской кровати (видимо, Сережиной) и стала прислушиваться. Ни шороха, ни стука...

- Спит ли Коля? Не может быть, что спит. Два года назад, в Москве, в общежитии, он не спал и пытался открыть дверь... Может, и теперь? Но ведь у меня же крючок! Господи, от кого я закрылась? От Рубцова...

Быстро бегу к двери, откидываю крючок и возвращаюсь на кровать. В доме тишина: ни скрипа, ни шороха, ни стука. В окошко заглядывает луна, оставляя светлые дорожки на полу. Проходит довольно много времени.

Сон не идет. Я думаю о Рубцове. Почти плачу. Как тогда, в дни нашего знакомств повторяю: «Что за человек этот Рубцов? Почему он держит меня около себя? Неужели и правда для того, чтобы я написала о нем? Хочет показать себя рыцарем? Или мое присутствие помогает ему писать стихи? (А это в его жизни - главное.) Все может быть!!!»

Когда стало светлее, ночные тени растворились, решилась найти веранду, где должен быть Рубцов.

Оказалось, дверь его рядом и тоже не заперта. (Ждал моего прихода?)

Только чуть нажала, и она открылась. Коля лежал на диване на спине, положив руки за голову. Он не спал. Притворно веселым голосом сказала: «Доброе утро! Как спалось?»

Коля посмотрел на меня невесело и не поднялся навстречу. Когда я подошла к дивану, он легонько привлек меня к себе, как малолетнего ребенка, и произнес: «Ох, Неля Неля...»

Встал со словами: «Ну, ладно! Солнце подсушит росу и пойдем». Вошли вместе в комнату. Коля - сразу к полке с книгами. Взял томик Чехова и углубился в книгу. Читал? А может, делал вид, что читает?! Наконец, оторвался от чтения: «Пойдем!» Шли молча. Он впереди, а я сзади.

Тропа, выводившая к лесу через поле, оказалась перепаханной трактором. Коля остановился, задумался (в обход идти дальше), потом махнул рукой: «Пойдем так!» Не пошел, а запрыгал с боровка на боровок. Мне сначала было смешно: прыгаем, как козы. А потом уже стало не до смеха. Казалось, лес совсем рядом - рукой подать, а мы все прыгаем и прыгаем. Я молчу, а Коля еще ухитряется при этом говорить: «Такая она, такая...» С обидой и горечью мотает головой.

- Кто она?

- Ее мама. Она не любит меня! И продолжает опять: «Такая она, такая...»

- Какая это такая? - спрашиваю.

И он находит сравнение: «Как жандарм!» Я даже остановилась: «Но почему?»

Коля, оглянувшись на меня, тоже остановился и продолжил: «Сижу дома, открывается дверь. Она заходит. Высокая. И начинает громко кричать. Ну, как жандарм...» Пашня оборвалась почти у самого леса. Место не грибное: сплошной кустарник. Коля пробежал вперед, а я задержалась: приманили красные бусинки костяники. Наклонилась, рву, рву веточками, поглядываю, куда Коля ушел, чтобы не потеряться. Но вдруг он сам бежит назад.

- Ты что тут, грибы нашла?

- Нет, ягоды собираю. Я люблю их.

- Я тоже, - отвечает он.

Ягода сочная, свежая, кисловатая, как зернышки граната. (Слышала, что в само деле, костянику называют северным гранатом.) Полакомились и пошли дальше.

В поведении Коли чувствовалась напряженность и недовольство: собой? Мной? Этой вылазкой? Молча брожу почти рядышком и ничего не нахожу. Слышу: Коля кричит: «Грибы есть?»

- Нет, - отвечаю.

- Иди сюда!

Пробираюсь к нему. Он стоит, улыбается и показывает рукой впереди себя: «Смотри!»

Смотрю: грибы!!! Под одной березой, под другой. Молоденькие, крепкие. Бросилась срезать, а они уже срезаны. Поднимаю глаза на Колю. Он продолжает стоять на том же месте, наблюдая за мной, и улыбается.

- Это ты?

Он кивает головой: «Чтобы порадовалась!» В лесу не чувствовалось ветра, на опушке - тоже. Видимо, плотный лесной массив задерживал его. Но шум был слышен, и Коля прислушивался, поглядывая на небо, словно ждал какого-то явления. Я тоже невольно стала следить за его взглядом. Заметила, что шум идет сверху: верхушки деревьев качаются, выравниваются и снова качаются, словно волны. И Коля наблюдает это. И вдруг говорит: «Когда ветер бежит по верхам...»

- Как ты думаешь, можно так сказать?

Говорю:

- Наверно, можно. Ветер бежит с верхушки на верхушку. Похоже. - Больше он не сказал ни строчки. Стихи не получились.

Быстро переключился:

- Давай - костер!

С большим старанием тащу высохшую елочку. Думаю: обрадуется, похвалит. А он как закричит: «Зачем ты это тащишь?» Рывком отбросил елочку в сторону. С серьезным, даже сердитым видом собрал сухой травы, бересты, мелких палочек. Запалил. Появился огонек. Получился не костер, а костерок. Скорее - костерочек. Наверно, так задумал. На нем ни сварить, ни обогреться было невозможно. Огонек для души.

Рядом, возле костерочка, наклонно полулежало надломленное, но уже высохшее деревце. Коля уселся на него, задумался. Я постояла у огонька и тоже села. Сидим, как две птицы, на жердочке. Молчим. Он первый нарушил молчание:

- Поедем домой. Все равно ничего нет. - («Ничего нет...» - Грибов? Или ничего нет хорошего?)

И так, и так верно. Непутевая получилась поездка. На обратном пути уже не прыгали по пашне, пошли вдоль опушки. Лес уже кончается. И тут Коля (жалко, видимо, так быстро расставаться с лесом) говорит:

- Ты посиди здесь. Я один попробую сюда зайти.

«Посиди здесь!» Место удобное, сухой бугорочек, травка примята, рядом пачка из-под папирос. Кто-то тут сидел. И даже совсем недавно. Хорошее выбрал место. И вдруг мне стало жутко. Кто-то был! Вот так и мы. Были - ушли. Завтра сюда придут уже другие. И все останется в невозвратном прошлом. Мне стало так тяжело, что слезы навернулись на глаза.

Коля вернулся из леса тоже нерадостный: «Тут тоже ничего нет!» - еще издали кричит мне. Подходит, смотрит на меня: «Что с тобой?» Рассказала о своих ощущениях:

- Вот видишь, - пачка, кажется, только что была раскрыта...

-Да, - Коля согласно и грустно наклонил голову. Домой доехали без приключений. Выходя из автобуса, Коля подал мне корзину, где грибы были только на донышке.

- А ты разве не зайдешь?

- Нет. Я - к себе, - решительно и твердо ответил он.

В этом же 1968 году Рубцов стал брать меня к своим друзьям. И чаще приводил их в мой дом.

Самый первый визит был к Николаю Александрову. (Он жил от него совсем рядом, в начале улицы Разина.) Пришли напрасно. Вышла к нам его строгая мама и сказала, что сына нет дома. Коля огорченно вздохнул и мы ушли.

Сейчас, много лет спустя, я стала сомневаться, что Николая не было. В некоторых домах главы семейств боялись влияния Рубцова на своих домочадцев. К примеру, мама Николая Александрова говорила так сыну о Рубцове: «Какой он поэт? Такой же пьяница, как и ты!»

Совсем недавно в поликлинике (приходится поддерживать здоровье) призналась врачу, что пишу о Рубцове и снова - сердце, давление...

- Знала я этого Рубцова, - вмешалась медицинская сестра, - пьяница он был. Мой брат в этом доме жил, встречались на лестничной площадке, покуривали.

- Только сейчас о нем и заговорили, - уже от себя добавляет медсестра. - Жена брата боялась таких встреч: все время там пьянка, да и женщины к нему ходили. Еще и моего научит...

Вот так: «На чужой роток не накинешь платок».

Неудачным был приход и к Леше Шилову. (Правда, это было уже в 1969 году, когда Рубцов жил на улице Яшина.)

- Это кто? Поэт?

- Нет. Он хорошо поет. И на гитаре играет. Другие тоже хорошо, а он поет так, как я.

Выходит, что Рубцов оставил нам не только прекрасные стихи. Но некоторым, особенно любимым, свою музыку.

Подошли к дому. Я осталась на улице. (Он предупредил: «Подожди».) Вскоре вышел расстроенный. Спрашиваю: «Что случилось?» Он отвечает так, как когда-то я отвечала маме: «Ничего. Просто нет дома».

- С плохими я к тебе не приду, - предупреждал он меня о своих неожиданных визитах с друзьями.

И вот однажды пришел с молодым, уверенным в себе юношей.

- Это поэт, - представил Рубцов своего спутника, - Юрий Надточий.

Оба они казались трезвыми, но по их разговору (особенно Коли) заметно, что предварительно выпили.

Обычно немногословный, словно пришибленный, в трезвом состоянии, пьяненький Коля - говорун. На этот раз он не просто говорил, он что-то доказывал, спорил. Спорил горячо, то и дело взмахивая руками.

Юрий говорил негромко, но убедительным тоном, а Коля Рубцов накалялся после каждой ответной фразы. Сидели они за столом друг против друга. В комнате была только мама. Ну и я тоже, но я выходила часто на кухню (готовила обед), поэтому не следила за нитью разговора. Но то, что несколько раз вспоминалось слово Русь, помнило мне давний спор Рубцова с кумыкской поэтессой в комнате Нины Груздевой.

Но спорить с девушкой - одно, а с мужчиной - другое. Спорщик, видимо, брал верх и тогда (я как раз вошла в комнату из кухни) в руках Рубцова появился нож. На мгновение - немая сцена, общее оцепенение.

Первой опомнилась мама. Она подошла к Коле, взяла из его рук охотничий нож (он и не пытался его удерживать) со словами: «Давай сюда. Еще чего выдумали...»

После этого Коля с мрачным видом вышел на кухню, а Юра сказал: «Если бы он только сделал одно движение, я бы успел перехватить и... в него».

Не одну неделю у нас лежал Колин нож, пока он не пришел и не обратился к маме, почти слезно: «Нож-то отдай. Даже хлеба нечем отрезать».

Вскоре Коля опять пришел не один. Первым вваливается Рубцов, а за ним нерешительно так ступает молодой человек.

Первая мысль: " О, Господи! Опять кого-то привел".

Незнакомец присел на диван и сразу же поник головой (вырубился).

- Кто это? - спрашиваю у Коли. - Поэт?

- Нет. Но он, как и я, только в своем деле...

Время клонилось к полуночи. Молодой спутник не просыпался, привалившись в уголок дивана. Это стало раздражать Рубцова.

- Что это он? Спать здесь собрался что ли?

Он схватил его за ворот и стал трясти. Мама пожалела даже: «Да оставь ты его, пусть проспится». Это прибавило масла в огонь.

- Как?! Он будет здесь?! Он останется с ней?

Коля встал в грозную позу, подняв кулаки кверху: «Я убью их обоих в этом гнездышке!» Он кричал так громко и гневно, что, наверное, слышали соседи. Но ни громовой голос, ни тряска не подействовали на пришельца. Тогда Рубцов, придерживая его за шиворот, поволок к двери и вытолкал на лестницу. И только потом успокоился и вскоре ушел тоже.

На диване вместо сидящего человека остался его красный шарф. А был это Николай Александров, тот, которого при нашем визите, со слов матери, не оказалось дома.

Интересно то, что ровно через десять лет после этого случая Коля Александров действительно останется в моем доме, но уже в качестве мужа. Что это? Случайное совпадение или рубцовское предвидение? Кто знает...

Но тогда, в далеком 68-м году, на второй день, в мое отсутствие, мама рассказала Коле о его «выступлении». Он внимательно ее выслушал. Был очень подавлен случившимся. Говорил, что ничего не помнит и написал мне записку:

«Неля, я понимаю, что мало извиниться перед тобой (мне все рассказала Анастасия Александровна). Это говорил не я, это говорило мое абсолютное безумие. Не придавай абсолютно (подчеркнуто) никакого значения этой дурости. По-прежнему - Н.

P.S. я еще должен зайти».

Я читаю и улыбаюсь: «Ох, Коля, Коля! Ну почему ты такой? Как говорят «и сам не гам, и другому не дам». Да «еще должен зайти». Ты же не любишь слово «должен». Но, видимо, по отношению ко мне - это совсем другое...»

Вскоре этот случай забылся.

Осень забирает свои права. Вносит свои заботы. Собираюсь купить маме шерстяную кофточку. Но Коля словно читает мои мысли.

- Я хочу маме (он так и сказал «маме») что-либо купить, но хорошее, чтобы она обрадовалась.

Меня и вытянуло за язык, что собираюсь кофточку теплую купить, она ей очень нужна: в доме прохладно, еще не включили отопление.

Коля даже просиял весь: «Тогда я ее куплю. Не ты, а я».

И он действительно купил ей кофточку за 22 рубля (в то время это больше половины маминой пенсии) и был просто счастлив.

Мы с мамой посовещались и решили купить ему рубашку (сам полуголый, а такие подарки!).

Натолкнуло на это, что его любимая голубовато-зеленая рубашка пришла в негодность. И выбросил он ее странным образом: затолкал ко мне в тумбочку между книг. Обнаружила это не сразу. Не успела прибрать на другое место. А мама Виктора в мое отсутствие решила, что это ее сын рассовал свое грязное белье и увезла в Тотьму, в стирку (она там жила). Так и «застиралась» с концами эта рубашечка. Ушла в тряпье и сгинула.

Присмотрела рубашку почти такую же, цвета морской волны, только с длинными рукавами. Принесла домой. Вот думаю, как придет - обрадую.

Пришел вечером, преподношу ему, а он так сердито: «Зачем это?»

- Как зачем? Ты делаешь маме дорогие подарки, а мы что, не можем? Надевай? Коля покорно сдергивает с себя рубашку.

- О, Боже! Опять без майки.

Летом было тепло, а сейчас осень. Он не носит маек. Почему? Наверное, по-прежнему чувствует себя моряком, привык к тельняшке, а ее сейчас нет.

Надел рубашку, оглядел себя. А я возьми да и скажи: «Какой ты стал нарядный!» И, кажется, это ему не понравилось. Но рубашку снимать не стал, в ней и ушел.

На другой день приходит в старой рубашке и мне тихо (почти шепотом): «Рубашку твою унесли».

- Как унесли? Кто?

-Я ее снял и засунул за шкаф в сберкассе. Сегодня посмотрел, ее нет. Уже взяли...

(Сберкасса, о которой шла речь, на улице Ленина. Сейчас - банк.)

Почему он так поступил? Наверное, так сохранял свою независимость, свободу, не хотел прибедняться? Боялся, что подарками подкупают? Кто знает, что у него было в прошлом... Очень скупо говорит о себе. Только когда особое настроение.

Вскоре, после этого случая, пришел очень радостный. Что за причина хорошего, настроения? Наверно, стихи написал.

Торопит меня: «Пойдем, выйдем. Надо поговорить».

Одеваюсь, идем в Кировский сквер. Останавливается в березовой аллее, что параллельно улице Калинина.

Коля продолжает улыбаться, смотрит на меня и говорит: «Я хорошие стихи написал!». (Угадала, значит).

- Послушай! - и начинает читать.

Когда в окно осенний ветер свищет

И вносит в жизнь смятенье и тоску,

Не усидеть мне в собственном жилище,

Где в час такой меня никто не ищет, -

Я уплыву за Вологду-реку!

Перевезет меня дощатый катер

С таким родным на мачте огоньком!

Перевезет меня к блондинке Кате,

С которой я, пожалуй что некстати,

Так много лет - не больше чем знаком.

Коля читает долго. Воодушевленно. Как всегда, жестикулирует, словно рисует все происходящее. Произнося «с таким родным на мачте огоньком», он поднимает правую руку с выставленным указательным пальцем штопорообразным движением и поднимает на него глаза.