Сентября. Сегодня утром Бернард вставил мне в календарь внеочередную встречу с сэром Хамфри.

Сегодня утром Бернард вставил мне в календарь внеочередную встречу с сэром Хамфри.

Мой постоянный заместитель хотел лично предупредить меня о назревающей реорганизации.

Естественно, я слегка разволновался. А вдруг это намек на неустойчивость моего положения? Это не болезненная подозрительность: просто я не уверен – вернее, не знаю, – в каком свете главный Кнут представил меня ПМ в деле о детонаторах для итальянских террористов.

Хамфри успокоил меня. Оказывается, он имел в виду ведомственную реорганизацию. Он также предупредил, что, возможно, на нас будут возложены дополнительные обязанности.

Да зачем они нам нужны?! Лично мне хватает и того, что есть. Более чем! Однако Хамфри придерживается иного мнения.

– Нельзя отказываться ни от каких обязанностей, если только они влекут за собой расширение штатов и увеличение бюджета. Именно масштабность обязанностей придает вес и значимость нам, то есть вам, господин министр. О чем вы невольно думаете, когда речь заходит о внушительных зданиях, колоссальных штатах, астрономических бюджетах?

– О бюрократии, – сказал я.

– Нет, господин министр, вы невольно думаете, что на вершине этой пирамиды, должно быть, находятся незаурядные, полные величия и достоинства люди, которые держат весь мир в своих руках и шагают по жизни, гордо подняв голову.

Так бы и говорил, теперь все понятно.

– Вот почему, – с восторгом продолжал Хамфри, – важно не только ревностно оберегать уже имеющиеся, но и, не раздумывая, брать на себя любые новые обязанности. Это целиком и полностью в ваших интересах, господин министр.

Тут он явно переборщил. Может быть, и в моих интересах, но не целиком и полностью. Он что, полагает, я вчера родился на свет?

Я поблагодарил сэра Хамфри за ценную информацию и разрешил удалиться. Сейчас не то, что раньше, сейчас я вижу его насквозь.

Перед тем как уйти, он неожиданно для меня завел разговор о картинной галерее в здании хлебной биржи – неожиданно, поскольку это не имеет ни малейшего отношения к делам министерства, – и, к моему большому удивлению, отозвался о нашем гениальном плане, как об очень «смелом», даже «дерзновенном».

«Интересно, что он может иметь против», – подумал я и предложил ему высказаться.

Сэр Хамфри вернулся от двери к моему столу.

– Э-э… просто это решение кажется мне не совсем дальновидным.

Я спросил почему.

– Это здание – историческая достопримечательность, – ответил он.

– А на мой взгляд, страшилище.

Хамфри слегка подправил формулировку:

– Историческое и достопримечательное страшилище, и, помимо всего прочего, в нем хранится ценная коллекция британских полотен.

Его явно ввели в заблуждение. В галерее нет ценных полотен – третьесортные пейзажи девятнадцатого века и несколько современных рисунков, настолько ужасных, что Тейт[98]отказалась бы хранить их даже в запасниках.

– Значит, ценная коллекция третьесортных британских полотен, – настаивал сэр Хамфри. – Источник духовного роста местных жителей.

– Они там не бывают, – заметил я.

– Их вдохновляет сам факт существования галереи, – заявил он.

Мне было непонятно, куда он клонит, какое отношение все это имеет к сэру Хамфри Эплби и что вообще он может знать о коллекции. Ведь, насколько мне известно, он никогда не бывал севернее Поттерс-бара.

Решив перевести разговор в принципиальную плоскость, я напомнил ему, что это дело местных властей, оно касается только совета округа и меня, как его депутата в парламенте – не как министра! – и ни сэр Хамфри Эплби, ни МАД, ни Уайтхолл не имеют к нему никакого отношения.

Он лишь поджал губы. Тогда я поинтересовался, почему это его так интересует. К моему удивлению, он объявил это принципиальными соображениями.

Потрясающе! На протяжении всего нашего спора о детонаторах для итальянских террористов он чуть ли не с религиозной убежденностью доказал, что принципы его совершенно не волнуют. Я напомнил ему об этом.

– Да, господин министр, не отрицаю. Однако, как вы сами не устаете повторять, принципы – это то, на чем зиждется правительство.

Я был в недоумении.

– О каких принципах можно говорить в данном конкретном случае?

– О принципе перераспределения общественных фондов на искусство в пользу футбола или тому подобных вещей. Футбольный клуб является чисто коммерческим предприятием, и нет никаких оснований субсидировать его, если он по каким-либо причинам оказался на мели.

Похоже, он думает, что привел неопровержимый аргумент.

– Почему нет? – поинтересовался я.

– Чего нет?

– Почему нет оснований? Ведь футболом интересуется куда больше людей.

– Главная цель субсидий – способствовать сохранению нашего культурного наследия, – возразил сэр Хамфри.

Но для кого? Кому это выгодно? Образованным средним классам? Иными словами, людям, подобным Хамфри, чтобы они могли наслаждаться своей оперой, концертами, Шекспиром по более дешевой цене. По его мнению, вся страна должна субсидировать удовольствия среднего класса, желающего иметь доступные театр, оперу, балет…

– Культура и искусство, – открытым текстом сказал я ему, – это маленькие слабости среднего класса, который, фактически управляя страной, использует общественные средства на ублажение своих личных потребностей.

Он был шокирован. На этот раз, кажется, искренне.

– Как вы можете так говорить, господин министр? Искусство служит образовательным и воспитательным целям, помогает нам удерживаться на вершине цивилизации! Вы этого не находите? – с сарказмом добавил он.

Я попросил его обойтись без нравоучений и напомнил, что тоже верю в образование – как-никак окончил Лондонскую экономическую школу.

– Приятно узнать, что даже ЛЭШ не чужда идее образования, – заметил он.

Я решил быть выше этого типично оксфордского снобизма и, в свою очередь, обратил его внимание на важность развития спорта. Спорт давно субсидируется самыми разными организациями и также выполняет образовательно-воспитательную функцию.

Эта констатация вызвала у сэра Хамфри новый прилив сарказма.

– Дело не только в воспитании, – заявил он, очевидно, забыв, как две минуты назад утверждал, что все дело именно в нем. – В конце концов, у нас есть и половое воспитание… Что ж теперь, субсидировать секс?

– А это возможно? – оживился Бернард.

Хамфри выразительным взглядом приказал ему замолчать. Наша интеллектуальная пикировка доставляла мне большое удовольствие, тем более, что тон задавал именно я.

– Послушайте, Хамфри, а не логичнее было бы определять, что и когда субсидировать, в зависимости от общественных запросов?

По-моему, вполне здравая идея. Во всяком случае, демократичная.

Обычно, если речь не идет о принципиальных решениях, мой постоянный заместитель попросту игнорирует мои попытки вызвать его на прямой ответ, но на этот раз он изменил своим правилам. Видимо, для него было важно, чтобы я принял его элитарную точку зрения.

– Господин министр, – произнес он страдальческим тоном, – это же первый шаг к гибели, неужели вы не видите? Какая судьба ждет, например, Королевский оперный театр – жемчужину нашего искусства? …

Жемчужину? У меня на этот счет иное мнение. И если уж говорить начистоту, то что, собственно, составляет славу «Ковент-Гардена»? Вагнер и Моцарт, Верди и Пуччини. Немцы и итальянцы! Нашей культурой там и не пахнет. А с какой это стати мы должны субсидировать культуру «оси Берлин – Рим»?

– Королевский оперный театр, – сказал я, – получает ежегодную дотацию в девять с половиной миллионов фунтов. За что? Рядовые граждане не в состоянии платить по тридцать – сорок фунтов, чтобы попасть на гала-представление, и даже если бы были в состоянии, то не могли бы достать билеты – их просто нет в продаже. Практически все места в «Ковент-Гардене» скуплены крупными бизнесменами, управляющими банков и нефтяных компаний, чиновниками транснациональных корпораций… и людьми вроде вас, Хамфри. Королевский оперный театр существует для сильных мира сего! И на каком основании, скажите мне, рабочий человек с трибуны стадиона должен субсидировать восседающую в ложах знать, которая и без того вполне способна оплатить собственные развлечения?

От изумления он лишился дара речи. Я терпеливо ждал. Бернард сосредоточенно изучал чистую страницу блокнота. Наконец сэр Хамфри заговорил. Подчеркнуто-спокойно:

– Господин министр, честно говоря, я в ужасе. Это же дикость! Варварство! Слышать такие слова от министра Ее Величества! Конец цивилизации в нашем понимании! И грубейшее искажение истины.

Ого! Мой постоянный заместитель возбужден. Он даже говорит эмоционально. Да, сэр Хамфри Эплби действительно не на шутку расстроен. В отличие от меня.

– Искажение, говорите? – весело переспросил я.

– Да, безусловно. Искусство не в состоянии выжить без общественных дотаций.

– Скажите, а Шекспир тоже получал общественные дотации? – поддел я его.

– Конечно, получал.

– Ошибаетесь, Хамфри, ничего он не получал. Его поддерживали меценаты, а это разные вещи. Одно дело – когда свои собственные деньги тратит богатый человек, и совсем другое – когда некий комитет тратит общественные деньги! Почему театр сам не может что-нибудь придумать? Почему искусство должно зависеть от официальных лиц и комитетов? В этом нет никакой необходимости.

У сэра Хамфри вырвался какой-то непонятный булькающий звук. Я царственным жестом приказал ему заткнуться.

– И раз уж вы так упорствуете с субсидированием искусства, то как насчет кинофильмов? Фильмы – тоже искусство. И тоже играют воспитательную роль. Кроме того, кино пользуется огромной популярностью. Во всяком случае, большей, чем опера. Почему же истэблишмент не желает субсидировать кинофильмы?

Он открыл было рот, но я не дал ему высказаться. Не мог отказать себе в этом удовольствии.

– Я сам вам скажу, Хамфри. Только потому, что люди вроде вас предпочитают оперу…

Видимо, этого Хамфри уже не мог вынести. Даже прервал меня на полуслове, что случалось с ним крайне редко.

– Господин министр, кино – это коммерция! – произнес он с презрением человека, живущего за государственный счет в высокой-превысокой башне из слоновой кости…

Он встал, не дожидаясь, пока я закончу беседу, как того требует протокол. С меня достаточно, говорил он всем своим видом.

– Простите, господин министр, я просто не имею возможности продолжать этот ужасный разговор. Мне надо сегодня пораньше уйти.

Я поинтересовался, куда это он так спешит.

– Э-э… да так…

Такая демонстрация собственной независимости меня не устраивала. Я настоятельно попросил его остаться. Во-первых, не так уж часто приходится видеть Хамфри в удрученном состоянии, и, во-вторых, надо было недвусмысленно дать ему понять, что дела моего избирательного округа его совершенно не касаются. Кроме того, у меня возникли кое-какие подозрения…

Услышав мое требование, Хамфри явно занервничал.

– К сожалению, господин министр, я не имею возможности продолжать этот бессмысленный разговор, – сказал он и беспокойно взглянул на часы. – Мне надо успеть переодеться… э-э… я хотел сказать…

Он запнулся и посмотрел на меня, словно нашкодивший щенок. Я понимающе ухмыльнулся.

– Переодеться? Так куда же вы все-таки собираетесь, Хамфри? – как можно безразличнее спросил я.

Мой постоянный заместитель оскорбленно выпятил грудь.

– Вообще-то, это мое личное дело, господин министр, но раз вы так настаиваете… в «Ковент-Гарден».

– Наверное, очередное гала-представление?

– Мм… да, если вас это интересует.

– Полагаю, там будет немало постоянных заместителей?

– Кое-кто, безусловно.

– Ну что ж, не смею задерживать, – милостиво сказал я. – Мне бы не хотелось стать причиной вашего опоздания на столь важное мероприятие.

В его сузившихся глазах читалась откровенная ненависть. Я мило улыбнулся ему.

– Вполне вас понимаю, Хамфри… Кстати, что сегодня дают?

– «Летучего голландца».

– О, еще один европейский партнер!

Сэр Хамфри стремительно повернулся и не менее стремительно выскочил из кабинета. Даже не попрощавшись. В жизни не получал такого удовольствия, как от сегодняшней беседы с моим постоянным заместителем. По-моему, Бернард тоже.

(Вечером сэр Хамфри Эплби во время антракта встретился в баре «Ковент-Гардена» с постоянным заместителем министра окружающей среды сэром Йеном Уитвортом. Запись их беседы мы обнаружили в личном дневнике сэра Хамфри. – Ред.)

«…Антракт мы с Йеном У. провели в баре. Выпили джина с тоником и закусили превосходными бутербродами с осетриной горячего копчения.

У него что-то не ладится – нет, не с самим министром, которого удалось приручить быстро и без особых хлопот, – с Джайлсом Фрименом, парламентским заместителем министра.

Обсудили неминуемую проверку контракта по продаже участка хлебной бирже. Я дал ему понять, что нам крайне важно получить правильные выводы и рекомендации.

Йен напомнил мне об абсолютно независимом статусе инспекторов и о недопустимости любых попыток оказать на них давление. По-своему он, безусловно, прав.

Но если бы он дружески посоветовал инспектору, подсказал наиболее перспективное направление проверки и разъяснил общую картину, чтобы тот мог более объективно и компетентно оценить отдельные аспекты проблемы, такой подход, убежден, не вызвал бы никаких нареканий. Йен согласился.

Затем он спросил, чего конкретно ему добиваться. Я объяснил: речь идет о предполагаемом сносе старинного здания, занесенного в реестр. Не сразу поняв мои истинные намерения, он бодро заверил меня, что ему не составит труда устроить все, как надо: такие здания десятками сносятся по всей стране.

Узнав, что мы, наоборот, хотим не допустить осуществления этого варварского плана, он очень удивился. Поэтому пришлось раскрыть карты: если участок будет продан, вырученные деньги пойдут на спасение местного футбольного клуба от банкротства.

Йен был потрясен. К сожалению, мы не смогли продолжить разговор. Прозвенел звонок, оповещающий о конце антракта.

Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол – он звонит по… комиссии по делам искусств».

(На следующий день сэр Хамфри Эплби получил срочную записку от сэра Йена Уитворта. – Ред.)

30 сентября

Дорогой Хамфри!

Мне трудно себе представить, у кого могла родиться столь абсурдная идея. До чего мы докатимся, если позволим отнимать деньги у искусства и пускать их на потребу простому люду?

Твой хозяин и господин, наверное, млеет от одной только мысли о трудящихся массах. Я же убедительно прошу тебя сделать все возможное, чтобы не допустить осуществления этой бредовой авантюры.

Ведь никогда не знаешь, к чему это может привести. Сегодня местную картинную галерею приносят в жертву футбольному клубу, а завтра дотацию Королевского оперного театра отдадут на модернизацию стадиона Уэмбли!

Со своей стороны, я также приму все необходимые меры. Как тебе известно, на инспекторов нельзя оказывать давление – это недопустимо. Однако, кажется, дело только выиграет, если я назначу инспектором парня, который ожидает повышения.

Проведу соответствующий инструктаж. Он должен отчетливо понимать, что в данном случае, по сути, решается вопрос – цивилизация или варварство.

Всегда твой Йен.

(В тот же день сэр Йен Уитворт получил ответ сэра Хамфри Эплби. – Ред.)

30 сентября Дорогой Йен!

Я целиком и полностью разделяю твою точку зрения на эту скандальную историю. Рад слышать, что ты принимаешь необходимые меры.

Мыслимое ли дело – пускать деньги, предназначенные искусству, на потребу массового спорта?! Это равносильно бездумному потаканию низменным вкусам и инстинктам.

Если раньше не доведется, увидимся на «Травиате» через несколько дней.

Твой Хамфри.

(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)