Вторник, 10 августа 1943 г.

Дорогая Китти!

У меня появилась блестящая идея: за столом чаще беседовать с самой

собой, чем с другими, что удобно в двух отношениях. Во-первых, все довольны,

когда я не тараторю без умолку, во-вторых, и мне не приходится злиться из-за

замечаний. Они считают все мои мысли глупыми, я же с этим совершенно не

согласна. Что ж, буду теперь держать их при себе! Например, когда на обед

подают то, что я терпеть не могу, стараюсь не смотреть на тарелку,

представляю, что это что-то очень вкусное и так постепенно все съедаю. По

утрам не хочется вставать, но я спрыгиваю с постели, утешая себя тем, что

предстоит хороший день, иду к окну, открываю шторы, вдыхаю немного свежего

воздуха и окончательно просыпаюсь. Надо поскорее убрать постель, чтобы не

было соблазна снова туда влезть. Знаешь, как мама теперь меня называет?

Актрисой по жизни. Забавно, как ты считаешь?

Уже неделю мы живем вне времени: куранты с башни Вестерторен сломались,

и мы теперь ни днем ни ночью не знаем в точности, который час. Очень

надеюсь, что нашим милым часам найдут замену.

Где бы я ни была -- внизу или наверху -- все с восхищением смотрят на

мои ноги, обутые в необыкновенно шикарные (в эти-то времена) туфли. Мип

купила их по случаю за 27, 50 гульденов. Ярко-красные, замша с кожей и

довольно высокий каблук. Хожу, как на ходулях, и кажется, что я гораздо

выше, чем на самом деле.

Вчера у меня был несчастливый день. Началось с того, что я уколола

большой палец толстой иголкой, да к тому же -- ее тупым концом. В результате

Марго одна чистила картошку, так что плохое обернулось и чем-то хорошим: я

смогла, насколько позволял палец, заняться дневником. Потом я налетела

головой на дверцу шкафа и чуть не упала навзничь. Шум, конечно, был

изрядный, за что я получила очередной нагоняй. Мне не разрешили открыть

кран, чтобы приложить холодное полотенце к ушибленному месту, так что хожу с

огромной шишкой над правым глазом. В довершение всех бед я прищемила

пылесосом мизинец правой ноги. Было больно, пошла кровь, но я, занятая

другими своими бедами, не обратила на это особого внимания. И напрасно:

мизинец воспалился, и теперь он обклеен всевозможными пластырями, из-за чего

я не могу носить свои новые великолепные туфли.

Из-за Дюсселя мы в очередной раз подверглись опасности. Мип захватила

по его просьбе запрещенную книгу -- памфлет на Муссолини. По дороге на нее

наехал эсэсовский мотоцикл. Мип вышла из себя и закричала: " Скоты! ". А если

бы ее задержали... И подумать страшно.

Анна

Одно из наших обязательных повседневных занятий: чистка картофеля!

Кто-то приносит газеты, другой -- ножи (для себя, конечно, самый

лучший), третий -- картошку, четвертый -- воду.

Господин Дюссель приступает к делу: скребет не всегда идеально, но не

прерываясь. Одновременно поглядывает по сторонам, наблюдая, работают ли

другие так же тщательно, как он. А вот и нет!

Дюссель (с ужасным голландским произношением): " Анна, посмотри, я беру

ножик и веду им сверху вниз... Нет, нет, не так... а так! ".

" Господин Дюссель, я чищу, как мне удобно".

" Но это нерационально! Почему бы тебе не поучиться у меня? Хотя я,

собственно, не вмешиваюсь, дело твое".

Мы продолжаем чистить, и я украдкой поглядываю на своего соседа. Он то

и дело покачивает головой, вероятно, продолжает мысленно читать мне мораль.

Но молчит.

Чистим. Теперь я смотрю на папу, сидящего в другом конце комнаты. Для

него чистка картошки -- вовсе не скучная обязанность, а настоящее искусство.

Когда папа читает, то на его лбу образуется характерная морщинка. А когда

чистит картошку, бобы или другие овощи, то и в эти занятия погружается

полностью. Даже лицо у него становится по-настоящему картофельным, а

очищенная им картошка выглядит замечательно. Да иначе и нельзя, если

работаешь с таким лицом.

Я тружусь дальше: достаточно взглянуть на папу, и настроение уже

поднимается. Госпожа Ван Даан все пытается привлечь внимание Дюсселя.

Стреляет глазками, но доктору хоть бы что. Подмигивает, а Дюссель продолжает

работу, не глядя на нее. Тогда она смеется, но тот по-прежнему невозмутим.

Мадам остается ни с чем и меняет тактику. После недолгой тишины раздается ее

крик: " Путти, надень же фартук. Иначе завтра опять не удастся вывести пятна

с твоего костюма! "

- Я ничего не испачкаю.

Снова тишина.

- Путти, почему бы тебе не присесть?

- Мне гораздо удобнее работать стоя!

Пауза.

- Ой, Путти, смотри -- ты брызгаешь!

- Мамочка, я внимательно слежу за тем, что делаю.

Мадам ищет другую тему.

- Скажи, Путти, почему англичане сейчас не бомбят?

- Потому что плохая погода, Керли.

- Но вчера небо было ясным, а налетов тоже не было.

- Давай не будем об этом говорить.

- Почему? Говорить и высказывать свое мнение можно...

- Нет!

- Но почему нет?

- Замолчи, пожалуйста, мамулечка!

- А господин Франк всегда отвечает своей жене.

Ван Даан явно борется собой. Кажется, супруга затронула его больное

место. А та продолжает ныть: " Наверно, высадки союзников нам не дождаться! "

Господин бледнеет. Госпожа замечает это, становится красной, однако

продолжает: " Англичане ничего не добьются! " Тут чаша терпения переполняется:

" Да прекрати же, черт побери! ".

Мама не может сдержать смеха, я стараюсь смотреть серьезно.

И такое повторяется почти ежедневно, если только супруги накануне

серьезно не поссорились -- тогда они упорно молчат.

Я должна принести еще картошки. Поднимаюсь на чердак, где Петер ищет

блох у кота. Но мой приход отвлекает его, кот это замечает, вырывается и

убегает через открытое окно. Петер чертыхается, а я смеюсь и ухожу.

СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ В УБЕЖИЩЕ

Пол шестого: Беп приходит сообщить, что работники покинули контору. Мы

вместе поднимаемся наверх и угощаем ее чем-то вкусненьким. Не успеет Беп

сесть, как госпожа Ван Даан начинает приставать к ней с всевозможными

просьбами: " Ах Беп, а еще мне хотелось бы...". Беп подмигивает мне: ни

одного из наших мадам не оставляет гостей без просьб. Не удивительно, что

они не очень охотно к нам заходят!

Без четверти шесть: Беп уходит. Я спускаюсь на два этажа ниже,

заглядываю на кухню, потом в директорский кабинет, открываю дверь погреба,

чтобы впустить Муши поохотиться на мышей. Обойдя все помещения, устраиваюсь

в кабинете Куглера. Ван Даан просматривает все папки и ящики в поисках

последней почты. Петер берет ключ от склада и уносит Моффи, Пим поднимает

наверх пишущие машинки. Марго ищет спокойное место для своей

административной работы. Госпожа Ван Даан ставит чайник, мама спускается

вниз с кастрюлей картошки, в общем, все при деле.

Но вот Петер возвращается со склада. Наши помощники забыли оставить для

нас хлеб! Приходится Петеру самому достать его из несгораемого шкафа,

который стоит в зале конторы. Чтобы его не заметили с улицы, он ползет,

хватает хлеб и уже хочет уйти, но тут Муши прыгает через него и забирается

под письменный стол. Петер ищет кота, и обнаружив, снова ползет и хватает за

хвост. Муши шипит, Петер вздыхает, а что в результате? Кот усаживается перед

окном, очень довольный, что ему так ловко удалось улизнуть. Петер использует

последнее спасительное средство: заманивает Муши кусочком хлеба. Тот

поддается соблазну, следует к двери, которую, наконец, удается захлопнуть.

Я наблюдаю за всем этим через щелку. Господин Ван Даан выходит из себя

и хлопает дверью: явно злится на забывчивость Куглера.

Снова шаги: входит Дюссель с видом хозяина, усаживается у окна,

вынюхивает там что-то и начинает неудержимо чихать и кашлять: перец! Он

направляется в главную контору, но его предупреждают, что шторы открыты:

значит, нет доступа к почтовой бумаге. Дюссель удаляется с недовольным

лицом.

Я и Марго обмениваемся взглядами. " Завтра письмо обожаемой супруге

будет страничкой меньше", - шепчет она. Я киваю.

Слоновый топот на лестнице. Это Дюссель, который не может найти

местечка, где бы утешиться.

Мы продолжаем свои занятия. Тук-тук-тук. Стучат три раза: зовут

ужинать!