Вторник, 7 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Когда я думаю о моей жизни до 1942 года, то она кажется мне какой-то

игрушечной. Анна Франк того беззаботного времени совсем не похожа на

сегодняшнюю Анну, немало поумневшую. А как раньше все было просто и

замечательно! Любимица учителей, избалована родителями, за каждым углом пять

поклонников, не меньше двадцати подруг и знакомых, денег достаточно,

сладостей без счета - что же нужно еще?

Ты, наверняка, задаешься вопросом: чем же я так привлекала окружающих?

Петер говорит " обаяние", но это не совсем правда. Учителям нравились мои

меткие ответы, смешные замечания, критический взгляд и неизменная веселость.

Они находили меня забавной и смешной. Кроме того, я слыла известной

кокеткой. А наряду с этим была прилежной, открытой и щедрой. Никогда я не

была воображалой, ни на кого-то не смотрела свысока, а сладости раздавала

всем подряд.

Может, всеобщее поклонение сделало меня самонадеянной? К счастью, в

самый разгар моей популярности, я была сброшена с пьедестала, и лишь спустя

год, привыкла к тому, что никто мной не восхищается.

Какой меня знали в школе? Шутница и зачинщица, всегда хвост трубой,

никогда не хандрит и не плачет. Что ж удивляться, что каждый хотел проводить

меня домой и завоевать мое внимание? Сейчас мне та Анна Франк кажется милой

и забавной, но поверхностной и не имеющей со мной ничего общего. Петер

говорит о том времени: " Когда я тебя встречал, вокруг вертелось несколько

мальчиков и куча девочек, ты всегда смеялась и была в центре". И это правда.

Что же осталось от той Анны Франк? О, конечно, смех и шутки по-прежнему

со мной, я столь же критично отношусь к людям, могу флиртовать и

кокетничать, если захочу... Пожить бы хоть несколько дней, хоть недельку

такой беззаботной жизнью... Но я точно знаю, что к концу той недели мне все

надоело бы, и я была бы рада серьезному разговору с первым встречным. Мне не

нужны больше поклонники и обожатели, а только друзья, ценящие не мой смех, а

сущность и характер. Конечно, круг людей вокруг меня станет тогда гораздо

меньше. Но зато это будут настоящие друзья.

Несмотря на все, я не была в 1942 году безоблачно счастливой. Я часто

чувствовала себя одинокой, но поскольку была занята с утра до вечера, то не

задумывалась над этим, и старалась получить от жизни как можно больше

удовольствий. Смех и шутки -- сознательно или бессознательно -- помогали мне

заполнить пустоту.

Сейчас, глядя назад, я осознаю, что беззаботное время осталось позади и

никогда больше не вернется. А мне бы и не хотелось такой жизни, я выросла из

нее. Я не смогла бы сейчас только веселиться, какая-то моя часть всегда

остается серьезной.

Я как бы рассматриваю себя до 1942 года через сильное увеличительное

стекло. Счастливая жизнь дома. Потом внезапный переезд в Убежище, ссоры,

непонимание... Это неожиданно навалилось на меня, и я не знала, как себя

вести - отсюда моя грубость. В первую половину 1943 года мне часто было

грустно и одиноко, и я много плакала. Пыталась разобраться в своих

многочисленных ошибках и недостатках, которые казались больше, чем они есть

на самом деле. Старалась много говорить со всеми, найти понимание у Пима, но

напрасно. Я должна была сама изменить свое поведение так, чтобы больше не

слышать со всех сторон упреков, вызывающих у меня лишь отчаяние и бессилие.

Во второй половине года стало немного лучше, я повзрослела, и ко мне

стали относиться иначе. Я тогда много думала, начала сочинять рассказы и

пришла к выводу, что должна стать независимой от окружающих и не позволять

им раскачивать себя, как маятник то в одну, то в другую сторону. Я хотела

сформировать себя сама, по собственной воле. Мне тогда стало ясно, что я

вполне могу обойтись без мамы, и это открытие причиняло боль. Но еще больнее

стало от того, когда я поняла, что и папе я никогда не доверяла. В общем, не

доверяла никому, кроме себя.

Важное событие этого года: мой сон... мечты о мальчике, именно не о

подруге, а о друге. Я также открыла внутреннее счастье и осознала, что мои

веселье и легкомысленность напускные. Постепенно я стала спокойнее. Теперь я

живу только Петером, потому что от него во многом зависит, что произойдет со

мной дальше!

Вечером в постели я всегда заканчиваю молитву словами: " Благодарю тебя

за все хорошее, за любовь и красоту". Мне тогда становится радостно, и я

думаю, что " хорошее" -- это то, что мы в надежном укрытии, и что мы здоровы.

" Любовь" - это о Петере, она еще мала и непрочна, и мы оба не решаемся

произнести слова: любовь, будущее, счастье. А красота -- это весь мир,

природа и вообще все, что есть на свете прекрасного.

И тогда я думаю не о горестях, а о том, как много в жизни радостного. В

этом-то мы с мамой и различаемся. Если кто-то грустит, то она дает совет:

" Вспомни, сколько вокруг горя и будь довольна, что многие несчастья тебя

миновали". А мой совет такой: " Иди в поля, смотри на солнце, любуйся

природой. Ищи счастье в себе самой, подумай обо всем прекрасном, что есть в

тебе и мире и будь счастлива".

По-моему, мама не права. Она говорит: радуйся, что не страдаешь еще

больше. А если эти страдания придут потом? Тогда все пропало? Я считаю, что

после любого пережитого горя остается что-то хорошее, со временем это

хорошее растет, и так достигается своего рода равновесие. Если ты счастлив,

то приносишь радость и другим. Тот, кто хранит веру и мужество, победит зло!

Анна Франк