Так то же князья! – снова повторил князь Мстислав.

Князь Илья вышел из поруба и с непривычки закашлялся от крепкого морозного воздуха. Да, и правда, видать, стало удаляться солнце от тяжких людских грехов…

Осмотревшись, он увидел, что плахи во дворе нигде не было видно. Значит, вывели его не на казнь.

Может, Борис Давидович успел снестись с князем Михаилом, и Мстислав получил приказ немедленно отправить его во Владимир? Но даже великий князь не во власти сделать этого, пока не будет решения Божьего суда. Да и не успели бы гонцы Бориса Давидовича за столь короткое время проскакать туда и обратно. А если бы даже и крылья были у их коней, все равно, насколько было известно князю Илье, князь Михаил, в отличие от Мстислава, не любил принимать быстрых решений…

Дружинники провели пленника по двору, приказали подняться по крыльцу в терем и только у дверей гридницы остановились, пропуская его вперед.

Он вошел и увидел стоявшего перед мозаикой с райскими кущами князя Мстислава.

- Вот сколько смотрю на нее, столько не могу понять… - словно продолжая только что прерванный разговор с князем Ильей, сказал тот, – точнее, наоборот, начинаю понимать слова псалмопевца Давида: «Вскую шаташася языцы, и люди поучишася тщетным?»1

Князь Мстислав посмотрел на недоуменно взглянувшего на него князя Илью и продолжил:

- Все суетимся, воюем, стараемся укрепиться на земле так, будто будем жить на ней вечно. И это - когда нам Богом уготовано такое, что, как говорится, ни ухо не слышало, ни глаз не видел!

- Но ведь и земные блага для чего-то дал людям Господь? – осторожно возразил князь Илья.

- Дал, - согласно кивнул Мстислав. – Но только, чтобы они навечно не отгородили человека неприступной стеной от этого!

Он кивнул на мозаику и, направляясь к окну, знаком пригласил князя Илью следовать за собой.

- Я приказал позвать тебе к себе, потому что у меня есть разговор, – задумчиво произнес он. - Твой отец однажды оказал мне неоценимую услугу. Можно сказать, спас мне жизнь. Я не успел отплатить ему тем же. Был слишком далеко от вашего княжества, когда на него напали… Так вот хочу отдать свой долг если не отцу, так его сыну!

Князь Илья с надеждой вопросительно взглянул на Мстислава, но тот сразу предупредил:

- Разумеется, в пределах закона и моей власти! Решения Божьего суда я отменить, разумеется, не в силах. Но не отдать тебя Борису Давидовичу и самому договориться о твоей дальнейшей судьбе с Владимирским князем – это еще в моих силах.

- И он вернет мне стол отца?

- Ну что ты будешь с ним делать? – с огорчением развел руками Мстислав. – Голова на ниточке держится, а он все туда же! Ну как можно вернуть стол князю изгою в обход лествицы, которую утвердил Яррослав Мудрый?

- Однако ей не гнушались пренебрегать Всеволод Олегович, Изяслав Мстиславович… - начал было перечислять князь Илья, но Мстислав решительным жестом остановил его:

- Так то ж князья!

Мстислав испытующе оглядел пленника и укоризненно покачал головой:

- Сохрани тебе жизнь, так ведь ты опять возьмешься за старое! Снова начнешь грабить, жечь, толпами угонять русских людей в полон, а, поймавшись, давать крестные клятвы и тут же нарушать их…

Князь Илья смело выдержал взгляд Мстислава и с вызовом уточнил:

- А разве, считай, все без исключения княжившие прежде и нынешние князья - не творили и не творят того же?

- Так то же князья! – снова повторил Мстислав.

- А мне, стало быть, выходит нельзя этого лишь потому, что я в одночасье лишился отца и деда? – возмутился князь Илья и услышал в ответ твердое:

- Да!

- Но я ведь хочу всего лишь вернуть себе хотя бы частицу принадлежавшей мне по наследству чести и звания! – призвав на помощь весь свой дар убеждения, боль, мольбу, немое напоминание о долге Мстислава перед его отцом, попытался объяснить князь Илья.

Но князь Мстислав был непреклонен.

- И думать о том забудь! – сурово сказал тот. – На то нет твоего права - ни по закону, ни по правде, ни по совести!

Князь Илья, понимая, что все уже решено и сказано, причем лет за сто до этого, все-таки поднял на него глаза и, с последней надеждой спросил:

- И никак… ничего… никогда уже не исправить?

Князь Мстислав отрицательно покачал головой и сказал только одно, но жестокое, словно смертельный удар копьем, слово:

- Нет.

Они долго простояли молча и, наконец, Мстислав уже другим, более мягким, и даже будто бы виноватым голосом напомнил:

- И все-таки я хотел бы выполнить свой долг перед твоим отцом.

- Между прочим, все знают меня, как Илью, а он дал мне самое что ни на есть княжеское мое имя – Рюрик! – горько усмехнулся князь Илья.

- Надо же… - с сожалением покачал головой Мстислав и уже просительно посмотрел на него: - Так что я могу для тебя сделать?

Князь Илья равнодушно пожал плечами и, сквозь туман в голове, сам не зная почему, ответил:

- Да ничего мне не надо. Разве что… дозволь приходить ко мне в поруб всем, кто только захочет?

- Да разве тебе неведомо, сколько тут желающих убить тебя еще до приговоора Божьего суда? – удивился Мстислав и испытующе посмотрел на пленника: - Или…бежать собрался?

- А хоть бы и бежать! – усмехнулся тот, только теперь вспоминая слова охранника о том, что примчались друзья, готовые помочь ему совершить побег, и знакомый голос, который собирался выручить его, выйдя на поединок с князем Борисом.

- Ну что ж… Будь по-твоему! - подумав, решил князь Мстислав. – Сам Христос благословляет посещение узников, в темницах сидящих. Только не обессудь, если я еще больше усилю охрану поруба!

И знаком приказал старшим дружинника увести пленника.

Горислава замерла с уже протянутой к шнурку с печатью рукой…

С тяжелым сердцем князь Илья возвращался обратно в темницу.

Он был подавлен беседой с князем Мстиславом. Скажи ему то же самое Борис Давидович, князь Михаил, да любой другой из князей – он бы пропустил их слова мимо ушей. А тут, словно землю вдруг выбило из-под ног… Князь Мстислав – слов на ветер не бросает. За ним за самим, как за крепостной стеной: и закон, и правда, и совесть. Причем, не только его, но и всей Руси… Не зря его так любили и уважали в народе.

Князь Илья тяжело опустился на свое место в порубе и обхватил голову обеими руками. Боль в руке даже радовала его: с ней было легче переносить такую жестокую обиду судьбы…

Последнее, на что он надеялся и оправдывал себя все эти годы и, особенно в эти дни и даже часы Божьего суда – оказалось всего лишь жалким, пустым самообманом. И… как же теперь жить?

Появившийся в порубе воевода что-то тихо сказал охраннику, показывая глазами на дверь, на меч и на князя Илью. Тот понимающе кивнул, вытянулся во весь свой богатырский рост перед ушедшим воеводой и уже куда более весело подмигнул пленнику.

На этот раз князь Илья даже не обратил на это внимания. Совсем иное занимало его думы.

Как же теперь жить-то дальше? И главное – чем? …

Он поднял голову, увидел продолжавшее лежать у свечи Евангелие и раскрыв его, прочитал:

«Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы. Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть.»

Князь Илья удивился, как вдруг по-иному прозвучали эти настолько знакомые, что он давно уже перестал вникать в их глубинный смысл, слова. Сердце само рванулось к ним. Но разум продолжал оставаться на месте.

«Легко сказать – стать смиренным и кротким в этом коварном, не знающем пощады мире! - покачал головой он, и тут же, устыдившись, оборвал себя на полумысли: - Хотя - Христос сам подал пример нам этому, взойдя, вместо того, чтобы стать царем всех царей и обладать сокровищами всего света, на страшный голгофский Крест…»

Дверь поруба неожиданно скрипнула и отворилась.

- Вот и первый гость! – усмехнулся князь Илья, поднял голову и остолбенел.

На пороге стояла… Горислава. Румяная с мороза. Красивая. В ушах – серьги. На пальцах перстни – подарки батюшки с матушкой и… как он сразу заметил – их обручальное колечко…

А в руках… в руках у нее был узелок. Охранник увидев его, требовательным знаком велел развязать и показать, что там, очевидно, чтобы убедиться нет ли в нем ядовитого зелья.

Горислава подошла к нему, что-то шепнула, отдала, и тот сразу отвернулся к стене и сделал вид, что все, что произойдет дальше, его совершенно не касается.

А Горислава, с так и не развязанным узелком, направилась прямо к князю.

Если бы он был повнимательней, то сразу б заметил, что на одном из пальцев девушки не доставало самого дорогого перстня, доставшегося ей в наследство от еще прабабушки, бывшей великой княгиней…

Да и до того ли было ему сейчас?.. Действия охранника он просто отнес к заслуге своей потерянной навсегда невесты, своей кротостью и чистотой умевшей укрощать самые злобные сердца…

Князь Илья повернулся к ней, цепь зазвенела, и он горько усмехнулся, кивая на нее:

- Вот где довелось нам с тобой встретиться!..

- Но я ведь же обещала, что пойду за тобой хоть на край света. А это – всего лишь смоленское княжество! – напомнила, подсаживаясь к нему, Горислава и прошептала: - Любый мой!

- Как! Ты… прощаешь меня? – недоверчиво посмотрел на нее князь Илья.

- Да как же я могу таить обиду на человека, который, после Бога, для меня роднее всех людей на земле? Дороже батюшки… дороже матушки… - не скрывая своей любви, ответила Горислава.

Помогая себе зубами, она быстро развязала узелок и стала выкладывать рядом с открытым Евангелием крошечные баночки и горшочки…

- Что это? – покосился на них князь.

- Целебные, просто чудодейственные мази! - прошептала в ответ Горислава. – Конечно, надо было сразу помазать ими твои ожоги, но, давшая мне их травница, сказала, что, быть может, еще не поздно…

- Оставь это… - отстраняя от себя здоровой рукой снадобья, покачал головой князь. - Поздно… Все уже поздно! Да и чтобы снять повязку – печать придется ломать…

- Ничего не поздно, любый! – настойчиво принялась открывать баночки Горислава. – И с печатью все уже договорено. После меня сюда придет Мстислав Мстиславович и сделает новую!

- Вот как? – изумился князь Илья. – Да чем же ты прельстить-то его смогла, что он даже Бога не побоялся?!

- Как чем? Своей любовью конечно – к тебе! – зардевшись, поспешно уточнила Горислава. - Он в любви толк понимает, и жену свою так любит, что у них, наверное, будут самые счастливые на земле дети! 1

Князь Илья согласно кивнул и сказал:

- Так вот, чтобы это было действительно так, унеси все это обратно. Я не хочу отплачивать князю за такое благородство немалыми неприятностями! Узнав про то, что он осмелился вмешаться в суд Божий, такой строгий ревнитель закона, как князь Мстислав Храбрый, может просто-напросто лишить его наследства!

Горислава замерла с уже протянутой к шнурку с печатью рукой и предложила:

- Давай хоть тогда помажем ее прямо через полотно!

- Нет! – тоже решительно отказался князь. - Это сразу будет заметно…

- Какой же ты у меня упрямый! – вздохнула Горислава.

Князь Илья виновато пожал плечами и сказал первое, что пришло ему в голову:

- А может, я просто Божьего суда хочу?

- Да разве ты не понимаешь, чем он закончится?

- Конечно, тем, что и заслужил!

Горислава собрала в узелок горшочки, баночки и с упреком спросила:

- А обо мне ты подумал?

- А чего мне о тебе думать? Я и так… никогда не забывал тебя! – с трудом выговаривая слова, проговорил пленник. - Не беспокойся, о твоем возвращении к батюшке я позабочусь даже отсюда!

- Благодарствую…

- Да было б за что…

Они помолчали, словно завороженные, глядя, как догорает свеча. И когда она стала гаснуть, Горислава, вздрогнув, зажгла от нее запасную, лежавшую рядом и искоса посмотрела на следившего за каждым ее движением князем.

- Ты давеча спрашивал, прощаю ли я тебя? – спросила она и тут же ответила: - Так вот я прощаю тебе, князь. И то, что ты увез меня от батюшки, и, что чуть было не отдал под венец нелюбому. Не бойся, я никогда не стану женой Бориса Давидовича. И вообще любого другого князя. Я так решила: если с тобой что случится… словом, если не не будет больше тебя на земле, то… уйду в монастырь. И там буду молиться о твоей душе и оплакивать свою горькую долю… Ну а теперь, князь… - поднимаясь, вдруг чужим тоном сказала она.

Пленник поднял глаза и поразился той перемене, которая произошла в ней. Перед ним стояла не любимая, готовая пойти ради него на все девушка, а воспитанная в строгости и помнившая свое достоинство и честь княжна.

- Я все простила тебе и… прощай! – сказала она и, не оглядываясь, вышла из поруба.