Тамалия. Толстая тётка неопределённого возраста, но именно тётка, пуская слюни пялилась на моего

Толстая тётка неопределённого возраста, но именно тётка, пуская слюни пялилась на моего... чёрт, на Антера. Это заразно, что ли? Считать другого человека собственностью. Постоянно приходится себя останавливать. Впрочем, парней я часто тоже «своими» считала. Большинство из них почитали это посягательством на свободу и благополучно сваливали. Ну и к чёрту, зачем мне непостоянные?

Так, что-то мысли не о том, вот, смотри, какой постоянный завёлся. Не свалит, пока не отпустишь, в письменном виде. Но как-то не радует...

А тётка... с её деньгами (судя по наряду и камешкам) и такую внешность иметь, это ж сколько уже нужно было косметических процедур пройти, чтобы тело не выдерживало? Сейчас и в сто лет можно моложе выглядеть... Старая развратница... И обжора, да. Жирная.

Только тут я заметила, как напрягся Антер, стиснув побелевшими пальцами кнут.

Тётка с приторной улыбкой устремилась к нам. За ней на золотом поводке шёл смуглый высокий атлет – повыше Антера, да в плечах пошире, напомнивший мне племенного быка. Лицо непроницаемо, глаза масляные, профессиональный раб.

Тьфу, дура, нельзя так думать, откуда ты знаешь, что скрывается за этой маской, какая изломанная судьба? Ох, будь моя воля...

– Здравствуй, дорогая, меня Амира зовут, – протягивает тётка руку, приходится со счастливой улыбкой пожать и представиться.

– Извини, что я так по-свойски, просто увидела у тебя своего бывшего раба, хорошенький, правда? Как тебе, продавать не собираешься? А то что-то соскучилась я...

Антер

Предательская дрожь в коленях едва не сваливает меня на пол. Рефлекс, что ли? Какое счастье, что никогда больше не прикоснусь к этим свинячьим ногам. Расправляю плечи...

–... увидела у тебя своего бывшего раба, хорошенький, правда? Как тебе, продавать не собираешься? А то что-то соскучилась я...

Никогда больше? Нет, нет, к кому угодно, только не к ней!

Побеждаю паническое желание с мольбой взглянуть на Ямалиту. Кажется, ей и правда нужно, чтобы я вёл себя с достоинством, не представляю, для чего. Но почувствовать себя почти человеком... всё же невыразимо приятно. И больно, до ужаса, до тянущей по всей нервной системе раздирающей рези... Мне строго-настрого запретили вставать на колени, повторили с десяток раз, заставили меня повторить – что бы ни случилось, не сметь. Но если решит продать обратно Амире... Лучше пульт, чем обратно, не верится, что так думаю... Откуда она здесь?!

– Нет, – холодно откликается хозяйка. – Он мне самой нравится.

– Понимаю, да у меня получше завёлся, – бывшая дёргает цепочку. Кнат с обычной долей презрения посматривает, да пошёл он... Поначалу от меня Амира тоже не требовала всего того, что понадобилось потом. Постепенно, как ей казалось, «ломала», обижаясь, наказывая, иногда заставляя самому искать пути получения прощения, иногда подсказывая, иногда демонстрируя на примере других рабов... И тебя это ждёт. Долго ли ломать, всего несколько кнопок, и ты сломан... Остальное – обман.

– Рада за вас, – а сколько холода в словах, надо же, не ожидал... Думал, сейчас начнут обсуждать меня.

– А ты видела моё послание, правда же, оно справедливое? – Амира шагает ко мне, протянув руку, ощущаю, как жар прихлынул к щекам. Бросаю взгляд на Ямалиту, та стоит, глядя на Амиру... И что тут сделать достойного?

Бывшая хозяйка наскоро касается пальцем замка, дёргает брюки, захватив и бельё, опускает их ниже, чем нужно для демонстрации надписи. Задирает рубаху. Кажется, я прокусил губу, ощущаю солёный привкус на языке. Кажется, в дверях мелькнула Чара, взглянула на происходящее и предпочла удалиться.

Унижения в общественных местах самые тяжёлые. Когда тебя никто, кроме хозяина, не видит, можно хоть попытаться смириться. Да какое там смириться... Но когда на тебя смотрят десятки любопытных глаз... смеются, обсуждают... Ты осознаёшь, что даже если когда-нибудь окажешься на свободе, этого уже не смыть...