Бой с китайцами 18–20 марта вблизи 4–го уртона из Урги в Улясутай.

Командир полка, запрошенный о том, что ему известно об уходе китайских войск из Маймачена, донес: “Мне ничего неизвестно, но если они пойдут по путям, охраняемым его полком, то он своими малыми и разбросанными силами не может задержать их”.

В ночь на 15 марта генерал Резухин, оставив в Урге лишь Комендантскую команду подполковника Сипайлова в 50 человек, с остальными 355 бойцами выступил на север.

16 марта у Хара-гол на походе было получено донесение от полковника Хоботова, что китайские войска, ушедшие из Маймачена, не идут по путям на Ургу, а пошли где-то западнее, вероятно, по левому берегу Орхона, перейдя его в устье, но где они теперь находятся, неизвестно, так как буран мешает разведке.

Ночью, при свете свечи, совместно с Резухиным мы прикинули по карте, где теперь могут быть войска генерала Ма. Выходило, что за 4–6 дней форсированного марша они должны подходить к Барун-хурэ. Генерал Резухин, не медля ни минуты, двинулся на юго-запад, чтобы выйти на Урга-Улясутайский тракт. Шли дни и ночи 16–17 марта, дойдя до урочища Ходисын, где и задержались. Монголы ничего определенного о движении китайцев не знали. Они словно исчезли с лица монгольской земли.

Всю ночь с 18 на 19 марта я с генералом Резухиным искали выхода из положения, и было решено, что с рассветом я пойду с разъездом искать китайцев.

Со взводом забайкальских казаков я пошел на северо-запад от Ходисына. Пройдя километров пятнадцать, повстречал разъезд китайской кавалерии, который стал преследовать, донеся генералу Резухину: “Китайские войска здесь, где-то близко, преследую разъезд”. Километров 5–6 шло преследование разъезда, который вывел меня на движущуюся колонну китайских войск и обозов в юго-западном направлении. Сомнений не оставалось, что это китайцы, уходящие из Маймачена на Хух-хото.

Генерал Резухин со всем отрядом спешил ко мне. До подхода Резухина я оценил обстановку: путь, по которому двигались китайцы, лежал в огромной долине, идущей с северо-востока на юго-запад. Северные и восточные склоны заключены были горным массивом. С юга долина запиралась двумя отдельными возвышенностями, причем одна, более низкая, лежала в 1–1, 5 км от дороги, по коей двигались китайцы. Силы китайцев, растянувшихся на 3–4 км, определить было трудно из-за большого обоза, но по приблизительному подсчету конных было до 2000 человек, пеших до 3000 человек, мирных китайских купцов до 2000 человек, обоз из 200–300 груженных монгольских подвод.

На скором совещании с генералом Резухиным решили: Резухин займет юго-восточные высоты, я с монгольской и бурятской сотней сотника Очирова займу отдельную юго-западную высоту и не буду ввязываться в бой, так как силы слишком ничтожны в сравнении с китайцами, а посмотрю, что предпримет китайское командование и подожду подхода сотен 2–го конного полка, которые должны быть где-то близко.

Заняв сопку, наименованную № 1, рассыпал монгольскую сотню в цепь по склону сопки, пулемет на вершине горы, бурятскую сотню спрятал у подножия горы с юго-восточной стороны, как резерв, готовый действовать немедленно в конном строю. Резухин занял высоты № 2, пушка стала на позицию у подножья западной стороны горы.

Китайцы остановили движение обозов и сгруппировали его в двух пунктах. Китайские части стали строиться в боевой порядок. Первыми открыли ружейный огонь по сопке № 1, занимаемый мною. Я приказал пулеметчику — офицеру (фамилии не помню) первыми очередями определить прицел до кавалерийских и пехотных целей, которые определились: до пехотных 1200, кавалерии 1800.

Стали ожидать. Отделились китайские цепи примерно силой до двух батальонов и тремя последующими цепями повели наступление на сопку № 1. Кавалерия строилась в боевой порядок для атаки к югу от сопки № 1.

Положение становилось серьезным. Надежда на монгол, кое-как рассыпанных в цепь, была плохая. Они плохо были обучены, и на стойкость их рассчитывать было нельзя. Все упование возлагал на пулемет и бурятскую сотню. Сопка № 1, хотя и была высокой, но склоны ее были пологи, не круче 15 градусов, и была доступна для атаки кавалерии в конном строю. Пулеметчику — офицеру приказал держать китайскую кавалерию под огнем и не давать им возможности построиться в боевой порядок для атаки, а сам с офицерами, бегая по цепи монгол, руководил огнем их против китайских пехотных цепей. Китайские цепи, не неся почти потерь от огня монгол, приближались к сопке № 1. Китайские офицеры на конях скакали по своим цепям и подгоняли ташурами китайских солдат. Цепи наступали как на параде. Первая цепь приблизилась шагов на 400–500 к подножию горы.

Приказал бурятской сотне идти в атаку, а пулеметчику — офицеру перенести огонь на первую цепь. При первых же очередях пулемета по цепи она залегла, а офицеров с коней сдуло как ветром (кони под ними были убиты). Пустил в атаку бурятскую сотню с фланга и первая цепь побежала, вторая и третья спокойно отходили и, отойдя шагов на 800–1000 от сопки, залегли. Монголы приободрились, стали стрелять спокойнее, нанося китайцам урон, и видно было, как уходили и ползли раненые китайцы в тыл.

Молчание пулемета против кавалерии в течение 20–30 минут дало возможность части китайской кавалерии построиться в боевой порядок и пойти в атаку с дистанцией 1500–1800 шагов, но с первыми же очередями пулемета, с дистанции 1000–800 шагов скосившего сотню всадников, кавалерия повернула обратно, оставив на поле боя больше 100 убитых. Кони носились по полю.

В цепях пехоты появилось 5–6 пулеметов, и действительным прицельным огнем стали “поливать” горку № 1. Подумать о самосохранении с монголами было некогда, когда они, неся потери от пулеметного огня, в любую минуту стадом могли бежать с горы.

Существенную моральную пользу принесли пять выстрелов из пушки Гочкиса по атакующей кавалерии при второй атаке. Больше капитан Сементовский не нашел возможным стрелять, так как пять оставшихся снарядов приберегал на крайний случай.

В 2 часа 30 минут дня меня ранили в ногу. Пуля пробила голенную кость левой ноги навылет. Командовать сопкой передал сотнику Очирову. Оставляя сопку, я напомнил Очирову и пулеметчику — офицеру постараться вывести из строя китайские пулеметы. Увезли меня на конных носилках и доставили в примитивный перевязочный пункт в 1–1, 5 км к юго-востоку от сопки генерала Резухина. Перевязочный пункт был в наскоро поставленной юрте. Ни фельдшера, ни санитарной сестры милосердия не было. Их заменял санитар — доброволец, который был знаком с элементарными правилами перевязок. Кроме меня было еще три монгола, раненых с моей сопки. Но было относительно тепло, имелся горячий чай с ромом и перевязочные материалы. К ночи привезли еще человек 10 раненых с моей же сопки, и от них получил сведения, что китайцы еще делали две попытки атаки горы, но не дошли до нее, а вечером сопку генерал Резухин приказал очистить и отойти к его сопке.

В ночь на 20 марта пережили жуткую минуту, когда в обозе и на перевязочном пункте поднялась тревога и панические крики: “Китайцы! Китайцы!..” Оказывается, один эскадрон китайской кавалерии погулял в тылу генерала Резухина, но, не причинив никому вреда, ушел на запад. Рано утром 20 марта всех раненых на бычьих монгольских подводах отправили в Ургу и через пять дней движения полузамерзших доставили в госпиталь, а меня на свою квартиру.

Со слов других, бой с китайцами 20 и 21 марта рисуется так: к вечеру 19 марта китайцы осмелели и повели наступление на высоты, кои занимал генерал Резухин, но были отбиты. Рано утром 20 марта стали подходить сотни 2–го Конного полка Хоботова, ведя бой с арьергардом китайцев, чем внесли в главные силы китайцев беспокойство. С подходом 2–го полка в 4 сотни, 2 орудия и 4 пулемета (20 остались в сторожевой охране на Иро) положение генерала Резухина улучшилось. Сопку № 1 китайцы заняли вечером 19 марта. Утром 20 марта китайцы повели наступление на правый фланг позиции генерала Резухина, но подошедший 2–й полк их отбросил.

Унгерн прибыл в Ургу из Гоби ночью 18 марта и, узнав, что Резухин где-то на западе, на Улясутайском тракте, бьется с китайцами, немедленно приказал подогнать для чахар и артиллерии свежих коней и рано утром с запасными конями двинул их по пути на запад, а сам вечером 19 марта выехал на автомобиле, но, благодаря снежным сугробам по падям, подоспел на место боя часам в 10 утра 20 марта, а чахары подошли к ночи 20, сделав пробег за 1, 5 суток около 130 км.

При отбитии атаки на правый фланг попал в плен офицер — китаец в чине капитана. Первое, что сделал Унгерн по прибытию на позицию — вызвал китайского капитана и предложил ему поехать к своему начальству и предложить сдаться на условиях: сложить все оружие, сдать воинское обмундирование и имущество, а за это он, генерал Унгерн, пропускает на юг всех солдат и мирных жителей с их имуществом и дает продовольствие и нужное число подвод. Китайский капитан заверил генерала Унгерна, что такие условия для китайского командования будут приемлемы, и обещал через 3–4 часа дать ответ. Но не в характере Унгерна было сидеть и ждать ответа от китайцев 3 часа. Он потребовал коня и один поскакал в лагерь китайцев. Был обстрелян китайцами с сопки № 1, но благополучно проскочил, увидал старшего китайского начальника полковника Чжоу и с ним договорился об условиях сдачи оружия утром 21 марта. Вернулся поздно ночью.

Еще до света 21 марта пронеслась команда: “По коням! ” Оказывается, китайские кавалерийские начальники не пожелали разоружаться и сдавать все кавалерийское имущество, и с вечера тихо ушли на юго-запад. В китайском лагере было большое смятение из-за нарушения договора. Генерал Унгерн приказал чахарам и 3 сотням 2–го полка во главе с есаулом Нейманом догнать беглецов и разбить беспощадно. Полковник Хоботов с одной сотней был назначен для приема оружия от китайских не убежавших войск. Резухину с 3–м полком было приказано идти в преследование на поддержку Неймана и чахар.

Целый день 21 марта шла сдача оружия и имущества, военного и конского снаряжения. Отделили для китайцев обоз и продовольствие. У мирных купцов ничего не было отобрано, и их подводы были особо выделены.

При сдаче оружия многие китайские солдаты обращались к генералу Унгерну с предложением принять их на службу. Унгерн из числа желавших отобрал 600 человек и отправил их в Ургу на сформирование конного полка.

23 марта генерал Унгерн нагнал колонну генерала Резухина, который вел бой с китайцами за перевал. Здесь был убит один из храбрейших офицеров есаул Нейман. Ночью на 24–е китайцы ушли с перевала. Гоняться за горсточкой ушедших китайских кавалеристов не имело смысла.

Вечером к перевалу прибыл из Урги на автомобиле Жамболон — ван с каким-то важным донесением. Оба генерала долго совещались. Утром части 2–го и 3–го полка ушли в направлении Ван-хурэ.

В преследование китайцев были посланы чахары. Путь бежавших китайцев устлан был трупами людей и скота. Профессор Оссендовский в своих воспоминаниях о виденном им поле боя (19–21 марта) картинно описывает его и, действительно, к нему в полной мере подходят слова А. С. Пушкина: “О поле, поле чистое, кто усеял тебя костями…” Так бесславно погибли последние войска генерала Сюя. Профессор (?) Оссендовский в своих воспоминаниях ярко характеризует “поле усеянное, неубранное от трупов людей и коней”, когда он проезжал по нему спустя много времени после боя.

Генерал Резухин захватил большую и богатую добычу. Бои генералов Унгерна в Гоби и Резухина к югу от Барун-хурэ имели решающее значение крепкому занятию Халхи “белыми русскими”. У Китайского правительства не оставалось иллюзии о ее возврате. Генерал Унгерн спокойно перешел созидательной работе в Халхе.