Вы хотели бы, чтобы Ваш ребенок стал ученым, занимался наукой?

Рис. 3. Опрос 25–26 августа 2001 г. © Фонд «Общественное мнение», 2001 г. [237]

Таким образом, для тщательного разыскания всех факторов формирования того или иного образа науки и ученых в общественном сознании необходимо построение сложной картины разнообразных интерпретаций, которые действуют в нем. Это обстоятельство принуждает совершенствовать исследовательский инструментарий. Одним из самых последних вариантов является дискурс-анализ[238], в котором «дискурс» предстает как раз таким многоразличным целым, позволяющим охватить значительное число существенных аспектов явления науки (образовательного сообщества) в их существенной связи.

Однако, ограничивая наше исследование проблемой формирования образа науки и ученых в процессе осуществления связей с общественностью, мы должны указать главные жанры пиар-дискурса, ставящие своей целью оказывать наиболее существенное формирующее воздействие.

Первыми формами научного пиар-дискурса можно считать появление более или менее систематической информации о науке, ученых и результатах их исследований в СМИ (газетах и журналах). Газетные колонки, посвящаемые ученым и науке, научные обозрения в «толстых журналах», публичная деятельность первых научных обществ, публичные лекции, читаемые в общественных собраниях, есть первые формы научного пиар-дискурса.

Какими свойствами обладал этот тип пиар-дискурса?

Прежде всего такой дискурс был подчинен дискурсу обыденного сознания со всеми его важнейшими свойствами: несистематичность («казуальность»). Речь идет не просто о некой неупорядоченности или хаотичности. Суть – в отсутствии единства принципов (отбора, анализа, сравнения и т.п.). Астрономические или географические, медицинские или химические сведения такого типа не могли составить никакой системной научной картины мира и потому вполне «мирно» уживались и уживаются сегодня с похожими по форме сообщениями всевозможных магов (колдунов вуду, шаманов), астрологов, «целителей» и экстрасенсов («приворот-отворот»), «уфологов» и «контактеров» с чем угодно. Именно систематичность научного знания в сильнейшей степени противоречит здесь обыденному сознанию и обыкновенно навевает на него скуку, вызывает на самом деле стойкое фактическое отвращение (поэтому-то всевозможные экскурсы обыденного сознания в сферу сведений о науке отличаются субъективным произволом, прихотливой вкусовщиной).

Другое, тесно связанное с предыдущим свойство обыденного сознания и характерного для него дискурса – ситуативность: он формируется по принципу «здесь и сейчас». Вот почему научный дискурс, пропитанный множеством отсылок (сносок) к предыдущему или параллельному материалу (установленные факты, проведенные доказательства, необходимые связки и т.п.), требующий внимания к всевозможным «контекстам», входит здесь в серьезное противоречие с обыденным сознанием. Для всякого, желающего что-то прояснить обыденному сознанию о научных истинах, – концентрируются величайшие трудности: многочисленные (необходимые) пояснения и отсылки воспринимаются обыденным сознанием, наоборот, как стремление запутать и уклониться.

Кроме того, научные истины, чаще всего парадоксальные для обыденного сознания, неизбежно упрощаются вплоть до огрубления при всякой попытке «понятного» изложения. Однако часто такой дискурс, избегая очевидной примитивизации, оставляет внешний парадоксализм, подтверждая давнюю характеристику Маркса: «В формах проявления, лишенных внутренней связи и нелепых, если их взять изолированно, они также чувствуют себя, как рыба в воде» [239]. Вот почему сложившийся в обыденном сознании образ науки и ученых обыкновенно напитан множеством парадоксов, которые «мирно» сосуществуют.

Как правило, главной целью и содержанием такого дискурса было сообщение о «факте» из жизни науки и ее творцов и описание реальных или потенциальных полезных свойств. Но поскольку внутренняя существенная связь не постигнута, то и представления о так называемых «полезных свойствах» существенно искажаются (они либо изображаются «панацеей», либо демонизируются в виде некоего «абсолютного зла»).

Существенным шагом вперед в научном пиар-дискурсе было появление популяризаторской, научно-популярной литературы, значение которой с наступлением научно-технической революции только усилилось. В этом жанре сложились свои признанные авторитеты – журналы, издательства, авторы, которые сумели соединить необходимый уровень научности рассмотрения и достаточный уровень наглядности и доходчивости изложения.

Проблема приобретала особую остроту с началом научной революции на заре ХХ в., когда рождался хлесткий слоган в научной периодике: «Эта теория недостаточно сумасшедшая, чтобы быть научной!». Новые открытия и мысленные конструкции, изобретавшиеся для их объяснения, делали научный дискурс еще более герметичным, доступным лишь для посвященных («жрецов науки»). Заявлялось, что «материя исчезла», что Вселенная появилась 13 млрд лет назад из ничтожной точки в результате «взрыва», существуют «странные» и «очарованные» частицы, что «часть может быть больше или равна целому» и т.п., и т.д.

Поскольку значительно сократилось время между объявлением об очередном открытии и возникновением технологии на его основе, то в обыденном сознании складывалось еще более стойкое убеждение, что «наука все может». Такие ожидания стимулировали как искаженные представления о содержании научных открытий и научного знания в целом, так и активные попытки мимикрии различных форм эзотеризма под «научность» как в подражании языку науки, характерным формам и продуктам научного творчества («эксперименты», «опыты», «исследования», статьи, монографии, энциклопедии и справочники), так и ее институтам (академии, институты, лаборатории, ученые степени и звания). Научные открытия приобретали в обыденном сознании извращенный характер: поскольку сущностная связь ему не дана непосредственно, а в своем повседневном опыте оно видит лишь мистифицированный результат, который получается как бы «из ничего», то и процесс приращения научного знания существенно иррационализируется. Движение и развитие научного познания предстает как цепь невероятных и чудесных откровений. В этом виде наука неотличима от магии и колдовства.

Сегодня достаточно отчетливо можно определить, что есть разные группы людей, которые по разным причинам заинтересованы в развитии популяризации: 1) есть спрос в " широких слоях" (например, тираж научно-популярно журнала «Вокруг света» около 250000 экземпляров, есть еще «Компьютерра», в котором много именно научно-популярных материалов, «Популярная Механика», «Что нового в науке и технике» и т.д. Тиражи этих журналов исчисляются десятками тысяч. Кроме того, посещаемость научных разделов ведущих новостных сайтов очень велика. Часто именно научные новости становятся на них самыми посещаемыми); 2) если приход молодежи в науку и высокотехнологичные области производства зависит от уровня популяризации, то в развитии этого направления заинтересованы и наука, и государство, и все общество в целом (это молодежь от 25 до 35 лет, с высшим образованием и достаточно хорошей работой и, конечно, школьники, причем те, у кого и уровень интеллекта, и уровень подготовки выше среднего). Разумеется, «заказчиком» может выступать и общество в целом в лице государства, его образовательной, информационной и издательской политики. В то же время, производство и распространение научно-популярных материалов может быть хорошим бизнесом. Упомянутый журнал «Вокруг света» – прибыльное предприятие, а Nature – это коммерческое издательство.

Поздние этапы современной научно-технической революции обозначились превращением науки в непосредственную производительную силу общества. Целые отрасли материального производства рождались «в пробирке», научные лаборатории превращались в крупные промышленные предприятия, потребляющие невиданное прежде количество энергии. «Гонка» открытий и изобретений становилась мощным фактором развития стран и международных отношений. Военно-промышленный комплекс аккумулировал огромные ресурсы общества и стал одним из главных потребителей результатов научных исследований [240]. Огромные средства, направляемые на научные исследования и разработки (НИОКР) становятся сопоставимы с бюджетами целых государств и выступают мощным средством воздействия на политические, экономические и социальные процессы в обществе. Сложности контроля за их обоснованием и расходованием усугубляют проблему. Усложнились и формы организации науки и научных исследований, появились научные парки, технополисы, фирмы-инкубаторы, особые регионы или территории науки [241].

В этих условиях стала резко возрастать социально-политическая роль ученых в современном мире. Со времен «Манхэттенского проекта» и «Манифеста Бора-Эйнштейна» отчетливо обозначилась проблема определения учеными своей общественно-политической позиции. Слишком велики риски, связанные с возможностью безответственного экспериментирования (на людях, окружающей среде) и преступного использования научных знаний (для создания различного оружия). Личность ученого, его социально-политические позиции становятся мощным фактором формирования образа науки в общественном сознании. Уже в начале ХХ века в художественной литературе и кино появляются различные образы ученых, которые стоят перед трудным выбором: поставить научное творчество и его результаты на службу добра или зла?

Возникновение Советского государства привело к противостоянию и в этой сфере: советское государство стремилось использовать авторитет выдающихся ученых для укрепления своих политических позиций, всемерно выражало свою заинтересованность и поддержку ученым, науке (связь своей идеологии и политики с наукой, привилегированное положение ученых и научных организаций, в частности АН СССР, значительные и устойчиво высокие темпы роста расходов на науку и образование). Ученые и организации научно-образовательного сообщества вовлекались в активную политическую деятельность (подчас подвергаясь принудительной политизации, наносившей тяжелый ущерб как собственно научным исследованиям, так и лично ученым и их авторитету в обществе).

Связи с общественностью выступают в известном смысле велением времени и средством решения реальных проблем положения и развития науки в современном обществе.

Пиар-дискурс науки сегодня включает следующие жанры:

1. Экспертные научные оценки для различных государственных, международных и политических организаций, союзов и объединений (доклады подразделений и комиссий ООН, доклады Римского клуба, материалы исследований международных научных центров), в которых делаются попытки определить тренды и мегатренды развития человечества, регионов, сфер жизнедеятельности людей и т.п.

2. Доклады и материалы работы всемирных и международных, региональных и национальных научных конгрессов, конференций (форумов), либо регулярно созываемых (Всемирные философские конгрессы), либо приуроченных к определенному событию, призванные в большей мере «подвести итоги» и «продемонстрировать состояние и уровень» исследований.

3. Пресс-релизы, доклады и сообщения научно-промышленных корпораций, научных организаций, союзов и объединений (Лондонское королевское общество, АН СССР-РАН, Французская академия и др.), чаще всего по проблемам взаимоотношений этих институтов с другими или обществом в целом. Крупные научные центры и научно-промышленные корпорации создают службы по связям с общественностью, выступают в СМИ. Сюда же можно отнести и пресс-конференции и интервью известных ученых, авторитетных представителей научно-образовательных сообществ.

4. Заявления и Открытые письма, Манифесты (Хартии) и Уставы отдельных ученых или их групп, сообществ, посвященные актуальным социально-политическим проблемам и культурным событиям (Манифест Рассела-Эйнштейна, Нюрнбергский кодекс (1947), Хельсинкская декларация Всемирной медицинской ассоциации (1964), Декларация прав культуры академика Д.С. Лихачева Письмо академика А.Д. Сахарова, призыв группы молекулярных биологов во главе с П.Бергом (США) объявить добровольный мораторий на эксперименты в области генной инженерии, Письмо десяти академиков РАН Президенту РФ (об угрозе клерикализации образования в стране.).

5. Научно-популярная литература, решающая в большей мере просветительские задачи раскрытия содержания и возможного значения научных изобретений и открытий возможно более широкому кругу людей (издательства, периодика, авторы – А. Азимов, М. Гарднер, Я. Перельман, Ф. Зигель и др.). Научно-популярная литература внесла значительный вклад в формирование образа современной науки и научного сообщества: сделала доступным пониманию образованным обществом смысла открытий фундаментальной науки, актуальных проблем ее развития и положения в мире. Сегодня в связи с развитием информационных технологий и сферы коммуникации следует, очевидно, говорить не только о литературе, но также об аудиовизуальных продуктах: научно-популярные фильмы на различных носителях (пленки, компакт-диски, электронные магнитные и оптические носители), телевизионные научно-популярные и документальные фильмы и передачи. Мы говорим в первую очередь о литературе, имея в виду их общий источник, исторический единой корень.

Научная популяризация обращена к более широкому кругу людей, нежели предшествующие жанры связей с общественностью, но все же не к одному лишь обыденному сознанию. Скорее речь идет об образованной аудитории, имеющей базовые школьные представления о науке, ее составе, методах и отличительных особенностях. Но в то же время популяризация достигается за счет «перевода» научных идей на чувственно-образный и рассудочный язык

В этом процессе активную роль играет прежде всего такая институция, как литература, в том числе – периодическая (журналы), но также и документальные фильмы, в научной фантастике – игровые фильмы, Фан-клубы.

6. Научно-фантастическая литература – особый жанр художественной литературы, возникший в век «пара и электричества» и получивший бурное развитие в ХХ в. (Ж. Верн, А. Беляев, И. Ефремов, А. Кларк, А. Азимов, Р. Шекли и др.) Этот жанр художественной литературы также участвует в связях с общественностью, вносит свой вклад в формирование образа науки и ученых. Разумеется, он более опосредованно связан с собственно наукой и научным сообществом – через субъективно-личностное творческое осознание и отображение художником тех или иных проблем науки, в отличие от научно-популярной литературы или документального кино (здесь художественное мастерство авторов популяризации подчинено задачам раскрытия самого объективного содержания предмета повествовавния). Это художественно-образное начало превалирует над собственно абстрактно-логическим, и потому оно есть прежде всего восприятие и переживание людей по поводу некоторых аспектов науки, возведенных в фантастическую степень. Так же, как и научно-популярная литература, научная фантастика сегодня охватывает область изобразительного искусства, аудио-визуальные искусства (театральные спектакли, художественные и телевизионные фильмы).

В то же время необходимо подчеркнуть, что собственно научно-фантастическая литература или шире – научная фантастика – все-таки тяготеет к комплексу научных идей, а также принципов и способов их построения (при всей фантастичности допущений, предположений, экстраполяций). В отличие, например, от жанра фэнтези, в изобилии умножившегося во второй половине ХХ в., будучи ближе к жанру волшебной сказки, она включает в себя в качестве существенных компонентов мистицизм и эзотеризм.

Особо следует сказать о поджанре научной фантастики – социальной фантастике. Она более всего представлена такой формой как социальная утопия/антиутопия («Машина времени» Г. Уэллса, «Аэлита» А. Толстого, «Мы» Е. Замятина, «Туманность Андромеды» и «Час Быка» И. Ефремова, «Возвращение со звезд» и «Магелланово облако» С. Лема, «Этот прекрасный дивный мир» О. Хаксли, «1984» Дж. Оруэлла, «Конец Вечности», «Стальные пещеры», «Я-робот» А. Азимова и др.). Все неразрешенные сложности соотношения гуманитарного и естественнонаучного знания запечатлелись в произведениях этого жанра. Здесь можно найти и простодушный технократизм в духе «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона, где с научно-техническим прогрессом связываются надежды на разрешение всех мучительных человеческих проблем, в том числе социальных. Здесь, в антиутопиях, широко представлены и выявившиеся опасения, связанные с открывшимися негативными сторонами и следствиями научно-технического прогресса.

Но быть может одним из самых удивительных моментов были малочисленны попытки литературно-художественными средствами экстраполировать научные представления об обществе и человеке в будущее, построить социальную научно-фантистическую утопию. Негативные ожидания в этом плане достаточно разнообразно выразились в таких знаменитых антиутопиях, как «Скотный двор» и «1984» Дж. Оруэлла, в то время как образы положительной социальной утопии можно сосчитать по пальцам одной руки. Здесь отчетливо проявилась куда более непосредственная связь мировоззренческих и смысложизненных ориентаций авторов с господствующей в данное время идеологией.

Если исходить из того, что дискурс есть власть социальных знаковых форм, включая мир вещей вместе с их заменителями – симулякрами (Ж. Бодрийяр), то можно указать следующие главные характерные черты дискурса этого типа.

1. Научное сообщество способно и делает эффективные экспертизы, диагнозы, прогнозы, ибо своим развитием наука доказала свою эффективность, то есть способность обращать даже самые сложные теоретические конструкции в разнообразные технологии, которые меняют образ жизни, предлагать решение сложных проблем (средства лечения и передвижения, продукты питания, источники энергии). Это – очевидный властный дискурс, основанный на монопольном владении знанием, доказавшим свою эффективность, в отличие от спорного (политического), нестрогого (гуманитарного), произвольно-принудительного (юридического).

2. Научное сообщество способно быть объективным и беспристрастным искателем независимой от чьих бы то ни было интересов позиции.

3. Благодаря этим двум обстоятельствам научное сообщество в целом обладает более высоким моральным авторитетом.

Именно в этих жанрах предъявляются самые высокие требования к качеству пиара, поскольку на их основе в большей или меньшей мере осуществляется выработка (а то и принятие решений). Это, в частности, проявляется в жестких юридических границах, в которых приходится «работать» данному дискурсу.

4.4. Модель религиозного PR-дискурса

Необходимость постоянного осуществления связей с общественностью для религиозных организаций появляется в эпоху возникновения массовых общественно-политических движений, развития институтов гражданского общества.

О каких религиозных организациях идет речь? Разумеется прежде всего о церквях основных мировых религий – христианской, мусульманской, иудаистской, буддистской и др. В то же время появляются политические партии, союзы и объединения с выраженной религиозно-политической ориентацией (христианско-демократические, исламские, сионистские и т.п.). В условиях массовых миграций конца Х1Х – ХХ вв. церкви и религиозные объединения играли важную роль в поддержании национально-этнической идентичности в чуждой среде, социальной поддержке в условиях жестокой конкуренции.

Эта жесткая конкуренция приводила к вспышкам национализма, шовинизма (антисемитизма) и расизма, вызывая необходимость публичной самозащиты многочисленных диаспор от необоснованных нападок и обвинений.

Другим важным стимулом образования религиозно-политических организаций стало появление и распространение массовых политических партий, связанных прежде всего с большими социальными группами – крестьянством, рабочими промышленности, транспорта и т.п., причем как парламентского, реформистского типа, так и революционной направленности. Роль прежде господствующих конфессиональных институтов оказалась существенно ослабленной: они были поставлены перед необходимостью считаться с массовыми настроениями, определиться в своем отношении с государственной властью и господствующей элитой, вырабатывать собственную политическую стратегию и тактику, втягиваться в политическую борьбу.

Формирование в результате буржуазных революций светских режимов в результате отделения церкви от государства создавали существенно иные, в сравнении с прежними, условия функционирования этих институтов. Появляются соответствующие мусульманской, иудаистской, буддистской и др.ровых религиийгражданского общества.рганизаций появляется в эпоху становления массСМИ: вначале газеты, затем радиостанции и телевизионные каналы.

Для большинства конфессиональных институтов основных мировых религий работа с массовой аудиторией не была в новинку. Новыми были изменившиеся условия: аудитория, активно включавшаяся в политическую борьбу за свои права, новые средства в виде массовых общественно-политических организаций, новые методы – пропаганда и агитация с помощью СМИ, парламентская, а то и вооруженная борьба.

Церкви использовали свойственные им преимущества: наличие широко разветвленной сети «первичных» организаций («приходов») с обычно достаточно устойчивой связью со своей «целевой» аудиторией («паствой»); сложившаяся система институтов подготовки квалифицированных кадров для работы с массовой аудиторией; устойчивые традиционные связи с экономически и политически господствующими классами и наличие значительных материальных ресурсов.

Важно различать религиозный PR-дискурс и PR-дискурс религиозных организаций.

Во-первых, они различны тем, что PR-дискурс религиозных организаций заметно шире религиозного PR-дискурса: в процессе осуществления связей с общественностью неизбежно приходится заниматься не только конфессиональными, но и светским вопросами: вырабатываются и представляются общественности политические и социальные программы, разрешение экономических и юридических вопросов функционирования церковных организаций, регулирование внутрицерковных процессов (хозяйственно-организаторская, церковно-образовательная и иная деятельность), поддержание межцерковых отношений и т.п.

Во-вторых, при этом используется светский по своей природе дискурс: общественно-политический, юридический, педагогический, экономический.

В-третьих, PR-дискурс религиозных организаций как разновидность институционального дискурса закючает в себе и его особенности. Религиозный же PR-дискурс – это разновидность идеологического. Он призван главным образом обеспечить беспрепятственное функционирование религии как формы общественного сознания.

Религиозный PR-дискурс обладает двумя важными чертами:

1. Первой его особенностью является его ориентация на специфическую аудиторию – верующих (или по крайней мере тех, кого предполагается обратить именно в данную веру). Атеистическая аудитория в существенной степени равнодушна к центральному ядру этого PR-дискурса – ценностям и смыслам, которые он призван отстаивать. Атеистически ориентированная аудитория (ученые, исследователи, аналитики, рядовые граждане) в отношении этого дискурса преследуют свои специфические цели (изучают происхождение таких мировоззренческих ориентаций, критику их оснований и элементов, меры противодействия или использования).

В этом взаимодействии с аудиторией исходным принципом является изначальное неравенство участников коммуникации и дискурса. Речь идет не о том, что в начальный период объект воздействия не обладает некими ценностями, смыслами, правилами и приемами их добывания и использования (как, скажем, это имеет место в научном или педагогическом дискурсе). Имеется в виду принципиальное различие между теми, кто обладает истинами откровения и всеми прочими, что закреплено иерархическим построением этих отношений.

При этом в ряде конфессий проводится достаточно жесткая граница между верующими и неверующими («неверными») и, соответственно, устанавливается весьма различная степень допустимости возможных (а то и необходимых) мер воздействия на них со стороны верующих (оправдание обмана, преследования, репрессии и уничтожение).

Ситуация несколько изменяется в протестантизме, который, по словам Маркса, «превращает мирян в попов, а попов в мирян». Здесь снимается резкость противопоставления тех, кто наделен благодатью откровения и всеми прочими, но не уничтожается вовсе: предполагается, что такое различие остается, но оно не есть дело обряда и культа, а всецело – произвола трансцендентной инстанции, узнать решение которой можно лишь по результату, жизненному успеху данного индивида, которого он достигает лишь по причине благоволения к нему этих инстанций.

Поэтому такое взаимоотношение участников коммуникации существенно отличает религиозный PR-дискурс от других дискурсов (научного, педагогического): как бы далеко не заходил его субъект в стремлении «нести слово Божье» и разъяснять его суть, он неизбежно упирается в это различие, вновь и вновь напоминая о принципиальной ограниченности человеческих возможностей постичь трансцендентное. При любой же попытке противоположной стороны (неверующего) добиться ответа (откуда же взялись те самые истины откровения и почему вполне земные люди берутся так хорошо и уверенно толковать «абсолютный произвол») обязательно будет положена граница в виде особой категории лиц: «пророков», «святых», «отцов церкви», церковных авторитетов.

В научной и педагогической коммуникации тоже имеет место существенное различие в статусе ее участников. Ученый – учитель («мастер») и ученик. Но оно носит временный и процессуальный характер. Учитель (мастер) передает свой опыт ученику, и тот не только усваивает, но в перспективе и превосходит наставника. Это нормальный процесс.

Даже во властном дискурсе, в коммуникации управляющего и управляемого имеет место законное различие в статусе ее участников, но оно не носит какого-либо трансцендентного характера (как бы на том не склонен был настаивать субъект управления), а лишь обусловлено объективным характером общественного разделения труда.

Но столь принципиальное разведение статусов участников коммуникации в религиозном дискурсе является источником его слабости и недостатков: постоянно должна совершаться подмена (трансцензус) человеческого («слишком человеческого!») трансцендентным и наоборот (например при отборе корпуса библейских текстов и их переводе на европейские языки: социальные институты и субъекты (акторы), руководствуясь вполне земными, человеческими соображениями, производят все эти процедуры, а затем означивают полученный результат, придавая ему сакральный характер (требуя признать их «богодухновенными»).

В истории религий эта ситуация постоянно разрешалась появлением еретических движений и учений, входивших в непримиримое противоречие с ортодоксальной доктриной. Конфликт разрешался чисто светскими внерелигиозными средствами, не подразумевавшими никакой интеграции. Поэтому высказываемая в литературе точка зрения о том, что «участником религиозной коммуникации является Бог» с нашей точки зрения является некорректной (примитивная фетишизация и мистификация). Этот феномен – идеологический компонент дискурса, а не реальный участник коммуникации, то есть здесь имеют место два типа действительности – одна вещно-предметная, другая – идеальная.

2. Другой особенностью религиозного дискурса вообще и PR-дискурса в частности – является специфический комплекс ценностей (система ценностей). Центральный компонент – вера (Карасик), в которой выделяют следующие элементы: выделение мира сверхъестественного, запредельного чувственно-достоверному и умопостигаемому посюстороннему; признание несомненной действительности этого запредельного мира; отдание предпочтения этому миру в сравнении с посюсторонним; ожидание помощи и поддержки от него.

С позиций этих компонентов осуществляется религиозный PR-дискурс:

- в них черпается авторитет этого дискурса, право субъекта утверждать нечто, вербализировать какие-то акты и обязанность объектов внимать; субъекты подобного PR-дискурса, вопреки постоянным ссылкам на исключительную толерантность их идеологических систем, демонстрируют беспрецедентную резкость раздаваемых оценок (недавними примерами могут служить небывалая активность служителей культа и их адептов в историях с «карикатурным скандалом», «Сатанинскими стихами» С. Рушди, выставкой «Осторожно, религия!» и др.). Даже концепция прав человека стала объектом тщательно нескрываемой критики;

- претензии на обладание истинами откровения, которые, с одной стороны, превышают возможности понимания рядовых объектов, участников коммуникации, а с другой стороны – избавляют от необходимости их доказательства. В процессах коммуникации с общественностью это создает двусмысленность: субъекты подобного дискурса на неизвестном основании якобы отлично ориентируются в том, в чем человеческое разумение как раз, по их мнению, принципиально неспособно разобраться. По этой схеме действуют и многочисленные религиозные и светские секты – «сайентологов», «уфологов», «экстрасенсов», «целителей», апокалиптиков, эсхатологов и т.д;

- претензии навязывать (властно-распорядительным образом) определенные статусы участникам коммуникации (например РПЦ претендует, вопреки результатам множества социологических исследований, определять количество «православных» россиян («по рождению»). Или предельно декларативно: все русские изначально «православные». Не останавливаясь перед очевидным нарушением конституционной нормы об отделении церкви от государства, РПЦ явочным порядком вторгается с собственной культово-обрядовой деятельностью в повседневную жизнедеятельность государственных структур. По данным российской печати («Отечественные записки»), на территории и в расположении около 3500 частей и подразделений ВС РФ воздвигнуты культовые сооружения и совершаются разнообразные обряды (освящения знамен частей, спускаемых кораблей, участие в принятии присяги военнослужащими и т.п.); священнослужители решительно вторгаются на территории УФСИН с целью «удовлетворения религиозных потребностей» россиян, самым неожиданным образом проявляющих невиданную доселе религиозность.

Служителей культа не смущает простейший факт, что осужденные в подавляющем большинстве прежде (особенно в момент свершения преступления) и не помышляли ни о каких конфессиональных вопросах.

Более того, явочным порядком служители культа вторгаются в официальную церемонию принятия присяги Президентом РФ! [242] Подобные акции в многоконфессиональной стране особенно многозначительны именно с точки зрения столь цинично проявленного правового нигилизма и неуважения к Основному закону своей страны. Помимо подобного добровольно-принудительного расширения своей «паствы» используется и еще один, с виду непритязательный, но для обыденного сознания достаточно эффектный прием распределения властного ресурса: появление в общественных местах и в СМИ во всевозможном церковном облачении.

Журналист и обыватель почему-то мгновенно начинает не только именовать служителя культа их внутрикорпоративными званиями и чинами (что более или менее понятно), но и использовать принятые в этих организациях формы обращения («ваше святейшество», «отец Вячеслав», «владыка»), хотя по своему организационно-правовому статусу РПЦ такая же общественная организация, как и какие-нибудь «Союз русского дворянства» или «Оренбургское казачье войско», «Союз российской молодежи». Никому не приходит в голову обращаться к какому-нибудь «казачьему атаману» — «Ваше превосходительство», «Ваше благородие» или к претендентам на российский престол из «царствующего дома Романовых» — «Ваше величество» и т.п.;

- широко используются так называемые «прецедентные тексты», которые в этом дискурсе с особенной силой наделяются субъектами коммуникации (служителями культа) в высшей степени сакральными свойствами и предельным авторитетом, призванным всецело стереть любые намеки их человеческого происхождения;

- большое значение для этого типа дискурса имеет хронотоп: сочетание места и времени данной коммуникации; в аспекте времени это прежде всего различные религиозные праздники, события церковной и светской истории (церковь издавна использует прием «переозначивания» события, особенно в случаях невозможности упразднить или стереть память о нем); в аспекте места прежде всего храм; с расширением вмешательства в различные сферы жизни человека и общества делаются попытки вернуться к тотальной регламентации всех ее сторон и моментов (рождение, брак, смерть и т.д.); служители культа стремятся любое событие сделать информационным поводом для презентации своих ценностей смыслов и значений (будь то падение нравов или очередная бюрократическая акция).

Жанрами религиозного PR-дискурса, то есть специфической прагматически ориентированной коммуникации, традиционно выступают церковные проповеди, торжественные богослужения и т.п. В то же время конфессии и их институты ставятся перед необходимостью активно продвигать ценности и навязывать свой способ означивания в самых различных ситуациях и по самым разным поводам (благотворительность, здравоохранение, образование и воспитание, служба в ВС, отбывание наказания в местах лишения свободы, юбилеи и т.п.). PR-дискурс религиозных организаций, как уже было сказано, как раз и аккумулирует все многообразие этих реакций, далеко выходящих за пределы собственно религиозного дискурса (хотя и не порывая с ним ценностно-смысловой связи).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Теоретическое исследование характера и особенностей PR-дискурса только начинается. Впереди еще много вопросов и проблем, требующих применения теории иметодологии дискурс-анализа в процессе изучении различных направлений и эффективности PR-деятельности. Дискурсивный подход к анализу PR и других видов публичных коммуникаций является инновационным и продуктивным как с теоретической (академической) позиции, так и с практической точки зрения.

Во-первых, в процессе овладения теорией дискурса и методологией дискурс-анализа развивается способность структурировать вербальные и невербальные PR-послания и медиа-тексты.

Во-вторых, в ходе изучения свойств и структур конкретных видов дискурса вырабатываются необходимые для аналитиков и управленцев навыки критического чтения контекстов и конструирования эффективной убеждающей коммуникации.

В-третьих, на основе изучения устройств и конкурентной борьбы разнообразных дискурсов можно перейти к их сознательному конструированию и стать, таким образом, профессиональным дискурсологом, то есть специалистом в области смыслопорождения и ментального дизайна.

В целом же глубокое освоение способов формирования и построения дискурсных форм приводит к овладению дискурсным искусством. Искусство дискурса является весьма необходимым креативным навыком не только для профессиональных коммуникаторов – пиарщиков, журналистов, политиков, преподавателей, тренеров, релегиозных деятелей, но также для всех тех, кто хочет выстроить благоприятную для собственного самочуствия и социального роста систему коммуникаций. В этом, собственно, и состоит сверхзадача развиваемой нами дисциплины под названием «дискурсология».

В перспективе предполагается создать обширную серию трудов, посвященных различным проблемам и подразделам дискурсологии. В разрабатываемую в настоящее время программу научной и образовательной деятельности в сфере дискурсологии входят такие пункты, как издание энциклопедических трудов и учебных пособий по общей и политической дискурсологии, создание новых учебных курсов и практикумов по конкретным видам дискурс-анализа для студентов и преподавателей вузов, руководителей коллективов, политических и социальных технологов, журналистов и продюсеров массовых мероприятий

Авторы и издатели работ по дискурсологии рассчитывают не только на читательское внимание к опубликованным текстам, но также и на получение советов, замечаний и интересных предложений, касающихся тематики и предполагаемых новых объектов дискурс-исследований.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Андрианов М.С. Невербальная коммуникация: психология и право. М.: Институт Общегуманитарных исследований, 2007. 256 с.

Анкерсмит Франк. Нарративная логика. Семантический анализ языка историка. Пер. с англ. О. Гавришиной, А. Олейникова. Под ред. Л.Б. Макеевой. М.: Идея Пресс, 2003. 360 с.

Анкерсмит Ф.Р. История и тропология: взлет и падение метафоры./ Пер. с англ. М. Кукарцева, Е. Коломиец, В. Кашаева. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 496 с.

Антология концептов. / Под ред. В.И.Карасика, И.А.Стернина. М.: Гнозис, 2007. 512 с.

Анхолт С. Брендинг: дорога к мировому рынку. М.: КУДИЦ-ОБРАЗ, 2004. 272 с.

Бабаева Е.В. Тексты гороскопов как отражение социальных ценностей и норм // Массовая культура на рубеже ХХ –ХХ1 веков: Человек и его дискурс. Сб. научных трудов. / Под ред. Ю.А. Сорокина, М.Р. Желтухиной. ИЯ РАН. М.: «Азбуковник», 2003. 368 с.

Барт Р. Мифологии. / пер. с франц., вступ. ст. и коммент. С.Н. Зенкина. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000. 320.

Барт Р. Система Моды. Статьи по семиотике культуры. / Пер. с франц., вступ. ст. и сост. С.Н. Зенкина. М.: Издательство им. Сабашниковых, 2003. 512 с.

Барт Р. Империя знаков. / Пер. с франц. Я.Г. Бражниковой. М.: Праксис, 2004. 144 с.

Батлер Джудит. Психика власти: теории субъекции. Харьков: ХЦГИ; СПб.: Алетейя, 2002. 168 с

.

Бенхабиб Сейла. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру/Пер. с англ.; Под ред. В.И.Иноземцева. М.: Логос, 2003. 350 с.

Богомяков В.Г. Региональная идентичность «земли тюменской»: мифы и дискурс. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2007. 148 с.

Бодрийяр Жан. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. 387 с

Бодрийяр Жан. Система вещей. М.: Изд - во «Рудомино», 2001. 224 с.

Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. М.: Библион; Русская книга,

2003. 272 с.

Бодрийяр Жан. Пароли. От фрагмента к фрагменту. / Пер. с франц. Н. Суслова. Екатеринбург: У-Фактория, 2006. 200 с.

Борботько В.Г. Принципы формирования дискурса: От психолингвистики к лингвосинергетике. М.: КомКнига, 2006. 288 с.

Будаев Э.В., Чудинов А.П. Метафора в политическом интердискурсе. 2-е изд. испр. и доп. Екатеринбург: Уральский гос. пед. ун-т, 2006. 213 с.

Бурдье П. Дух госудврства: генезис и структура бюрократического поля // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской академии наук. М.: Ин-ь экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1999. С. 125 – 166.

Бурдье П. Поле политики, поле социальных наук, поле журналистики // Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Инстута социологии Российской академии наук. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001. С. 107 – 138.

Вебер М. Харизматическое господство: психология и психоанализ власти. В 2-х тт. Хрестоматия. Самара: Бахрах, 1999. Т. 2. 576 с.

Галумов Э.А. Международный имидж России: стратегия формирования. М.: Известия, 2003. 450 с.

Гачев Г.Д. Космо-Психо-Логос: Национальные образы мира. М.: Академический Проект, 2007. 511 с.

Гачев Г. Ментальности народов мира. М.: Изд-во Эксмо, 2003. 544 с.

Горчакова В.Г. Прикладная имиджелогия: Учеб. пособие. М.: Академический Проект, 2007. 400 с.

Грант Д. Манифест инноваций бренда. Как создаются бренды, переориентация рынков и преодоление стереотипов. Пер. с англ. Орешкиной А.М. М.: ООО «Группа ИДТ», 2007. 272 с.

Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии, 1988. № 1. С. 56 –70.

Данилина В.В., Луканина М.В., Минаева Л.В., Салиева Л.К. Связи с общественностью. Составление документов: Теория и практика: Учеб. пособие для студентов вузов / В.В.Данилина, М.В.Луканина, Л.В. Минаева, Л.К.Салиева; Под ред. Л.В.Минаевой. М.: Аспект Пресс, 2006. 288 с.

Дебор, Ги. Общество спектакля. /Пер. с франц. С.Офертас и М. Якубович; Под ред. Б. Скуратова. / Послесловие А.Кефал. М.: Изд-во «Логос», 2000. 184 с.

Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. / Пер. с англ. М.: Прогресс, 1989. 313 с.

Дементьев В.В. Непрямая коммуникация. М.: Гнозис, 2006. 376 с.

Деррида Ж. Письмо и различие / Пер. с франц. Д.Ю.Кралечкина. М.: Академический Проект, 2007. 495 с.

Дьякова Е.Г. Теория дискурса в британской школе культурных исследований // Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ. Серия «Дискурсология». Вып. 1. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 29 – 38.

Женщина и визуальные знаки./ Под ред. А.Альчук. М.: Идея-Пресс, 2000. 280 с.

Замятин Д.Н. Пространство как образ и трансакция: к становлению геономики // Полис, 2007. № 1. С. 168 – 183.

Иванова К.А. Копирайтинг: секреты составления рекламных и PR-текстов. 2-е изд. СПб.: Питер, 2006. 160 с.

Иванова К.А. Бесценные советы для настоящего PR-менеджера. СПб.: Питер, 2006. 144 с.

Ильин М.В. Политический дискурс как предмет анализа // Политическая наука.

Политический дискурс: История и современные исследования: Сб. науч. тр./ РАН ИНИОН. М., 2002. С. 7 – 43.

Иная ментальность / В.И.Карасик, О.Г. Прохвачева, Я.В. Зубкова, Э.В.Грабарова. М.: Гнозис, 2005. 352 с.

История ментальностей. Историческая антропология: Зарубежные исследования в обзорах и рефератах / РАН, Ин-т всеобщей истории; Рос. гос. гум. ун-т. М., 1996. 254 с.

Капитонов Э.А., Капитонов А.Э. Корпоративная культура и PR. – Москва: ИКЦ «МарТ»; Ростов-н/Д: Изд. центр «МарТ», 2003. 416 с.

Карасик В.И. Язык социального статуса. М.: Институт языкознания РАН, 1992. – 330 с.

Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М.: Гнозис, 2004. 390 с.

Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М.: Прогресс, 1999. 415 с.

Киселев К.В. Политический слоган: проблемы семантической политики и коммуникативная техника. Екатеринбург: УрО РАН, 2002. 242 с.

Киселев К.В. Дискурс региональной идентичности в современной России // Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ. Серия «Дискурсология». Вып. 1. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 144 – 150.

Кондратьев Э.В., Абрамов Р.Н. Связи с общественностью: Учеб. пособие для высшей школы / Под ред. С.Д.Резника. М.: Академический проект, 2003. 416 с.

Коулман Дж. Капитал социальный и человеческий // Общественные науки и современность. 2001, № 3. С. 122 – 139.

Коханова Л.А. Медиарилейшнз. Что это такое. М.: Изд-во «РИП-холдинг», 2006. 328 с.

Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? М.: Гнозис, 2003. 375 с.

Крейдлин Г.Е. Мужчины и женщины в невербальной коммуникации. М.: Языки славянской культуры, 2005. 224 с.

Кривоносов А.Д. PR-текст в системе публичных коммуникаций. 2-е изд., доп. СПб.: «Петербургское Востоковедение», 2002. 288 с.

ЛеПла Ф. Дж., Паркер Л.М. Интегрированный брендинг. /Пер. с англ.; Под ред. С.Г.Божук. СПб.: Изд. дом «Нева»; М.: «ОЛМА-ПРЕСС Инвест», 2003 320 с.

Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000. 704 с.

Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст-семиосфера – история. М.: Языки русской культуры, 1999. 464 с.

Лысикова О.В. Имиджелогия и паблик рилейшнз в социокультурной сфере: Учеб. пособие / О.В.Лысикова, Н.П. Лысикова. М.: Флинта: МПСИ, 2006. 168 с.

Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М.: Гнозис, 2003. 280 с.

Малкова Ю.В. Конструирование рекламных сюжетов. М.: АСТ; СПб.: Сова, 2007. 125 с.

Массовая культура на рубеже ХХ –ХХ1 веков: Человек и его дискурс. Сб. науч. трудов / Под ред. Ю.А.Сорокина, М.Р.Желтухиной. ИЯ РАН. М.: «Азбуковник», 2003. 368 с.

Митта А. Кино между адом и раем. Кино по Эйзенштейну, Чехову, Шекспиру, Куросаве, Феллини, Хичкоку, Тарковскому… М.: Подкова, 1999. 480 с.

Многообразие политического дискурса. Екатеринбург: УрО РАН; УрГСХА, 2004. 386 с.

Московичи С. Машина, творящая богов. / Пер. с франц. – М.: Центр психологии и психотерапии, 1998. 560 с.

Музыкант В.Л. Формирование юрэнда средствами рекламы и PR: Учеб. пособие М.: Экономистъ, 2004. 606 с.

Назукина М.В. Региональная мифология в современной России: сравнительный анализ опыта Пермской и Свердловской областей // Альманах «Дискурс-Пи», 2005. Вып. 5. Екатеринбург, 2005. С. 137 – 140.

Нэпп Д. Политика брэнда. /Пер. с англ. – СПб.: Изд. дом «ВЕСЬ МИР», 2003. 384 с.

Ольшанский Д.В. Политический PR. СПб.: Питер, 2003. 544 с.

Олянич А.В. Гастрономический дискурс в системе массовой коммуникации (семантико-семиотические характеристики) // Массовая коммуникация на рубеже ХХ – ХХ1 веков: Человек и его дискурс. Сб. науч. трудов / Под ред. Ю.А. Сорокина, М.Р. Желтухиной. ИЯ РАН. – М.: Азбуковник, 2003. С. 167 – 200.

Олянич А.В. Презентационная теория дискурса. М.: Гнозис, 2007. 407 с.

Пешё М. Контент-анализ и теория дискурса // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса / пер. с франц. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999. С. 302 – 336.

Почепцов Г.Г. Паблик рилейшнз, или как успешно управлять общественным мнением. 2-у изд., испр. и доп. М.: Центр, 2003. 320 с.

Русакова О.Ф. Дискурс, политический дискурс, политическая дискурсология // Многообразие политического дискурса. Екатеринбург: УрО РАН; УрГСХА, 2004. С. 7 – 32.

Русакова О.Ф., Спасский А.Е. Что такое политический маркетинг: Научно-методическое издание. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2004. 144 с.

Русакова О.Ф., Спасский А.Е. Политический маркетинг: Краткий учебный словарь. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2005. 144 с.

Русакова О.Ф., Максимов Д.А. Политическая дискурсология: предметное поле, теоретические подходы и структурная модель политического дискурса // Полис, 2006. № 4. С. 26 – 43.

Русакова О.Ф., Спасский А.Е. Дискурсология как новая дисциплина. Предисловие // Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ. Серия «Дискурсология». Вып 1. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 4 – 7.

Русакова О.Ф., Спасский А.Е. Что такое дискурсология? // Дискурсология: методология, теория практика. Доклады Первой Международной науч.- практ. конфер. / Под ред. О.Ф.Русаковой. 15-16 дек. 2006 г. Серия «Дискурсология». Вып. 3. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 6 –7.

Русакова О.Ф. Современные теории дискурса: опыт классификаций // Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ. Серия «Дискурсология». Вып. 1. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 8 – 28.

Русакова О.Ф., Москвин Д.Е. Дискурс публичной коммуникации как социетальный капитал (структура и функции) // Дискурсология: методология, теория практика. Доклады Первой Международной науч-практ. конфер. / Под ред. О.Ф.Русаковой. 15-16 декабря 2006 г. Серия «Дискурсология». Вып. 3. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 115 – 119.

Русакова О.Ф., Ишменев Е.В. Критический дискурс-анализ // Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ.(Серия «Дискурсология». Вып. 1. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 39 – 53.

Русакова О.Ф., Спасский А.Е. Дискурс как властный ресурс // Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ.(Серия «Дискурсология». Вып. 1. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 151 – 164.

Русакова О.Ф., Спасский А.Е. К вопросу о соотношении понятий «бренд», «имидж», «репутация» в политическом маркетинге // Маркетинг: теория и практика. Часть 11: Сб. статей Всероссийской научно-практической конференции / Под ред. В.И.Кебы. Магнитогорск: ГОУ ВПО «МГТУ», 2006. С. 224 - 229.

Русакова О.Ф. Пролегомены к теории дискурса современной политической философии и роль масс-медиа в формировании новых идеологий // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. Вып. 6. Екатеринбург: УрО РАН, 2006. С. 212 – 229.

Русакова О.Ф. Лингвистические и кратологические трактовки дискурса // БЕЗ ТЕМЫ. Научный общественно-политический журнал. Екатеринбург, 2006. № 2. С. 59 – 65.

Русакова О.Ф. Про Моду, Деда Мороза и Супермена: дискурс-анализ мифологий массовой культуры в работах Р.Барта, Ж.Бодрийяра и У. Эко // Дискурс-Пи. Научно-практический альманах. Вып. 6.. Екатеринбург, 2006. С. 14 – 19.

Русакова О.Ф. Основные теоретико-методологические подходы к интерпретации дискурса // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. Вып. 7. Екатеринбург: УрО РАН, 2007. С. 5 – 34.

Русакова О.Ф. Ментальный дизайн как функция PR-дискурса // Дискурсология: методология, теория, практика. Доклады Второй Международной науч.-практ. конфер., посвященной памяти Жана Бодрийяра. / Под ред. О.Ф.Русаковой. 21 нояб. – 14 дек. 2007 г. Т.2. Серия «Дискурсология». Вып. 6. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2007. 21 нояб. – 14 дек. 2007 г. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс- Пи», 2007. С. 145 – 147.

Русакова О.Ф. «Путешествие» в концептосфере туризма // Дискурсология: методология, теория, практика. Доклады Второй Международной научн-практ. конфер., посвященно памяти Жана Бодрийяра. / Под ред. О.Ф.Русаковой. 21 нояб. – 14 дек. 2007 г. Т. 2. Серия «Дискурсология». Вып. 6. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2007. 21 нояб. – 14 дек. 2007 г. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс- Пи», 2007. С. 193 – 194.

Русакова О.Ф. Актуальный ретро-дискурс: борьба за означивание // Дискурсология: методология, теория, практика: Доклады Второй Междунар. науч.-практ. конфер., посвященной памяти Жана Бодрийяра Т.3. Екатеринбург; Челябинск: Изд. дом «Дискурс- Пи», 2008. С. 19 – 23.

Русакова О.Ф. Дискурс левого поворота // Дискурс- Пи. № 7. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс- Пи», 2007. С. 9 – 11.

Русакова О.Ф. Дискурс новых латиноамериканских левых: от Че Гевары до Чавеса. Концепт «Наша Америка» // Дискурс- Пи. Научно-практический альманах. № 7. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс Пи», 2007. С. 20 – 22.

Русакова О.Ф. Дискурс шоу-политики // БЕЗ ТЕМЫ. Научный общественно-политический журнал, 2008. № 1. С. 13 – 18.

Русаков В.М. Мифотворческая составляющая теоретического познания // Дискурс-Пи. Научно-практический альманах. Вып. 6. Екатеринбург, 2006. С. 30 – 31.

Русаков В.М. Особенности научного и ненаучного дискурса // Дискурсология: методология, теория, практика Доклады Второй Международной науч.-практ. конфер., посвященной памяти Жана Бодрийяра. / Под ред. О.Ф.Русаковой. 21 нояб. – 14 дек. 2007 г. Т. 1. Серия «Дискурсология». Выпуск 5. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2007. С. 64 – 66.

Русаков В.М. От дискурса антропологического поворота – к дискурсу антропологической катастрофы // Дискурсология: методология, теория, практика. Доклады Второй Международной науч.-практ. конфер., посвященной памяти Жана Бодрийяра Т.3. Екатеринбург; Челябинск: Изд. дом «Дискурс- Пи», 2008. С. 45 – 52.

Селигмен, Адам. Проблема доверия. /Пер. с англ. И.И. Мюрберг, Л.В.Соболевой. М.: Идея-Пресс, 2002. 256 с.

Сеннет Р. Падение публичного человека./ Пер. с англ. О.Исаевой, Е.Рудницкой, Вл.Софронова, Кчухрукидзе. М.: Логос, 2002. 424 с.

Серио П. Анализ дискурса во Французской школе (Дискурс и интердискурс) // Семиотика: Антология / Сост. Ю.С. Степанов. 2-е изд., испр. и доп. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2001. С. 549 – 562.

Серль Дж. Что такое институт? // Вопросы экономики, 2007. № 8. С. 5 – 27.

Современные тенденции развития символического пространства политики и концепт идеологии. Материалы дискуссии // Полис, 2004. № 4. С. 28 – 51.

Сосланд А.И. Идеология и аттрактивистика // Политический маркетинг, 2004. № 7. С. 26 – 32.

Социальный капитал как научная категория // Общественные науки и современность, 2004. № 7. С. 5 – 23.

Трахтенбург А.Д. Дискурсивный анализ массовой коммуникации и парадоксы левого сознания // Полис, 2006. № 4. С. 44 – 52.

Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе Х1Х века / Пер. с англ.; под ред. Е.Г.Трубиной и В.В.Харитонова. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. 528 с.

Управление общественными отношениями: Учебник / Под общ. ред. Комаровского В.С. М.: Изд-во РАГС, 2005. – 400 с.

Фадеичева М.А. Т.А. Ван Дейк и тотальность расистского дискурса // Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ. Серия «Дискурсология». Выпуск 1. Екатеринбург: Изд. дом «Дискурс-Пи», 2006. С. 123 – 130.

Фадеичева М.А. Идеология и дискурсивные практики «нашизма» в современной России // Полис, 2006. № 4. С. 53 – 60.

Ф иллипс Луиза Дж. и Йоргенсен Марианне В. Дискурс-анализ. Теория и метод. / Пер. с англ. Харьков: Изд-во Гуманитарный Центр, 2004. 336 с.

Фуко Мишель. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. /Пер. с франц. В.П. Визгина, Н.С. Автономовой. СПб., A-cad, 1994. 406 с.

Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности М.: Касталь, 1996. 448 с.

Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / Пер. с франц. С.Ч. Офертаса / под ред. В. Визгина и Б.М. Скуратова. М.: Праксис, 2002. 384 с.

Фурс В.Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Мн.: ЗАО Экономпресс, 2000. 224 с.

Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. /Перевод. с нем./ Под ред. Д.В. Скляднева. 2-е изд. СПб.: Наука, 2006. 380 с.

Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2001. 417 с.

Хазагеров Г.Г. Политическая риторика. М.: Никколо-Медиа, 2002. 313 с.

Чернявская В.Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия: Учеб. пособие. М.: Флинта; Наука, 2006. 136 с.

Чудинов А.П. Политическая лингвистика: Учеб. пособие. 2-е изд., испр. М.: Флинта: Наука, 2007. 256 с.

Чумиков А.Н., Бочаров М.П. Связи с общественностью: теория и практика: Учеб. пособие. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Дело, 2006. 552 с.

Шарков Ф.И. Интегрированные PR-коммуникации. М.: РИП-Холдинг, 2004. 272 с.

Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М.: ИТДГК «Гнозис», 2004. 326 с.

Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. 432 с.

Эко Умберто. Роль читателя. Исследования по семиотике текста / Пер. с англ. и итал. С.Д. Серебряного. СПб.: Симпозиум, 2005. 502 с.

Юдина Е.Н. Креативное мышление в PR (в системе формированиясоциокультурных связей и отношений). М.: РИП-Холдинг, 2005. 272 с.

A New Agenda in (Critical) Discourse Analysis. Theory, Methodology and Interdisciplinarity. Edited by Ruth Wodak, Paul Chilton. Jon Benjamins Publishing Company. Amsterdam/Philadelphia, 2005. 321 P.

Chouliaraky L. Media Discourse and the Public Sphere // Discourse Theory in European Politics. Identity, Policy and Governance. Edited by David Howarth and Jacob Torfing. Palgrave Macmillan Ltd., 2005. P. 275 – 296.

Dijk T.A. van. Introduction: Discourse Analysis as a New Cross-Discipline // Handbook of Discourse Analysis. Vol. 1: Disciplines of Discourse. Academic Press. L., 1985.

Discourse Theory in European Politics. Identity, Policy and Governance. Edited by David

Howarth and Jacob Torfing. Palgrave Macmillan Ltd., 2005. 364 p.

Fairclough N. Language and Power. London: Longman, 1989. 259 p.

Fairclough N. Critical Discourse Analysis and the Marketization of Public Discourse: the Universities // Discourse and Sociaty, 1993, № 4 (2): P. 133 – 168.

Fairclough N. Media Discourse. London: Adward Arnold, 1995. 214 p.

Torfing J. New Theories of Discourse. Laclau, Mouffe and Zizek. Oxford.: Blaskwell Publishers, 1999. 342 p.