Глава 14. В лучах утреннего солнца Чингис резко повернулся, заставив Хасара вздрогнуть

В лучах утреннего солнца Чингис резко повернулся, заставив Хасара вздрогнуть. Чингис увидел, что пришел младший брат, и переменился в лице, приняв менее устрашающий вид, хотя все еще было заметно, что он в напряжении. Последние два дня, пока его люди сражались и гибли по ту сторону гор, Чингис пребывал в смятении и расстройстве. Если бы стены Отрара были хоть чуточку тоньше, хан заставил бы катапульты трудиться денно и нощно. Но сейчас это было лишено смысла, и Чингис выжидал. Наступление шахской армии волновало его сильнее, чем взятие города. Но бездействие изводило хана до мозга костей.

– Скажи мне добрую новость, – потребовал Чингис.

Хасар замялся с ответом, и хан снова нахмурил брови.

– Тогда говори, что есть, – сказал он.

– Дозорные сообщили о сражении у перевала. Полководцы сократили число шахских солдат, но армия осталась почти невредимой. Хачиун выставил лучников на высокие склоны. Они убьют много людей, но, если войска не дрогнут и не побегут, шах пройдет перевал. Ты сам это предвидел, брат.

Чингис сжал левую руку в кулак с такой силой, что та задрожала.

– Скажи, как остановить двадцать тысяч солдат, которые могут ударить нам в спину, и я встану на пути шахского войска, как только оно пройдет перевал, – ответил Чингис.

Хасар перевел взгляд на город, который как будто смеялся над приготовлениями своих врагов. Пять полных туменов, отозванных из лагеря, лишь ожидали приказа, и каждая минута упущенного времени больно ранила Чингиса. Он полностью сознавал риск, на который пошел. Собирая все доступные силы, хан оставил своих жен и сыновей, Угэдэя и Толуя, без защиты. Когда на другой день взошло солнце, говорить с ханом осмеливался только Хасар, но и тот не предложил брату ни одного решения.

Так же как и его брат, Хасар понимал, что гарнизон Отрара ударит им в спину, как только завидит знамена шаха. Монголы будут раздавлены. Хасар знал, что не обладает ни талантами Субудая, ни разумностью Хачиуна. Но Хасар видел только одно решение. Они не могли взять Отрар. Единственное, что они могли сделать, – отступить, уведя за собой свои войска. Все же Хасар выжидал, что скажет Чингис.

Серый дым погорелого городского посада рассеялся за последние несколько дней. Воздух был теперь чист и горяч. Чингис смотрел на свое войско, а неприступный город молчаливо ждал освобождения.

– Наступят другие времена, брат, – теряя терпение, произнес Хасар. – У тебя будут другие сражения.

– Предлагаешь мне отступить, Хасар? – ответил Чингис, снова поворачиваясь к брату.

– Это лучше, чем быть убитым, – пожал плечами Хасар. – Если отведешь тумены на десять миль к северу, шах объединит войско с гарнизоном Отрара, и тогда мы наконец встретимся с одной армией и без всякой угрозы с тыла.

– На десять миль в горы и равнины, которые они знают лучше нас? – презрительно фыркнул Чингис. – Они будут преследовать и убивать нас по пути до самого дома, и даже мои военачальники не смогут остановить их. Но если я подойду к перевалу, у шаха не будет возможности для маневра… Поздновато, брат. Вряд ли теперь успею добраться до перевала раньше захода солнца. Время – наш враг. – Внезапно Чингису пришла в голову мысль, и он замолчал. – А что тот человек, который был твоим помощником? Самука? Он предан нам?

Хасар пытливо сощурил глаза, соображая, что задумал Чингис.

– Разумеется, – ответил Хасар.

Чингис резко кивнул. Он принял решение.

– Дай ему пять тысяч бойцов, и пусть стережет город до моего возвращения. Выигрывать сражение не обязательно. Главное – удержать их здесь и не дать ударить нам с тыла. Скажи ему, что мне требуется время и он должен добыть его.

Хасар ответ дал не сразу. Тумен Чагатая стоял к городу ближе, чем отряды Самуки, но Хасар понимал, что Чингис не пошлет сына на верную смерть, которую, казалось, готовил Самуке.

– Хорошо. Очень хорошо, брат. Я передам ему.

Но Чингис уже вскочил в седло и разворачивал скакуна, намереваясь занять свое место во главе монгольского войска. Разрезая ряды всадников, Хасар помчался напрямик, чтобы разыскать Самуку.

Когда Хасар нашел его, Самука стоял рядом с Хо Са. Командиры обсуждали боевое построение, но, как только увидели Хасара, замолчали, и лица обоих мгновенно просветлели. С волнением в груди Хасар жестом увел их в сторону от других командиров и заговорил тихим голосом:

– Наш повелитель Чингис приказывает тебе остаться здесь, Самука. Возьмешь пять тысяч лучших лучников и будешь удерживать город до нашего возвращения.

Хо Са онемел, точно его хватил удар. Карие глаза Самуки на мгновение встретились с глазами Хасара. Все трое знали, что Самуке вынесен смертный приговор. Гарнизон Отрара будет сражаться отчаянно, чтобы вырваться на свободу.

– Они приложат все силы, чтобы прорваться наружу, – продолжил Хасар. – Предстоит кровавая работенка.

Смирившись со своей участью, Самука кивнул. Пяти тысяч воинов не хватит, чтобы удерживать двое ворот. Вдруг его посетила мысль, и Самука взглянул на Хо Са.

– Я справлюсь тут сам, генерал. Возьми его с собой, – устало улыбнулся Самука. – Все равно он здесь бесполезен.

На мгновение Хо Са почувствовал слабость во всем теле. Он не хотел умирать в чужой стране. Самука дал ему шанс выжить. Хасар отвернулся, чтобы не видеть смятения на лице Хо Са.

– Я остаюсь, – ответил Хо Са.

Самука посмотрел на небо и сделал глубокий выдох.

– Ну и дурак, – сказал Самука. Он повернулся к Хасару, глубоко вдохнул и приободрился. – Как долго мне нужно продержаться?

Хасар не подал виду, что заметил мучения Хо Са.

– Хотя бы день. Я сам тебя сменю.

Принимая приказ к исполнению, Хо Са и Самука поклонились. Поддавшись импульсу, Хасар протянул руку и сжал Хо Са плечо. Этого тангутского командира Хасар знал уже много лет, со времен первых походов на Цзинь.

– Береги себя, брат, – сказал Хасар. – Я приду, как только смогу.

– Буду ждать тебя, – твердо ответил Хо Са. Его лицо не выдало ни малейшего признака страха, который сдавил ему грудь.

Чингис уже стоял во главе армии и молча глядел на троих командиров. Он ждал. Самука дал приказ, и пять тысяч воинов отделились от основного войска. Чингис подождал еще немного, пока Хасар собирал по четыре стрелы от каждого воина из тумена Чагатая, передавая стрелы пучками лучникам Самуки. Им понадобится каждая стрела. Если бы они задержали гарнизон Отрара хотя бы до темноты, возможно, Чингис к тому времени доказал бы, что потери людей не напрасны.

Когда приказ остаться услышали все пять тысяч, головы многих воинов повернулись к Хасару. Они поняли значение слов. Хасар сидел в седле, подобно каменному изваянию. Он был доволен, что приказ не вызвал открытого недовольства. Его люди приучились сохранять дисциплину. Даже предчувствуя смерть.

Чингис ударил пятками и пустил лошадь вскачь. Чагатай и Хасар ехали рядом, двигаясь в сторону коричневатых гор, где полководцы бились с армией шаха. А позади горожане ликовали на стенах Отрара, и только небольшое серое войско во главе с Самукой и Хо Са возвращалось под стены города.

Передовые полки армии шаха покидали перевал. Они выходили на солнечный свет, шумно радуясь жизни. Десятки тысяч стрел сыпались на них со скал ущелья. Щиты были усеяны стрелами, и воины обрезали их древки с помощью ножей, медленно, но верно продвигаясь к Отрару.

Позади еще слышались крики умиравших солдат. Монголы кромсали арьергард шахского войска в расчете на то, что мусульмане дрогнут и в панике разбегутся. Шах Ала ад-Дин Мухаммед лишь печально улыбнулся при этой мысли. Ведь умереть достойно было почетно, а его люди были крепки в своей вере. От кровожадного вражеского меча никто не бежал. По милости Аллаха монголы хотя бы не стреляли им в спину. И в глубине души шах надеялся, что они истратили стрелы на Калифу и его всадников. Для убийцы и вора такой финал был бы лучше предательства.

Переход через горы под дождем стрел занял долгое время. Монголы взгромоздились на скалах, точно стервятники, ни на минуту не прекращая атаки. Солнце клонилось к закату, но шах не знал, ожидать ли от этих монгольских дьяволов продолжения нападений и с наступлением темноты. До Отрара оставалось не больше двадцати миль, и шах намеревался вести свое войско на север до тех пор, пока не увидит стены Отрара. Армия хорезмийцев встанет лагерем так, чтобы его было видно с крепостных стен, и тогда жители города заметят его и поймут, что шах пришел освободить их.

Сзади послышались новые крики. Шах недовольно ворчал. Монголы были повсюду. Его люди сомкнули щиты, но поразить противника трудно, когда не видишь его. Войско шло вперед. Ничто, кроме смерти, не могло остановить его продвижение к городу.

С высоты паланкина на спине боевого слона шах одним из первых заметил тумены Джелме и Субудая. Они прошли через горы и атаковали правый фланг шахской армии. Изрекая проклятия, шах Мухаммед снова подозвал благородных гонцов. Затем он оглядел свое войско, выбирая, какие силы бросить в бой, и, приняв решение, кивнул всаднику, который подъехал первым.

– Скажи моему сыну, чтобы уничтожил противника на фланге. Пусть возьмет двенадцать слонов и десять тысяч солдат с генералом Фейсалом. Передай, что я буду наблюдать за ним.

Прижав поочередно пальцы к губам и сердцу, всадник умчался с приказом. Проводив всадника взглядом, Ала ад-Дин отвернулся, едва ли сомневаясь в том, что сын раздавит врагов.

Шах зловеще ухмыльнулся, как только его армия покинула перевал. Ничто не помешает им дойти до Отрара. Где-то впереди мчался Чингис, но он опоздал. Даже если он уже был в пути, гарнизон Иналчука подрежет Чингису крылья. Монголы оказались быстрее и проворнее, чем ожидал шах Мухаммед, но его армия все еще численно превосходила их, и мусульмане не дрогнут, не обратятся в бегство, пока он жив.

Битва обещала быть славной, и шах Мухаммед неожиданно для себя обнаружил, что ждет не дождется, когда увидит крушение хана. Шах даже сожалел, что придется убить такого дерзкого смельчака. Нынешний год принес шаху много забот, но усилия окупились сполна. Шах снова вздохнул, припомнив детскую сказку о падишахе, который боялся мрачного уныния почти так же сильно, как и беспредельной самоуверенности. Когда же он попросил своих советников найти решение дилеммы, те изготовили скромное золотое кольцо с незамысловатой надписью: «Все проходит». За простыми словами скрывалась истина, и шах был доволен. Его слегка потрепанная армия по-прежнему шагала к Отрару.

Спустившись с гор, колонны Субудая выстроились в широкую наступательную линию. Уже показалась голова шахской армии, но Субудай остановил людей, велев передать стрелы передним рядам. Стрел оставалось очень мало. Их хватало только на три молниеносных залпа пятью тысячами луков. Затем в дело пойдут мечи.

Подгоняя коня, Джелме скакал справа от Субудая.

– Джучи и Джебе наступили на хвост этой змеи! – кричал Джелме. – Посмотрим, сможем ли мы отсечь ей голову.

– Нет ничего невозможного, – ответил через плечо Субудай. – Просто поразительно, что после стольких атак противник сохраняет строй. Следует учесть еще кое-что, генерал: у них превосходная дисциплина, не хуже, чем у нас. Даже если ими руководит дурак, переломить их будет непросто.

До противника оставалось промчаться чуть больше мили. Субудай подсчитывал в уме время. При данной скорости еще двести ударов сердца – и завяжется бой.

Несясь на врага, Субудай видел, что довольно большая часть войска отделилась от главных сил противника и начала встречное движение. Вперед выдвигалась шеренга слонов, подгоняемых пинками и кнутами погонщиков. Субудай поморщил лоб. Боясь, что вид этих необычных животных смутит его людей, он решил приободрить их.

– Голова их защищена. Цельтесь в ноги! – громко кричал он. – Мы можем убить все, что движется.

Приказ передавали дальше, и те, кто слышал его, скалили зубы. Лучники готовили луки, натягивая тетиву.

Слоны неуклюже и тяжело шагали вперед, быстро развивая скорость. Подле слонов шли пешие воины. По мере приближения слоны становились все больше, крупнее и ужаснее на вид. Субудай приготовил меч, легонько размахивая им над ухом коня. Рассекая воздух, меч тихонько посвистывал на ветру. Заметив приближение с севера монгольских туменов, Субудай догадался, что это Чингис, но полководцу показалось странным, что хан оставил Отрар за спиной.

– Сначала бейте слонов! – велел Субудай своим лучникам.

Они были готовы, и Субудай почувствовал, как сильно забилось сердце в груди и висках. Солнце клонилось к горизонту. День выдался славный, и хотелось еще пожить.

Самука разделил принятые под командование пять тысяч воинов на две части, поставив их с обоих концов города, напротив ворот. Командование второй половины войска принял Хо Са. Самука оценил хладнокровие, которому тангут научился за годы жизни среди племен. Командиры заняли позиции, и Самука теперь был спокоен. Чтобы укрыться от стрел неприятеля, воины соорудили заграждение, подперев его камнями.

Самука вздохнул. Чингис оставил ему только одно преимущество, и оно будет использовано насколько возможно. Самука теребил пальцами шелковое знамя, наслаждаясь мягким на ощупь материалом. Видя любопытные смуглые лица в бойницах высоких башен Отрара, Самука не сомневался, что ждать осталось недолго.

Чингис едва ли успел отъехать на несколько миль к югу от города, когда за его стенами прогремело громкое эхо голосов отрарских военачальников. Кивнув, Самука еще раз проверил готовность своих командиров. Они были так же серьезны, как и их генерал. Никто не надеялся выжить в предстоящей схватке с врагом.

Железные ворота в восточной стене медленно открывались. Одновременно тысячи лучников появились на стенах. Самука равнодушно поднял глаза, оценивая число врагов. За предыдущие дни монголы очистили подступы к городским воротам от обломков сгоревших домов. В то время идея казалась здравой, но теперь обитатели города встретят на своем пути меньше препятствий. Самука дал приказ, и бойцы приготовили луки. Для удобства и быстроты стрельбы лучники складывали стрелы у ног. Внезапно одно из наспех сколоченных деревянных заграждений повалилось на землю. Послышались грохот и брань командира, пославшего бойцов поднять загородку и надежнее укрепить ее камнями. Самука нервно улыбнулся. Чингис поставил его сюда, и сдвинуть его с места будет непросто.

Самука не знал, станет ли неприятель прорываться из города только здесь или предпримет попытку прорваться еще и через другие ворота, которые прикрывал Хо Са. Отсюда не было видно. Но это уже не имело значения. Сидя в седле на достаточном расстоянии от стен, Самука следил за раскрывавшимися воротами. За ними ждали освещенные солнцем отряды хорошо вооруженных всадников на великолепных арабских конях. Самука щурил глаза, чтобы лучше их рассмотреть. Лошадей следовало уничтожить. Для любителей конины это было непросто. Но пешее войско не догонит Чингиса.

– Пристрелить коней! – прокричал Самука.

Его слова подхватили голоса командиров, хотя в таком малочисленном войске, вероятно, лишь немногие не слышали приказ. Монгольские лошади вряд ли могли понадобиться тем, кто не мог оставить позицию. Однако сидеть в седле было как-то привычнее, да и Самука не желал стоять на земле, когда враги начнут приближаться.

Из города донесся рев голосов, и противник начал вырываться наружу. Ворота сдавили войско врагов, одновременно пропуская только пять всадников в ряд. Выжидая момент, Самука поднял левую руку. Сотня луков тотчас появилась в пустых глазницах на баррикадах. Самука понимал, что лучники должны стрелять по очереди через одного, чтобы не растратить запас стрел раньше времени. Но хотелось, чтобы первый залп привел врагов в ужас.

Самука заметил, что гарнизон хорошо спланировал наступление. Выскакивая из ворот, всадники строились широкой колонной, быстро увеличивая свое число в кратчайшее время. Самука невозмутимо ждал, когда они пересекут метку, оставленную в ста шагах от него.

– По лошадям! – прокричал Самука снова и опустил РУку.

Звон тетивы заставил сердце биться сильнее. Сотня длинных стрел взвизгнула в воздухе и в считаные мгновения поразила наступающих всадников. Передняя шеренга рухнула, точно опрокинутое ведро с водой, кони и люди распластались на пыльной земле. Самука вновь поднял руку и почти сразу опустил ее, зная, что другая сотня луков уже готова. Ничто не могло устоять перед непрерывной стрельбой. Хотя доспехи и щиты защищали хорезмийцев, они падали вместе с лошадьми. Затем новый удар стрел добивал тех, кто находил силы подняться после падения.

Внезапно воздух над головой наполнился жужжанием стрел. Лучники на стенах открыли стрельбу. Самука инстинктивно пригнулся, хотя заграждения защищали его. Лучники, что стреляли со стен, попадали только в щиты монголов. Воины имели достаточно опыта и ловко подставляли щит под стрелу, выдерживая удар.

Всадники еще покидали город. Самука командовал один залп за другим, пока перед Отраром не выросли горы мертвых тел людей и коней. Кое-кого из воинов Самуки тоже сразило стрелой, но таких было мало.

Потом наступило затишье. Выставив собственные деревянные заграждения, горожане принялись разбирать трупы. Это заняло время, и монголы были рады внезапной передышке, ожидая продолжения кровавой резни. Подсчитав остатки стрел, Самука пришел в отчаяние. Даже если бы каждый выстрел унес жизнь одного врага, в конце концов все равно дошло бы до рукопашной схватки.

Бойня возобновилась. Самука был уверен, что удержит гарнизон, по крайней мере, до темноты, если всадники продолжат бросаться под стрелы. Полный надежд на удачу, Самука все же заметил странное оживление на городских стенах. Он быстро поднял глаза. Возможно, горожане просто меняли лучников или доставили им еще стрел. Но, увидев, что происходит, Самука скривился. С городских стен спускались веревки, и воины быстро скользили по ним вниз, обжигая ладони.

Самука произнес несколько крепких слов, хотя и предвидел такую возможность. Его люди ни на минуту не прекращали расстреливать рвущихся из города всадников. А между тем сотни хорезмийцев строились в шеренги под городской стеной, недосягаемые для монгольских стрел. Самука подозвал гонца и отправил его на другой конец города, где стоял Хо Са. Если его воины еще не были задействованы, гонец имел распоряжение взять несколько сотен и ликвидировать новую угрозу. Веревки одна за другой свешивались со стен. Все больше и больше хорезмийцев спускалось вниз, пополняя и без того уже плотные ряды пеших воинов на земле. Противник становился увереннее и смелее. Наконец враги бросились в атаку, и хорезмийские щиты и мечи заблестели в лучах вечернего солнца. Самука видел приближение противника. Сердце опустилось. Самука снова взмахнул рукой, снова взвизгнула тетива, и стрелы засвистели в сторону всадников, упрямо гнавших коней к собственной смерти. Самука не мог провести маневр, пока не кончатся стрелы.

Если бы отрарские военачальники решили обойти его с тыла, Самуке пришлось бы преградить врагам путь и отбросить назад. Он пока еще не мог позволить им уйти на помощь армии шаха. Самука не упускал их из виду. Однако разгневанный наместник явно поручил солдатам устранить монголов. Наступая, враги перешли на бег, и Самука отдал приказ стрелять по ним. Когда противник приблизился, подвижной отряд из пятисот лучников встретил их залпом. Стрелы достигли цели, но врагов было много. Все больше и больше их спускалось по веревкам со стен. И вот первые шеренги хорезмийцев вступили в схватку с монголами. От злости и отчаяния Самука крепко сжал зубы.

Его люди сражались отважно и яростно, когда четыреста монгольских всадников объехали город и налетели на всем скаку на пеших защитников Отрара. Осыпав врагов градом стрел, монголы обнажили клинки и врезались в ряды противника, жестоко разя врагов направо и налево. Поначалу стремительная атака принесла монголам успех, но на каждого всадника приходилось по три или даже четыре хорезмийца. На глазах у Самуки монголов убивали одного за другим, и вскоре наступление захлебнулось. Осаждаемые со всех сторон, они бились до последнего вздоха, но мусульмане урезали их число до нескольких десятков. Воины яростно защищались, но наконец пали и они. Почти десять тысяч хорезмийцев снова сомкнули ряды, и Самука громко взревел. Осталось последнее средство, хотя и его было недостаточно.

А за железными воротами уже стояли новые шеренги всадников. Они ликовали и поднимали щиты, зная, что победа идет к ним в руки.

В конце концов Самука вынул из-под седла шелковый стяг и поднял над головой. Самука взглянул на холм за спиной. По лицу пробежала тень. Затем последовал треск. Катапульты вступили в дело.

Огромные и тяжелые глиняные ядра ворвались в городские ворота Отрара. Вынув стрелу, наконечник которой был обмотан промасленной тканью, Самука протянул ее воину, чтобы поджечь наконечник от огня факела. Как только в ворота влетели еще два ядра, Самука хорошенько прицелился и пустил стрелу.

Выстрел был вознагражден взрывом пламени, охватившим ворота и тех, кто пытался в этот момент выскользнуть через них. Китайский огонь являл жуткое зрелище. Жар пламени чувствовался так далеко, что многие монгольские лошади беспокойно попятились назад, и всадникам пришлось успокаивать их. Катапульты на холме продолжали работать. Ядра с зажигательной смесью летели в ворота, добавляя ада, и вскоре раскаленные железные створы сами начали светиться. Самука понял, что может на какое-то время забыть о воротах. Никто не прошел бы сквозь это пламя живым. Самука намеревался присоединиться к Хо Са у ворот с противоположной стороны города, пока с этой бушевал огонь, но планы были разрушены. Слишком много вражеских воинов спустилось со стен.

Монголы направили на них луки, и, когда враги повалились на землю, Самука встряхнул головой, приводя мысли в порядок. Пешие воины не представляют угрозы Чингису, напомнил себе Самука. И резкий звук сигнального рога заставил монголов развернуть коней к командиру.

Указав мечом направление, Самука пустил коня вскачь. Самука пронесся вблизи горящих ворот, чувствуя жар огня на щеке. Невзирая на близость врагов, город продолжал изрыгать новые партии солдат. Они скользили по веревкам вниз, чтобы заменить павших, но теперь никто не препятствовал им.

Странно было оставлять поле сражения. Отрар имел немалые размеры, и, объезжая его вокруг, Самука краем глаза замечал размытые очертания людских фигур, скользящих по стенам. Всадники Самуки мчались за ним. Он слышал топот копыт, запах гари и дыма. Он не знал, надолго ли хватит запасов горючих ядер, и корил себя за то, что не придумал способ удержать оба выхода из города.

Самука услышал голоса людей Хо Са раньше, чем увидел их. Одним сильным движением правой руки он вынул свой лук из мешка. Стены города летели мимо, голоса становились все громче. Наконец взору Самуки открылась сцена кровавой битвы.

Самука с первого взгляда понял, что Хо Са пытается во что бы то ни стало удержать вторые ворота. Не имея поддержки катапульт, командир и его воины были оттеснены назад мощной волной хорезмийцев, которые дико орали, доходя в своем неистовстве до того, что вырывали стрелы из тела и продолжали идти вперед, оставляя кровавые следы на земле.

Последняя тысяча всадников Самуки ударила в спину врага, рассекая его ряды с таким мощным напором, что монголы едва не примкнули к воинам Хо Са. Но вскоре атака захлебнулась, кони гибли или застревали в плотном кольце мертвых врагов. Самука потянулся за стрелой, но колчан оказался пуст. Бросив лук, Самука снова обнажил меч.

Хо Са сражался за каждую пядь земли, но его воинов теснили назад. Самука хрипел и рычал, пытаясь из последних сил прорваться к нему, но враги покидали город и неслись следом. Самуке казалось, что его поглотила темная морская пучина.

Солнце клонилось к западному краю неба. Самука понял, что ведет бой уже несколько часов. И все же недостаточно долго. Вторые ворота стояли в ста шагах от него, но были свободны от пламени. Самука видел, что всадники выезжают оттуда, но не вступают в бой, а уносятся прочь беспорядочной массой. Самука громко закричал от гнева и отчаяния. Даже небольшое конное войско, ударив в спину Чингису, могло бы коренным образом повлиять на исход сражения.

Сбросив мертвое тело врага с правой ноги, Самука смахнул кровь, брызнувшую в глаза. Из пяти тысяч бойцов, которых дал ему Хасар, в живых оставалось только несколько сотен. Потери противника намного превосходили число монголов, но теперь все было кончено. И все-таки Самука почему-то все еще верил, что выживет, несмотря ни на что. Даже сейчас он едва ли мог представить себе, что его тело останется остывать на этой каменистой земле.

Пытаясь привлечь внимание Хо Са, Самука кричал его имя, невзирая на столпившихся вокруг врагов, которые хватали Самуку за ноги, стараясь стащить с коня. Самука отбивался от них, пуская в ход и ноги, и меч, наконец Хо Са увидел своего командира. В первый миг Хо Са показалось, что тот зовет его на подмогу, но Самука показал мечом на уносящихся прочь вражеских всадников. Хо Са едва успел повернуть голову в указанном направлении, как вражеский клинок рассек ему шею. Хлынула кровь. Хо Са повалился на землю.

С диким воплем Самука отсек вцепившиеся в его бедро пальцы хорезмийца. Бородатые лица обступили его так тесно, что конь больше не мог сдвинуться с места. Самукой овладело неожиданное чувство умиротворения и покоя. Хасар не вернулся. Все было напрасно. Его воины умирали.

Крепкие руки ухватили его за ремень и доспехи, и, к собственному ужасу, Самука почувствовал, что начинает съезжать с седла. Самука расправился с врагом последним мощным ударом меча, но потом руку схватили, вырвали из пальцев клинок. Конь зашатался от невидимых ран. Враги подступили так близко, что Самука уже видел их орущие красные глотки. Отбиваясь из последних сил, Самука заскользил вниз. С заходом солнца он упал под ноги беснующейся толпы. Его кололи мечами, били ногами. Он никогда не думал, что боль может быть такой страшной. В последний миг Самука подумал, что сделал все от него зависящее, но смерть все же была напрасной. Гарнизон Отрара получил долгожданную свободу.