Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 21. Чингис, его жены и братья брели по предместьям города Нур






 

Чингис, его жены и братья брели по предместьям города Нур. Телега, запряженная верблюдами, тащилась впереди них. Зимой дни были короткими, зато легкий ветерок едва ли мог показаться холодным. Для тех, кто в детстве познал суровость настоящих зимних морозов и снега, погода в тот день была почти что весенней. Впервые за долгие месяцы разум Чингиса был спокоен и ясен, и хан с удовольствием любовался, как Толуй управляется с животными, подхлестывая их вожжами. Младшему сыну только недавно исполнилось четырнадцать, однако день брачной церемонии уже был назначен. На свадьбе настаивал отец девушки. Двумя годами старше Толуя, она уже кормила одного малыша в своей юрте и снова была беременна. Бортэ пришлось надавить на Чингиса, чтобы свадьба наконец состоялась, пока кто-нибудь из родичей девушки не объявил кровную месть ханскому сыну, как того велел обычай предков.

Как ни старались родители девушки скрыть вторую беременность дочери под просторными платьями, раздувшийся животик сводил все их усилия на нет. Размышляя об этом по пути, Чингис не сомневался, что с первенцем нянчится ее мать. Толуй и его девушка Сорхатани, казалось, души друг в друге не чаяли, хотя вели себя не по законам племен. Неслыханно, чтобы девушки по собственной воле беременели до брака, но Сорхатани с необыкновенной настойчивостью привораживала Толуя к себе без всякого на то согласия его отца. Она даже приходила к Бортэ просить о том, чтобы Чингис дал имя первому сыну. Хан всегда восхищался беззастенчивой смелостью подобного рода и в конце концов одобрил выбор Толуя. Чингис назвал мальчика Мунке, что значит «вечный», – вполне подходящее имя для того, в ком будет течь его кровь. Чингис решил объявить законными всех детей, независимо от того, родятся они до или после брака. Он был уверен, что в будущем это позволило бы избежать затруднений.

– В годы моего детства, – заметил Чингис с некоторой тоской, – юноше могло потребоваться несколько дней, чтобы добраться до племени своей невесты.

– У меня четыре жены, брат. Если бы мне приходилось проделывать такой путь всякий раз, когда хотелось обзавестись новой женой, я ни за что не женился бы, – фыркнул при этой мысли Хасар.

– Не пойму, как только они уживаются с тобой, – сладко улыбаясь, заметила Бортэ и при этом погрозила пальцем Чахэ, заставив ее захихикать.

Чингис криво ухмыльнулся своей первой жене. Ему нравились ее улыбка, высокий рост, крепкое тело и обнаженные руки, загорелые под ярким солнцем. Даже бледная кожа Чахэ приобрела золотистый оттенок за эти жаркие месяцы, и обе женщины сияли здоровьем. Чингису было приятно, что Бортэ подмигнула ему, заметив на себе его пристальный взгляд. После нападения врагов на монгольский лагерь Чахэ и Бортэ, казалось, нашли взаимопонимание. Во всяком случае, в присутствии обеих жен Чингису больше не приходилось присматривать за ними на тот случай, чтобы они не разодрались, как кошка с собакой. Это приносило в некотором роде облегчение.

– Народу нужна ребятня, Бортэ, – добавил Чингис.

Хасар похотливо захихикал в ответ. Бортэ и Чахэ переглянулись и закатили глаза. Хасар был отцом семнадцати детей, насколько ему это было известно, и справедливо гордился тем, что четырнадцать из них остались живы. За исключением Тэмуге, братья Чингиса внесли свою лепту в увеличение народа, обрюхатив женщин из многих юрт. Тэмуге тоже был женат, но от его брака пока не родились дети. Тэмуге дни напролет занимался разбирательством споров между родами и племенами. Чингис взглянул на брата, но тот не обратил внимания на шутку Хасара, наблюдая за тем, как спускается с телеги Толуй. Только теперь Чингис почувствовал симпатию к младшему брату. Тэмуге создал собственную маленькую империю и правил народом с помощью восьмерых мужчин и женщин, работавших на него. Чингис слышал, что брат даже научил их читать и писать. Выстроенная им схема до сих пор казалась жизнеспособной, и Чингис был доволен, что Тэмуге не докучает ему проблемами, с которыми каждый день имел дело. В отличие от своих братьев с их широкими шагами воинов, Тэмуге не шел, а семенил и носил длинную косичку, как у китайцев. Он чересчур часто мылся, и Чингис чувствовал в дуновении ветерка исходящий от брата запах ароматического масла. Было время, когда Чингис стыдился младшего брата, но Тэмуге, казалось, вполне был доволен собой, и постепенно племена признали его власть.

Родичи невесты разбили небольшой лагерь к западу от Нура, поставив юрты на традиционный манер. На глазах у отца Толуй застыл в нерешительности, когда вооруженные всадники помчались преградить ему путь. Однако синий халат и золотую тунику ханского сына трудно было не разглядеть даже издалека.

Когда сородичи невесты начали разыгрывать свой спектакль, Чингис улыбнулся. Они как бы не подозревали, что засвидетельствовать союз молодых пришли тысячи, и размахивали мечами, словно были оскорблены не понарошку. Толуй отвесил низкий поклон отцу невесты. Чингиса аж передернуло. Как-никак Толуй был сыном великого хана. Имея на руках дочь, которая уже стала матерью, ее отец вряд ли отослал бы Толуя восвояси за то, что тот не выказал достаточно уважения.

Чингис со вздохом взглянул на Бортэ, уверенный, что она-то его понимает. Толуй был прилежным сыном, но ему не хватало огня отца и дядьев. Может быть, потому, что он рос в тени Джучи и Чагатая. Взор Чингиса скользнул вправо, где двое старших его сыновей шли вместе с их братом Угэдэем. Старшие братья еще не решили свой спор, отложив его до поры.

Отец невесты наконец смягчился и пригласил жениха в дом, чтобы тот поприветствовал будущую жену. Пока Чингис со своими женами шел к собиравшейся родне невесты, Кокэчу освящал землю и кропил воздух каплями арака, предназначенного для духов.

– У вас замечательный сын, – сказал Хачиун, похлопывая Бортэ и старшего брата по спине. – Вы должны гордиться им.

– Аяигоржусь, – ответил Чингис. – Хотя сомневаюсь, что он может править людьми. Он слишком мягок, чтобы держать их жизни в своем кулаке.

– Он еще молод, – немедленно возразила Бортэ, укоризненно взмахнув рукой. – И он не знал того, что пережил ты.

– Видимо, напрасно. Оставь я мальчишек на зиму в наших степях, возможно, из них вышли бы ханы.

Чингис догадался, что и Джучи, и Чагатай слушают его, хотя и притворяются, что не слышат.

– Они еще ими станут, брат, – сказал Хасар. – Вот увидишь. Землям, которые мы завоевали, нужны правители. Дай ему несколько лет, а потом посади шахом одного из этих пустынных царств. Оставь ему тумен, и он сделает все, чтобы ты гордился им. Я в этом не сомневаюсь.

Польщенный комплиментом в адрес своего сына, Чингис кивнул. Неожиданно для Чингиса Тэмуге заинтересовали слова Хасара, и он повернулся к хану.

– Хорошая мыс ль, – сказал Тэмуге. – В Китае нам часто приходилось брать один и тот же город по два раза. А некоторые сопротивлялись даже и после третьего взятия, и тогда мы разрушали их. Мы не можем просто совершать набеги на города и надеяться, что они покорятся нам навечно.

Чингиса слегка покоробило это «мы». Что-то он не припоминал ни одного набега с участием Тэмуге, но в такой день хан пропустил слово мимо ушей. А его младший брат беспечно продолжал рассуждать:

– Только прикажи, и я оставлю надежных людей в каждом городе, который мы возьмем у сбежавшего шаха. Они будут править от твоего имени. Через десять – двадцать лет у тебя будет империя не меньше, чем Цзинь и Сун, вместе взятые.

Чингис припомнил старый разговор с тангутским главой цзиньского города Баотоу. Много лет назад тангут предложил нечто подобное. Идея показалась тогда сложной, и Чингис не понял ее до конца. Зачем это надо человеку управлять городом, когда в степи столько свободного места? Однако предложение заинтересовало хана, и он уже не смеялся над словами брата.

Семья невесты наверняка не смогла бы приготовить достаточно угощений для такого множества народу, поэтому Тэмуге велел растопить для свадебного торжества все монгольские печи. На грязной земле расстелили огромные войлочные ковры, и на них усадили почетных гостей. Чингис сел вместе с братьями. Приняв бурдюк арака и исходящую паром чашу, он ответил легким поклоном. Повсюду царило веселье и праздничное настроение. Чтобы поддержать общую радость, певцы затянули песни, прославляя семейный союз младшего сына великого хана. Здесь, в окрестностях Нура, который двумя днями ранее сдался монголам, Чингису дышалось легче, чем за все прошедшие месяцы войны. Падение и разрушение Отрара не вытравили злобу, терзавшую его душу. Напротив, она мучила даже сильнее. Он отчаянно громил врагов, но пока шах оставался жив, Чингис опустошал его земли, не видя иного выхода. Нападение на женщин и детей стало последней каплей, и Чингис наказывал народ сбежавшего шаха единственным известным ему способом.

– Мне не нравится твоя идея, Тэмуге, – наконец сказал он. Лицо брата поникло прежде, чем хан продолжил: – Но я этого не запрещаю. Я не хочу, чтобы хорезмийцы возвращались к старому, когда мы уйдем. Если они останутся живы, пусть живут, как рабы. – Продолжая говорить, Чингис старался не выпускать гнев наружу. – Возможно, место правителя города будет хорошей наградой старым воинам. Для человека вроде Арслана это наверняка было бы прекрасным поводом тряхнуть стариной.

– Я пошлю гонцов на его поиски, – машинально ответил Тэмуге.

Чингис нахмурил брови. Он не имел в виду лично Арслана. Но старого друга ему действительно не хватало, и хан не нашел оснований для возражений.

– Хорошо, брат. Но пошли еще за Чен И в Баотоу, если он еще жив.

– За этим прохвостом?! – завопил Тэмуге. – Я не имел в виду, что надо давать власть кому попало. У него уже есть Баотоу. Знаешь, братец, я хоть сейчас назову тебе с десяток людей, которые куда лучше подходят для этого дела.

Чингис нетерпеливо отмахнулся. Он не хотел ввязываться в спор, но их разговор, похоже, грозил перерасти в дискуссию и испортить весь день.

– Тэмуге, он разбирается в таких вещах, о которых ты говоришь, поэтому он и полезен. Посули ему золото и власть. Но может быть, он откажется, не знаю. Еще повторить?

– Не надо, – ответил Тэмуге. – Мы провели так много времени на войне, и трудно думать о том, что должно быть потом, но…

– Это ты-то провел много времени на войне? – возразил Хасар, пихая брата локтем. – Да ты все это время возился с бумагами или изображал хана, развлекаясь со своими служаночками.

Тэмуге мгновенно покраснел и собрался было ответить, но Чингис поднял руку в знак примирения.

– Не сегодня, – объявил он, и братья притихли, буравя друг друга пылкими взглядами.

Неподалеку от города Чингис заметил группу своих воинов. Они очень спешили. Внезапно почуяв неладное, хан немедленно поднялся, как только понял, что трое воинов бегут к нему, проталкиваясь сквозь оживленную толпу. Каким бы важным ни было дело, оно пока еще не нарушило всеобщего веселья. Праздник продолжался, и далеко не единственная группа пировавших людей громко бранилась и осыпала ругательствами трех нахалов, несущихся куда-то, не глядя под ноги. Многие семьи привели на праздник собак, и те, разумеется, лаяли на бегущих.

– Что там еще? – крикнул Чингис.

Если бы кто-то из молодых дураков затеял драку в день свадьбы сына, хан непременно устроил бы наглецу хорошую взбучку.

– Из города выходят люди, повелитель, – ответил воин, готовя лук.

Без лишних слов Чингис, Хачиун и Хасар энергично зашагали сквозь толпу к открытому месту, чтобы взглянуть на город. Хотя они были без лошадей, при них имелось достаточно оружия, как водилось среди мужчин, не привыкших расставаться со своим клинком или луком.

Мужчины и женщины, шедшие из города, как будто не представляли опасности. Чингис смотрел на них с любопытством. Примерно шестьдесят человек, жители Нура, мирно пересекали пространство, оставшееся между городской стеной и обширным участком земли, где проходила свадьба. Они были одеты в яркие одежды, вполне отвечавшие свадебному наряду Толуя, и, судя по всему, не имели при себе оружия.

Пиршественная толпа приутихла. Многие мужчины начали подтягиваться к своему хану, готовые убивать, если возникнет необходимость. К тому времени, когда группа подошла ближе, на ее пути уже стояла шеренга закаленных в боях ветеранов Чингиса, которых он почтил приглашением. Вид грозных воинов поколебал хорезмийцев, но один из них крикнул что-то на своем необычном языке, явно стараясь успокоить нервы приближавшихся людей.

Когда процессия подошла достаточно близко, чтобы начать разговор, Чингис узнал старейшин города, с которыми встречался при его сдаче. Хан выдвинул вперед Тэмуге в качестве переводчика.

Выслушав городского главу, тот сначала кивнул.

– Они принесли дары для твоего сына по случаю его свадьбы, – сказал Тэмуге.

Чингис хмыкнул. В первый момент ему хотелось отправить их по домам. Но, возможно по причине недавнего разговора с братом, он смягчился. Врагов, конечно, следовало уничтожать, но эти признали его власть и пока не совершили ничего такого, что пробудило бы в нем подозрения. Конечно, военный лагерь, разбитый вокруг города, способствовал тому, что мирные переговоры протекали на удивление гладко, Чингис прекрасно понимал это, но в конечном счете он согласно кивнул.

– Скажи им, что они наши гости, но только на сегодняшний день, – ответил он Тэмуге. – Пусть отдадут подарки Толую, когда закончится свадьба.

Брат передал его слова, и посланники Нура вздохнули с видимым облегчением. Затем они присоединились к монголам, присаживаясь на войлочные ковры и принимая чай и арак.

Чингис позабыл о новых гостях, едва увидел младшего сына. Тот покинул юрту своего тестя и улыбался всему миру. Толуй встречался за чаем с родичами невесты и был принят ими в качестве законного члена семьи. Он вел под руку Сорха-тани. Несмотря на выпиравшее спереди платье девушки, никто не обмолвился об этом ни словом, пока рядом стоял Чингис. Кокэчу немедленно принялся благословлять молодых, посвящая их союз Отцу-небу и Матери-земле. Шаман просил у них для новой семьи благополучия в доме и крепких детей.

Едва Кокэчу начал распевать заклинания, Чахэ вздрогнула и отвернулась. Бортэ как будто поняла ее и взяла за руку.

– Как только вижу его, сразу вспоминаю несчастную Тэмулун, – пробурчала Чахэ.

Услышав имя сестры, Чингис на миг утратил веселость и переменился в лице. Всю свою жизнь он ходил рядом со смертью, но гибель сестры стала для него тяжелым ударом. Их мать не покинула добровольного затворничества даже ради свадьбы внука. Уже за одно это убийство города мусульман горько пожалеют о том дне, когда унизили людей хана и вынудили его прийти в свои земли.

– Сегодня день новых начинаний, – печально сказал Чингис. – Так не будем говорить о смерти.

Танцуя и кружась, Кокэчу читал молитвы, его голос далеко разносился ветром, иссушающим пот. Невеста и ее семья стояли неподвижно, склонив головы. Лишь Толуй находился в движении, занятый выполнением своей первой мужской обязанности. Чингис невозмутимо следил за тем, как его сын принялся возводить юрту из ивовых решеток и толстого войлока. Работа была тяжела для того, кто едва стал мужчиной, но Толуй ловко справлялся, и жилище начинало приобретать форму.

– Я отомщу за Тэмулун и всех остальных, – внезапно сказал Чингис сдавленным голосом.

– Это не возродит ее к жизни, – посмотрев на мужа, покачала головой Чахэ.

Чингис лишь пожал плечами.

– Я сделаю это не ради нее. Страдания моих врагов станут праздником для наших духов. Перед смертью я вспомню их слезы, и это утешит мои кости.

Веселое настроение свадебного торжества испарилось. Чингис с нетерпением наблюдал за тем, как отец невесты прошел вперед, чтобы помочь Толую поднять центральный столб юрты, совсем еще новый и белый как снег. Когда все было готово, Толуй отворил крашеную дверь, чтобы ввести Сорхатани в ее новый дом. По обычаю молодых должны были запереть в юрте на ночь, однако все понимали, что особая миссия уже была выполнена. Невольно Чингис подумал, как его сын предъявил бы окровавленную простыню в доказательство лишенной девственности. Отец надеялся, что юноше хватит ума не волноваться об этом.

Отложив в сторону бурдюк арака, Чингис встал и стряхнул крошки с доспехов. Он мог бы проклясть Чахэ за то, что испортила день, но их праздник все равно был лишь короткой передышкой перед кровавой работой, что ждала их впереди. Разум начинал заполняться планами и стратегией, необходимой для их осуществления, и понемногу переключался на холодный ритм, с которым хан будет воевать города и вычищать пески от тех, кто посмеет сопротивляться ему.

Окружение Чингиса как будто почувствовало перемену. Он больше не был заботливым отцом. Перед ними снова стоял великий хан, и никто не дерзал смотреть в его холодные глаза.

Чингис огляделся вокруг, окинул взором тех, кто еще лежал на коврах, ел и пил, наслаждаясь теплом и праздничной атмосферой. И почему-то их праздность взбесила хана.

– Хачиун, собирай людей и отправляйся назад в лагерь, – распорядился он. – Пора растрясти зимний жир. Пусть займутся скачками и стрельбой.

Брат ответил быстрым поклоном и поспешил исполнить приказ, лающим голосом отдавая команды мужчинам и женщинам.

Чингис глубоко вдохнул и расправил плечи. После Отрара Бухара пала почти без единого выстрела из лука. Весь ее десятитысячный гарнизон дезертировал и до сих пор скрывался от лютого хана где-то в горах.

Чингис щелкнул языком, чтобы привлечь внимание Джучи.

– Джучи, бери своих людей и скачи в горы. Найди гарнизон и уничтожь.

Как только Джучи ушел, Чингис испытал некоторое облегчение. Субудай и Джебе загнали шаха на далекий запад. Даже если шаху удастся уйти от них и вернуться, его страна обратится в пыль и песок.

– Тэмуге? Твои лазутчики вернулись из Самарканда? Мне нужны все сведения об их укреплениях. Я пойду на город вместе с Чагатаем и Джучи, когда он вернется. Мы рассеем в пыль их драгоценные города.

 

Джелал ад-Дин стоял спиной к двери комнат, снятых в маленьком городке Худай. Закрытая дверь хотя бы немного защищала помещение от всепроникающего шума и вони. Принц возненавидел этот отвратительный, грязный городишко на границе бескрайних песков, где жили лишь ящерицы да скорпионы. А нищие? Сама мысль о них приводила в дрожь. Разумеется, принцу и раньше доводилось видеть нищих. На улицах Самарканда и Бухары они плодились, как крысы, но ему никогда еще не приходилось ходить среди них или терпеть прикосновения их больных рук, дергавших за полы платья. Принц не останавливался, чтобы положить монетку на их нечистые ладони, и до сих пор болезненно реагировал на их брань. В былые времена он приказал бы сжечь этот город за нанесенное оскорбление, но впервые за всю свою жизнь Джелал ад-Дин, лишившись и власти, и влияния, был одинок. Он едва успел насладиться ими, как все потерял.

Напуганный стуком в дверь прямо у самого уха, Джелал ад-Дин вздрогнул. Он окинул крошечную коморку отчаянным взглядом, но отец лежал в соседней комнате, а братья ушли на базар за едой для ужина. Резко вытерев пот с лица, Джелал ад-Дин широко распахнул дверь.

На пороге стоял владелец дома и подозрительно заглядывал внутрь, как будто Джелал ад-Дин умудрился-таки протащить в тесную коморку еще с полдюжины постояльцев. Джелал ад-Дин нырнул в дверной проем, загораживая гостю обзор.

– В чем дело? – спросил он.

Высокомерие молодого человека не понравилось домовладельцу, и он хмуро поморщил лоб.

– Полдень, господин. Я пришел за платой.

Джелал ад-Дин кивнул. Ему казалось, что хозяин не доверяет постояльцам, а потому заставляет вносить плату ежедневно, вместо того чтобы получить сразу всю сумму по истечении месяца. Похоже, городок не знал наплыва путешественников, особенно после прихода монголов. И все же принцу казалось обидным, что к нему относятся так, будто он способен сбежать среди ночи, не заплатив по счетам.

Поскольку в кошелке монет не оказалось, Джелал ад-Дину пришлось пройти в дальний угол каморки, где стоял шаткий деревянный стол. Там лежала небольшая горстка монет, пересчитанных прошлой ночью. Этих денег хватило бы в лучшем случае на неделю, но отец был еще слишком слаб, чтобы передвигаться самостоятельно. Джелал ад-Дин взял пять медных монет, но действовал недостаточно быстро, чтобы помешать домовладельцу войти внутрь комнаты.

– Вот, – сказал принц, вручая деньги.

Он хотел было отправить домовладельца вон, но тот как будто не спешил уходить, и Джелал ад-Дин понимал, что подобная манера поведения не очень-то подходит человеку, опустившемуся до такого убогого жилища, и постарался принять вежливый вид, однако хозяин дома остался на прежнем месте, перекладывая монеты из руки в руку.

– Ваш батюшка все еще нездоров? – внезапно осведомился домовладелец. Джелал ад-Дин сделал шаг вперед, чтобы помешать любопытному гостю заглянуть в соседнюю комнату. – Я знаю очень хорошего врача. Его услуги стоят недешево, но он учился в Бухаре, до того как вернулся сюда к своей семье. Если вы в состоянии заплатить…

Джелал ад-Дин снова взглянул на кучку монет. В его потаенном мешочке за пазухой хранился рубин размером с костяшку большого пальца. На него можно было бы приобрести весь этот дом, но превыше всего принц заботился о том, чтобы не привлекать ненужного внимания к своей семье. Ведь от этого зависела их безопасность.

В задней комнате послышалось тяжелое дыхание отца, и принц сдался, кивая.

– Я могу заплатить. Но прежде мне надо найти ювелира, такого, кто мог бы купить.

– Таких людей много, господин. Позвольте только узнать, драгоценности, которые вы намерены продать, чистые?

Джелал ад-Дин не сразу понял, о чем его спрашивают. Но когда догадался о смысле вопроса, покраснел в гневе.

– Я не вор! Я… получил их в наследство от матери. Мне нужен порядочный человек, который предложит хорошую цену.

Хозяин дома поклонился, смущенный тем, что нанес оскорбление.

– Мои извинения, господин. Я сам переживал когда-то трудные времена. Рекомендую вам обратиться к Аббуду. У него красная лавка в торговых рядах. Он торгует золотом и ценными вещами всякого рода. Если скажете, что вас прислал его шурин, то он предложит справедливую цену.

– Да, и насчет врача… – продолжал Джелал ад-Дин. – Скажите, чтобы приходил сегодня вечером.

– Я постараюсь, господин. Но таких сведущих людей, как он, в Худае раз-два и обчелся. Он очень занятой человек.

Не привыкший торговаться и давать взятки, Джелал ад-Дин молчал. Пауза затянулась, и домовладельцу пришлось нарочно бросить взгляд на горстку монет, прежде чем наступило прозрение. Принц соскреб со стола деньги и отдал их домовладельцу, постаравшись не морщиться, когда их руки соприкоснулись.

– Я скажу ему, что для меня это честь, господин, – лучезарно улыбаясь, ответил хозяин дома. – Он придет на закате.

– Хорошо. Теперь уходите, – сказал Джелал ад-Дин, теряя терпение.

Для него этот мир был чужим. Принц почти не знал, как выглядят деньги, пока не повзрослел, да и потом пользовался ими лишь для того, чтобы биться об заклад с придворными своего отца. Джелал ад-Дину казалось, что он запятнал себя торгом, словно связью с женщиной сомнительного поведения. Когда дверь снова закрылась, он вздохнул от отчаяния.

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.015 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал